For shame! deny that thou bear'st love to any, Who for thyself art so unprovident. Grant, if thou wilt, thou art belov'd of many, But that thou none lovest is most evident; For thou art so possess'd with murderous hate, That 'gainst thyself thou stick'st not to conspire, Seeking that beauteous roof to ruinate Which to repair should be thy chief desire. O! change thy thought, that I may change my mind: Shall hate be fairer lodg'd than gentle love? Be, as thy presence is, gracious and kind, Or to thyself at least kind-hearted prove: Make thee another self for love of me, That beauty still may live in thine or thee.
Сознайся – стыд и срам! – собою беззаботно Пренебрегая, ты не любишь никого; Другим себя любить позволишь ты охотно, Но тщетно ждать любви от сердца твоего. Питаешь к людям ты такое отвращенье, Что даже восстаешь на самого себя И сокрушить готов прекрасное строенье, Которое хранить обязан ты любя. Одумайся, чтоб мог и я сказать иное. Краса лишь для любви должна служить жильем: Где доброта в лице, там кстати ль сердце злое? Хоть самому себе не будь лихим врагом! Хоть для меня, прошу, создай еще такого, В котором видеть бы я мог тебя второго!
Перевод В.С. Лихачева
Признайся мне, что ты не любишь никого, Когда и о себе заботишься так мало! Не мало дев вилось близ сердца твоего, Но сердце для любви твое не расцветало – Затем что злобы ты исполнен до того, Что сам готов вступить с самим собой в сраженье, Об удаленье в тень стараяся всего, Чего б ты должен был искать восстановленья. Опомнись, чтоб и я мог мысли изменить! Ужель жилище зла прекраснее любови? Ты так красив – сумей настолько ж добрым быть И не давай в себе бурлить напрасно крови! Подобие свое создай хоть для меня, Чтоб красота жила в тебе иль близ тебя.
Перевод Н.В. Гербеля
Не говори, что любишь ты других, Когда ты сам себя так злобно губишь: Пусть ты любимец множества твоих Друзей, но сам ты никого не любишь. Ты так жесток к себе, так страшно лют, Что на себя же руку поднимаешь И хочешь в прах стереть приют Сокровища, которым обладаешь. О, изменись, чтоб изменил я мненье! Не гневу жить роскошнее любви! Будь, как твой вид, мил, полон снисхожденья И сам к себе участье прояви: Стань сам собой. И из любви ко мне В потомстве дай вновь цвесть своей весне.
Перевод М.И. Чайковского
Сонет XI
As fast as thou shalt wane, so fast thou growest, In one of thine, from that which thou departest; And that fresh blood which youngly thou bestowest, Thou mayst call thine when thou from youth convertest. Herein lives wisdom, beauty and increase; Without this, folly, age, and cold decay: If all were minded so, the times should cease And threescore year would make the world away. Let those whom Nature hath not made for store, Harsh, featureless and rude, barrenly perish: Look, whom she best endow'd she gave thee more; Which bounteous gift thou shouldst in bounty cherish: She carved thee for her seal, and meant thereby Thou shouldst print more, not let that copy die.
Как вянуть будешь ты день ото дня, так будешь День ото дня цвести ты в отпрыске своем; Ту кровь, что в юности отдать себя принудишь, Своею назовешь, сам ставши стариком. Вот в чем и разум наш, и красота, и сила; А вне – безумие, бессилье, вечный мрак: Тогда и время бы свой ход остановило, И род людской тогда невдолге бы иссяк. Кто на земле рожден не для продленья рода, Уродлив, груб, суров, – тот гибни без следа; Но, видя, как щедра к избранникам природа, Дары ее сберечь ты должен навсегда: На то в тебе и знак ее печати явлен, Чтоб миру в оттисках был подлинник оставлен.
Перевод В.С. Лихачева
Как быстро будешь ты, стареясь, увядать, Так быстро и в своем потомстве возродишься, И кровь – с растратой чьей святыни примиришься – Еще живя, своей успеешь ты назвать. При этом – красота, спокойствие, потомство, Без этого – болезнь, безумье, вероломство. Когда бы все как ты решились поступать, Чрез семьдесят лет мир пришлось бы отпевать. Пусть те, кому злой дух назначил быть скупцами, Умрут, не дав плода до времени-поры; Но ты, благих небес осыпанный дарами, Беречь бы должен был те чудные дары. Природа образ твой в печать преобразила, Чтоб оттиски ее потомство сохранило.
Перевод Н.В. Гербеля
Ты в меру увяданья будешь вновь Расти в одном из детищ юных дней. Зачатую в пору расцвета кровь Ты будешь, старясь, называть своей. В том мудрость, красота и размноженье: Вне этого ж – безумие, распад. И, если б все твое имели мненье, – Конец всему лет через шестьдесят. Пусть, созданный не для продленья рода, Урод-калека без плода умрет! Кому ж дала так много мать-природа, Пусть щедрый дар в обилии вернет! Ты создан был затем ее резцом, Чтоб быть потомству вечным образцом.
Перевод М.И. Чайковского
Сонет XII
When I do count the clock that tells the time, And see the brave day sunk in hideous night; When I behold the violet past prime, And sable curls, all silvered o'er with white; When lofty trees I see barren of leaves, Which erst from heat did canopy the herd, And summer's green all girded up in sheaves, Borne on the bier with white and bristly beard, Then of thy beauty do I question make, That thou among the wastes of time must go, Since sweets and beauties do themselves forsake And die as fast as they see others grow; And nothing 'gainst Time's scythe can make defence Save breed, to brave him when he takes thee hence.
Часов ли мирные удары я считаю, За днем ли, тонущим во тьме ночной, слежу, С земли увядшую ль фиалку поднимаю, На кудри ль в седине серебряной гляжу, Иль вижу с тощими, без зелени, ветвями Деревья, в летний зной убежище для стад, Иль, безобразными белея бородами, Поблекших трав копны передо мной лежат, – В раздумье о тебе исполнен я заботы, Что и тебя в твой час раздавит бремя лет: Урочной смерти все обречены красоты – И их напутствует других красот расцвет; От Старца грозного, с его косой не сытой, Одно потомство нам лишь может быть защитой.
Перевод В.С. Лихачева
Когда мой слух часы бегущие считает, А глаз следит, как ночь день в сумрак превращает: Когда я вижу, как фиалка никнет в прах, И злая седина является в кудрях; Когда на лес нагой гляжу я из оконца, Дававший в летний зной убежище от солнца, И вижу, как траву, красу родных лугов, Увозят, чтоб сухой сложить ее под кров – Тогда о красоте твоей я помышляю, Что Время и ее погубит, так как знаю, Что блеск и красота склоняются во прах, Чтоб место дать другим, стоящим на глазах. От Времени ж косы, таящей вероломство, Способно охранять тебя одно потомство.
Перевод Н.В. Гербеля
Звучит ли бой часов и время гонит, Иль вянет лепесток за лепестком, Гляжу ль, как бодрый день во мраке тонет, Как черный локон смешан с серебром, – Когда я вижу рощу оголенной, – Бывало, в зной, убежище для стад – Как зелень лета старец убеленный, Скосив стогами, полагает в ряд, – Тогда меня всегда вопрос терзает: Неужли чудный облик твой умрет, Как красота здесь так же скоро тает, Как перед нею новая растет? Косы времен не одолеешь ты, Не передав потомству красоты.
Перевод М.И. Чайковского
Сонет XIII
O, that you were yourself! but, love you are No longer yours than you yourself here live: Against this coming end you should prepare, And your sweet semblance to some other give. So should that beauty which you hold in lease Find no determination; then you were Yourself again after yourself's decease, When your sweet issue your sweet form should bear. Who lets so fair a house fall to decay, Which husbandry in honour might uphold, Against the stormy gusts of winter's day And barren rage of death's eternal cold? O, none but unthrifts! Dear my love, you know You had a father: let your son say so.
О, если б ты собой остался! Но, бесценный, Не больше, чем живешь, ты можешь быть собой; Спеши, пока душа еще в одежде бренной, Другому передать прекрасный облик свой. На срок лишь получил ты ссуду красотою; В бессрочную б тогда ты обратил ее И после смерти бы своей вновь стал собою: Твой сын бы сохранил подобие твое. Кто опрометчиво допустит до крушенья Свой дом, имея в нем надежнейший оплот, От леденящего безвременно вторженья Губительной зимы? Кто ж больше, как не мот! Был у тебя отец; мой милый, отчего же И сыну твоему не говорить того же?
Перевод В.С. Лихачева
О если б мог ты быть всегда самим собой! Но ты принадлежишь себе, покамест дышишь, И, смерти чуть шаги зловещие услышишь, Другому передать обязан образ свой. Тогда лишь красота, которой обладаешь, С тобою не умрет – и, превратившись в прах, В потомстве снова ты звездою заблистаешь, Когда твой образ вновь воскреснет в их чертах. Кто пасть такому даст прекрасному жилищу, Когда его еще возможно поддержать, Чтоб силе вьюг оно могло противостать И холоду времен, присущему кладбищу? Тот, кто небережлив! Ведь ты, друг милый мой, Имел отца – так пусть и сын то ж скажет твой!
Перевод Н.В. Гербеля
О, если б мог ты быть всегда собой! Но помни, милый, что ты здесь не вечен, Что есть конец – чтоб жив был образ твой, Ты должен быть потомством обеспечен. Тогда лишь лик твой не утратит силы Неистребимых чар. И станешь ты Опять собою даже за могилой, Когда твой сын возьмет твои черты. Кто допустил бы дом до разрушенья, Когда бы мог его спасти уход От зимней стужи, от уничтоженья Под натиском рассвирепевших вод? Лишь мот! – О друг, ему не подражай! Ведь ты имел отца, отца и сыну дай.
Перевод М.И. Чайковского
Сонет XIV
Not from the stars do I my judgement pluck; And yet methinks I have astronomy, But not to tell of good or evil luck, Of plagues, of dearths, or seasons' quality; Nor can I fortune to brief minutes tell, Pointing to each his thunder, rain and wind, Or say with princes if it shall go well By oft predict that I in heaven find: But from thine eyes my knowledge I derive, And constant stars in them I read such art As 'Truth and beauty shall together thrive, If from thyself, to store thou wouldst convert'; Or else of thee this I prognosticate: 'Thy end is truth's and beauty's doom and date.'
Я не из звезд свои познанья почерпаю, Хотя науку звезд я несколько и знаю, Но только не затем, чтоб голод предвещать Иль приближенье бурь по ним предузнавать; И о висящих злом над кем-нибудь невзгодах Не в состоянье я его предупредить, И что б ни ждало нас в бегущих встречу годах, Я не могу того властителям открыть. Все знание мое в глазах твоих, с тобою – И в этих лишь звездах сумел я прочитать, Что будут красота и правда процветать, Когда оставишь ты потомство за собою. Иначе предскажу тебе я, милый мой, Что в гроб с тобой сойдут и правда с красотой.
Перевод Н.В. Гербеля
Я не у звезд сужденья похищаю, Но мнится мне, я все же звездочет, Хотя пророчески не возвещаю Ни счастия, ни бедствия приход. Я не умею даже предсказать Дождя, грозы, чумы, засухи или Того, как принцы будут поживать… – О чем бы небеса ни говорили. Но мне глаза твои, как звезды, знанье Внушают, что во все века пройдут Краса и правда в дивном сочетаньи, Когда в твоем потомстве оживут. Иначе так предсказываю я: С тобой умрет и красота твоя.
Перевод М.И. Чайковского
Сонет XV
When I consider every thing that grows Holds in perfection but a little moment, That this huge stage presenteth nought but shows Whereon the stars in secret influence comment; When I perceive that men as plants increase, Cheered and check'd even by the self-same sky, Vaunt in their youthful sap, at height decrease, And wear their brave state out of memory; Then the conceit of this inconstant stay Sets you most rich in youth before my sight, Where wasteful Time debateth with Decay To change your day of youth to sullied night; And all in war with Time for love of you, As he takes from you, I engraft you new.
Когда я вижу, что все дышащее вкруг Бывает лишь на миг прекрасно, милый друг, Что только зрелищ ряд дает нам сцена мира, Понятный лишь для звезд полночного эфира; Когда я вижу, что под грозной твердью той, Как злаки, люди вкруг родятся и плодятся, Сначала к небесам, потом к земле стремятся И исчезают вслед из памяти людской: Тогда, в виду всех зол и суетности бренной, Краса твоя сильней мне взоры поразит И Времени – скупцу, грабителю вселенной – Не дать бы лишь твой день в мрак ночи превратить – Я объявлю войну, подвигнутый тобою, И отнятое вновь отдам тебе с лихвою.
Перевод Н.В. Гербеля
Когда гляжу, как все кругом растет, Но только на мгновенье совершенно, – Как плотский мир лишь призрачно живет, Влиянью звезд покорный сокровенно, – Когда я вижу, что людей, как травы, Растит, хранит и косит тот же рок, Даруя им отраду и отраву, Сливая жизнь и смерть в один поток, – В раздумии тогда перед виденьем Твоей роскошной красоты стою, И страшно мне, что время вместе с тленьем Сведут в мрак ночи молодость твою. И я хочу свою подставить грудь И все тебе, что отнято, вернуть.
Перевод М.И. Чайковского
Сонет XVI
But wherefore do not you a mightier way Make war upon this bloody tyrant, Time? And fortify your self in your decay With means more blessed than my barren rhyme? Now stand you on the top of happy hours, And many maiden gardens yet unset With virtuous wish would bear you living flowers, Much liker than your painted counterfeit: So should the lines of life that life repair, Which this Time's pencil, or my pupil pen, Neither in inward worth nor outward fair, Can make you live your self in eyes of men. To give away yourself keeps yourself still, And you must live, drawn by your own sweet skill.
Зачем в борьбе со Временем голодным Надежнее вам не искать исхода? Мне не спасти стихом моим бесплодным Вас от того, к чему ведет природа. Теперь вы лучших дней своих свидетель. Как много девичьих садов готово Принять цветы живые! добродетель Их, верно, воссоздаст на почве новой. Ваш образ так не отразят портреты, Как Времени перо в чертах потомства, И робкие мои не сохранят сонеты Вас от веков руки и вероломства. Отдать себя и снова самочувство И жизнь обресть от своего искусства.
Перевод Б.В. Бера
Зачем не сбросишь ты губительное бремя, Которым так гнетет тебя седое Время? Зачем не вышлешь, друг, в отпор на грозный зов, Ты нечто посильней, чем пук моих стихов? Теперь уж ты достиг поры своей счастливой, И много пышных клумб средь девственных садов Украсить мог бы ты кошницею цветов, Похожих на тебя, как твой портрет красивый. Да, жизнь должна сама себя изображать, Так как перо и кисть не могут приказать Жить вечно на стене пред публикою грешной Твой образ с стороны ни внутренней, ни внешней. Ты сохранишь себя, отдавшися любя, – И долго будешь жить, изобразив себя.
Перевод Н.В. Гербеля
Но почему не избираешь ты, Воюя с временем, пути вернее? И не берешь в защиту красоты Оружия, моих стихов мощнее? Теперь достиг ты счастия вершин. На свете много девственных целин Готово возродить твой пышный цвет Куда живее, чем в стихах поэт. Так жизнь сама вернет твой облик вешний: Ни летопись, ни пыл любви моей Его не в силах внутренне и внешне Заставить вечно жить в очах людей. Сам от себя себя же отделив, Собой рожден, – ты будешь вечно жив.
Перевод М.И. Чайковского
Сонет XVII
Who will believe my verse in time to come, If it were fill'd with your most high deserts? Though yet, heaven knows, it is but as a tomb Which hides your life and shows not half your parts. If I could write the beauty of your eyes And in fresh numbers number all your graces, The age to come would say 'This poet lies; Such heavenly touches ne'er touch'd earthly faces.' So should my papers, yellow'd with their age, Be scorn'd, like old men of less truth than tongue, And your true rights be term'd a poet's rage And stretched metre of an antique song: But were some child of yours alive that time, You should live twice; in it, and in my rhyme.
Моим поэмам кто б поверить мог, Коль Ваших качеств дал я в них картину? Они – гроб Вашей жизни, знает Бог, Их могут передать лишь вполовину. И опиши я Ваших взоров свет И перечисли все, что в Вас прелестно, Грядущий век решил бы: «Лжет поэт, То лик не человека, а небесный». Он осмеял бы ветхие листы Как старцев, что болтливей, чем умнее. Он эту правду счел бы за мечты Иль старой песни вольные затеи. Но будь у Вас ребенок в веке том, Вы жили б дважды – и в стихах, и в нем.
Перевод Н.С. Гумилева
Увы, мои стихи все презрят, позабудут, Когда они полны твоих достоинств будут, Хотя – то знает Бог – они лишь гроб пока, Где скрыта жизнь твоя, хвалимая слегка! Когда б я красоту твою воспеть был в силах И перечислить все достоинства твои, Потомок бы сказал: «Он лжет – поэт любви! Таких нет между тех, чья участь – гнить в могиле!» И перестанет мир листкам моим внимать, Как бредням стариков болтливых, неправдивых. И те хвалы, что лишь тебе принадлежат, Сочтутся за мечты, за звуки стоп игривых. Но если бы детей имел ты не во сне, То ты в моих стихах и в них бы жил вдвойне.
Перевод Н.В. Гербеля
С годами кто, кто будет верить мне, Как бы слова тебя не возносили? Мои стихи, как надпись на могиле, Не в силах вызвать образ твой вполне. И если б даже верно был воспет В моих стихах твой облик несравненный, В грядущем кто не скажет: «Лжет поэт: Нет красоты такой во всей вселенной!»? От времени мой пожелтевший свиток Поднимут на смех, как вранье глупца, И вешних прелестей твоих избыток Покажется всем выдумкой льстеца. Когда ж бы сын твой был в твоих летах, Ты жив бы в нем был и – в моих стихах.
Перевод М.И. Чайковского
Сонет XVIII
Shall I compare thee to a summer's day? Thou art more lovely and more temperate: Rough winds do shake the darling buds of May, And summer's lease hath all too short a date: Sometime too hot the eye of heaven shines, And often is his gold complexion dimm'd; And every fair from fair sometime declines, By chance or nature's changing course untrimm'd: But thy eternal summer shall not fade, Nor lose possession of that fair thou owest, Nor shall Death brag thou wander'st in his shade, When in eternal lines to time thou growest, So long as men can breathe or eyes can see, So long lives this and this gives life to thee.
Сравню ли я тебя с днем светлым лета? Милей его ты, кротче и нежнее. Холодный ветер – злобный враг расцвета, Дни летние могли бы быть длиннее. Порою око неба слишком знойно, Иль золото его закрыто тучей, И красота боится беспокойно Природы иль случайности летучей. Твое лишь лето вечное не минет, И красота не будет скоротечность. Смерть с похвальбой тень на тебя не кинет, Когда в стихе изведаешь ты вечность. Пока есть люди и пока есть зренье, Жив будет стих и ты, его творенье.
Перевод Б.В. Бера
Как я сравню тебя с роскошным летним днем, Когда ты во сто раз прекрасней, друг прекрасный? То нежные листки срывает вихрь ненастный И лето за весной спешит своим путем; То солнце средь небес сияет слишком жарко, То облако ему туманит ясный зрак – И все, что вкруг манит, становится неярко Иль по закону злой природы, или так – Случайно; но твое все ж не увянет лето И не утратит то, чему нельзя не быть, А смерть не скажет, что все в тень в тебе одето, Когда в стихах моих ты вечно будешь жить. И так, пока дышать и видеть люди будут, Они, твердя мой гимн, тебя не позабудут.
Перевод Н.В. Гербеля
Сравню ли я тебя с весенним днем? Нет, ты милее длительной красою: Злой вихрь играет нежным лепестком, Весна проходит краткой полосою. Светило дня то шлет чрезмерный зной, То вдруг скрывается за тучей мрачной… Нет красоты, что, строгой чередой Иль случаем, не стала бы невзрачной. Твоя ж весна не ведает теней, И вечный блеск ее не увядает. Нет, даже смерть бессильна перед ней! На все века твой образ просияет. Пока есть в людях чувства и мечты, Живет мой стих, а вместе с ним и ты!
Перевод М.И. Чайковского
Сонет XIX
Devouring Time, blunt thou the lion's paws, And make the earth devour her own sweet brood; Pluck the keen teeth from the fierce tiger's jaws, And burn the long-lived phoenix in her blood; Make glad and sorry seasons as thou fleets, And do whate'er thou wilt, swift-footed Time, To the wide world and all her fading sweets; But I forbid thee one most heinous crime: O! carve not with thy hours my love's fair brow, Nor draw no lines there with thine antique pen; Him in thy course untainted do allow For beauty's pattern to succeeding men. Yet, do thy worst, old Time: despite thy wrong, My love shall in my verse ever live young.
О время! Когти льва, чуть стар, тупи нещадно, Земные существа земле и предавай, У тигра зубы рви из пасти кровожадной И феникса в крови его же сожигай; Чредою лет и зим над миром пролетая, Будь миру вестником и радостей и бед, Рази красу, когда поникнет, увядая, – На преступленье лишь одно тебе запрет: Попутно не клейми зловещими чертами Прекрасное чело любимца моего; Как образец красы грядущим вслед за нами В наследие оставь нетронутым его. А повредишь ему – я этот вред поправлю И друга юношей в стихах своих прославлю.
Перевод В.С. Лихачева
Закрой свой львиный зев, прожорливое Время, – И пусть сама земля пожрет своих детей! Лиши тигрицу гор стальных ее когтей И Феникса сожги в крови его, как бремя! В течении своем твори и разрушай И делай, что на ум ни вспало бы порою, И с миром, и с его увядшей красотою, Но только одного проступка не свершай: Не проводи на лбу, из всех на самом лучшем – Лбу друга моего – злых черт своим пером; Нетронутым оставь в пути его своем, Чтоб образцом красы он мог служить в грядущем. Но если б ты его и превратило в прах, Он будет юным жить всегда в моих стихах.
Перевод Н.В. Гербеля
Тупи и старь, о время, когти львов, Пусть жрет земля то, что сама рождает! Пусть тигра пасть лишается зубов, Пусть Феникс сам в своей крови сгорает! Твори, что хочешь, смерть и жизнь неся, И по пути все вялое сметая! Лети над миром, крася и кося, – Но одного не трогай, пролетая: Не борозди морщинами лица Моей любви. Пускай без изменений Останется оно для образца И радости грядущих поколений… А впрочем, что ни делай, чужд мне страх: Мой милый вечно юн в моих стихах.
