Станислав Борисович Малозёмов
Разбежались линии руки
А, может, повезёт?
Ах, как не повезло, что я в душе не лирик,
Не одухотворён, не одержим мой взгляд.
И грёб я, как веслом, в вонючем этом мире,
И с детства лапал баб без спросу всех подряд.
Но что же в том хорошего, когда гитара нежная
С нетронутыми струнами фанерой провисит
На стенке запорошенной,
Полсотней лет завешанной,
И как руками грубыми её разголосить?
А в прошлой жизни я, похоже, был поэтом,
Ведь тянет и теперь к бумаге по ночам.
Но только грустно мне, что думаю об этом,
Когда проходит ночь, а баба горяча…
А, может, повезёт? А, может, в жизни новой,
Которая теперь уже недалеко,
Родитель даст мне всё!
И трепетное слово!
С которым поживу и долго, и легко…
Ведь что же в то хорошего, когда гитара нежная
С нетронутыми струнами фанерой провисит
На стенке запорошенной,
Полсотней лет завешанной,
И как руками грубыми её разголосить?..
Помер дед Кобылин
Помер дед Кобылин, бедолага…
Врач сказал, что сердце не жалел.
Вот и доконала деда брага,
Быстро помер. Даже не болел.
Скинулись дворами понемногу
На отпев, на гроб, да на венок,
Чтобы он последнюю дорогу
Худо помянуть в раю не мог.
Бабы на крыльце по нём всплакнули.
Пёс повыл тихонько в конуре.
Помер дед от водки, не от пули,
Надо ж так обидно помереть…
А сосед, безногий и запойный,
Бывший дедов враг и баламут
Пошутил нечаянно и больно:
– А все, кто пьёт, когда-нибудь помрут.
Но и тот ведь, кто всю жизнь ни грамма,
Кто и капли на дух не берёт,
Этот ангел поздно или рано
А всё равно когда-нибудь помрёт.
Праведно живёшь ты или грешно –
Разницы для смерти никакой.
Он бы мог пожить ещё, конечно,
Да ну кому он нужен был такой!
Злой на всех, непонятый, забытый,
Никому не сделавший добра,
Он ведь был нам всем как кол забитый
Посредине голого двора…
– Вот уж точно! – бабки закивали.
– Был покойник – бог не приведи!
Только как мы с ним не воевали,
А по-людски бы надо проводить.
За селом ему могилку срыли.
Ком земли на гроб да сверху крест.
И конфетку рядом положили:
Может, кто-нибудь из нищих съест.
А когда вернулись – стол собрали.
Человек ведь, грех не помянуть!
В общем, перед богом не соврали…
Ну, а где соврали – то чуть-чуть.
– Эх! – сказали. – Жаль не стало деда…
Так помянем лучше, что он был…
И в начале поминального обеда
Рюмку водки налили для деда.
Ту, что он при жизни не допил…
Такая Россия
Лихая сторона,
Край молчаливых птиц,
Невянущих цветов
И ласковых собак.
Она не вспоминается, не снится,
И мне уже не хочется молиться
За каждый вздох её, за каждый шаг
Давно уже не плачется никак.
Пути её кривые, да косые
Петляют сквозь любые времен
И вязнет в них великая Россия,
Далекая, лихая сторона.
И пахнет на всю Русь
Могучий русский дух:
Врожденный перегар
И вечный перекур
Лежит она, никем непобедима,
Из края в край за жизнь непроходима,
Умом не понята за тыщу лет.
На тыщу бед – всегда один ответ:
Пути мои кривые, да косые
Петляют сквозь любые времен
Я вязну в них, великая Россия,
Лихая и весёлая страна.
И гонит лошадей
Проспавшийся ямщик.
Хоть некуда спешить
И нечего любить.
А сбоку – то берёзка, то рябина,
То край родной, а то – навек любимый!
А за околицей я оглянусь,
Да похмелюсь и снова к ней вернусь!
Пути её кривые да косые
Петляют сквозь любые времена.
И вязнет в них великая Россия,
Далекая лихая сторона.
Фантазия номер семь
Странный ливень разразился
С громом, с молнией – бедой
И на весь народ пролился
Не простой, святой водой.
Полоскал он наши души,
Скверну смыл, слизал грехи.
Кто побыл под этим душем –
Стал святым, а был плохим.
Все почти святыми стали
Хоть молись на всех подряд.
«Божьи слёзы приласкали!»
Так в народе говорят.
Этот дождь очистил совесть,
Души чёрные отмыл,
Но не всем помог он. То есть –
Тем, кто не под крышей был.
Мокрых ливень делал чище,
В сердце звон, в глазах лучи.
Ну, а кто сидел под крышей –
Тот чудес не получил.
Нас под крышей больше было.
Умный в гору не пойдёт.
Дома мило. Вот вам мыло,
Вот вам всем водопровод.
Хочешь – чисть мочалкой душу,
Душу чёрную свою.
Хочешь просто пой под душем
Всё, что в радости поют.
А не чистится, и чёрт с ней!
Кто нас тронет. Жить вольны.
Проживём легко и с чёрной.
Лишь бы не было войны.
Там жили двое
Так кто же первым невзлюбил жильё?
Кого из них двоих оно не грело?
Но стало всё у каждого своё.
И общее ничто не уцелело…
И не мечутся по стенам тени жёлтые от лампы,
Не стучат ночные гости в запотевшее окно.
Только белые сугробы подпирают, как атланты
Своды призрачного дома, опустевшего давно…
А в доме песен не поют давно
И по ночам до хрипоты не спорят.
И если пьют по праздникам вино,
То больше не от радости, а с горя.
Там жили двое. Дом им был судья.
Безмолвный и единственный свидетель.
И так плыла семейная ладья
По морю человеческих комедий.
А в доме песен не поют давно…
Было дело
Всё начинается тогда,
Когда всему пора кончаться,
Когда не хочется стучаться
Туда, где сразу скажут «да».
Всё начинается потом,
Когда ломиться в дверь не надо,
Когда опять боишься взгляда,
В котором взрыв, пожар, потоп.
Было дело, было дело, было всё да улетело.
Годы выгладили шрамы и сравняли их с душой.
Бес в ребро, в виски седые. Где ж вы, годы молодые?
Разбегаться с вами рано, потрепать бы вас ещё.
Но всё кончается всегда,
Кому в конце, кому в начале.
Часы полжизни отстучали,
А ветры дуют не туда…
И кто-то крест мой понесёт
Туда, где в дверь стучать не надо,
Туда, где, оказавшись рядом,
Проходит всё, проходит всё.
Но всё кончается всегда,
Кому в конце, кому вначале….
Серенада
Я, как умею, досуг коротаю,
Я свой досуг провожу, как могу.
Гладью и крестиком не вышиваю
И от инфаркта трусцой не бегу.
Мне никаких развлечений не надо.
Трачу на то я свободу свою,
Что сочиняю для вас серенады
И под окном каждый вечер пою:
– Вы появитесь на мгновение
И закрыть поспешите окно.
Это значит, что вам моё пение
Надоело до смерти давно…
Вы появитесь на мгновение,
Но и этому буду я рад.
Вы мне дарите вдохновение
Для дальнейших моих серенад!-
Только зачем же мне всё это надо,
Сам я себе объяснить не готов.
Ради холодного вашего взгляда
Зарифмовал я три тысячи слов!
Стал я давно вашим личным поэтом
И под окном вечерами топчусь.
Только пока вы оцените это,
Я серенады писать разучусь…
Грустные дела
Такие грустные дела! Она жила себе была…
И с кем-то там по вечерам ей было мило.
Такие грустные дела! Когда себя она несла
Хоть прямо рядышком со мной, но – мимо…
Такие грустные дела! Она всё время мимо шла…
Спросить бы время или что-то про погоду.
Но вспомню, что по вечерам
Ей с кем-то очень мило там…
И всё как в воду!
И всё… Как в воду…
Вы так в себе уверены
Вы так в себе уверены, увы…
Вы блещете собой, как на банкете.
И очень жаль, но если б знали вы,
Что даже за себя вы не в ответе.
Без вас, увы, решат и вас не спросят,
Когда вас полюбить когда вас бросить…
Без вас, увы решат и вас не спросят,
Когда вас полюбить, когда вас бросить…
И выбора у вас, к несчатью, нет,
И вас не тот, кто надо, выбирает.
И ваших неудач холодный след
Уж не оставит вас и не растает.
Но вы в себе уверены, и пусть!
Должны же вернуть себе хоть что-то
За весь ваш не туда пройдённый путь
И, может быть, за что, что вам охота,
Что пусть без вас решат и вас не спросят,
Когда вас полюбить, когда вас бросить.
И пусть без вас решат и вас не спросят,
Когда вас подобрать, когда вас бросить.
Приходи
Приходи. Я тебе покажу, как желтеют берёзы в лесу,
Как туманы горят над моими седыми степями.
Я тебе принесу из туманов самую суть
Этой осени, нашей осени… Приходи!
Ты меня не запомнила, если и видела даже.
Я твой день в октябре, я твоя не прошедшая грусть.
И теперь, в январе, ты не вспомнишь и не расскажешь
Никому обо мне… Ну и пусть!
Приходи! Я тебе покажу, как закаты рвут небо на клочья,
Как шуршит снегопад над замёрзшими лентами рек.
Я тебя унесу из туманов, метели и ночи
Чрез снег, через снег…
Приходи!
Упадёт роса
Почему-то мне очень хочется, чтоб в глазах твоих родилась роса
И, холодная, с твоего лица пролилась слезой на мои глаза…
Росы чистые, слёзы светлые не от горести, а от радости,
Росы ранние, росы летние… Пусть живут, не сохнут до старости.
Упадёт роса на глаза,
И сквозь капли эти хрустальные
Гляну я сквозь время назад,
В годы первые, в годы давние…
Это всё обман, что не ладится, раз из глаз у нас росы катятся.
Если солнце в них не туманится, слёзы высохнут – жизнь останется.
Жизнь долгая да не гладкая, то счастливая, то не ладная.
Но росою чистой отмытая, жизнь и вспомнится, подзабытая.
Упадёт роса поутру
И сквозь капли эти хрустальные
Я обратно тебя заберу
В годы первые, в годы давние…
Как бы ностальгические:
Давайте вспоминать
Мы были удивительно похожи
Пока не стали взрослыми ещё.
Мы рисовали все одно и то же
Единственным простым карандашом:
Дом, дым, из трубы плывут колечки,
Вот кот на раскрашенном крылечке,
Вот сад возле самого окошка
В тот дом от ворот бежит дорожка
Прямо до крыльца.
Мы о рисунках этих забывали
И красило их время в жёлтый цвет…
Ах, как мы все прекрасно рисовали
Ещё пятнадцать, а может, двадцать,
Назад всего каких-то тридцать лет.
Давайте будем чаще возвращаться
К тому, что начинаем забывать.
Давайте с нашим детством не прощаться,
И будут нам о нём напоминать
Дом, дым, из трубы плывут колечки,
Вот кот на раскрашенном крылечке,
Вот сад. Возле самого окошка
В тот дом от ворот бежит дорожка
Прямо до крыльца…
Пусть детство нам никто вернуть не сможет.
У времени назад дороги нет.
Но будут дети рисовать одно и то же
И через двадцать, и через тридцать,
И через много-много-много лет…
Переправа
От дороги и направо три версты.
Если бережком, за полчаса на лошади.
Переправа здесь. А где-то есть мосты,
Как проспекты, как огромные площади.
А у нас мостов не строят и не строили,
В нашей местности паром практичней кажется.
Ведь паромы ввек дешевле стоили
При своей-то неизменной важности.
Чёрным кофе на дорогу пренебрёг я зря:
Укачает, утрясёт, замучает.
Ветер дикую несёт на берег рябь
Специально к несчастному случаю.
Кто-то в ужасе кивнёт на эту рябь,
А поглубже глянет – прямо охнет.
С ветром эта рябь ломает якоря
Но без ветра, слава богу, сохнет.
Ну, и что ж боятся? Дует в сторону.
Не потащит ни назад, ни вправо.
И пора уже к отъезду скорому
Брать билетики на переправу.
Всё изучено, проверено, но час ещё
До того как старший дёрнет в колокол.
Этот час потерян, этот час не в счёт,
И протащится он боком да волоком.
И захочется пешком пройти по берегу
И в тоске своей пустынной плюнуть в волны.
Эх, удрать куда-нибудь в Америку,
Или дом купить, или «Волгу».
Или если на паром да стюардессу бы,
Кофейку бы с коньячком, чай с конфетками.
Стюардессу поприятней бы если бы,
С человеческими данными редкими.
Чтобы голос был такой нежный и ласковый,
Не такой, как у паромщицы Трошкиной,
Чтоб господь не обделил её глазками.
И, само собой, ручками-ножками.
Вот тогда бы ни в какую Америку!
Целый день бы пропадал на пароме я.
А пока хожу-слоняюсь по берегу,
Опасаясь опять опоздания…
Гуляет улица
Гуляет улица, хиляет улица.
Не надо мучиться, куда пойти.
А нашей улице какой-то умница
Нам кабачок хороший замутил.
Там столько музыки с утра до вечера,
Там столько запахов – сойти с ума!
И что ни девочка, то делать нечего –
Она всё сделает тебе сама.
Лабает лирику оркестр пьяненький
И нотки нежные прилежно врёт
Про то ли бублики, про то ли пряники.
Да кто их там, под мухой, разберёт?
И нет желания уйти поранее,
Хоть завтра явно день коту под хвост.
Сижу я в голову смертельно раненый
Всем, что за час официант принёс.
Танцуй неловкая смешная публика,
От водки смелая до похмела.
Полно у лабухов горячих бубликов.
Купите бублички, и все дела!
И подавала вам под ноги стелется.
Карман живой ещё. Давай, крутись!
А за зелёненький вон та разденется,
Она работает у нас стриптиз.
Сижу я пахнущий бифштексом рубленым,
Салатом, поданным, как Ассорти.
И пью тихонечко за всё, что куплено,
За всё, что я сегодня заплатил.
Я пью за девочку, я пью за лабухов
И за мента в фойе влуплю сто грамм,
За то, что мне уже сыграли лабухи,
Я с удовольствием ещё поддам.
И уходить уже совсем не хочется.
Весь зал горластый мне давно родня.
Но только полчаса и всё закончится,
Дай только бог, до завтрашнего дня.
Опять до вечера одни страдания,
И завтра снова день коту под хвост.
Сижу я в голову смертельно раненый
Всем, что за час официант принёс.
