Валентин Белокрылов
Далеко в стране Колымской, или Золотодобытчики
– Да такой уж я есть, Боря, что сам хочу до всего докапываться, да и лишние знания, сам знаешь, есть и пить не просят, а пригодиться всегда могут.
– Это точно. Бросай своё мастерство и переходи в маркшейдера, я тебе Ниночку по акту передам, так, Нина?
– А я сама, Борис Степанович, кому надо передамся и отдамся, без всякого акта.
– Нина! Не дерзи старшим, – а то больше не стану доверять заваривать нам чай.
Нина достала заварку и чайник, – так бы и сказал, Борис Степанович, что хочешь чаю, а то всё намёками, да намёками.
– Не ворчи, как старуха, ещё успеешь, а завари покрепче.
– Знаю, знаю.
– Зря, Ниночка! Кто много знает, тот рано старится, а ты только расцветаешь.
– Ну, я же молчу, Борис Степанович, о том, что знаю, знаю, что вы вчера малость перебрали.
– Володя! Ты посмотри на неё, и это она знает! Хоть о другом, Ниночка, помолчи, не выдавай.
– Борис Степанович, только за подарок к 8 Марта согласна хранить вашу тайну.
– Вымогательница ты, Нина, а вообще… Прекрасная женщина!
– Чтоб была ещё прекраснее, Борис Степанович, вы должны чем-то украсить эту красоту.
На людях Нина к Владимиру обращалась по имени и отчеству. Если бы не танцы, на которых она хотела танцевать непременно только с ним, то можно было бы сказать, что они вообще ничего общего не имеют, а если где-то их и можно было увидеть вместе, то это такая же случайность, как это может случиться с каждой женщиной посёлка. Сам Владимир не обращал внимания на разговоры, которые о нём вели в посёлке, он со всеми соглашался, всем улыбался, если его спрашивали о его женитьбе, то отвечал, – а что! Как только – так сразу.
8 Марта он дарил женщинам одинаковые подарки и одинаковые открытки, на которых были, ничего не говорящие о его личных симпатиях, надписи.
Зинаиде он написал: «Уважаемая Зиночка, поздравляю Вас с праздником 8 Марта, желаю всего наилучшего. Спасибо вам за улыбки и письма, без них так трудно жить вдали от родины, жду улыбок и писем». Коршун.
В. Коршун.Нине написал: «Заваривая чай, больше улыбайся, от этого чай становится намного ароматнее». «Ирина Борисовна», – написал он помощнице повара Ибрагима, – «Ваша улыбка возбуждает аппетит, улыбайтесь больше, и столовой гарантировано выполнение плана на 110% ежемесячно». Гурман Коршун.
«Марина, Вы без улыбки, как колымское небо без солнца», – написал Марине, которая, прочитав это, к своей улыбке приложила, за его деньги, естественно, бутылочку «Белого аиста».
Даже сам Черняк ничего не мог сказать и подумать предосудительного, когда прочитал на открытке: «От благодарного ученика за науку в закрытии нарядов». Молодой специалист Коршун!
На танцах он только у одной Нины спросил, – Ниночка, что бы ты хотела от меня в подарок?
– Целый день, посвященный мне, будет самым лучшим подарком милый.
Глава 28
На Колыме Владимир не мог не заметить, рабочие, приехавшие сюда на заработки, работают намного лучше, чем работали на его родине, в шахте, местные шахтёры. Его земляки, с личными подсобными хозяйствами, не очень горевали, когда тариф им закрывали без премии, или даже ниже тарифа.
– Ничего, – успокаивали они себя, – в этом месяце не получилось, авось в следующем план выполним.
Здесь за план рвали не только глотку, но и спецовку.
Здесь в ходу была зековская поговорка: "Лучше сдохни сегодня ты, а я подожду до завтра".
Здесь все хотели жить сегодняшним днём, все приехали на заработки, стремились заработать и работали намного лучше, чем на материке. Были выпивохи, были прогульщики, но после загула и они работой и доказывали, что все установленные нормы выработки – это всё занижено и рассчитано на средне-ленивого человека, а не на добросовестного трудягу. Все боялись одного, – сгоряча, не дать слишком много, чтобы не увеличили нормы, поэтому смена просила Владимира: – Мы, Владимир Константинович, тебе набурим и два месячных плана, а, если надо и больше, только делай так, чтоб нам план не повышали, делай нам премию, ну можешь чуточку больше, лучше мы всё возьмём в апреле, когда бурение заканчивается. Если бы нам платили за работу, а не за план, то мы бы, Владимир Константинович, работали и не распивали чаи, а так, извини, иногда делаем вид, что бурим.
Когда рабочие с ним познакомились поближе, он для них стал Владимиром, Володей, и он всех стал называть по именам. Ему поверили, он верил им и делал всё, чтобы не повысили нормы. А для этого пришлось взять у нормировщика Савельича справочники и в свободное время посидеть за изучением норм. Удивительно, но оказалось, что на многие виды работ нет ни норм ни расценок, и тогда он стал оплачивать эти работы по тарифу.
– Володя, это же мелочь, – возмущалась Галина Ивановна, читая наряды на работы ранее не учитываемые.
– Да, мелочь, Галина Ивановна, но это деньги, а деньги – эт такая приятная штука, что чем их больше, тем во столько же раз лучше. Чтобы она не сомневалась в объёмах, то он ей тут же доказывал их, актами, обмерами и документами, на взрывные работы.
– Тебе бы, Владимир Константинович, не мастером работать, а ревизором, – возмущалась она, когда он в очередной раз доказывал ей свою правоту.
– Чтобы быть ревизором, Галина Ивановна, нужно знать и изучить все тонкости производства, что я и делаю, – чтобы уметь туфтить так, что даже ты, Галина Ивановна, не могла бы поймать меня на этой самой туфте.
Сам Черняк после Нового года перестал замечать молодого мастера, он уже не иронизировал, не возмущался, а однажды спросил: – Товарищ Коршун, скажи откровенно, сколько времени собрался здесь работать?
– Если честно, товарищ Черняк, то не более тридцати одного месяца.
– Что так? Работа не нравится, зарплата?
– Зарплата. Мои товарищи, на материке, уже сейчас с премиальными зарабатывают больше моего. Раньше времени неудобно уезжать, но после отработки я уеду. Такие мои планы, товарищ Черняк.
– А если начнут повышать?
– Зачем мне ваш пост и ваша должность, зачем мне ваши заботы с оплатой вполовину меньше, вашей? Мне нужен опыт работы с людьми, а не должность.
В марте месяце часто шёл снег, временами пуржило, временами и морозы усиливались, но весна шла и в апреле, во второй половине снег стал проседать, плотнеть и напитываться влагой. На солнцепёках появились проталины, куропатки уже целый месяц садились на лиственницы, а самцы вели бои за самочек на токах.
К очередной годовщине рождения Ленина, отрапортовали о выполнении плана по подготовке песков, к промывочному сезону. Последний раз на участке прогремел массовый взрыв, и все переключились на подготовку и монтаж промывочных приборов. Предстоящий, сезон, как и все предыдущие, обещал быть напряженным и трудным, но и доблестным и героическим.
Праздник Первомая был последним большим праздником, после которого наступало безпраздничное полугодие. Следующие танцы до утра, должны быть на 7 ноября, поэтому женщины посёлка ждали Первомай и заранее готовились к нему.
По сути дела, вся Колыма жила ради этого полугодия. Полгода готовились, чтобы дать металл, но из полугодия, добычей металла, занимались, максимум, четыре месяца. Срок добычи зависел от воды, которой до 15 мая обычно не было, и вода диктовала об окончании промывки примерно к середине сентября.
Формировались экипажи на бульдозеры, бульдозеристы готовили технику к работе,– подтягивали гайки, смазывали, регулировали лебёдки и всеми правдами и неправдами запасались запчастями.
Костяк в коллективе был, а недостающих рабочих должны набрать, как временных, в мае месяце.
Когда геолог объяснил Владимиру принцип работы промприбора, он удивился: – это же драга, только неподвижная!
– Конечно, – согласился Борис Павлович, – скруббер – как и дражная бочка, ведёт разделение песков по крупности. Мелкие пески, содержащие золотники проваливаются в дырки, и с водой поступают на колоду, а крупная фракция – галька идёт в отвал. Функцию дражных черпаков, и дражной цепи, выполняет ленточный конвейер с бункером-питателем. Пески драга сама черпает, а у нас их подают бульдозером. Промывочный прибор, Володя, вашгерд, проходнушка, «американка»– это всё на одном принципе, но с разной технической степенью исполнения, на всём этом галька отделяется от песков, галька убирается, а пески с водой на наклонной плоскости теряют золото, которое, оседает на шероховатых плоскостях. Если бросить в медленно текущую струю горсть песка, содержащего золотые крупинки, то крупинки золота сядут первыми на дно. Чтобы золотинки остались на месте, чтобы их не унесло, дно выстилают сукном, ковриком типа циновки, или обычным брезентом, всем, что удерживает золото от сноса. Периодически сукно, коврики прополаскивают над лотком, и в лотке вручную отделяют золото от шлихов. То есть все эти приспособления, заменяют лоток, для увеличения объемов промывки песков.
Бориса-земляка отпускаю, как только он мне даст на всех приборах, проектные уклоны колод. Если уклоны будут больше, то будет снос золота в отвал, а, если меньше, то колода будет забиваться песками и тоже будут потери.
Поняв суть золотодобычи, со всем остальным молодой специалист разобрался в два счёта. Нужно было, чтобы прибор работал, пески подавались, и подавалась вода. Третий год на участке, окончательную стадию обогащения, то есть получение чистого золота без шлихов, вели на золотообагатительной фабричонке в поселке. Съём золота производился в контейнеры, контейнеры пломбировались и под охраной доставлялись на фабрику. Там были и гидростолы, и гидроциклоны, и прочее оборудование, которое впрочем, не работало. Золото отбивали на обычных лотках, сушили, обрабатывали магнитом, и очищенный металл отправляли в приисковую золотоприёмную кассу.
Монтировали четыре промывочных прибора, пятый или, как его все называли, "царский" ремонтировали, красили. Стоял он с самого начала отработки месторождения на самом богатом участке, и работал по несколько дней в сезоне, промывая минимум объемов, давая максимум металла. Один прибор монтировался для промывки максимума объемов при получении минимума золота, то есть этот прибор был антиподом «царского».
– Ты понимаешь, Володя, какая дурацкая система! Зарплату платят по количеству промытых кубиков песков, а премию… премию платят от добычи золота! Хотел бы видеть этого "умника", который смог додуматься до такого абсурда! Рабочим не объяснишь всю эту чушь, работяге дай зарплату, вот и крутимся. Если бы я был хозяин, – помечтал геолог, – то не стал бы мыть пустые пески, зачем мне пустые расходы, зачем мне увеличивать себестоимость грамма. Мне, как хозяину, нужен конечный продукт, а не план, но при нашей плановой, Володя, системе иногда такую чушь придумают, что ни на один банный угол не натянешь!
– А как, нужно планировать правильно?
– Да конечно же по металлу, но только нужно планировать среднее содержание золота, не по данным разведки, а по моим данным, в данных разведки, как я говорил, очень много чернухи.
В конце каждого месяца – цирк. Каждый начинает жонглировать своими цифрами, механик с маркшейдером – объёмами песков, энергетик киловаттами, геолог количеством добытого золота и средним содержанием, – кто чем, всем нужен максимум, у всех план, все пишут отчёты, изводя горы бумаги, а зачем? Все знают, что это сплошь враньё, все же с низов начинали. Порочный круг, который некому однажды разорвать, отсюда у нас такой управленческий аппарат, Володя.
Проще было бы весь учёт и все расчёты привязать к грамму добытого золота. А что у нас есть – это плановая бесхозяйственность. Держим мастера, механика, энергетика, обогатителя, геолога, маркшейдера, нормировщика, экономиста, бухгалтера, табельщика, а зачем?! – спросил геолог не то себя, не то Владимира. Высказывал, не раз наболевшее, – зачем столько специалистов на один грамм добытого золота? Не государство, а дурдом огромный, где никто не верит друг другу на слово. Планирует мне главный геолог прииска среднее содержание по данным разведки, я ему говорю: «Нет такого!» А он мне: «Ты что, не веришь данным разведки?» Говорю: «Не верю!» Он мне: «Дай свои», даю, а он мне: «Докажи!» Идиотизм какой-то, а не работа. А ведь иногда даю ему более высокое содержание.
Всё бы встало, Володя, на места, если бы всё считалось от золота, от грамма, и чтобы начальник участка был начальником, а не попкой. Если раньше у нас была должность старшего мастера и старшим мастером был Степан, то теперь на этой должности держим приискового профсоюзника, а зачем он участку? Забрали бы себе на прииск и должность и зарплату, а то мы же его и содержим. Этого можно, а лишнего слесаря нельзя, перерасход фонда зарплаты, в численность не укладываемся. Но зато держим табельщицу, которая по самой логике учёта выходов не нужна. Иногда подумаю и вижу, что вся эта наша система управления – это издевательство над здравым смыслом.
– А ты, Борис, писал, куда нибудь об этом?
Геолог посмотрел на него как на ребенка, улыбнулся и спросил, – зачем писать, Володя? Кто писал, те давно лежат спокойненько в мерзлоте. Не писал, Володя, и тебе не советую.
– Почему, Борис Павлович?
– Да потому что всё это давно и без нас знают. Все смирились, всех устраивает. Иногда всё это скапливается во мне, а выскажу, выплесну, и вроде легче становится.
Празднование всех революционных праздников проходили по одному и тому же сценарию: остограммившись, все собирались на торжественное собрание, парторг читал доклад, посвящённый празднику, в заключение провозглашались здравицы в честь советского строя, коммунистической партии – организатора и вдохновителя всех побед и достижений и заканчивался доклад так: «Да здравствует великий ленинец – руководитель партии и правительства товарищ Никита Сергеевич Хрущев! Ура, товарищи!»
Следовали одинокие крики – ура! Жиденькие аплодисменты и начиналось чествование местных героев, героев в масштабе участка.
На этот раз получил почётную грамоту и Коршун Владимир Константинович за высокие производственные успехи в подготовке к промывочному сезону.
После вручения наград и премий объявлялись танцы.
Ни митинга, ни демонстрации трудящихся не проводилось, утром одни опохмелялись после вчерашнего, другие продолжали праздновать.
С середины мая наступали белые ночи, которые заканчивались в конце июля. С белыми ночами Владимир столкнулся впервые, на родине у него даже 22 июня ночь была, коротенькая, но всё же ночь, а здесь были не ночи, а светлые сумерки, при свете которых можно было читать газету или книжку. Дети, которые стали появляться на улице с первым теплом, играли и бегали часов до двух-трех ночи, только крайняя усталость и желание спать загоняло их домой, некоторые, переступив порог дома, падали на пол и засыпали беспробудным сном прямо в обуви и в одежде.
В поселке всё и все, были на виду, круглые сутки. Со второй половины апрели начинали таять снега на солнцепёках, появлялись лужи и ручейки. К 1 Мая дороги были без снега, да и в поселке, где снег чистился всю зиму, снега не оставалось.
Казалось, что после почти космических холодов, ничто не может выжить, но куропатки садились на кладки, у зайцев появлялись детёныши, а главное, чуть прогрелась земля, и тут же появились комары. С каждым днём их становилось всё больше и больше. Летом – в июне, в июле случалось, что шёл снег. Среди лета в самом разгаре цветения, вдруг начинали падать пушистые белые хлопья, и тогда ветки лиственниц и лапы стланика начинали гнуться под тяжестью белых шапок. Снег мог идти целые сутки, тогда ночью лужицы покрывались корочками льда, комары исчезали и казалось, что они вымерзли, погибли. Каково же было удивление Владимира, когда с первым теплом солнечных лучей они ожили и запели.
Приборы смонтировали в срок, прокрутили, опробовали в кратковременной работе. Борис Бакулин на каждом приборе дал справки об уклоне колод и стал собираться к отъезду. Главный маркшейдер обещал замену Борису, но замены не было, и тогда Борис сдал все свои инструменты на склад.
Глядя на весёлого земляка, который очень скоро должен быть на материке, дома, Владимир заскучал по родине, по матери по Андрюшке и Светульке, по Иркутску.
Перед промывочным сезоном вернулся Степан с женой. Вернулся и его голос в тот же день загремел в посёлке.
– Здорово, Володя, привет Никола! – закричал он, только открыв дверь,– как жизнь, как зимовали? Слышал, слышал, что морозы были зверские.
Лицо ему подправили, убрали шрамы и произвели частичную пересадку кожи.
– Не поеду больше туда, Верка меня и такого любит, а терпеть, когда твою же кожу с задницы гонят по телу на морду, – да ну их всех в баню, давайте, мужики, выпьем за всё хорошее.
Степан с должностью сменного мастера, был неофициальным старшим горным мастером, называли его и техруком и главным инженером и заместителем начальника участка по производству. Когда мастеров хватало, он освобождался от сменной работы, если же мастеров было мало, то работал с первой сменой. После приезда Степана, Черняк, почти не появлялся на полигонах. На производстве Степан себя чувствовал, как рыба в воде, всё знал, всё умел. Мог похвалить, мог отматерить, выгнать и даже врезать.
– Места приборов выбирал начальник ПТС?– спросил он.
– А кто же ещё, он один спец, – ответил Черняк. При нём Степан ничего не стал говорить, а когда они остались с Владимиром вдвоём, высказался: – Тоже мне стратеги, он выбирает не место прибора, а место складирования галечного отвала, чтобы вся галька уместилась и чтобы отвал меньше разваловывали. Чудак человек! Он совсем не учитывает длину транспортировки песков до бункера, вот здесь откатка будет максимальная, опять спорь с Чернячкой. Кстати, Володя, ты её ещё не того?
– А если бы и того, что, я тебе бы об этом сказал?
– И то верно, но, тогда я бы тебя к ней отправлял, утрясать длину откатки,– засмеялся Степан. Вот баба! Видит, что мы толкаем на 100 метров, а спрашивает, кто вас заставил сюда прибор ставить? Ставили бы ближе. А ведь она права. Тот придурок место выбирает, а мы всё лето за него расхлёбываемся, а какая разница, где его ставить? Это раньше, когда тачками вручную пески подавали на деревянные колоды, выбор играл великую роль, а сейчас с этой-то техникой! Был бы я, по-своему бы поставил.
Борис отмечал отъезд в день своего рождения, 14 мая. На следующий день его проводили, а на другой день после отъезда начали сезон промывки. Владимир перешёл жить к геологу на место Бориса.
Показательно – образцовым был промприбор, который находился чуть ниже компрессорной станции, которую законсервировали до зимы. Прибор украсили ветками стланика, повесили портрет Ленина, вдоль транспортёрной ленты навесили лозунгов: "Принимай родина золото Колымы". "Годовой план к 24 августа"– то есть ко дню шахтера. Украсили и другие приборы. У всех остальных сколотили из досок времянки, где бы можно было укрыться от дождя и принять пищу. На каждой времянке обязательно был портрет, какого нибудь члена правительстве, пара лозунгов и обязательно – план работы промприбора, бульдозера и расценки.
15 мая, ближе к обеду, на образцово-показательном приборе провели митинг, посвященный открытию промывочного сезона, после, часа два, прибор был в работе, произвели съём, опробовали остальные и ещё раз занялись подтяжкой гаек и болтов.
Уж чему удивился Владимир, так это колымским сусликам. У каждого работающего прибора был свой суслик. Всех их на участке звали Яшками. Яшки лучше любых часов, даже в пасмурные дни, знали время обеда и заранее появлялись во времянке. Встав на задние лапки, ждали подачки. Набив хлеб за щеки, скрывались и через некоторое время вновь выпрашивали подачку. Людей не боялись, а при виде Яшки, кто-нибудь объявлял, – хорош работать! Яков Прохорович хочет обедать.
Нашёл Владимир сопку с кедровым стлаником, о которой говорила Нина. Ещё лежал снег, а стланик, как слепой, что протягивает руки, чувствуя тепло, поднял ветки и протянул их к весеннему солнцу, на проталинах рдели кисточки брусники, холодные и водянистые, аромат и вкус был выморожен зимними морозами. Кожистые листья брусники глянцево блестели под солнцем, проталинки были вокруг камней, и по ним было видно, что на косогоре огромный брусничный ковёр.
Стланниковая сопка понравилась Владимиру не только как место будущих свиданий, а красотой, которая должна стать при летней зелени не такой броской и заметной, как ранней весной, когда яркая зелень среди белых снегов была видна издали.
До холодов, да и после, когда Владимир ходил и знакомился с окрестностями, он вспугивал стайки куропаток. Некоторые участки снежной целины были словно исписаны их клинообразными следами. Поднимал он раза два и зайцев, видел лисьи следы, что охотились на мышей и куропаток. Одни следы он долго изучал, но не мог определить – кто их оставил, на родине таких следов он не встречал.
– Это росомаха, Володя, – объяснил Пшенай, когда Владимир рассказал ему о них. В этих краях есть и медведи, здесь хорошие ягодники, говорят, что до постройки посёлка здесь их было много. Однажды он видел белку-летягу, которая планировала с лиственницы на лиственницу на весьма приличное расстояние.
Промывочный сезон начал набирать темпы, первое время то одно, то другое мешало нормальной добыче, приходилось самому вникать во все мелочи. Приборы монтировались на мёрзлом грунте, а вода и солнце начали своё дело сразу же как началась работа. Начались просадки и перекосы, – то колод, то транспортёрной ленты, то скрубберов. Вода же, рождённая солнцем из снега и льда, имела температуру чуть выше нуля, не холодила, а промораживала. Руки краснели и опухали, а ноги в резиновых сапогах ныли, и их постоянно ломило, особенно в первые дни.
За работой, Владимир, даже не заметил, как однажды распустились лиственницы и вокруг всё зазеленело. На родине он удивлялся весенним берёзам, когда они буквально за день-два обзаводились зелёным нарядом. В школе перед майскими праздниками они всем классом ходили ломать ветки багула и берёз, которые в банках с водой, в тёплом классе распускались накануне праздника. А в мае они с Галкой ходили ломать ветки только начавшейся распускаться лиственницы, которая сильно пахла смолистой хвоёй, они ломали ветки, целовались, и сердце у него замирало от счастья. Как он был тогда с ней счастлив! Но даже не мог тогда предположить, что окажется на Колыме один, а его Галка, которая уверяла и клялась в любви, будет ему чужой и недоступной.
Всё стремилось дать потомство, куропатки спарились, а те, что остались без пар, образовали холостяцкие стайки и, потеряв всякую осторожность, садились недалеко от приборов, как бы предпочитая смерть своей одинокой жизни. Встретив летом серую куропатку с многочисленным её семейством нельзя было признать в ней зимнюю красавицу в белоснежном оперении, как нельзя было признать зимнего горностая в его белоснежной шубке, в горностае в летней невзрачной шкурке.
Работали по 12 часов через сутки, смены начинались в 9 и в 21. Хоть ночей практически и не было, а были короткие и светлые сумерки, спать во вторую смену хотелось. Чтобы не спать, начал чифирить, но тот чифирь, что пили рабочие, Владимир разводил кипятком.
– Что ты его разводишь! – возмущался Степан, – смотри, пара глотков и глаза квадратные, сердце бьётся, сон улетает.
– А у меня и от крепкого чая сна ни в одном глазу, – говорят, что на алкашей наркоз не действует, а меня он и разведённый бодрит.
– А-а! – соглашался Степан, – ко всему привыкнешь. Вот с Веркой пожил и стал что-то пьянеть от одной бутылки. Но чифирь чифирём, а скажи мне, – как собираешься закрывать объёмы? Маркшейдера-то нет. Начнём закрывать и боюсь, что до того назакрываемся, что к осени останемся в огромных долгах. Кроме объёмов надо решить,– как закрывать наряды будем? Что по отдельным приборам будем, – в этом у меня сомнения нет, а вот на самом приборе, – или посменно или же в целом? С премией у нас легче, будет всем максимальная, а вот с объемами….
– Я, Степан Егорович, тебе объёмы определю, ты получи мне нивелир, рейку и штатив, освободи Нину и объёмы будут, но, как делал это маркшейдер, делать не буду.
– Что не будешь делать?
– Схемы, сетку разбивать, но подсчитаю, возможно, даже точнее, чем определял объёмы Борис.
– Вся бумажная волокита, Володя, забота главного, хочет – пусть рисует, ты мне определи, если определишь точно, то напою и опохмелю, завтра у тебя всё будет, – пообещал обрадованный Степан.
С обеда на участке появилась Нина: – это ты меня сюда выпросил?
– Я, а что?
– Ты же Степана знаешь. Прибежал, схватил, повёл на склад. Дал мне инструменты и сказал, чтобы меня больше в посёлке не видел. Будешь замеры делать, чай заваривать и вообще сиди на участке, сказал мне, и вот я здесь, Володя. Что мне делать?
– А больше он тебе ничего не сказал?
– Нет, а что ещё?
– Еще уединяться.
Нина рассмеялась: – хоть сейчас, я так уже соскучилась
Когда они с ней нацеловались и сели пить чай, ворвался Степан.
– Ты когда, Володя, собираешься замер делать? И вообще как?
– До конца месяца у нас три дня, если дашь машину, можно в последний день, в воскресенье приехать сюда.
– Брось, Володя, оставлять на последний день, дня хватит?
– Хватит.
– Давай завтра с утра, день возьмём, мне нужно оперативно узнать, – насколько мы наврали в своих учётах. Володя, замеры делай, считай и ни одной живой душе данные не давай, кто ни попросит, говори, что не подсчитал ещё, химичить будем с тобой вдвоём.
– Степан, тогда оставайся, а мне нужно в посёлок, я записал, как проверять нивелир, Борис мне рассказал всё самым подробным образом, я найду эти записи, прочитаю, вспомню, подготовлюсь. А Нина пусть в это время выпишет и подобьёт объёмы, а завтра с утра начну, – предложил Владимир.
– Давай, Володя, давай, дорогой, иди и готовься. Только не заблудитесь здесь по дороге.
– Ты что, Степан, – возмутилась Нина.
– Что! С такой, как ты, одно удовольствие заблудиться, не гляди на меня, Нина, я женат, а то бы тоже ….
– Что-то Борис перестал ездить по воскресеньям к своей, – спросила Нина.
– Начало сезона, Нина, всё нужно отладить, потом уже намного легче будет. Я и сам измотался, – пойдем напрямую, через лес.
Днём в посёлке было жарко, но солнце опускалось к горизонту жара спадала, начинали заедать комары. На участке жара чувствовалась не так сильно. По долине ручья сквозило. Когда солнце скрывалось, хоть ненадолго, за горизонт, становилось холодно, и нужно было надевать фуфайку. От комарья, по совету Пшеная, он ещё зимой запасся диметилфталатом и репудином. Жидкость пахла горьким миндалем, и комары, почуяв запах, кружились, но не садились, а выискивали места, которые не были смазаны. И находили, и впивались, – то под нос, то выше века, а то за ухом надувались кровью.
– Коршун, что случилось? – всполошился Черняк, увидев Владимира в конторе в то время, когда он должен находиться на участке.
– Степан отправил взять объёмы промывки, переданные на прииск. Надо подготовиться к замеру на завтра, – объяснил он и попросил у Галины тетрадку с объемами, которую она вела.
– Что маркшейдер будет? – спросил Черняк.
– Попробую сам, когда-то работал с топографами, да и у Бакулина расспрашивал, учился, записал и пришел найти эти записи.
– Давай, давай, Коршун, если выйдет и получится, то сделаем тебя по совместительству и маркшейдером,– пообещал начальник.
Назавтра уединиться Владимиру с Ниной не дали, с утра заявился и Черняк, и пока Владимир делал поверку нивелира, он ходил со Степаном, а как только Владимир пошёл набирать отметки, увязался за ними, наблюдая, как тот ставит инструмент и объясняет маркрабочей, – где и как ставить рейку.
– А ты что, не хочешь ставить колышки?– удивился начальник.
– А я по своему, так быстрее и точнее,– ответил Владимир и, поставив нивелир, выведя подъемными винтами, пузырек уровня на середину, крикнул – давай, Нина, начали.
Когда рядом с ним был маркшейдер, он чувствовал себя уверенно, мог всегда спросить, – правильно или нет, он взял отсчёт по рейке. Но Борис уже, давно пил водку у на родине, рядом был Черняк, который с ухмылкой наблюдал за молодым специалистом, явно не веря в его маркшейдерские возможности. Первые отсчеты он брал не очень уверенно и часто ходил к Нине, отмечал на рейке свой отсчет и заставлял её держать на этом месте палец.
– Рейка не наша, – объяснил он Черняку, – к отечественным я привык, а эта незнакомая.
– Давай, давай, Коршун,– подбодрил начальник,– когда ты мне объёмы скажешь?
– Завтра к утру, – пообещал Владимир. Черняк спорить не стал, постоял и ушёл, он ушёл, пришёл Степан.
– Как дела, Володя?
– Фирма пока только отсчёты берёт и пишет.
– Черняк что, объёмы уже просил?
– Конечно.
– Будет приставать, скажи, что только завтра.
– Что я ему и обещал.
– Молодец, – замеряй, мешать не хочу, но подходить и интересоваться всё же, буду, да и Черняк пока здесь, тоже будет надоедать.
– Володя, – посоветовала Нина, – ты отметки здесь не считай, Борис их всегда в вагончике считал, так всё будет гораздо быстрей. Первый участок он замерял три часа, к концу обеда подсчитал и объёмы, которые дали минус к оперативным данным.
– Твои, Володя, данные более правильные, – заявил Степан, – я уже прикидывал так и этак, по производительности прибора, и примерно выходил на твою цифру. Давай, Володя, другие объемчики замеряйте.
С обеда дела пошли быстрее и на участок он затрачивал примерно час. В пять пришёл Степан и спросил,– закончил?
– Сейчас подсчитывать буду.
– Нина тебе нужна? А то я еду и заберу.
– Степан, пусть она побудет, вдруг что не так, сходим и проверим, как подсчитаю, так сразу освобожу её.
– Ниночка, побудь, когда надо будет, отгул дам, договорились?
– На отгул, Степан Егорович, я согласна, – таким тоном, как будто без отгула она ни за что не хотела остаться с Владимиром. А за чай мне Владимир Константинович тоже отгул будет должен, так, Владимир Константинович?
– Даст, Нина, даст, всё даст, что ни попросишь, сиди пока. Да, Володя, больше я сегодня здесь не буду я поехал,– сказал из дверей и убежал к машине. Когда шум машины затих, Нина проговорила: – ты считай, а я пойду, минут через 15 подходи, а после чаю попьем.
– Вовка! Милый! Как я соскучилась! – шептала Нина, – а ты? ты соскучился?
– Молчи, Нинка....
– Пойдём, Володя, чай пить, на сегодня хватит, комары заедают. В воскресенье мой должен на весь день уехать, комендантша хочет в Берелёх съездить за билетами на самолёт, а с ней и другие поедут. Если погода будет хорошая, то можно сходить в сопки, ух там нанежимся!
Дома геолог обратился к Владимиру уже как к маркшейдеру: – Володя, надо на втором промприборе уклон колоды проверить, что-то снос металла большой. Видимо опора просела, придется дополнительную или секцию ставить или подколодник.
