Татьяна Белова
Последний тигр. Обитель Святого Ястина
Глава 1
Если верить Талиту, церковному хронисту эпохи Великой Смуты, все человеческие помыслы, как реки в Ахорне, текут в бездонное Море Огня. С высоты Краёв вода, живая и мёртвая, спадает вниз – туда, где зарождается огненная суть земли и душа человеческая. Так и повелось, что все карты Ахорна обрывались красным пятном в центре. Море Огня манило смельчаков и исследователей своей тайной. Со времён первых поселенцев люди пытались пересечь его, заглянуть в самое сердце Создателя. Цели у всех были разные, одни рисковали всем в попытке снискать славу первооткрывателей, другие – найти кратчайший путь к северным берегам, но неизменным оставалось одно – история так и не знает вернувшихся. Имена осмелившихся дерзнуть и по сей день помнят только книги и хронисты. Но каждый год богатые землевладельцы, по зову Первосвященников, считали своим святым долгом снарядить корабль, и обязательно отправить в экспедицию кого-то из кровных родственников, чтобы подчеркнуть важность святой миссии. Именно так со-герен Тарх Руфф, герцог Решаньский, лишился своего единственного сына.
Мальчик рос хилым и болезненным, и о том, что Сервус Руфф станет герном, не могло быть и речи. Будучи человеком мудрым, герцог отправил сына служить при дворе короля. В Благостную неделю 1338 поворота Звёздного Круга Сервус Руфф принял решение отправиться в экспедицию к Сердцу Создателя в качестве картографа. Тарх Руфф принял удар достойно и с гордостью, год носил цвета ожидания и надежды, после чего, помолившись за сына в последний раз, снова женился. Закон требовал от него выполнения герцогского долга – наследника, но молодая жена так и не успела понести – через месяц после свадьбы герцог отплыл с дипломатической миссией в Зерей и не вернулся. Буря унесла корабль и всю команду к Создателю. Случилось эта трагедия по календарю всего-то третью неделю как, но в герцогстве Решаньском уже началась самая настоящая смута. Молодой герцогине Катияне Руфф пришлось срочно призывать в Решань верных её покойному мужу гернов, чтобы защитить границы своих владений. Записку об этих событиях почтовый горл принёс еще утром, но Орис отказался обсуждать дела как минимум до обеда, но до обеда Кастор не дотянул.
– Монсеньор требует, чтобы мы прибыли в Решань безотлагательно! В письме ясно сказано: любой ценой опередить макграфа Песчаных Островов! Я уже сообщал тебе, что брат короля едет свататься к герцогине? Пречистые девы! Тело её мужа еще рыбы доесть не успели!
Монашка, приток реки Монастырки, давно осталась позади, три дня как Орис и Кастор ехали вверх по старому тракту, путь их лежал на вершину Святого Края, где расположился портовый город Решань. Там же стояла Обитель Святого Орония, а в ней – известная на весь Ахорн здравница, принимающая больных со всех Краёв Ахорнских. Для служивших там лекарей и монахов главное, чтоб в карманах больных водились серебряные клёны, а лучше – золотые. По мнению сура, ехали они слишком медленно, и весь последний час Кастор торопил. Наконец, не выдержав, Орис торжественно, нараспев, затянул:
– О, прости мне, Кастор из Килии, что не владею я Дланью Создателя и не могу по желанию твоему раздвинуть перед нами горы и землю, и что не может данный мне дар истинной речи сократить наш путь, а потому… заткнись уже! Я и сам знаю, что Решань – лакомый кусочек, туда уже кинулись и велькорцы, и ниварцы – хуже всех этих падальщиков только твоя церковь.
– Наша церковь, – поправил Кастор Ориса. – Печать на луке твоего седла, грамард, выдана церковью, и по землям Ахорнским ходишь ты под именем благородного даря Морисса Ёльдера по милости конклава Первосвященников, так что не плюй в котёл из которого ешь.
– То есть тебе можно презирать своих собратьев, белоплащников, а мне, стало быть, и высказаться нельзя? Они ведь убили и мою семью!
– И не смей прикрываться своей королевской кровью! – смуглое лицо Кастора исказила болезненная гримаса. – Потому как даже тень твоя ни разу не падала на Камни Предков, а уж крови твоей им и подавно не видать.
Оба они были нечистой, зерейской крови, оба они носили чужие имена. Связавшая их тайна, была ядовита, как песчаная гадина, и потому не часто осмеливались они заговорить об этом. За четыре месяца, что они вместе выполняли задания Братства Эолифа, Орис успел узнать лишь, что Кастор из Килии на самом деле из Зерея и на земли Ахорна прибыл в рабских цепях, потому так и кипятился сейчас. Он, в отличие от Ориса, своими глазами видел, как герны Святого Престола с печатью инквизиции жгли и уничтожали его дом. Орис же был слишком мал, чтобы помнить побег своей семьи из Зерея, и факт этот давал священнику преимущество, которым тот часто пользовался.
Со времён последнего очистительного похода прошло уже двадцать четыре года и двадцать лет с тех пор, как конклав официально под давлением короны упразднил инквизицию, но страх перед ней до сих пор ощущался в речах и умах жителей Ахорна. Также до сих пор были живы мифы и сказки о Нечистом Хатте, боге зерейцев, который наделил свой народ сутью и формой страшных зверей. Устами проповедников и странствующих монахов церковь предупреждала о нечистой крови и ее проклятии, и семена лжи прорастали в душах и умах. Простому люду и в голову не приходило сомневаться в словах белоплащников. Но находились и те, кто знал истину, знал, что нет никакого Нечистого бога, есть лишь жажда власти Первосвященников. С помощью истинной Речи Создателя церковь сотворила чудовищное заклятие, которое превращало человека в зверя, а всё остальное сделал страх и слепая вера. Именно слепая вера стала идеальной почвой для всё новых и новых очистительных походов.
С помощью Речи, веры и страха Первосвященники три сотни лет царили на двух континентах. Святые герны и инквизиторы, с правом отнимать жизнь именем Создателя, захватывали все большие территории, вытесняя “нечистых” людей с их родной земли. Процветало рабство, Ахорн разбухал от благости и богатства, королевство Альмирия под сияющей Звездой купалось в лучах славы с сундуками, набитыми золотом и серебром, а власть церкви только росла и казалась абсолютной, как вдруг благословение Создателя покинуло Первосвященников. Умер последний из первых, истинно помазанный Гелиор Палмаат, владеющий не только Речью Создателя, но и Дланью Его. После смерти Гелиора всё изменилось, дарованная Создателем Искра вырвалась из-под власти церкви и теперь сама выбирала себе плоть для помазания. Почему Искра выбрала безродного мальчишку с нечистой кровью, Орис не понимал, но верил, что так надо. Его дар – дар истины, и он привык доверять ему. В том, что теперь он носит печать церкви на луке седла, зовётся грамардом, и ему кланяются как благородному дарю, (безродный не мог быть помазан) Орис тоже видел волю Создателя. Он был уверен в том, что именно дар привел его в Братство Эолифа, к тем, кто, как и он, ищет справедливости, а не власти. Вступая в Братство, Орис обещал себе, что будет нести людям свет истины, разгоняя трехсотлетний мрак слепой веры. Орис был уверен в том, что сама магия Создателя не несёт в себе ни добра, ни зла, лишь человек решает, что принесёт он с её помощью в этот мир.
– Далеко там еще Бургань, успеем до темноты? – спросил Орис у Кастора. Сур всё ещё был тёмен, как кора дуба, Орис видел отпечаток тяжёлых мыслей на его лице, столь же извилистый, как если бы переплетались корни старого дерева. Как успел понять грамард, сур был человеком знающим, но всё это касалось лишь теории, которую он высосал из книг, жизни же он избегал и успешно притворялся, что всё мирское ему не в радость. И пока он сидел справа от монсеньора в его карете, притворяться ему удавалось весьма успешно; теперь же, когда безопасный, обитый бархатом мир остался позади, а впереди лежали неизвестность и перекрестки дорог, Кастору всё сложнее было отгораживаться от реальной жизни с её политикой противовесов.
– И почему ты единолично решаешь, какой дорогой мы поедем? – снова взвился сур. Ему явно не понравилось быть неуслышанным, и он пытался продолжить спор.
Орис застонал. Чужой под ним, почувствовав, что хозяин нервничает, фыркнул и тряхнул головой. Новые подковы оставляли чёткий след на мокрой земле, можно было даже рассмотреть клеймо кузнечной гильдии. Орис хорошо видел герб в углу клейма, герб этот принадлежал ниварскому торговому союзу. Нивария как грибница после дождя медленно, но верно распространялась по Святым землям. Ладья и Рог теперь красовались над каждой второй мастеровой лавкой.
– Я выбрал старый тракт потому как он слишком узкий для почтовой кареты, да и вообще тут редко кто проезжает, а значит этот путь безопаснее для нас.
Старый тракт и, правда, был узким из-за странных прямоугольных камней, что ограничивали его; кое-где между ними попадались, как сейчас, высокие, верстовые столбы.
– «Сангур сунгаари таала осто», – прочитал Кастор надпись на одном из столбов. – Доброму путнику доброй дороги.
– Не было в те времена добрых путников, Первая смута же, все друг друга резали без всякой причины, – усмехнулся Орис и подвёл Чужого ближе к столбу, чтобы прочитать текст помельче:
– «Земля вдоль тракта принадлежит герцогу Наймиру Капету из Правобережного Бурга, проклятого четырехглазой ведьмой и умершего на Ёрминских болотах по велению Создателя в месяце карахе 1023 года от Дарования». Вот я и говорю, суеверные были, померещится чего, так сразу головой в болото.
Сур пожал плечами:
– Будто сейчас не так.
Бургань встретила их колокольным звоном Собора Святого Ястина. По легенде, что рассказал Кастор, Ястин был каменотесом и в один из дней вдруг услышал голос Создателя, который привёл его в пещеру, где он нашёл источник чёрного масла. А через три года случилось землетрясение, и источник засыпало, но люди не пострадали, потому что Ястин накануне опять услышал голос Создателя и успел всех вывести. Тогда на месте пещеры спасённые построили часовню и возвели пятиконечный алтарь, над которым Ястин и молился оставшиеся ему шестьдесят лет жизни, а вместе с ним и монахи-ястинианцы, давшие обет молчания. Позже на месте часовни построили монастырь. Так деревенские каменотёсы, кузнецы и копатели, создали один из самых влиятельных Орденов Святого Престола. Вот только от обета молчания пришлось избавиться.
Тогда города еще не было, с двух сторон Черного Озера стояли деревни, Правобережный и Левобережный Бург, сто лет спустя превратившиеся в город Бургань у подножия Высокого Края. Теперь здесь нет ни чёрного масла, ни новых святых, а живёт город за счет монастырской пивоварни. Известное на весь Ахорн пиво “Чёрный Бург” отправляют в столицу три раза в год – два раза лично ко двору короля. И все благодаря новому речному порту, куда причаливают ниварские корабли. Именно договор с торговой гильдией и союзом Свободных городов вдохнул жизнь в маленький городок на озере.
Наспех сколоченная караульная башня у ворот в город источала маслянистый и терпкий запах смолы; мост через сухой ров был новый и крепкий, сами же ворота старые, почерневшие от влаги и времени. У ворот Ориса и Кастора встретила стража, и не какие-нибудь местные бездари в коже, а герны при доспехах и мечах. Правда, как ни щурился Орис, гербов так и не увидел, но грамоту все же достал. Герны, даже не взглянув, открыли перед ними ворота и скомандовали проезжать. Лишь один спохватился и, выглянув из караулки, спросил:
– Оружие есть?
– Истина – мое оружие, проверять будешь? – улыбнулся грамард. Пальцы его поглаживали кожаную дугу седла, украшенную печатью Церкви. Топор был совсем рядом, под красно-золотой попоной, но укрыт в чехле и приторочен к седлу. Герн не улыбнулся в ответ, качнул головой, проезжайте, мол, но ещё долго смотрел им вслед, да так пристально, что Орис чувствовал зуд на шее.
Орис и Кастор въехали на центральную улицу, довольно узкую, так что они были вынуждены спешиться и взять коней под уздцы. Чужаки привлекли внимание; любопытные торговцы и владельцы лавок выглядывали из-за своих прилавков, свистели мальчишки, но не приближались, а липли как мухи к стенам. Подняли головы бездари, что махали метлами на крыльце Ратуши.
Для такого немаленького города, как Бургань, центральная улица была на удивление пуста. Орис огляделся, а потом прислушался и не услышал городского шума, а что еще хуже – шума воды. А ведь совсем рядом текла река Итра, падала с Высокого Края и отправляла свои воды порогами ниже, прямиком в Черное Озеро.
Мощёная камнем дорога, такая же старая, как и тракт, повела их вдоль высоких узких домов, распахнутых дверей, закрытых оконных ставен вглубь кварталов местной знати и богатых купцов, свернула и вывела на площадь, где стоял скромный Собор Святого Ястина, раздутый по бокам, как бочонок пива. Почти прислонившись к собору, высились Палаты, судя по флагам Свободных городов на крыше, здание принадлежало ниварцам. Во внутренней длинной галерее стояли статуи Святых, держа на своих плечах резные своды, мозаика окон играла всеми оттенками синего, три башни венчали пятиконечные звезды. Палаты ниварских торговцев смотрелись изысканнее и богаче собора. Дальше дорога вела под высокими арками на Площадь Гильдий, где на столбах тоже висели яркие флаги – синие, красные, золотые, с символикой известных мастеров. Орис и Кастор проехали мимо розовых кустов, мраморных ликов, под которыми журчали фонтанчики. Оставив позади всю эту красоту, они, наконец, увидели единственный постоялый двор. На ветру тихо поскрипывала вывеска с нарисованным кубком и ножом, а над ней красовалась кедровая ветвь – на севере кедр был символом крепкой крыши, приюта и гостеприимства. Рядом стояли конюшни – гостевые и почтовые.
Трактирщик вышел им навстречу и пошире распахнул двери. Из конюшни тут же выскочил бездарь, чтобы забрать у них коней. Орис бросил ему медяк, и работник довольно засиял. Они вошли в тёмное помещение с низким потолком, где пахло мясом, пивом и сеном. Зимой обычно пол устилали соломой, но сейчас шёл уже второй месяц лета, и пол сверкал новизной и чистотой, доски явно только из плотницкого цеха. Скамейки и столы тоже были новые. Большой зал с камином пустовал.
«Слишком чисто и пусто», – подумал Орис, и по спине поползли ледяные мурашки. Над головой вскрикнула птица, и Орис от неожиданности вздрогнул и поднял глаза. Под крышей висели гнёзда горлов, шумели крылья и раздавался писк молодняка.
Кастор усмехнулся, но тут на него сверху посыпалось сено и сухой помёт. Кастор стряхнул рукава и поморщился – сейчас он выглядел как самый настоящий белоплащник с надменным выражением на загорелом лице. Теперь пришло время Ориса усмехаться – еще немного, и сур потребует компенсацию за нанесенный его цвету ущерб. Насколько помнил грамард, в столице такие истории часто случались.
Уселись за стол, и трактирщик, с трудом натянув улыбку, разлился мёдом, обещая гостям лучшего пива и мяса, клялся, что лучше во всём Подножие не найдут, но Орис на него почти не смотрел, щурился и прислушивался к себе. Неспокойно как-то. Горечь подкатывала к горлу. Усталость навалилась, но отступила под натиском нахлынувшего предчувствия. Хотелось вскочить и покинуть сие гостеприимное место.
– Доброго вам дня, любезный, а не скажете ли, что так пусто у вас? Мышей травили? – спросил Орис и улыбнулся лучшей из своих улыбок. Он был сама открытость, так и лучился искренностью, но трактирщик не клюнул, ответил, мол, и хорошо же, господари, тихо, и только для вас, и попытался удалиться, но не тут-то было. Орис развернулся к нему в пол-оборота, перекинув ногу через скамью, чтобы пояс было видно, и грамоту на нём. Трактирщик-то бездарь, читать скорее всего не умеет, но цвета Святого Престола распознать обязан.
– Вы, мил человек, присмотритесь, меня к вам дорога не зря привела.
Глаз трактирщика упал на жёлто-красные ленты, обвязывающие грамоту, потом на Ориса. Борода скрыла усмешку, но Орис заметил.
– Благодарствую, милсдарь грамард, знаем, видели, добро пожаловать! Городок наш мал, да славен! Мы вам пивка холодненького, да ляжку кабанью, не извольте переживать, у нас завсегда вкусно. А нужны комнаты, так вот только кровати новые изготовили, да матрацы набили, косточки ваши после долгой дороги спасибо скажут!
Трактирщик ушёл, а Орис тяжело опустил локти на стол и посмотрел на Кастора.
– Милсдарь писарь, вам-то как? Скамья из новых досок зад не печёт?
– А я тебе говорил, надо было прямиком в Решань ехать, как и было сказано! – прошептал сур и еще сильнее сгорбился. Орис же наоборот плечи расправил. Не было у священника деда, который бы его по спине охаживал, попробуй тот согнуться.
– А как же Обитель Святого Ястина, милсдарь писарь, вы ведь все уши мне прожужжали, какой славный был человек! Нельзя не почтить его усыпальницу!
Сур выпучил глаза, уверенный, что ослышался.
– Ты ума лишился, грамард? – прошептал сур. – У нас приказ!
– Хватит уже столичного святошу отыгрывать и молитвы шёпотом возносить, разговаривай нормально, – ответил Орис, закинул ноги на скамью, стянул сапоги и отбросил в угол. Потом снял куртку и закатал рукава рубахи. За три дня пути она пропиталась потом, и грамард мечтал помыться и переодеться. С кухни, к его радости, уже тянуло сладким, верёзовым дымом, и Орис в предвкушении вдохнул аромат будущего ужина.
В зал вышла женщина в сером платье и переднике, добротная, широкая в бедрах, румяная, вот только волосы отчего-то острижены, как у монашки, и потому голову она прятала под чепец. Покачивая бёдрами, кухарка подплыла к ним с двумя кружками пива и аккуратно поставила сие сокровище на стол. Сур попытался мотнуть головой и попросить воды, а еще лучше чая, но Орис вовремя пнул его под столом ногой и заулыбался женщине.
– Добрая дарья, – польстил кухарке грамард, – слышали мы, имеется тут Святой источник, а не дадите ли господарям водицы испробовать, мы бы и в дорогу прихватили от хвори всякой.
–Ша водицы-то той, – хохотнула кухарка. – Шиш, да не шиша. Убегла вся.
–Убегла? – поднял брови сур.
– А вы что ж, не потому приехали? – кухарка упёрла руки в бока, лоб её морщился. – Мы-то так и решили, стало быть, послали вас из Высокого осмотреть чудо нашенское.
– Добрая дарья, что ж за чудо? – спросил Орис упавшим голосом.
– Так вода из Черного вся убегла, а за ней и источник пересох, вот уж как пять дней.
Не успели они больше ничего спросить, как дверь распахнулась, и на пороге трактира выросла фигура. А за ней еще одна, и еще. Люди толпились за спиной высокого, худого человека в белой рясе и с любопытством заглядывали в зал – очень им хотелось гостей посмотреть.
Сур застонал, но тут же взял себя в руки и поднялся навстречу местному священнику. Пока белые приветствовали друг друга, Орис надевал сапоги.
Глава 2
Аббатом монастыря Святого Ястина был Касий Капет, и приходился он родственником тому самому герцогу Капету, погибшему на болотах, вот только вся земля его давно принадлежала герцогу Решаньскому Тарху Руффу, и хотя последние десять лет церковь не раз намекала герцогу, мол, милсдарь, не посодействуете ли Создателю, не вернёте ли землю его законному владельцу, аббату Капету, но герцог не уступал. Хотя где Решань, а где та Бургань, с высоты-то и не видно, лупу придётся просить, а потому аббат жил здесь в своё удовольствие, со всеми правами со-герена, и никто его не трогал. Главное налоги в казну герцога платить вовремя, да за чужаками присматривать. Ниварцы хоть и соседи, но слишком уже нескромно гремят золотом, а такого местные не любят, морщатся как от плохого пива. Заветы Ястина всё еще в ходу, тот человек достойный, кто в сердце сохранил скромность и смирение. Потому весь избыток своего кошеля этот человек по воскресеньям должен в церковь нести, да вместе с грехами там и оставлять.
Аббат Капет смирением не отличался, был он громок, как колокол, и часто горяч до красноты. В костях его тлело праведное негодование и вспыхивало оно по любому поводу. Хлеб ему был недостаточно ароматен, хоть сразу из печи принеси. Сундук сделали, так кривой же – куда слепые мастера глядели, а ну переделать! Сапоги ноги натёрли, эх, ты, сапожник называется, плетей бы тебе дать, да Создатель не велел на бездаря гневаться. И горе-то в том, что не знали лекари снадобья вылечить этакую хворь, а потому в часы просветления аббат неистово молился. Чаще всего молился он на рассвете, на балконе собственного дома, что с видом на Черное Озеро, и был он в этот час нагой как новорожденный. Об этой его причуде знал весь город, но смеяться никто не смел, только так, изредка, кто бросит в сердцах: «Луч тебе в задницу, святоша», да пойдёт по своим делам. Но тот злополучный день запомнили все, потому как бегал аббат Капет голый по набережной и кричал во всю мощь лёгких:
– А ну вернуть, как было! Кому сказано! Где вода, я вам говорю? А ну ко мне бездаря смотрителя! – и кричал так достопочтенный аббат, пока не охрип и не упал без сил на канаты причала. Через час уже весь город толпился на пристани и в ужасе гудел. Вместо Черного Озера зиял провал, да такой, что никакому герцогу и не снился, а над провалом туман стоял.
–Кипящий котёл вместо озера! Прямо как в сердце Создателя, – сказал брат Радон, скромный служитель Собора Святого Ястина и личный писарь аббата Капета. Прервав свой рассказ, брат глотнул пива, поставил кружку на стол и утёр бороду. Та смешно топорщилась, и монах часто поглаживал её пальцами левой руки, правая же рука плетью лежала на столе. Орис с интересом поглядывал на неё, но рука ни разу не двинулась с места.
Рассказывал Радон долго и основательно, с отступлениями, и уже не в первый раз. Сидели все вместе за большим столом – монах, мельник, кузнец, корабельщик, Кастор и Орис, остальные топтались – кто у стен, кто у дверей в трактир. Орис слушал, кивал, жевал и только успевал вставлять: «Давай-ка, рассказывай, брат, дальше, уж больно красиво говоришь, а я пока доем»
Пока монах горло смачивал, мельник вдруг тоже решил поделиться. Судя по его лицу, он не то, чтобы смелостью отличался особой, скорее, любопытством недюжим.
– Я-то как дурак – ерёмушка, возьми, да и подойди к краю, – зашептал мельник. – А внизу тьма, хоть глаз выколи, и тьма-то нечистая, дух жаркий, будто над ведьминским котлом. Глянул я вниз и увидел, что корабли на дне провала лежат в зеленой тине, зачерпнув грязи —кто бортом, кто носом, как игрушечные!
Кастор слушал молча, иногда закатывая глаза к потолку, видел горлов в гнёздах, вскакивал с места и начинал расхаживать туда-сюда. Орис давно приметил эту его привычку, ему так лучше думалось. Рассудок Кастора не мог принять рассказ горожан, потому он всё порывался пойти и посмотреть своими глазами. Всем телом и лицом сур выражал недоверие. Орис же не торопился, ел и слушал. Чутьё, дарованное ему Создателем, разгоралось из искры в пламя. Тайна исчезнувшего озера…
– Хлоп, и нет воды, – снова заговорил мельник, – и всего-то ночь понадобилась. Ниварцы предложили брёвен нарубить, да корабли со дна на берег вытащить, но сначала-то трюмы надо разгрузить. Вот потому и городок наш будто вымер, все, в ком еще сила и смелость есть, на дне озера копошатся, остальные же от страха по домам сидят. Сам аббат, как понял, что случилось чудо-чудное, так от Звездного алтаря не отходит, молится, а брата Радона в город послал порядок блюсти. Бургомистр-то наш от страха заперся в своём доме и не выходит, говорит, письма строчит герцогу, так все ж знают уже: сгинул герцог-то, а что молодая жена его сделает, а? Воды из кувшина нальёт? Ниварцы молодцы, они-то не растерялись, не зря говорят купцы – ума палата, сразу и гернов наняли, чтоб ворота охранять и грамарда вот вызвали, да еще цены снизили для горожан, чтоб отвлечь, да успокоить. Три дня толпились люди на площади – скупали соль да мясо – кто в дорогу, кто про запас, а вдруг-таки сорваться с места придётся. Только благодаря ниварским купцам порядок и сохранился.
Орис увидел, как дернулась щека корабельщика, тот явно был с мельником не согласен. Да и потерял корабельщик куда больше, что теперь его мастерство здесь стоит, раз озера нет? Но не собрался и не уехал, сидит, бровями играет, да кулаки жмёт до белых костяшек. Он единственный, кто пришёл с оружием, топор его стоял, прислонившись к скамье. Орис мысленно поставил себе черточку – выловить корабельщика один на один, да побеседовать, что-то тот явно знает. Потом грамард встал и с ленцой потянулся. Улыбка его всё ещё была сладкой и непринужденной, будто девицу соблазняет. Пусть все эти люди думают, будто исчезающие озёра Орис чуть ли не каждый день видит, а потому и не волнуется. Картину портил Кастор своим тёмным лицом и суетливостью, но на него грамард старался не смотреть. Да, мол, случайный попутчик, а потому и мнение его обособленно, в сторонке стоит.
– Ну что ж, благодарствую вам за рассказы, а теперь пойдемте поглядим на озеро ваше, да на купцов. Поздороваться надо с нанимателями-то, – хрустнул пальцами Орис и спрятал улыбку. Вот те удивятся-то!
Кастор потемнел еще сильнее, чтобы скрыть негодование, накинул капюшон на голову, а руки спрятал в широкие рукава. Белые его одежды белыми давно быть перестали, но выглядел он всё равно как истинный служитель Святого Престола – гордо и величественно. Радон на его фоне съёжился, и, казалось, стал меньше ростом, правая рука его висела теперь мёртвой плетью вдоль тела.
Орис знал про Итру, что выходила она из Верхнего озера, спадала с Высокого Края в Черное озеро, а дальше в Нижнее, из которого разветвлялась на Ерёмку и Ерминку, те же широкими рукавами уходили до самого Ружского побережья. Судоходный сезон открывали ранней весной, когда лёд сходил, закрывали же в болотистый октябрь, когда берега брата и сестры цверой зарастали так, что и плоскодонке с трудом пройти, не то, что на вёслах. Змеистая цвера была погибелью корабельщиков в этих краях с тех пор, как люди сюда добрались. Воевали с ней и огнем, и мечом, и отравой, да всё бестолку, всегда возвращалась. Цверу облюбовали местные цапли, огромные сомы, а еще выдры – в плотной траве они строили гнёзда и растили молодняк.
Сейчас, раскинувшись на дне Черного озера, цвера выглядела как рыбацкая сеть, оплетала берега и ползла вверх по отвесному склону, цеплялась за Высокий Край, где пробивала камень и тянулась выше, туда, где похожие на трещины бежали жёлтые дорожки мха. Орис снова опустил глаза на дно озера, было оно черно-бурым, и торчали из него поросшие травой остовы старых барж, бочки, телеги, где-то даже цепи и крюки. По колено в грязи на дне копошились люди.
На высоких деревянных столбах покачивались масляные фонари. Черное масло, как всегда, горело ярко, но чадило сильно, и стёкла светильников быстро покрывались изнутри слоем гари, потому между столбами бегали мальчишки и, ловко забираясь наверх, меняли их. Кто-то с кем-то ругался, и эхо разъяренных голосов доносилось до берега.
Кастор подошёл к краю пристани, но тут же отшатнулся назад. Он бы, наверное, как суеверный бездарь, даже принялся молиться, но тяжесть гордости и белый цвет не позволяли. Орису так и виделась за правым плечом сура тень монсеньора. Тень эта все еще довлела над ними обоими, призывая к разуму.
Знание есть свет истины, путь твой, брат, должен лежать лишь через тернии ума, а потому присмотрись, что же ты видишь? Смотри, запоминай, обдумывай. Отбрасывай ненужное, то, что не имеет фактического доказательства.
Доказательства были – воды не было.
Взгляд Ориса устремился вверх, на Край, где высоко-высоко стояла стена леса, нависая над пропастью, бывшей когда-то Черным озером. На Краю толпились корабельные сосны, свесив макушки, кто на бок, кто вниз, как любопытные зрители, только их длинные, сильные корни и могли удержаться на здешней каменистой почве. Орис скользнул взглядом ниже, на срединный уступ, который держал на себе стены монастыря и пять его башен. Вырезанные прямо в теле скалы Лики Святых скрывались сейчас за строительными лесами. Лики были очень древние, даже сгинувший в болотах герцог Капет, и тот не пожимал рук их создателей.
– Ну и какие у тебя идеи, грамард? – спросил Кастор. – Дурачить бездарей? Разводить ниварских купцов на клёны? Явно же, что к делу Братства озеро это пропащее отношения не имеет, так зачем мы на него смотрим?
– И тебе совсем не любопытно? – с удивлением спросил Орис и, прищурившись, глянул на Кастора. – Разве магия ни есть суть необъяснимого? А наука ни есть инструмент познания? Хочешь быть писарем, так поезжай в Решань, а я останусь, буду разгадку пропавшего озера искать.
Орис отвернулся и прошёлся по пристани с совершенно равнодушным видом, будто и думать забыл про своего спутника, а когда обернулся, того уже не было. Орис облизнул пересохшие губы и пожалел, что ни глотка-то пива местного до сих пор не сделал, покрутил головой, да плюнул. Ну не ребёнок же, в конце концов! Справится! Развернулся и стал спускаться по вырезанным в глине ступеням. Шёл он туда, где по колено в грязи, ловко управляясь с лопатой, работал наравне со всеми глава Ниварской торговой палаты. Помогал выкапывать из грязи очередную баржу и, судя по запаху, нагружена она была солью. Через пару десятков шагов Орис пожалел, что не додумался снять сапоги, ноги были мокрые и по колено в грязи. Люди вдалеке, как муравьи, таскали мешки и грузили на подъёмник, который был расположен на более низком правом берегу; груз медленно поднимался, а потом пустая корзина быстро летела вниз.
– Это ты, что ль, грамард? – спросил Ориса глава палат. Выглядел он как последний бездарь без единого медяка за пазухой, в бороде запутались листья, трава и комья глины, сам грязный, грязь эта по нему стекала, когда он лил себе на макушку воду из медного кувшина с изящной ручкой. Этот изысканный предмет был невероятно чужероден его медвежьей стати.
– Девран из Ормиша я, глава местной Торговой палаты и представитель Северной купеческой гильдии за столом Ниварской Пятёрки.
Орис хмыкнул, скорее от уважения – такой высокий человек, а не гнушается испачкаться, но Девран воспринял это иначе, отбросил кувшин, сложил руки на груди и двинулся на него угрожающе.
– Тебя кто послал ко мне, грамотей? И где твой белый дружок, за монастырскими стенами, небось, уже спрятался?
Орис поднял брови, не находя причины для такой гостеприимности, но не отступил, взвесив слова, ответил:
– Я не за цвет стою, милсдарь Девран из Ормиша, я за истину. Такую судьбу выбрал мне Создатель – идти за его Словом. Вот на дне этом, например, какой прок от цвета? Здесь даже золото будет одного цвета с дерьмом, а потому лучше всегда доискиваться сути вещей.
