Виталий Матвеевич Конеев
Гнев Бога
Ученики подняли головы, обратили свои взоры в небо, тыча в него пальцами. Кто-то невнятно сказал:
– Вот наступит судный день. Наш Мессия будет восседать на царском седалище и судить людей. А кто из нас воссядет по левую и правую руку от него?
И тут же вся братия, едва прозвучал этот вопрос, рванулась в дом, отбрасывая друг друга с пути, с грохотом и криком ворвалась в комнату, где ходил из угла в угол Иешуа, и вновь загалдела:
– Кого ты посадишь в Царствии своём по правую руку, Мессия?!
Он устало взглянул на них, ничуть не удивляясь их словам, и вдруг просиял улыбкой, говоря себе: «Да ведь они дети неразумные. Что же я от них требовал ума взрослого?»
Иешуа счастливо рассмеялся, распахнул свои объятия, зовя к себе учеников. Но те попятились назад, настороженно следя за ним. Пётр остановился, а потом бросился на шею учителя и, всхлипывая, забормотал:
– Ох, Мессия, видим – безумный ты. Но уж я-то тебя не оставлю, даже если ты Царствие не дашь.
Иешуа откинулся на спину и закатился звонким смехом, и тут же начал плясать, озорно взбрыкивая ногами. И вся братия тоже понемногу стала смеяться. Но в голове каждого из них крепко засел вопрос: кого Мессия мог посадить по правую руку от себя? И они осторожно, скрывая своё волнение, начали следить друг за другом и держаться у правого плеча учителя, подталкивая брат брата. Но так стали подталкивать, чтобы учитель не заметил и не осердился бы на них, в то же время благостно улыбаясь тому, кого толкали.
В тот день в доме не было ни Лазаря, ни его сестёр.
Иешуа спустился в глубокий погреб с масляной плошкой в руке, в сопровождении Петра. Тот шумно принюхался и с радостным воплем метнулся к большому ларю.
– Учитель, здесь хлеб, а мы куски жуём! А вот и мясо!
Иешуа остановил его твёрдой рукой.
– Брат, в моей сумке есть хлеб
– Да, здесь всё свежее!
– Оставь, – строго сказал учитель, – и помоги мне налить воду в чашу.
Пётр обиженно запыхтел. Из его глаз брызнули слёзы и закапали в открытый чан, что был вкопан в прохладную землю. Рыбак то и дело оборачивался в сторону ларя и сильно втягивал в себя вкусный запах, но помалкивал.
Они вернулись в дом. Иешуа поставил чашу с водой на стол и жестами пригласил учеников и фарисея Савла разделить с ним трапезу, вынул из своей тощей сумки небольшую лепёшку, которая была последней, разделил её на части, протянул каждому ученику и Савлу. Себе взял меньшую часть и сказал:
– Помолимся, братья.
Фарисей Савл, желая показать рвение и то, как должен молиться настоящий верующий, оглушительно завопил длинную молитву. Когда же он, весьма не скоро, в поту замолчал, Иешуа мягко сказал ему:
– Зачем так много слов говорить Богу? Разве Бог не видит наши мысли, что ты решил утомить его своим воплем?
Савл, потрясённый этим замечанием Иешуа, уткнулся в свой кусок и прошептал сам себе:
– Точно, диавол, если боится творить молитву вслух или безумец. А, впрочем, это одно и то же.
И он, изголодавшись в долгом пути, с удовольствием закусил чёрствый хлеб, макая кусок в чашу с водой.
После короткой трапезы, не вставая из-за стола, Иешуа обратился к Савлу:
– Говори, брат, с чем ты пришёл к нам? А если желаешь ходить с нами – ходи. Ты равный каждому из нас.
Фарисей охнул и со всей силы ударил кулаками по столу.
– Да что ты говоришь, Иешуа, сын плотника и сам плотник! Неужели не видишь: кто перед тобой сидит?!
Иешуа, обратив к нему свой обычный кроткий лик, сказал:
– Вижу, Савл, брат мой…
Фарисей вскочил со скамьи и, перегнувшись через стол, завопил в лицо учителю, брызгая слюной:
– Я член синедриона, уважаемый фарисей и человек учёный, а вы?! Нищета, ам– гаарец, кормите меня, как верблюда, водой!
Он коротким ударом смёл чашу со стола и, быстро оглядев столешницу в поисках какого-либо предмета, чтобы ещё раз ударить или бросить, подхватил крупную крошку хлеба, яростно метнул её себе в рот и на несколько секунд умолк, торопливо жуя крошку.
Ученики притихли и, потупя взоры, начали суетливо копаться в своих одеждах, как бы готовясь в дорогу. И вот уже осторожно один за другим они потянулись к выходу.
Иешуа вновь обратился к Савлу:
– Если тебе, брат, не нравится наша еда, иди в богатый дом.
– Я тебе не брат и не ровня! – ответил резко фарисей и, глубоко презирая учителя, повернулся к нему боком.
И, недовольный собой, что он унизился до разговора с этим нищим, ам– гаарцем, сильно кривя губами, нарочито показывая своё отвращение и ненависть к нему, Савл отрывисто заговорил:
– Я вернулся от Иордана. Там этот – сумасшедший Иван, который горы крестит крестом, и гонит – богохульник – вспять воды святой реки, на моих глазах трижды обращался в козла и летал по небу. А диавол – это видели все – благословлял его бесовским крестным знаменем.
Савл, искренне веря тому, что он говорил, разгоревшись глазами, уставился в одну точку и взволнованно продолжал говорить:
– Итак, они оба – Иван, да диавол – летали над святой рекой, бросая в неё чёрные стрелы. А народ уже готов был уверовать в них и пасть на колени. Но я, укрепляя себя именем Бога, вышел на середину реки, не замочив сандалий, и плеснул на Ивана и диавола водой. Они с криками упали на землю, которая разошлась, как рана, и поглотила их. А я после этого долго проповедовал слово Божия. И было мне знамение с неба…
Савл усталым жестом руки отёр платком вспотевшее от пылкого рассказа лицо и, отдуваясь, сел на лавку, наморщил лоб, пытаясь вспомнить: зачем он сюда пришёл. Наконец, вспомнил и хлопнул себя по бёдрам, весело сказал:
– Вот, Иешуа, сын плотника, иди на Иордан. Зовёт тебя этот безумец с крестом на шее. А для чего – не знаю.
– Так ведь ты сказал, брат, что его земля поглотила.
Савл с досадливой гримасой махнул рукой.
– Нет, земля не приняла сего богохульника. Живой он, и зовёт тебя.
Учитель взял пустую сумку и направился к выходу, говоря ученикам:
– Я не стремлюсь к беседе с Крестителем, но и уклоняться не буду. Раз зовёт – пойду, а вы – как хотите.
И он, попросив Ефрема и Захария найти Иуду, вышел на улицу. За ним сиганул фарисей Савл, радостно приплясывая в предвкушении потехи, которая, как он был уверен, должна была произойти на Иордане, когда встретятся два безумца
За фарисеем нерешительно двигались ученики Иешуа, плотной кучкой, разводя руками и вздыхая. Они хорошо знали жестокий нрав грозного пророка, который – что не так – немедленно пускал в ход свои огромные кулаки и крест.
Братия, посовещавшись, решили издалека следить за учителем, а если ему будет плохо, то – в этом каждый из них был убеждён – прийти к нему на помощь.
Иешуа, как человек великой доброты, легко забыл о том, что произошло перед храмовым комплексом, во Дворе Язычников между ни и фарисеем Зосимой. Но Зосима и фарисеи ничего не забыли. То, что говорил Иешуа было настолько необычно, дико, что многие фарисеи приняли его слова за бред сумасшедшего. Однако их вождь Зосима, помня лицо странного иудея, был иного мнения.
Едва Понтий Пилат объявил через глашатаев о своём решении убрать из города статуи Цезаря, толстяк торопливо расспросил Иуду, где он мог найти его учителя. Зосима сел на осла и поехал в Галилею.
Иешуа, идя к Иордану, обратил внимание на то, что на дороге нет людей. А вот и деревня, от которой остались пепелище, да мёртвые тела людей, лежавшие на улицах, а за деревней на зелёном пригорке в окружении десятков римских легионеров стоял голый Февда, который называл себя Мессией. Тут же римляне торопливо сколачивали крест, копали для него яму деревянными лопатами, поглядывая в сторону поднимавшегося над горизонтом жаркое солнце, покрикивали тем из своих товарищей, которые устраивали широкий навес из солдатских плащей и угощались охлаждённым в ручье пивом:
– Эй, не так быстро! А то нам ничего не останется! – и под громкий хохот получали в ответ:
– А вы Мессию сгоняйте в его Царствие, он вам не только пиво, но и вино принесёт, только за руку держите!
Февда стоял с поникший головой , преданный всеми, а заметив, что к нему шёл Иешуа, встрепенулся, замахал руками.
– Брат, брат! – и заплакал счастливыми слезами, что нашлась добрая душа, которая готова была проводить его на смерть.
Иешуа и Февда знали друг друга. И хотя Февда ещё недавно презирал галилейского учителя, теперь же, они обнялись, как родные братья. Сели рядом, держась за руки.
Римляне приколотили в верхней части креста дощечку с надписью « Февда Мессия, царь иудейский» и незлобиво, будничными голосами позвали Февду на пытку. Два иудея крепко обнялись, и один из них твёрдой поступью направился к кресту, что лежал у выкопанной глубокой ямы. Февда сам лёг спиной на крест, раскинув руки на поперечный брус. Солдаты привязали несчастного к кресту верёвками, затянули узлы и, обступив пыточный столб, опустили его нижний конец в яму. И с этой секунды начали жестокие муки распятого человека. Жара, гнус, вороньё, которое кружило над Февдой, садилось на плечи, на голову иудея, клевали его, норовя вырвать глаза. Но самое страшное было в неестественном положении тела. Растянутые мышцы задерживали дыхание и кровообращение, наполняя всё тело жгучей болью. Смерть казалась блаженством, но она не приходила.
Солдаты спрятались под навес и, лёжа на траве, сокращали время игрой в кости. Иешуа находился рядом с ними под навесом и смотрел на Февду. Когда тому птицы вырвали глаза, и он, пугаясь, что остался один, пробуждаясь от забытья, вскрикивал: «Иешуа, здесь ли ты?!» то всегда слышал спокойный ответ учителя:
– Да, я рядом с тобой.
– Потрогай меня, а то, может быть, я во сне слышу твой голос.
Иешуа подходил к кресту и сильно сжимал ноги Февды. Тот, напрягаясь телом, облегчённо переводил дух.
На третьи сутки Февда умер. Иешуа направился к Иордану.
Ученики и фарисей Савл, сердясь на него за его праздное сидение перед распятым Февдой, говорили:
– Ишь, любит смертишку наблюдать, – и качали с укором головами.
Они в эту минуту видели себя выше Мессии, потому что не прельстились, как он, чужой смертью и не любовались ею. Прячась в кустах от солдат, ученики тихо радовались своему поведению и мечтали о скором Царствии Божьем, вслух размышляя, как они там будут жить, хорошо питаться вкусной едой, отдыхать в райских кущах.
Фарисей, презрительно смеясь, перебил их мечты:
– В Божьем Царствии нет еды, а люди там без плоти и летают, как ангелы.
Этот ответ Савла очень смутил простых иудеев, потому что они всегда думали и мечтали о вкусной еде, как о высшем блаженстве. И много раз говорили друг другу, с разгоревшимися глазами о тех многих яствах, которые им могли принести ангелы на том свете.
Ученики смутились после слов Савла, словно потеряли что-то ценное, чем уже обладали. И с глубокими, огорчёнными вздохами, опустив головы, пошли за Иешуа, трудно размышляя: как можно обойтись без хлеба, даже в Божьем Царствии и можно ли будет на время спускаться на землю, чтобы попить воды и покушать кусок от поданной лепёшки.
Волнуемые этими вопросами, ученики торопливо поспешили за учителем, чтобы порасспросить его…
Глава тридцать восьмая
Секретарь канцелярии прокуратора Палестины Кассий, закончив опрос шпионов, с которыми он всегда беседовал в подземной части дворца, и так беседовал, чтобы ни один из них случайно бы не увидел других, приказал легионерам проводить их тайным ходом в город. А сам, аккуратно переписав доносы на новые вощёные таблички, поднялся в комнаты Понтия Пилата, положил их перед наместником Палестины на стол и тихо отступил в сторону. Понтий раздражённой рукой придвинул к себе стопку доносов, взял первую. «Понтию Пилату, привет. Как ты спрашивал, так я и поступил. Я пошёл за этим человеком на гору Елеонскую. Видел и слышал, как он назвал себя «Мессией» и говорил, что от Бога. А потом удалился со своими учениками в город Фивания. И там живёт у своего друга Лазаря. Народ до себя не допускает. Имя его Иешуа. Он сын плотника Иосифа из Назарета…»
Понтий откинул прочь табличку, взял вторую. «Этот человек называет себя Иудой из Кариот. Он ученик учителя Иешуа, сына Иосифа из Назарета. Я шёл за ним следом. Его позвала к себе царица Иродиада. И он оказался в её дворце. И сейчас находится там. Антипа не знает об этом».
Третье донесение:
« Иоанн Креститель, когда узнал, что Февда Мессия распят, перешёл Иордан. И по ту сторону в Перее ожидает Иешуа Мессию. Говорят, что Иешуа идёт с огромной толпой, совершает чудеса. Обещает людям дать Царствие Божия, а Рим погубить. Говорят так же, что Иуда Галилеянин Мессия в страхе от смерти Февды решил бежать в земли царя Филиппа, брата Антипы».
«Огромные толпы иудеев идут к Иордану, желая увидеть Иешуа Мессию…»
« За городом на вилле Каиафы вчера была тайная беседа между священниками. Многие из них, особенно Анна, говорили о том, чтобы послать Цезарю жалобу на тебя, Понтий. Каиафа молчал, а когда все начали подписывать жалобу, он вдруг ослабел и, сославшись на немощность, немедленно покинул комнату, чем очень озлобил священников…»
Понтий Пилат быстро просмотрел таблички, обратился к секретарю Кассию:
– Где сейчас Панфера?
– Он сейчас в Галилее. Окружил и запер в горах Иуду Галилеянина.
– Хорошо, – откликнулся Пилат.
Ему было омерзительно заниматься доносами шпионов. Он приходил в ярость, что вынужден был следить за этим беспокойным народом, который почему-то нравился принцепсу.
К тому же Пилат разбирал тысячи жалоб иудеев на чиновников, на Панферу, который грабил жителей Иерусалима и всю Иудею.
Понтий добродушно улыбнулся, глянув на столы, заваленные табличками. На одной из них он недавно прочёл жалобу на самого себя, посланную прокуратору Понтию Пилату растерянным иудеем… «Я привёл свои корабли в Кесарию, уплатил обычную пошлину и дал мзду сверх меры прокуратору. Тот схватил меня за горло и бросил в подвал на крест. И самолично требовал от меня половину стоимости моего товара. Он держал меня на кресте весь день. И я, испытывая великие муки, согласился…»
Понтий Пилат начал неторопливо ходить по кабинету, поигрывая пальцами руки и наклонив голову, подражая Тиберию, раздумчиво заговорил:
– Этих иудеев надо стравить друг с другом. – Отправь, Кассий, мой приказ Панфере: пускай вернётся в Иерусалим и умерит свою жадность.
– А как поступить с Крестителем?
Пилат указал рукой на табличку с доносом шпиона об Иуде.
– Этот яд подкинь Ироду Антипе с добавлением, что Иуда является дезертиром римского претория. Когда яд начнёт действовать на царя, он поймёт, что его семейное спокойствие зависит от смерти Крестителя.
– А Иешуа Мессия?
Прокуратор, уже направляясь к выходу, остановился, вспомнил умное лицо нищего, которого он увидел перед Храмом, но чувствуя ненависть к иудеям, сердито буркнул:
– Передай Каиафе, что если во время Пасхи в Иерусалиме появятся Мессии и будут волновать народ, то я лишу его сана первосвященника…Всё!
Глава тридцать девятая
Когда иудеи, ожидавшие у Иордана Иешуа , узнали о том, что Февда распят на кресте, то многие из них в ужасе поспешили в свои города и деревни, и только небольшая часть паломников ушла вместе с Иоанном Крестителем на другую сторону реки, где укрылась в зарослях тростника. Однажды они увидели конный отряд римлян, который быстро прошёл вдоль берега Иордана на север Палестины в Галилею. А спустя несколько часов на пустынной дороге в огромной зелёной долине появился одинокий путник, который, который уверенным шагом направлялся к священной реке. У людей из груди вырвался радостный вскрик:
– Мессия!
И они начали показывать на него друг другу пальцами и, утирая слёзы радости, восторженно следили за ним, били в ладоши и звали его к себе. Когда же он приблизился к Иордану, и иудеи смогли разглядеть его лицо, они в восторге от того, что он именно такой, о каком они мечтали всю свою жизнь, бросились в воду и, захлёбываясь, торопливо махая руками, переправились на правый берег реки, опустились перед Мессией на колени и услышали его приятный голос:
– Встаньте, мои возлюбленные братья.
А уже за его спиной, вопия: «Мессия!» мчались его ученики в клубах пыли.
Впервые холодно взглянул на них Иешуа, но сказал не им, а тем, кто ждал его:
– Я вам брат, учитель…– и не договорил то, что хотел сказать: -…я не Мессия, – увидев жаждущие глаза, надежду, веру, любовь, со вздохом отчаяния подумал: «Что ж мне перепираться с ними, говоря, что я не тот за кого они меня принимают, а если молчать, то всё равно скажут: Мессия. А это означает, что где-то меня ждёт крест».
Перед его мысленным взором прошли долгие часы мук несчастного Февды, и он ощутил в душе страх, потому что подумал о себе…
Но вот появился Иоанн Креститель, грубо спросил:
– Ты ли, Иешуа, сын плотника называешь себя Мессией?
– Нет. Я учитель.
– Я помню тебя. Иди за мной.
Последнюю фразу он сказал тоном приказа. И люди, видя, что Иешуа пошёл за Иоанном к реке, в недоумении стали говорить его ученикам:
– Если он Мессия, то почему идёт за ним, а не впереди него?
Ученики стали вздыхать, сердито глядя на Иешуа.
– Всегда– то он делает не так, как нужно, не как люди.
Савл тоже вздохнул, с унылым видом наблюдая, как два учителя, прыгая с камня на камень, переходили реку. Но теперь фарисей молчал, боясь погубить себя неосторожным словом, и мысленно просил Бога, чтобы эти безумцы учинили драку между собой на потеху толпе. Но те, спокойно беседуя друг с другом, ушли под высокое дерево и сели на виду иудеев, и словно забыли о них.
Савл нетерпеливо приплясывал на месте, дрыгал ногами, озлобляясь на всех, кто стоял рядом с ним и с умилением смотрел на учителей. Он готов был запинать всю толпу и то и дело порывался разоблачить в её глазах этих двух сумасшедших, но едва открывал рот, как тут же впивался зубами в кулак и сердито мычал. Однако разоблачить лжемессию была так велика у фарисея, что он не выдержал и, чувствуя огромное облегчение, показал пальцем на нос Петра и пронзительно крикнул:
– Люди! Люди! Он не Мессия, он рыбак! Не верьте ему!
И в ярости, что он – Савл – не мог сказать правду, заплакал горькими слезами.
Когда Иоанн Креститель первым перешёл священную реку, он обернулся к Иешуа, который осторожно, глядя под ноги, шагал по камням, следом за ним и не пытался что-либо говорить Крестителю, тем более убеждать в своей правде. А тот насмешливо осмотрел на тощенького Иешуа, хмыкнул и, считая себя старшим среди них двоих, снисходительно сказал:
– Знаю о твоих словах, да люди глупы. Их не убеждать надо, а заставлять. – И он, выкину перед собой сильным жестом руку, ткнул пальцем вперёд. – Покайся, человек, и будет тебе прощенье!
Иешуа, идя рядом с огромным, высоким пророком, тихо ответил:
– Вот человек покаялся, вернулся домой и вновь творит грех.
Иоанн, багровея лицом и не сдерживая раздражение, зарычал:
– Ты, Иешуа, уже говорил мне эти слова в Храме, но сейчас они похожи на глумление.
Учитель же в эту минуту занятый мыслями о будущей беседе с теми, кто хотел слушать его, встрепенулся, понял, что он обидел пророка, мягко обратился к нему:
– Прости, брат, не ведал я что в моих словах таилась для тебя обида.
Пророк довольный тем, что Иешуа признал свою ошибку, махнул рукой.
– Да ты говори. Только не надейся, что я соглашусь с тобой.
Они сели под дерево, сознавая, что этот маленький только что разрешённый конфликт быстро сблизил их, упростил отношения. Для Иешуа это было привычно, а вот пророк, ранее никогда не встречавший людей, стоявших высоко над людьми и готовых отступить перед равными себе, вдруг услышал искреннее: «Прости» – был смущён. И уже иными глазами внимательно осмотрел учителя и отметил, что он прекрасен лицом и телом, что его взор твёрд и полон восхитительного миролюбия, благородства и странной грусти. «Да, он, пожалуй, и по траве ходит так, чтобы не измять её».
Иешуа заговорил:
– Вот человек покаялся в грехах, и убеждённый, что для него открыто Царствие Божие, приходит домой и снова грешит, уверенный, что новое покаяние вновь снимет с него грех.
– А разве не так, Иешуа?
Иешуа отрицательно покачал головой.
– Да ведь грех человека, это всегда боль другому. Как же он, плодя вокруг себя страдание, может надеяться на Царствие Божия?
Иоанн Креститель, возмущённый словами учителя, засопел и начал пинать камешки раздражённой ногой, теребить сильными пальцами священные кисти таллифа.
– Глупый ты, Иешуа, если так думаешь. Покаяние– есть единственный путь к Богу.
– Да ведь не тварями бездушными идти к нему надо. Что Богу от нас, если мы, как стадо баранов – без души и чувства. Все ищут Царствие Божия на небе, а оно рядом. Оно готово войти в наши души, да не идёт, потому что каждый человек, думая о Боге, хочет обмануть другого человека, обидеть, оскорбить, унизить, доволен только тогда, когда ему хорошо… Вон упал человек, а это должно в нашей душе отозваться…
Иоанн Креститель удивлённо смотрел на взволнованного учителя, и не выдержал, запрокинув голову, расхохотался, потом, весело мотая головой, сказал:
– Верно, про тебя говорят, Иешуа: глупец ты!
Учитель сунул дрожащие руки себе под мышки, спросил:
– Всё ли то, что ты хотел знать от меня – узнал?
– Да, – жёстко ответил Иоанн, – но теперь послушай и мои слова.
Пророк, уже считая учителя равным себе, страстно возжелал доказать этому наивному человеку, что он – Иешуа – не прав. И не довольный тем, что люди прельщались его сладкими речами, ждали его на берегу и кричали: «Мессия!», раздражённый Иоанн вскочил с камня.
– Ты говоришь, Иешуа: стадо баранов. И это правильно. Оглянись вокруг, наивный брат. Ты проповедуешь добро и милосердие среди глухих и слепых ( учитель вздрогнул, вспомнив свои мысли об этом). Ты отдаёшь свою душу камню. Вот смотри! – Иоанн Креститель указал на толпу. – Я им кричу: «Покайтесь!» И они в страхе каются, и боятся грешить. А ты им говоришь: станьте добрыми, и приблизится Царствие Божия. Да ведь добрым нельзя быть. Для этого нужна огромная сила. Проще творить зло. И люди всегда выбирают зло!
Учитель, помертвевший лицом, встал и, глядя себе под ноги, тихо ответил:
– Не ты первый говоришь мне эти слова. Но я выбрал дорогу и иной не желаю.
– Безумный, Иешуа. Добро, милосердие всегда будут привлекать людей, но никто никогда не повторит тебя, потому что люди – даже умнейшие из них – стадо баранов, послушные крику, а не убеждению!
И так как учитель не пытался доказывать Иоанну свою правоту, уйдя в свои мысли и обретя в них уверенность, что немедленно отразилось на его чувствительном лице, Креститель в досаде, что на то, что Иешуа не слышал его, волнуясь, сильно размахнулся руками, загрохотал словами:
– Можешь ли ты, Иешуа, назвать имя хотя бы одного человека, который не только уверовал бы в тебя, но изменился?!
Грустное лицо Иешуа чуть покривилось лукавой улыбкой. Он утвердительно кивнул головой. Это привело Крестителя в ярость. Он указал пальцем в сторону толпы.
– Кто из них ведёт жизнь, угодную Богу?! Твои ученики, фарисей Савл?
– Нет.
– Скажи имя?
– Вот оно: Иоанн Креститель.
Пророк не удивился этому ответу, но та ярость, что сотрясала его тело, сразу утихла, и он улыбнулся, а Иешуа, наблюдая за ним, сказал:
– Вот видишь, Иоанн, как прекрасно добро.
Креститель протестующее махнул кулаком и добродушно рыкнул:
– Оно никогда не будет торжествовать над злом, потому что для этого нужно заставить людей отказаться от стремлений достигнуть в жизни что-то, опередив других, отказаться от семьи, дома, так как власть над домом – это тоже зло, отказаться от защиты страны. И стать бессловесной тварью. Вот что ты проповедуешь. Человеки согласятся с тобой, а делать будут по –своему и будут уверены – долго ли убедить себя – что так угодно Богу.
Иешуа ничего не сказал в ответ и направился к толпе, перейдя по камням реку. Люди двинулись ему навстречу, но фарисей Савл обогнал всех, подскочил к Иешуа и, расцеловав его, завопил:
– Вот Мессия! Я первым объявил о его приходе! – И, злясь на Петра, он со всей силы лягнул рыбака ногой и свирепо крикнул:– А этот убивец проповедует диавола! Я сам видел, как он вместе с бесами, прячась в лодке, замышлял погубить Мессию в Генисаретском озере. И отобрал у Мессии – подумать только, люди – его сандалии!
Савл быстро перевёл дух и, видя, что люди изумлённо смотрели на смущённого Петра, счастливый от своих слов, начал метаться от человека к человеку, вопя и заплёвывая всех, к кому он подбегал:
– Иуда Галилеянин, одержимый бесами и посланец самого диавола приказал этому рыбаку утопить Мессию. И рыбак бросил его в лодку, связав тряпками, но я с помощью ангелов Божьих метнул в Петра разделяющиеся языки пламени, и Пётр, убоявшись гнева Божьего, упал на землю и провалился!
Кто-то из оторопевших иудеев показал пальцем на рыбака, который уже верил каждому слову фарисея и плакал, кивая утвердительно головой, мол, так оно и было.
– А кто этот человек? Ведь говорят, что он рыбак Пётр.
Савл так и взвился вверх, весьма опасно дрыгая ногами.
– Это не рыбак! Рыбак под землёй. А сего человека я не знаю!
И он, довольный своей ловкой местью, помчался за Иешуа, который незаметно для иудеев отошёл от них и был уже далеко на дороге, ведущей в Галилею. А за Савлом, изумлённые его словами, бросились ученики Иешуа и толпа паломников. Люди догнали учителя, и он, идя в окружении счастливых лиц, забыл свои сомнения и горести, и заговорил с ними, безумно любя их и думая только о них.
Савл бегал позади толпы, не в силах идти шагом или стоять на одном месте. Грозил скрытно кулаком учителю и бормотал:
– Не Мессия ты, не Мессия.
Молва о Иешуа Мессии быстро достигла Галилеи и разошлась по всем городам и деревням, волнуя народ. Люди спрашивали друг друга: «Бросать ли нам дела и земли и идти к нему? Или он сам придёт, чтобы увести нас в Царствие Отца своего?»
Прокуратор Палестины каждый день внимательно читал донесения шпионов о Иешуа и, предполагая, что в дни Пасхи в Иерусалиме обязательно должна была собраться двухмиллионная толпа, возбуждённая Мессией, отправил к наместнику провинции «Сирия» Виттелию своего Кассия с просьбой о присылке в Иерусалим дополнительного легиона солдат. После чего Понтий через шпионов начал следить за Антипатром и пророком Иоанном.
Спустя две недели из речного порта Антиохии спустились в море сотни боевых римских кораблей, на которых находился легион, прозванный «Жестоким» за свою кровожадность. Огромный флот стремительно шёл на юг…
Глава сороковая
Царь Ирод Антипатр сжал в пальцах кусок папируса и начал изо всех сил бить кулаком по ложу, на котором сидел, и с мучительным стоном закричал:
– Ты ответишь, Понтий мне перед Цезарем за эту подлость!
Он вскочил на ноги и прыжком метнулся к столу, попытался открыть дрожавшими пальцами один из ларцов, но крышка не поднималась. И хотя царь понимал, что ларец нужно повернуть к себе другой стороной или рвануть крышку вверх за её противоположный конец, он не вытерпел, ударом кулака раздробил усыпанную драгоценными камнями тонкую поверхность инкрустированной сокровищницы и нетерпеливым жестом руки взял из глубины её короткий кинжал с голубоватым лезвием, покрытым бурыми пятнами, похожими на ржавчину. Но это была кровь любимой жены Ирода Великого Мариамны. Царь перехватил оружие удобнее и торопливо огляделся вокруг себя в поисках какой-либо вещи, которой можно было бы прикрыть руку с кинжалом, потому, что Антипатр был одет в тунику с короткими рукавами. Безумный взгляд царя остановился на пурпурном платье. Но едва он начал надевать его на своё тело, как сразу запутался и, разрывая платье, отбросил его прочь. Оставил только небольшой кусок, которым он укрыл кулак с зажатым кинжалом.
И, боясь, что его яростная вспышка могла утихнуть, и он – Антипатр, сын Великого отца – мог не решиться убить неверную царицу и стать посмешищем для всей Палестины, царь откинулся на спину и, подняв голову лицом вверх, диким голосом закричал:
– Эй, вы там! Позовите ко мне блудницу Иродиаду!
И, вздрагивая телом, бормоча проклятия, он отошёл на середину зала, повернулся лицом к выходу, прикрытому лёгкой, прозрачной завесой, вперил в него безумный, немигающий взгляд.
Где-то в глубине дворца раздались женские вопли, причитания:
– Убил! Убил внучку Ирода!
И наступила тишина.
Из глубины сумрачного коридора прибежал на цыпочках и остановился у входа в зал сотник Кондратий, с разъятым в ужасе ртом. Он быстро оглядел через завесу пустынное помещение, разбитую шкатулку и царя с тряпкой на руке, из-под которой выглядывал голубовато-бурый конец тонкого кинжала.
Царь и сотник некоторое время смотрели друг на друга, потом сотник так же, как и прибежал, на цыпочках осторожно отступил назад. Во дворце было тихо. Но вот из коридоров до Антипатра долетел звук далёких шагов и приглушённые стенания. Шум нарастал с каждой минутой и секундой. Он был подобен горному камнепаду.
Царь шагнул вперёд и приготовился для удара, мысленно выбирая место на теле царицы, чтобы умертвить её сразу, как поступил в своё время его отец с Мариамной, измученный вздорной, глупой женой. Правда, он нанёс ей удар в спину…
Иродиада, отдёрнув завесу, вошла в зал, увидела потного мужа с тряпкой на дрожащей руке и сделала знак придворным: остаться в коридоре. Те начали давить друг друга, занимая удобные места перед входом и глядя на царя.
Он грубым тычком левой руки протянул кусок папируса прелестной царице, отметил со стоном, что её лицо ещё более похорошело и обрело то выражение, которое свойственно только пылким женщинам, которые любили и были любимы. Царь, испустив пронзительный крик отчаяния, ударил себя по голове кулаком.
Придворные, увидев кинжал в руке царя, откликнулись мольбой и стонами.
Иродиада, не обращая внимания на мужа, не дрогнув лицом, телом, спокойно, без напускного равнодушия прочитала ядовитое послание без имени автора и подняла глаза на Антипатра.
– От кого ты получил этот донос?
– От прокуратора, и я хочу знать правду.
– Ну, что ж, знай: Иуда был у меня.
Антипатр испустил ревущий, горловой крик и, слабея ногами, качнулся из стороны в сторону, теряя равновесие. Ещё секунду назад он надеялся на то, что донос ложный, что царица откажется от обвинения в измене, и он поверил бы ей, потому что хотел верить. А кинжал должен был предостеречь её от судьбы Мариамны. Но перед Антипатром была женщина, воспитанная Римом – свободная, независимая в своих поступках, презиравшая лицемерных, двуликих иудейских женщин Палестины, которые внешне были целомудренны и покорны своим мужьям, а ночью терзались соблазнительными видениями совокуплений с множеством мужчин и, наивно веря, что Бог видел только внешнюю супружескую верность, считали себя праведницами.
Иродаида обратила свои огромные глаза на супруга, который испускал пронзительные вопли и размахивал кинжалом, презрительно улыбнулась царю. Она не ведала страха, полная любви к Иуде. И хотя в эти секунду царица не думала о нём, но всё её прелестное тело ощущало его руки, как если бы они прикасались к ней, тем возбуждая в женщине острое желание.
