Тесс Хаген
Другие. Возрождение
– Не справитесь, – буркнул Сёртун, запахивая свою мантию.
– А вы, Ада и Льётольв, обязаны вернуться в Московский буфер в ближайшие сутки. Без права его покидать до особого разрешения. Займёмся вами чуть позже, – проигнорировав Сёртуна и злобный взгляд Ужаса, резюмировал Марсель. – Счастливо!
Льё встал, подавая мне руку. Я уцепилась за его ладонь, как за спасательный крюк, ноги во время сидения затекли и теперь дрожали. Сёртун тут же метнулся к нам и схватил меня, зашипев на ухо:
– Я тебя ещё достану! Ада!
Льё отпихнул его, загородив меня собой.
– Оставь её. Ты мерзкий преступник. Жаль, что столько лет тебе удавалось это скрывать. Но теперь ты до неё не доберешься. Никогда. И пальцем больше не тронешь, ясно?!
– Смелый какой… Кто же будет её защищать, потаскуху?! – в гневе заорал учитель.
– У неё есть я, истинный экзистенциалист Льётольв, Ужас, как вы любите меня называть. И моя сущность – Денеб. Она – наша.
– Льё, пойдём, – шепнула я ему со спины и, взяв за руку, потянула к двери.
Мы выходили под насмешливые, презрительные и недовольные взгляды собравшихся и под ругань Сёртуна. Никогда ещё я не чувствовала себя такой раздавленной.
Мы шли через холл в полнейшей тишине, держась за руки. Не помню, смотрел ли на нас кто-нибудь или нет, но этот адский звон в ушах, сопутствующий отсутствию звука, меня выводил из себя. Я слышала только уверенные шаги Льё и свои мелкие шажочки. Улица оглушила сотней звуков и шумом города. Голова закружилась, как тогда, в первые дни взаимодействия с Деном и Льё.
– Мне надо прилечь, – пробормотала я ледяными губами.
– Сейчас, – тут же среагировал Льётольв, подводя меня к лавке.
Он сел и уложил меня на жесткую деревянную поверхность, головой к себе на колени, и, осторожно поглаживая по волосам, не шевелился больше. Я закрыла глаза, пытаясь прийти в себя. Этот разговор разбередил старые раны, заставил вспомнить картины издевательств Сёртуна, которые завалились на дальние полки памяти. Перебирая их, я ловила себя на мысли, что во всех своих мимолетных и не очень, отношениях, невольно воспроизводила то, что он делал со мной. Наверное, тем самым пыталась доказать, что это может быть не больно и противно, что где-то в глубине происходящего таится удовольствие и его только нужно отыскать. Клин клином?
– Лучше? – тихо спросил Льё, наклонившись ко мне и ласково проведя рукой вдоль бровей, по щеке и шее. – Ада?
– Не знаю. Давай уйдём отсюда, пожалуйста. Хочу пройтись вдоль Дуная.
– Ты точно в состоянии?
– Да. Пожалуйста, Льё, – я села, ухватив его ладонь и, повинуясь непонятному для меня же порыву быть защищенной, спрятанной и понятой, уткнулась в грудь Льётольва.
– Адочка, – он обнял меня крепко, обдавая жаром своего тела и дыхания. – Ты же Феникс, ты сильная. Забудь. Всё это забудь, слышишь?
Мне не хотелось выпутываться из его объятий, но всё же я встала и решительно направилась к набережной, пытаясь верно угадать направление. Льё следовал за мной, сначала чуть позади, а потом взяв за руку, – рядом. В какой-то момент мне показалось, что я не делаю различия между ним и Денебом. Сейчас не имело никакого значения, кто из них держит меня за руку, – важнее было то, что я не одна.
Мы петляли старыми улочками Будапешта, лавируя между прохожими, рассматривая дома и небольшие парки. Тёплый весенний ветер раздувал юбку, и мне нравилось представлять, что я на море. На Льё поглядывали женщины заинтересованными взглядами, наверняка считали его красавчиком и завидовали мне. Раньше я не обращала внимания на такие мелочи, потому что считала себя победительницей априори – могла моментально получить любого мужчину, которого захотела. Теперь же эти взгляды напоминали меня, когда я выходила на “охоту”.
День близился к вечеру, когда мы вышли на набережную и двинулись вдоль реки. Мне нравилось наблюдать, как неспешным течением воды несут себя куда-то далеко. Куда? Зачем? Они совсем как я – просто движутся, ничего толком не понимая. Я приняла решение, совсем не представляя себе последствий. Мне не так уж и много лет, впереди ещё долгие и долгие годы, которые нужно чем-то заполнить.
А Льё, кажется, наслаждался моментом: он с нескрываемым удовольствием и лёгкой мечтательной улыбкой смотрел на реку. И от этого его странной формы глаза становились невероятно красивыми, даже мне, не любителю рисовать, захотелось изобразить их красками на холсте. Нет, Льё вовсе не Ужас. В жизни он совсем другой.
– Чего смотришь? – улыбнулся он мне.
– Нарисовать бы тебя.
– А ты умеешь?
– Не-а.
– Забавная, Ада… – он снова улыбнулся и остановился, облокотившись на ограждение. – Красивая река, да? Величественный Дунай. Altissima quaeque flumina minimo sono labuntur2.
– Насколько мы глубоки, Льё?
– Судя по количеству шума – не очень, – он рассмеялся. – Не стоит всё понимать так буквально.
– Но ведь в этом есть смысл? Ты кичишься своей свободой и своенравностью. Разве это не тот самый шум?
– Кто знает, Ада, кто знает… Я не Ден, и даже не Марсель, мне нравятся и внимание и тишина в равной степени. Так что себя ассоциировать с Дунаем я бы не взялся.
Мы снова пошли вперёд, только теперь гораздо медленнее, сливаясь с гуляющими парами и семьями. Я рассчитывала прогулять до самой темноты, чтобы вернуться домой и лечь спать, а утром уже быть в аэропорту.
– Напомни мне завтра позвонить в булочную.
– Зачем? – удивился Льё.
– Сказать, что я не выйду на работу.
– Ты что, работала? – он недоверчиво всмотрелся в моё лицо.
– Ну да. Хотела попробовать жить обычной жизнью, это же мне и предстоит теперь.
– Но почему булочная?
– Больше не брали никуда, – я развела руками и для убедительности ещё и плечами пожала.
– В Москве найдём тебе дело поинтереснее. Булочная, – хохотнул Льё, напомнив мне неожиданно Дена.
Как-то незаметно мы прошли всю набережную и продолжали неспешно брести дальше. Солнце садилось, и я залюбовалась видами позолоченных его лучами домов. Этот неожиданно показавшийся уютным город успокаивал меня своим противоречивым видом, своим странным, ни на что не похожим духом. Он одновременно казался родным, но и далёким, чужим. В нём соединялось всё – мрачность готики, как мрачность моей работы; лёгкость небольших жилых домов, иногда затянутых зеленью, как мои фантазии о другой жизни; тени неоднозначного прошлого…
Мне вдруг захотелось подойти ближе к воде. Я бросила Льё одного и побежала навстречу тихому и спокойному в этом месте Дунаю. Тёплый весенний ветер играл подолом юбки, я распустила волосы, чтобы и они почувствовали свободу и силу реки. Жить в тени хорошо, привычно, но вне тени я – настоящая. Закрыв глаза, приготовилась к выходу. Пусть это будет минутка – нужно ощутить своё новое крыло.
Удивительно, но никакого головокружения, ничего привычного, только едва ощутимое покалывание в кончиках пальцев, и я – вышла из тени. Оглянулась и от восторга у меня перехватило дыхание! Крылья! Такие невероятные крылья Феникса, искрящиеся, огненные. От прилива сил показалось, что я могу взлететь: никогда не ощущала в себе такого внутреннего размаха и желания объять необъятное. Эйфория. Настолько сильная, настолько глубокая и яркая, что даже ладони начали светиться. Ещё мгновение, и я вспыхнула бы вся.
– Адочка, – мягко произнёс Льё, встав рядом. – Спокойно…
– Льё! Ты видишь это?! Невероятно!
– Красавица… – в его глазах отражался огонь, как и в водах Дуная. – Самый прекрасный Феникс на свете.
– А сила? Ты же можешь её чувствовать, да?
– Да… Хорошо, что мы тебя случайно вытащили из лап Сёртуна.
– И забрали себе…
Я вернулась в тень, и, оглушенная бесцветным миром вокруг, поплелась прочь от берега. Льё догнал меня, и в полном безмолвии мы вернулись домой, когда уже почти стемнело.
Никто не стал включать свет или говорить. Молча, следуя негласному плану, мы разошлись по квартире. Я отправилась на кухню, чтобы выпить воды, а Льётольв – в комнату, наверное, спать. Ранним утром нам нужно оказаться в аэропорту имени Ференца Листа – красиво и даже немного романтично, учитывая любовь Льё ко всему эстетичному. Мне неожиданно вспомнились мотивы самого известного этюда Листа соль-диез-минор. Обычно я не запоминала названий того, что слушала, но эта мелодия ассоциировалась с периодом полной свободы, когда я потеряла друзей после очередного задания, и прилетела в Вену, чтобы на пару дней отключиться от мира. Вечером забрела в концертный зал, взяла за несколько минут до начала выступления последний билет на самый дальний ряд и слушала музыку. Минор – грустная тема, а диез всегда в моей голове значил что-то бодрое и веселое, ведь он призван повышать ноты. Вот и в моей жизни случилось странное – грустное и обнадеживающее одновременно, такое же противоречивое и простое, как этот этюд.
Я оставила стакан на подоконнике, рядом с которым стояла, и тихо направилась в комнату, всеми силами стараясь оставить своё присутствие в тайне как можно дольше. Мне хотелось издалека понаблюдать за Льё. Он стоял, освещённый тусклым светом из окна, и медленно расстёгивал пуговицы на рубашке, будто бы сомневался в том, что это нужно делать. Движения его изящных рук были задумчивыми, туманными, и в каждом из них чувствовалась особая элегантность и манерность. Льётольв будто бы продолжал рисовать, водить кистью по холсту. Наконец, он закончил с пуговицами и скинул рубашку. Сердце моё замерло на мгновение.
– Ада… – позвал он.
И я, повинуясь неведомому внутреннему зову, неспешно подошла к нему, легко ступая по ковру босыми ногами. Льё повернулся ко мне и приобнял за плечи, медленно придвигая к себе. Меня сковало волнением, я могла только дышать и смотреть в его глаза. Больше ничего, даже руки безвольно висели вдоль тела. Льётольв провел тыльной стороной ладони вдоль моего лица, убирая волосы, и прислонился лбом к моему. Руки его скользнули ниже и так же, как минутой ранее поступали с пуговицами на рубашке, принялись расстегивать мою блузку.
– Это как-то неправильно, Льё, – шепнула я.
– Никто не знает, что правильно, а что нет…
– У меня Ден есть… А ты… У тебя же было что-то с Майей?
– Почему она тебя так волнует? – Льё уже добрался до последних пуговиц, и моя тревога только усилилась.
– Вдруг у вас чувства?
– Как у тебя и Дена? – улыбнулся Льётольв. – Ада… Пойми, сущности ничего не чувствуют.
– Если бы было так, мы бы с Деном никогда не оказались в одной постели.
– Как раз наоборот. Инстинкты, Адочка… И только.
– А у тебя?
– У нас? – он осторожно спустил блузку с моих плеч, она тихо упала под ноги, так легко и невесомо, как перышко. – Если бы у нас всё было так, как у тебя с Денебом, то мы давно бы оказались в этой постели. Но мы пока ещё говорим… Я не Ден, не обещаю тебе изощренных игрищ, но… У меня есть кое-что другое…
– Льё…
– Тише… Ты не хочешь выводить метку, но я могу заблокировать её ненадолго, – он осторожно коснулся моей руки, ловко добрался до молнии на юбке, и она оказалась на полу в тот же момент.
Я только судорожно выдохнула и сама, не знаю, против воли или нет, потянулась к губам Льётольва. Что я буду чувствовать? То же, что и с Денебом или нет? Руки Льё чуть дрожали, когда он осторожно провел вдоль моей спины. Поцелуй казался робким, слишком трепетным для таких людей, как мы, но оттого – волнующим. Кажется, у меня даже чуть подкосились ноги, но Льё вовремя поддержал обмякшее тело.
– Это же другое, да? – шепнул он на ухо, увлекая меня за собой на кровать.
– Не знаю, Льё…
– Ты же хочешь попробовать? Мне можно не врать, Адочка… – он, не дожидаясь ответа, принялся целовать шею, спускаясь к груди и возвращаясь к губам. А я просто закрыла глаза и боялась пошевелиться. Мне хотелось отвечать ему, но вдруг проснулась совесть, которая твердила, что по сути это – измена. С другой стороны, я ничего ведь не обещала Денебу, кроме как не теряться.
– Я не знаю… Слышишь? – с придыханием ответила я, тем не менее, чуть подаваясь вперёд, повинуясь лёгким движениям Льё.
– Меня больше волнует то, что я вижу, – он остановился и вернулся к моему лицу, чтобы заглянуть в глаза. – Передо мной невероятный Феникс. Не просто девушка, которую я хочу. Не просто тело. А нечто большее. Рядом с тобой во мне просыпается не только дурацкое и бессмысленное мужское желание, но сила. Нутро экзистенциалиста трепещет перед тобой, перед желанием близости. Ада! Я не смогу остановиться, понимаешь? Даже рискуя дружбой с Денебом. Да чем угодно!
– Ужас… – я зажмурила глаза и рискнула крепко обнять Льё, позволяя прижаться так сильно, что каждым сантиметром тела чувствовала его.
Не помню как, но мы оказались поперёк постели раздетые и немного безумные. Мне нравилось чуть дразнить его, то подпуская к себе, то отстраняя, тем самым маскируя свою неожиданную нерешительность. Но устоять против нежных прикосновений и ласк Льё я была не в силах. Наверное, мне бы и этого хватило, чтобы испытать весь спектр неземных удовольствий. Он был изящен и красив в любом своём порыве, вместе с тем деликатен, и у меня захватывало дух от того, как хорошо Льётольв понимал моё тело, знал его, будто бы мы не первый год вместе.
– Льё, – я остановила его и поманила к себе, зашептав так горячо, как никогда в жизни. – Мне очень страшно, но так хочется… Что будет? Потом…
– Только твой выбор, Адочка… – протянул Льё, сливаясь со мной в едином желании продолжения ласк. Я только и смогла, что на тихом стоне вдохнуть, ощущая всю его горячность и слишком сильное желание. Это – страсть, но настолько красивая…
Я собирала руками простынь и одеяло в грубые комки, лишь бы не держаться за Льётольва, стискивала зубы, чтобы не сказать лишнего, чтобы не так громко оповещать его о своих ощущениях. Но это было невозможно. Даже сейчас, в совершенно обыденных и простых движениях, он умудрялся быть не таким, как все остальные. С нас двоих будто бы сняли кожу, оголив нервы, и теперь Льё играл на наших ощущениях и чувствах, как на струнах, задевая то одну, то другую, то составляя из них аккорды. Нет. Он художник. Экзистенциальный художник, рисующий те чувства, которые хочет, изображающий ту композицию, которую желает. И в этот миг в центре его картины оказались мы – противоположности, которые никогда не должны были даже взяться за руки.
Чувствуя невероятный внутренний накал и рвущийся наружу огонь, я крепко вцепилась в Льётольва, ощущая под ладонями его крепкое влажное тело. И тут же получила порцию горячих поцелуев в шею, чересчур страстных, почти переполнивших сосуд ощущений, и я ещё крепче прижалась к экзистенциалисту.
– Спокойно, Адочка, доверься мне, – прошептал Льё, когда моё тело дёрнулось от напряжения. Сам же он дышал тяжело и отрывисто, лишь изредка позволяя себе едва слышные звуки удовольствия.
– Я не могу, Льё… Это слишком…
– М?…
– Слишком, – мой голос сорвался на протяжный стон. – Пожалуйста…
– Можешь стонать и кричать, если хочешь… Хочешь? – он перевернул меня, заставив опереться на кровать.
– Хочу…
А дальше – туман страсти, обволакивающий, погружающий в себя целиком, душащий и заставляющий хрипеть и выплескивать эмоции голосом, прикрывая рот на всхлипах. Мне казалось, что ещё немного – и я просто не выдержу, вспыхну как факел и сгорю дотла, рассыпаясь пеплом. Хватка Льё стала сильнее, жёстче, а движения более властными и сильными. Он снова перевернул меня, резким движением уложив на постель, и продолжал настойчиво доводить до исступления, пока мы оба не сдались той самой феерии чувств, о которой иногда мечтается. Единый и слишком сложный для терпения порыв, не поддающийся контролю сознания, выталкивающий из реальности. Моё тело резонировало с телом Льё, забывая о том, что оно не принадлежит ему.
Внезапно порывом ветра распахнуло окно, и Льётольв накрыл меня собой, увлекая чуть дальше на кровать, продолжая ласково целовать. Мне не хотелось открывать глаза, не хотелось ничего говорить, только продолжать чувствовать его рядом, ощущать поцелуи. Сверху на нас опустилось что-то лёгкое и прохладное, наверное, простынь или одеяло. Но мне было всё равно. Дрожь всё ещё пробегала по телу, я крепко держалась за Льё, не желая его отпускать, и он позволял мне такую маленькую слабость.
Спустя несколько минут руку сковала дикая боль, я сжалась, отчего Льё вздрогнул. Но быстро сообразив, что случилось, осторожно погладил татуировку, и неприятные ощущения постепенно растворились. Мне не хотелось думать, что я сделала, и что сейчас мог почувствовать Денеб. Это слишком горько осознавать – я причинила боль. Всем нам. Всем троим.
– Границы стёрты, – шепнула я, не в силах бороться со слезами.
– Не принимай так близко к сердцу. Ничего страшного не случилось, – без какого бы то ни было сожаления проговорил Льё.
– Как же? Ты и я, – слёзы лились из глаз бесконтрольно, а я всё больше пыталась спрятаться от них в объятьях экзистенциалиста.
– Было и было, Ада… Хорошо ведь, разве нет?
– Хорошо. Но как я так могла? Ведь…
– Если ты опять начнешь о нём говорить, то я сойду с ума, – чуть обиженно ответил Льё, и от меня не укрылось, как он тяжело вздохнул, хоть и пытался не показывать этого. – Пожалуйста, не думай сейчас ни о чём. Пусть эта ночь будет только наша с тобой?
– Не могу я так…
– Ада! Ну как не можешь, если вот она ты, рядом со мной?
– Разве можно испытывать схожие чувства сразу к двум людям?
– К экзистенциалисту и сущности, милая…
Льё продолжал утешать меня, нежно целовать, стирать слёзы, но мне этого было мало. Я чувствовала себя предательницей, довольной и счастливой, но предательницей. Мне хорошо было с Денебом, невероятно, легко и уютно, спокойно, но рядом со Льё я казалась себе и сильной, и слабой одновременно. Вдруг вспомнила, что я не только Феникс, но и женщина, не просто объект вожделения, а по-настоящему желанная. Сердце будто бы разрывалось на части, путая мысли и ощущения, и я никак не могла перестать плакать.
– Адочка, ты тревожишь меня. Разве может быть внутри горячего Феникса столько воды? – улыбнулся Льё, и усадил меня в постели, внимательно заглядывая в лицо, как родитель к ребенку.
– Может, ещё как может!
– Смотри! – он вдруг указал рукой на окно, и я, следуя его жесту, повернулась. – Гроза будет! И дождь. Это из-за тебя, наверное.
В тот же момент сверкнула молния, и раздался оглушительный раскат грома. Первая в этом году гроза. Я вздрогнула от неожиданности и испуганно метнулась ко Льё, совершенно позабыв о том, что только что плакала.
– Ужас какой. Закрой окно, пожалуйста…
– Ты боишься грозы? – Льётольв отпустил меня и, вальяжно перебравшись через постель, подошёл к окну. – Стихия прекрасна, если не попадаться ей на пути.
– По-моему из прекрасного здесь только ты… – вырвалось у меня, и тут же из-за новой вспышки молнии, я уткнулась в подушку. С самого детства гроза вызывала у меня панические чувства, ни капельки не угасающие с возрастом.
Льё закрыл окно и задвинул шторы, метнулся ко мне и крепко-крепко обнял. Так мы пролежали пока гроза не закончилась. Когда в очередной раз за окном вспыхивало, он ещё сильнее обнимал меня, будто бы пытался спрятать. Я старательно отгоняла любые тревожные мысли подальше, сосредотачиваясь на мимолетных ощущениях: вот бьётся сердце Льё, теперь его рука переместилась чуть ниже, дыхание стало чаще, губы коснулись моей макушки, нога поправила одеяло. Так просто, беззаботно и вместе с тем – важно. Мне бы разобраться в своих чувствах. Но точно не сейчас, он прав.
Проснулась я раньше, чем Льётольв. Он мирно спал рядом, подложив под голову скомканное одеяло. Не помню, как так вышло, что мы оказались укрыты простыней, а подушки я подобрала под себя. В тусклом утреннем свете Льё казался мне нарисованным: непривычно взлохмаченные волосы, красивые глаза, почти как у мужчин на старинных восточных гравюрах, подтянутое тело, с едва заметными мышцами на руках и ногах. Чистое тело. Без единой отметинки и шрама. Не то, что у нас с Денебом. Льё идеален. Даже когда спит.
Я накинула первое, что попалось под руки – свою вчерашнюю блузку, и вышла на кухню. За окном было пасмурно, кажется, дождь закончился не так давно. На подоконнике всё ещё стоял стакан с недопитой водой, который я оставила вечером. На столе – неожиданно – скромно лежал блокнот Льё. Любопытство – не порок, так ведь? Обложка была откинута, значит, я не совершала ничего предосудительного, когда бегло пролистала страницы.
Но то, что я увидела на них, заставило меня содрогнуться, опустившись на стул: после рисунка, где я стояла на берегу Дуная с крыльями, следовали другие, где мы со Льё стояли обнявшись посреди спальни, после лежали в постели, и даже нашёлся рисунок, на котором в окне сверкала молния. Как? Не мог же он так исказить всё вокруг, что я не заметила и поддалась? Да и зачем ему это? Денеб – друг, сущность. Неужели как и Сёртун, из-за силы, из-за того, чтобы привязать меня к себе? Тогда почему блокнот здесь? Такая глупая оплошность.
– Идите все к чёрту, – сквозь зубы прошептала я и с размаху запустила стакан в стену. Он с грохотом ударился, рассыпаясь на крупные осколки. Схватив блокнот, я с остервенением принялась вырывать страницы, комкать их, раздирать на мелкие кусочки и бросать на пол.
В дверях появился Льё, потирая глаза. Благо он додумался надеть хотя бы штаны, и выглядел более импозантно, чем мог бы. Но я тут же швырнула в него комок бумаги.
– Что происходит? – удивленно буркнул он, и откинул волосы с лица назад.
– Ты подстроил это всё?
– Ада, объясни нормально, – теперь Ужас увидел и осколки, и свой блокнот.
– Рисунки! Ты нарисовал всё то, что потом случилось! Ты исказил меня? Да? Скажи! Ради силы, ради того, чтобы я тебе помогла с достижением цели?! Да?! – я встала и бросила в него то, что осталось от блокнота. Льё ловко уклонился и сделал шаг вперёд.
– Не кричи, милая. Всё совсем не так.
– А как?! – меня снова била дрожь, близость экзистенциалиста, новое крыло. Всё это выжигало меня изнутри. – Льё прекрати! Мне плохо от того, что ты здесь.
– Я исправлю, сейчас. Просто немного забылся. А рисунки, – он подошёл ближе, протягивая ко мне руку, – я не искажал. Просто очень хотел изобразить то, о чём мечтал.
– Не могу. Больше не могу. Кому верить? С кем быть рядом без страха и опасений? Скажи… – я бессильно опустилась на пол и легла. Прохлада кафеля освежала, внутри уже не так сильно горело, но дышать снова было тяжело и больно, как после сражения с влиянием.
– Нам. Мне и Дену. Пока что мы тебя не подводили, в отличие от всех остальных, – Льё сел рядом со мной.
– Вы разрываете меня на части… Это ещё хуже.
