Стас Колокольников
Эстетика бродяг
Коля исчез.
Начальство приехало только через три дня, за это время мы успели столько, сколько не делали за месяц. Нас похвалили и выдали премию.
Спустя неделю хозяева разъехались. Мы сидели в кабаке, отсвечивая тремя лысинами, и пропивали премию.
− Как вспомню их, так мурашки по коже, − сказал Артём, вспоминая наших подружек.
Мы закурили и посмотрели в окно. Внизу кто-то барахтался в реке, к концу лета она совсем обмелела, но каждому, кто старался перейти вброд, приходилось туго.
− А вы знаете, что вода символ женских гениталий, а плывущий по реке символ позитивного эротизма? − сказал я.
Мы отвернулись от окна.
В кабак вошли две раскосые дочери гор, алтайки Надя и Алтынай. В начале лета нас с ними познакомили братья-метисы из Катанды.
− Может, влюбимся в алтаек и поселимся здесь навеки, − предложил я, пока они совещались подходить к нам или нет.
− У Нади триппер, у Алтынай ревнивый жених в Чендеке, в пяти километрах отсюда, − меланхолично предупредил Бертран.
− Мда.
Они все-таки подошли. Мы предложили выпить − незамужние бабы и девки здесь редко отказывались от выпивки. Они не придавали значения тому, что целомудренная женщина не должна подходить к мужчине ближе, чем на два метра, смотреть ему в глаза и брать вещи из его рук.
После нескольких рюмок алтайки разговорились, они знали кое-что о горных духах, помнили старые рецепты на травах и песни на родном языке. Нашлось о чем поболтать.
В полночь кабак закрылся, и мы пошли в гости к алтайкам на Бродвей. Небольшая улица из ветхих двухэтажек, и в каждой продавалось бавленое пойло. До утра на Бродвее царило оживление: встречи, драки и любовь.
Не успели мы дойти, как налетела компания молодых девок и принялась лупцевать Надю и Алтынай.
− Лучше не лезьте, парни, а то и вам достанется, − предупредили нас, когда мы попытались вмешаться, − это не ваша война, а этим шлюхам поделом, пусть не спят с нашими парнями.
− Тут у всех любовь с кулаками? − усмехнулся Бертран.
Алтайки отбивались успешно и без нашей помощи, было видно, что им такая стычка нипочем. Они были похожи на непобедимых тюрков шестого каганата. Их оставили в покое, и мы благополучно добрались до квартиры, где их поджидала подруга.
Мы сидели за столом, чокаясь бродвейской сивухой. Расспрашивали о местной жизни, нас расспрашивали о городской. Все были довольны, настроение набирало лирический градус.
− А как по-алтайски «любовь»? – спросил я.
− Сюш, − сказала Алтынай.
− Понятно. Ты замужем?
− Нет, но у меня есть ребенок, − поглядела на меня грустными красивыми глазами Алтынай.
− Понятно. А как по-алтайски «жди меня любимая»?
− Уткы мени сюгеным.
− Понятно. Потанцуем.
У нас было три танцующих пары, но что-то пошло не так. То ли мы пропустили момент, когда нужно было расчехлять постель, то ли потому что Бертран включил кассету с новым альбомом матершинной ска-группы «Ленинград» и стал весело и громко подпевать: «Ну где же вы, б**ди, выручайте дядю!». Но в эту ночь дикарки остались без женихов.
Разгоряченные лихими танцами и сивухой мы опрокинули стол. Последующие события развивались стремительно – мы подрались с пришедшими соседями и оказались на улице, где пили мировую.
Утром я обнаружил, что лежу среди ободранных стен на куче строительного мусора, рядом полуголый Бертран с рассеченной бровью.
− Где мы? − спросил я.
− А ты не помнишь ничего? − услышал я голос Артёма.
Он сидел на нашем диване, значит, и дом должен быть нашим.
− Не помню. Вроде, и наш дом, и не наш.
− И ты не помнишь? − спросил Артём у Бертрана, открывшего целый левый глаз.
− Нет.
− Придурки, посмотрите, во что мы превратили дом.
От увиденного закружилась голова. Почти все предметы были уничтожены, включая кухонную утварь и мебель. Перерублены на мелкие части. Остались только диван и телевизор. Прочее превратилось в археологический слой, от чего потолок приблизился сантиметров на двадцать вплотную к голове.
− Из-за чего это мы? − спросил я.
− Из-за этого, − Бертран поднял мою левую руку, на ней было написано красным маркером «Уткы мени сюгеным».
− И что?
− И всё.
− Смотрите, кто-то пытался печь топором перерубить, − заметил я.
− Ты и пытался, − хмыкнул Артём. − Приходил Коля, я сказал, что на нас напали алтайцы, но он не поверил.
− Надо было ему плюнуть в морду, тогда бы поверил, − сразу отозвался Бертран.
− В общем, добуянились, − сказал Артём. − Нам теперь не на чем и не из чего поесть.
− А я бы выпил, − сказал Бертран, − на это смотреть трезвым невозможно.
− А есть чего?
− Я же вчера на Бродвее две полтарашку спирта нашел. С этого все и началось.
− Все началось, когда мы сюда приехали.
− Все началось, когда вы первый раз пропустили школу, − сказал я.
− Ха-ха, ну что, наливаю.
− Может, не надо, − засомневался Артём, − и наливать не во что.
− Не хотите, не пейте, а я буду, − Бертран достал полтарашку.
− Тогда и я буду, − согласился Артём. – Давай, прям из горла.
Первая звезда на небе обозначила наступление месяца шаабан − месяца разъездов и походов. Когда все уснули, я собрал рюкзак и вышел на дорогу. Возможно, с моей стороны это было типичное «тихое прощание», называемое у пиратов «soft farewell», когда один из кораблей, действовавших вместе, тайно оставлял товарищей.
Но иначе я не мог, понимая: еще один день в этом дурдоме и − конец. В отступавшем тумане, чуть отойдя от дома, я увидел Стёпу и Пашу, ушедших на поиски чудесной долины. Не замечая меня, оборванные и чумазые они спешно возвращались.
Последний дом остался за спиной, я вышел на пустую дорогу и вспомнил блаженного Августина, который искал Бога среди полей, рек, гор, лесов и звёзд. На что они хором отвечали: «Его нет среди нас, Он создал нас». Я ощупал себя, свои мысли, мир вокруг и осознал, что всё происходящее со мной – это кровь, пот и слёзы. И не будет ничего другого, пока любовь не ослабит удавку.
кровь, пот и слёзы
После двух дней автостопа я добрался до городка, где жили дальние родственники. Они слышали о моих проблемах с Сергеем и поселили в пустующей квартирке. Я отсыпался и отъедался, пока не почувствовал неладное.
Несколько дней подряд, сам того не желая, я думал о женской промежности. Она стояла перед глазами сочная, как мякоть арбуза. У меня кружилась голова, я делал всё, что мог, отгоняя видение. Было противно, но оно лезло ко мне так, что я готовился к худшему.
Дошло до того, что во всех увиденных проемах и щелях мне мерещилось её бездонное притяжение. Она вываливалась отовсюду, огромная и липкая, как гигантская улитка.
Всякое услышанное издалека слово или звук, казались её хлюпающим зовом. Она распахнулась над головой, над всем миром и всасывала меня. Я крестился, постился, просветлялся, медитировал, окроплялся святой водой, но не помогало. Все буквы и знаки вокруг, на вывесках, в рекламных буклетах и заголовках газет выстраивались в пять букв и истошно вопили: «П**да!».
Она преследовала повсюду, во сне и наяву, я вскакивал среди ночи с её солоноватым привкусом на губах. А на меня в окно смотрела её гипнотическая глубина и втягивала, как воронка.
Запахи города, его подворотен, подъездов, забегаловок с объедками на тарелках, парикмахерских, уборных, мусорных баков и дымящих машин − всё сливалось в один непрекращающийся запах зовущей промежности.
В ужасе я искал хоть какое-то средство защиты от кошмара. Наркотики, таблетки и спиртное не помогали. От них промежность становилась еще уродливее, похожей на черную дыру, сглатывающую всё вместе с костями и требухой.
Поздно вечером чуть живой я лежал на кровати, чувствуя, как меня обволакивает огромная, теплая и пахучая промежность.
− Что тебе нужно? − задыхаясь, прошептал я.
− В**би меня.
− Не могу…
Тогда она шмякнулась мне на голову и растеклась вместо мозгов. Я не выдержал и законвульсировал. Промежность сладострастно зачавкала.
Как в бреду, покачиваясь, я встал и попытался нашарить её рукой, но поскользнулся и упал, разбив зеркало, висевшее на стене. Порезавшись, я перемешал кровь со спермой. От этого смешения стали появляться маленькие человечки, которые прыгали по полу и истошно орали: «папа! папа!». Я понял, что сошел с ума, и чтобы убедиться в этом, стал ловить человечков. Они были скользкие и вертлявые, я перевернул вверх дном всю комнату. И только когда по батареям стали стучаться соседи, угомонился.
Вернее, я притаился в углу и стал наблюдать. Промежность по-жабьи прыгала по комнате, подлизывая и собирая всё, что из меня вывалилось. Она урчала и даже немного похрюкивала, она прыгала и повторяла одно и то же, не известно к кому обращаясь: «в**би меня, в**би меня».
Подчистив всё, даже стекло и кровь, она вдруг прыгнула по замысловатой траектории, опустилась на меня и стала трахать. Как я не уворачивался, она строчила на мне, как на швейной машинке. Высасывала мой спинной мозг, как коктейль через трубочку.
− Отпусти меня! Отпусти меня! − хрипел я, чувствуя, как меня выскребают до самой кожуры.
Но она хорошо знала своё дело и вывернула меня на изнанку. Обсосала со всех сторон и смачно сплюнула. Я знал точно, в этом мире нигде не спрятаться от неё, здесь всё принадлежит ей. Что делают х*еборцы за стенами монастырей, они прячутся от её липкого ужаса. Но я туда не попаду, моё нутро уже почти выжрано.
Я проплакал всю ночь, но не слезами, а жидким горячим варевом, катившимся через горло в кишки, сжигая внутренности. Было страшно, я болтался на чертовом когте, и меня собирались пожирать медленно, чтобы кошмар длился вечно.
Несколько дней я провалялся в бреду. А когда открыл глаза, в комнате было чисто, и рядом в кресле сидела какая-то молоденькая п*зденка. Совсем не такая страшная, как та, что насиловала ночью. И выглядела она вполне приветливо, по-человечески.
− Ты чья? − спросил я.
− Я твоя новая п*зденка, − добродушно улыбалась она.
− Ты не отпустишь меня?
− Нет, − опять улыбнулась она. − Не волнуйся, нам будет хорошо.
Видя, что она не такая жуткая и не собирается мучить, я разговорился:
− От вас видно совсем не скрыться. Всюду вы....
Не дослушав, она довольно пискнула.
− Что вам, вообще, нужно? – спросил я.
− Ты весь целиком нужен. Твой пот, твоя кровь, твои слёзы.
− Зачем?
− Чтобы жизнь продолжалась. Это ты думаешь, что жизнь рождается из любви. Нет, жизнь рождается там, где соединяются кровь, пот и слезы.
− А зачем мучить?
− Никто тебя не мучает, ты сам себя мучаешь. Нас слушаться надо, а не сопротивляться. Ты же не ссышь против ветра.
− Наверное, ты права, − вдруг согласился я. − Давай-ка, я сбегаю за бутылкой вина, выпьем и подружимся.
Я выскочил из дома, отдышался и пошел к единственному приятелю, жившему городке. Мы учились в одной школе и чудом встретились в этом богом забытом месте. Бывший одноклассник несколько лет как спятил от мысли, что придется всю жизнь прожить здесь. Три дня и ночи я пил у него дешевое вино. Пока не перебрал лишнего, еле добежал до унитаза, наклонился и стал блевать.
И тут из глубины унитаза появилась рука, схватила за горло и давай душить.
Сначала я решил, что это белая горячка, и сильно не испугался. И даже не сопротивлялся, а только откашливался. Когда же рука сжала под самый позвоночник, сопротивляться было уже поздно.
− Тебе чего? – лишь прохрипел я, выплескивая остатки кислоты.
А из недр унитаза отвечаю строгим голосом:
− Попался, наконец!
− Да я и не скрывался, − опять прохрипел я.
− А кто неделю назад пытался длинноногую блондинку скинуть с балкона третьего этажа?!
− Это не я, − хриплю в ответ.
− Не ты? − удивился голос.
Тут хватка немного ослабла.
− Не я.
− А ты кто?
Ну я назвался. Глупо было бы в таком положении скрывать имя. Я бы и паспорт показал, если бы потребовали.
− Странно, − еще более удивился голос. − Я тебя не знаю совсем.
− И я тебя не знаю, − очистив кишечник от последнего мусора, признался я.
Тут рука опять крепко прихватила, а голос как заорал:
− А не ты ли разом на днях споил пятнадцатилетнюю девочку и совращал её в ванной?!
− Не я, не я, − в ужасе хрипел я.
− А кто тогда?
− Извращенец какой-то. Урод…
− Ты его не знаешь?
− Нет, нет, не знаю.
Рука опять ослабила хватку. Я уже решил, что сейчас совсем отпустят, а она раз − и опять под самые позвонки сжала.
− А ну, − скомандовал голос, − давай, сука, сам признавайся, чего натворил?
− Когда? − одними губами прошептал я.
− Да хоть вчера.
− Напился до чертиков.
− А позавчера?
− Та же история.
− А еще днем раньше?
− Пил. Пил, как проклятый.
− И всё?
− Вроде всё.
− Вроде или точно?
− Точно.
− Никого не изнасиловал и не убил?
− Никого.
− Что же ты все-таки натворил, вспоминай, живо!
− Около месяца назад одной женщине лавкой по голове угодил, − начал вспоминать я.
− За что?
− За б**дство.
− Еще что было?
− Бывает вздрочну с похмелья.
− Грязная скотина, − обрадовался голос.
− Ага, − согласился я.
− Еще что? − требовал голос.
− Пять дней назад я бился с п**дой и проиграл, − вспомнил я.
− Это не в моей компетенции, вспоминай не тех, кто тебя мучил, а кого ты.
− Один человек из-за меня чуть концы не отдал, − ничего не скрывая, выложил я.
− А вот это уже серьезно, − еще больше обрадовался голос, и рука подтянула меня носом к зловонной воде.
− Выкладывай всё, как было! − приказал голос.
− Он умирал с похмелья, послал меня за пивом, − выкладывал я начистоту, − а я на его деньги сам нажрался, еще и бабу подцепил, забыл про бедолагу, а когда вспомнил, денег хватило только на корвалол, им его и отпаивал, чтобы он не сдох, еле отпоил.
− И всё? − не поверил голос.
− И всё.
− И больше за тобой ни одной дряни не водится?
− Я еще травку курю, у меня нет жены и детей, в голове сплошная помойка, думаю только о себе, и в полнолуние веду себя как последний козел.
− Неприятный ты тип, − без всякой злобы заметил голос, ослабляя клещи.
− Наверное, − поддержал я.
− Еще раз, сука, такое повторится, − не понятно о чем конкретно сказал голос. − И я тебе покажу подводный мир команды Кусто. Понял?
− Понял.
− Ну и все, вали отсюда. Хватит ошиваться здесь, иди домой, пусть тебя там за это и трахают.
Вышел я из сортира, весь мокрый, всклокоченный, глаза дикие.
− Ты чего? − спрашивает приятель
− Да с рукой разговаривал.
− Со своей, что ли?
− Ага, если бы. У тебя из толчка рука вылезла и давай меня душить. Душила, пока я всю правду про себя не выложил.
− И только тогда отпустила? − глядя, как на дурачка, спросил приятель.
− Ага.
− И как, по-твоему, это называется? − на что-то намекал приятель.
− Серьезный разговор. Разве нет? По-моему серьезней не бывает.
После такого серьезного разговора в голове у меня немного прояснилось, и я пошел к себе домой. Дверь открыл осторожно, как вор. Прислушался − тихо. Может, подумал я, всё наладилось. На цыпочках прошел по коридору и заглянул на кухню. П**денка сидела за столом, штопала чулочки и тихо мурлыкала под нос.
− Вернулся, − мельком глянула она, словно я пропадал пару часов.
− Да.
− А где вино?
− Какое еще вино? − я продолжал глядеть на неё, как на привидение.
− Ты же за вином ходил.
− Да?
− Да.
Я потоптался.
− Пойду опять за вином, что ли? − попятился я.
Но тут п**денка перелетела через кухню, сшибла меня в прихожую и прямо там всосалась в мое тело, как пиявка.
Больше я из дома не выходил. Она готовила, сама приносила вино. А я безучастно глядел в потолок, ожидая часа, когда её нужно ублажать.
Она назвала себя Вика.
«Виктория. Победа, − подумал я. − Ага, посмотрим, кому какая победа еще будет».
Дрючил я её что надо, она всегда оставалась довольна, но меня не оставляло ощущение, что за мной постоянно наблюдают. Даже на толчке мне казалось, что кто-то сверлит взглядом затылок.
Пока Вики не было дома, я обшарил весь дом в поисках чего-нибудь доказывающего, что за мной ведется наблюдение. И нашел за холодильником бумажку, кто-то записал понравившуюся мысль из Бусидо: «поскольку все в этом мире всего лишь кукольное представление, путь искренности – это смерть». Это меня еще больше завело.
На следующий день, оставшись один, я продолжил поиски. За большим горшком с ветвистым цветком было то, что я искал − отверстие в стене. Заглянул туда − ничего. Приставил ухо − кто-то передвигал предметы, шаркал ногами и покашливал.
Вдруг я отчетливо услышал женский и мужской голоса.
− Ну как он? Догадывается? − спросила женщина.
− Похоже, − ответил мужчина. − Но он сильно напуган и склоняется к тому, что сходит с ума.
− Хорошо. Мы ему поможем в этом.
Хлопнула дверь, вернулась Вика, и я поставил горшок на место.
После этого всё время, пока оставался один, я проводил у отверстия, но больше ничего не слышал. Было подозрительно спокойно. Только однажды, когда я сидел в уборной, позвонили в дверь, Вика пошла открывать. Кроме моих родственников и школьного приятеля, никто не знал, что я здесь.
Вика открыла дверь и о долго чем-то тихо переговаривалась.
− Кто это был? − выскочил я, поскорее закончив дела.
− Соседка приходила за солью.
− Но ты не ходила на кухню за солью.
− Ходила.
− Я не слышал.
− Ты чего-то боишься? − удивилась Вика.
− Нет. Просто странно.
− Странно, что ты не слышал, как я ходила за солью, − сказала Вика и потянула меня в постель.
Мания преследования похоронила остатки моей жизни. Теперь я постоянно прислушивался и ловил знаки. А когда в один из дней Вика сказала, что вечером идём в кино, я сразу понял, это не просто так. Чего мы там забыли?
В зале потух свет, и я увидел название фильма «Поймай меня, если сможешь», по спине холодком пробежало нехорошее предчувствие. О чем был фильм, я не понял, весь сеанс просидел, как на иголках, озираясь и чувствуя чье-то пристальное внимание. Я дергался от каждого покашливания и шороха. Когда свет включили, у меня закружилась голова.
− Тебе понравилось? − спросила Вика.
− Да. Очень.
− А мне нет.
В голове царил хаос, я выходил из кинотеатра, как из вивисекционной лаборатории, где мне пришили что-то ненужное. На улице я остановился, строго посмотрел на Вику и серьезно спросил:
− Ты кто?
− Вика.
− А какого хрена тебе нужно от меня?
− Ты всё забыл, − тоже серьезно проговорила Вика и взяла за руку. – Пойдём-ка домой, малыш, я напомню.
Всю ночь она заставляла меня вдалбливать так, что я решил − это моя последняя ночь.
Следующие несколько дней я вел себя тихо, но в голове постоянно кто-то разговаривал. Я был уверен, что за мной вот-вот явятся. Кто? Да кто угодно: люди в белых халатах, пришельцы с марса вместе с Килгором Траутом, три водолаза или медуза Горгона со змеями в волосах. Я боялся всего. Особенно трех водолазов.
…история о трех водолазах.
Поздно вечером в маленькую гостиницу на краю города постучала семья. Это был приморский городок, гостиница стояла у самого моря, и вечером в ней запирали двери.
− Нет ли у вас свободной комнаты, сэр? − спросил глава семьи у хозяина, открывшего дверь и пустившего внутрь.
− К сожалению, у нас мало комнат и все уже заняты.
− Что же нам делать? − расстроился мужчина. − Уже поздно, мы очень устали и, кажется, собирается гроза.
Подтверждая его слова, на улице громыхнуло, и застучал сильнейший ливень.
Хозяин еще раз выглянул за дверь и убедился, что в такую погоду невозможно куда-либо идти. Со второго этажа спустилась его жена и что-то пошептала ему в ухо.
Вся семья − мужчина, женщина, мальчик и девочка − с надеждой смотрели на хозяев гостиницы.
− Вы знаете, − отозвав мужчину в сторону, тихо заговорил хозяин, − у нас есть одна комната, но мы уже несколько лет её не сдаем. С ней связаны два странных случая.
− Каких? − также тихо спросил мужчина.
− Оба постояльца, которые снимали комнату, исчезли.
− Как исчезли?
− Вот так исчезли. И это были не какие-то темные личности, а приличные джентльмены. Два этих случая заставили нас подумать, что дело тут нечистое, и мы решили больше не сдавать комнату.
− Эти джентльмены проживали в комнате по одиночке? − спросил мужчина.
− Да.
− Смотрите как нас много, указал мужчина на свою семью, − с нами вряд ли что случиться.
− То же самое мне сказала жена. Вас целая семья, может, ничего и не случится.
Но его слова заглушили раскаты грома.
− В общем, если моя история вас не испугала, я дам ключ, − сказал хозяин.
− Отлично, − обрадовался мужчина.
Хозяин проводил их по коридору до нужной комнаты и отворил дверь. Пламя свечи вспыхнуло ярче и выхватило из темноты огромную картину, висевшую на стене. На картине во весь рост были изображены три водолаза.
− Кто это? − испуганно прошептала девочка.
− Когда я покупал гостиницу, картина уже висела здесь, − ответил хозяин.
− А вам не хотелось выкинуть эту ужасную мазню? − спросила женщина. – От неё исходит мрачный холод, как от могилы.
Мальчику показалось, что один из водолазов недовольно посмотрел на его мать.
− Хотелось, но… − пожал плечами хозяин, − что-то остановило меня.
Уставшая после трудной дороги семья очень быстро приготовилась ко сну. Смыкая глаза, девочке показалось, как что-то скрипнуло за старой картиной.
Утром хозяин, спустившись вниз, выглянул в окно − ненастье не прекратилось, тучи висели низко и лил дождь.
− Вы не видели моего мужа? − услышал он за спиной.
− Он куда-то уходил? − вздрогнув, тоже спросил хозяин.
− Не знаю, я его еще не видела, его нет в номере.
Хозяин сглотнул слюну.
− Может, он отправился в город, − сказал он.
− Вряд ли, он бы предупредил меня. Скорее всего, он где-то здесь. Вы его не видели?
− Нет.
− Странно, − женщина вернулась в номер.
Она не заметила, как сверху выглянула бледная, как покойник, жена хозяина, слышавшая их короткий разговор.
− Ты рассказывал ей про комнату? − спросила она у мужа.
− Нет, только мужчине.
− Надеюсь, он ей тоже ничего не рассказывал. Что будем делать?
− Надо вызвать полицию.
− И нас опять прикроют на несколько месяцев, − недовольно проговорила хозяйка.
− Ты же сама предположила, что с ними ничего не случиться.
− А может, еще ничего и не случилось. Он мог пойти с утра куда угодно.
− В такую погоду.
− У человека могут быть важные дела в любую погоду.
Хозяин с сомнением покачал головой.
В обед женщина решительно заявила, что нужно звонить в полицию. Но оказалось, что в гостинице сломался телефон, и связи с городом нет. Остальные трое постояльцев и слушать не хотели об этом сомнительном деле. Начинало темнеть, и никого не прельщало целый час мокнуть под дождём, чтобы потом сообщить полицейским, что у женщины пропал муж.
Улучив момент, хозяин подозвал мальчишку.
− Ты не спи сегодня ночью. Не вздумай и глаз сомкнуть, − прошептал он. − Это ночью ваши жизни будут в опасности. Я не знаю какой. Но, как только заметишь что-нибудь подозрительное, кричи, что есть мочи. Я буду караулить рядом с ружьём. И не говори ничего матери.
Мальчик ничего не сказал матери, но всё рассказал сестре.
Монотонный звук ливня усыпил даже взволнованную женщину, мальчик послушал, как она бормочет во сне, и тоже уснул. Только его сестра чутко прислушивалась к темноте. Вдруг где-то за старой картиной что-то скрипнуло. Девочка старательно вглядывалась в темноту, и вдруг она с ужасом заметила, что картина движется. В стене открылась ниша. И девочка увидела трех водолазов, они бесшумно входили в комнату.
− Аааа! Аааа! − завопила девочка.
− Аааа! Аааа! − завопил я, когда Вика коснулась меня, обрывая кошмарный сон про трех водолазов. − Аааа! Аааа!
Она собралась куда-то идти.
− Тише, рыбка моя. Сегодня я приду поздно, − улыбаясь, проговорила Вика. − Кажется, в нашей жизни скоро произойдут приятные перемены.
Сказала и ушла.
Весь день я просидел у отверстия, надеясь выяснить, что же за перемены нас ждут. Но там было гробовая тишина, только один раз кто-то чихнул. Когда начало темнеть, меня одолел животный страх. Я вдруг понял, что если сейчас же не вырвусь отсюда, то окончательно и безвозвратно сойду с ума.
Показалось, что кто-то тихонько постучал в дверь. Стремительнее, чем в любом шпионском фильме, я сладил из бельевых веревок и тряпок то, что должно было помочь спуститься с третьего этажа.
На клумбу я упал метров с трех.
Перебежав в соседний двор, я отдышался. Было холодно, это привело в чувства. Так глупо я себя никогда не ощущал. Что-то подсказывало, что я сам себя свожу с ума, и стоит вернуться. Но нет, вместо того, чтобы идти домой, я выбрал чернотроп.
