Виталий Матвеевич Конеев
Гнев Бога
– Итак, мой любимый, ты убил того, кто пытался отравить царя царей?
– Да, владыка.
– Что ж, я так и знал. А кто эти люди?
Ты метнул на пастухов и Варнаву яростный взгляд и, указывая окровавленным ножом на соплеменников, сказал:
– Это слуги астролога. Он их вызвал, чтобы погубить тебя, царь царей.
Изумлённые пастухи попятились к стене. А ты, Моисей, прыгнул на них, нанося удары ножом. Царь одобрительно кивал головой. А когда гвардейцы добили пастухов, он равнодушно приказал выкинуть трупы за дворцовую стену.
Гвардейцы сорвали с моего тела ожерелья, перстни, браслеты и швырнули меня в глухую улочку стовратых Фив. Вскоре около моего тела появились мои жёны. Они, не найдя на моём теле украшений, быстро ушли прочь.
Я был одинок в этом мире. Космический холод уже вошёл в мою душу, но я хотел вернуться назад, потому что для меня было странно – без погребенья и без наёмных плакальщиц – покинуть землю. Я всегда знавший только предательство и одиночество должен был посмеяться над теми, кто предал меня.
И вдруг я открыл глаза. увидел стоявшего передо мной на коленах нищего человека, который неторопливо снимал с моих бёдер залитую кровью белую юбку. Я похлопал его по плечу.
– Эй, приятель, ты разбудил меня.
Нищий глянул мне в лицо и, разъяв в ужасе рот, с пронзительным воплем помчался по улице прочь. Я ощутил боль и понял, что я жив.
Я с трудом поднялся на ноги и, опираясь рукой о стену, медленно пошёл по дороге, зажимая разорванный ножом бок. Я покинул город и Египет, питаясь падалью и тем, что подавали мне иногда люди. И через полгода я добрался до ассирийского царства, государь которого меня, к счастью, не забыл.
Спустя десятки лет, очередной царь царей Египта прислал за мной гонцов, и я немедленно вскочил на коня и направился на родину. Я был здоров, цел и невредим, и уже не чувствовал того страшного одиночества, которое охватило меня в мгновенья моей смерти.
Проезжая по земле ханаанской, я узнал, что какие-то отряды людей пытались с боем проникнуть на территорию ханаанских царств, но цари обьединилсь и разгромили захватчиков. Я попросил показать мне пленных. То были иудеи. Я спросил:
– Кто вас привёл сюда?
– Пророк Моисей.
Пленным грозила участь рабов, и они на все лады проклинали своего вождя, который погубил их, соблазнив привольной, сытой жизнью в чужих краях. Иудеи, найдя во мне слушателя, наперебой с плачем и воплем стали жаловаться на свою горькую долю беглецов от счастливой жизни в Египте к бедствиям в пустыне, где их погибло от голода и болезней больше половины из тех, кто пошёл за Моисеем. И рассказчики, в полной растерянности, хлопая себя по бокам, пожимая плечами, удивлялись тому, что они соблазнились на посулы.
– Боги нас покарают за жадность
Я загорелся желанием увидеть Моисея, который ныне, как я понял, достиг царской власти. Иудеи вызвались проводить меня в далёкие пески, в которых скрывался пророк, если я выкуплю их из рабства и отвезу в Египет, где у них остались многочисленные родственники. Я купил рабов и немедленно поехал.
Глава сорок третья
Спустя много дней, я добрался до горной гряды, и здесь мои рабы обезножили, упали передо мной на колени и с воплями стали просить меня не губить их жизни. Потому что там – они в ужасе показывали пальцами на горы – находился лагерь Моисея. Я оставил перепуганных людей на месте, а сам, жаждая увидеть своего убийцу, поскакал по тропинке вверх, на вершину горы, задыхаясь от горячего воздуха и тщательно кутая лицо толстым платком. И вскоре я одолел высокий подъём, и сверху жадно глянул на раскалённые пески, что волновались там, внизу. Увидел маленький оазис, и вокруг него, огороженный каменной стеной, лагерь из тысяч палаток. Он показался мне брошенным. Как я не вглядывался, я не заметил в нём ни людей, ни животных, ни собак. В лагере было тихо, а ведь было утро, когда жара ещё только наступала.
Я ударил плетью коня, у которого от усталости дрожали ноги, и поспешил вперёд. И едва я спустился с горы, как почувствовал тошнотворный запах гниющего мяса. Я оглянулся по сторонам. Вдруг мой конь с храпом поднялся на дыбы. И только теперь я увидел, что вокруг, куда бы я ни направлял свой взгляд, лежали полузасыпанные песком трупы людей, вернее, то, что от них осталось.
Я успокоил коня и двинулся дальше. И чем ближе я подходил к лагерю, тем больше было трупов. Я внимательно осматривал их, ища причину смерти. И всякий раз отмечал, если, конечно, трупы не были объедены собаками или диким зверьём, что люди погибли от ударов ножом в горло.
Где-то рядом прозвучали тихие голоса. Я обернулся. В ста локтях от меня оборванные люди торопливо резали свежие трупы и уносили под горный навес, где чадил небольшой костёр.
Впереди меня за невысокой полуразрушенной стеной стоял чуть пригнувшись и держа раскрытую ладонь над бровями, крепкий старик с длинной бородой, что росла у него от глаз. Мне показалось, что он следил за мной, но подъехав ближе, я понял, что он высматривал тех, оборванных людей. Я так же услышал странный, скулящий звук, как если бы множество собак выли сквозь зубы. Лагерь был пустым. Я остановился рядом со стариком и, откинув с лица платок, смеясь. крикнул:
– Эй, приятель, скажи мне, где я могу найти Моисея?!
Старик отпрыгнул в сторону и, свирепо глянув на меня, опустил руку на пояс, где у него торчал нож. Я узнал этот нож и, хохоча во всё горло, откинулся на круп коня, крикнул:
– Моисей! Открой мне свои объятия! Перед тобой я – Латуш!
Старик долго и внимательно смотрел в моё лицо, в глаза, комкая губы и пыхтя, потом уставился на мои пурпурные одежды, подаренные мне ассирийским царём, и сделал повелительный знак.
– Иди за мной, и коня возьми.
Я, продолжая хохотать, въехал на коне в шатёр Моисея. Из-за полога выглянули хорошенькие эфиоплянки и египтянки. Моисей метнул на них свой страшный взгляд – девицы с визгом исчезли. В глубине шатра зазвучали оживлённые женские голоса:
– Египтянин послан царём за нами.
А уже где-то в лагере раздались крики:
– Египтянин приехал от царя за нами! Люди, скорей собирайтесь домой!
Моисей, не обращая внимания на эти крики, ушёл за полог, откуда то и дело выглядывали его любопытные жёны. И в глубине шатра зазвучали крепкие пощёчины и тяжёлые удары.
Я стоял в шатре, держа коня под уздцы, уже понимая, что так просто я отсюда не уеду. Моисей вернулся. Мы сели друг против друга. Моисей заговорил:
– Я не желал смерти царю, но мне нужно было погубить тебя. Ты был слишком любопытный, и мог помешать мне выполнить волю Бога: увести народ на землю Израиля.
– А где твой бог? Я не вижу его изображения.
Моисей презрительно улыбнулся мне.
– Он не видим.
– Для меня?
– Для всех.
– А как он выглядит?
Пророк с угрожающим раздражением махнул руками.
– Я же сказал – сколько раз тебе повторять – он не видим! Тебе язычнику и безбожнику никогда не постигнуть сокровенную тайну нашего Бога.
Я, находясь в весёлом расположении духа, указал пальцем в направлении того места, где валялись трупы.
– А они тоже не постигли?
Моисей прищурился и протянул ко мне широкую ладонь.
– Если ты не заткнёшь свою поганую глотку, то я вырву её из твоей пасти! И перестань смеяться!
Крики, между тем, звучали всё ближе и вокруг нашего шатра. Мой конь подрагивал телом и прижимался к моей спине грудью, ногами, толкал меня мордой в плечо и в голову, словно торопил покинуть опасное место. Стены шатра заколебались от множества ударов, затрещали. В них появились дыры, к которым прильнули измождённые лица иудеев. Входной полог шатра, оторванный, отлетел в сторону. И к нам вошли двенадцать человек, спросили меня:
– Ты ли тот, кого послал царь египетский за нами?
– Нет.
Они повернулись к Моисею, окружили его, ненавидяще сверля его взглядами. Он же спокойно смотрел в сторону. К нему подступил один из них, страшно закричал:
– Ты погубил весь наш народ! Убивай и меня! Всё равно мы здесь подохнем в песках!
Он разорвал свои лохмотья и подставил грязную грудь Моисею. За стенами шатра слитный, угрожающий вопль тысяч людей. Пророк неторопливым жестом вынул из-за пояса нож и махнул им под бородой оборванца. Брызнула кровь и человек, отступая назад, упал на руки своих соплеменников.
Моисей жестоким голосом проговорил:
– Мою руку сейчас направил Бог
Но одиннадцать иудеев, рыча, как звери, сорвали с поясов дубины и пошли на пророка. Он, отступая на женскую половину, метал на них яростный взгляд и готовил нож для удара, как вдруг властно крикнул:
– Стойте! Меня призывает в скинею Бог! Я должен говорить с Богом!
Оскаленные злобной гримасой лица людей обмякли. Люди остановились, опустили дубины. За стенами шатра затихли вопли, наступила тишина.
Моисей сунул нож за пояс и вышел вон. Я рванулся за ним, ведя в поводу коня. Люди расступились, со страхом и ненавистью глядя на пророка.
На отшибе в лагере, на невысокой каменной горе стояла огромная палатка.
Иудеи, провожая пророка, не дойдя до неё, в смущении и страхе остановились. Он же скрылся в этом иудейском храме и плотно закрыл вход куском шкуры. Я сел на кони я и объехал гору. И с той стороны, откуда меня никто не мог увидеть, поднялся к палатке. И, полный жадного любопытства, страстно мечтая увидеть иудейского Бога, начал искать щель в стенах скинеи. А не найдя, осторожно распорол кинжалом ветхую палатку и просунул в дыру голову.
Моисей, яростно сжимая кулаки, потрясая ими, стремительно ходил взад – вперёд по пустой палатке, рвал на себе одежду и бормотал какие-то слова, похожие на проклятия или на обращение к иудейскому Богу.
Прошло немало времени, когда, наконец, Моисей изгнал из себя раздражение и, обретя спокойствие, начал поглядывать в щели скинеи на далёкий горизонт.
Солнце, между тем. поднялось высоко и наступила жара, обычная для этих песков, когда у всякого человека стоявшего на открытом месте, появлялось чувство, что он сгорал заживо.
Я плотно укрыл платком лицо, оставив для глаз узкие щели, а на голову коня бросил широкую тряпку. Многотысячная толпа иудеев продолжала стоять в отдалении. Я видел перекошенные злобой лица людей, их руки, сжимавшие дубины и ножи, слышал заунывное гудение, похожее на собачий вой, который становился всё более и более угрожающим.
Я вновь просунул голову в дыру скинеи. Моисей зачарованно глядел на далёкий горизонт, уставясь в одну точку. Его крепкое, мощное тело было неподвижным. Он, словно обратился в чудовищную статую с шутовским, изодранным нарядом неопределённого цвета. Но вот он дёрнулся и, приплясывая, громовым голосом крикнул:
– Боже, ты дал! Хвалю тебя, Боже!
Я глянул в том направлении, куда смотрел Моисей. На горизонте двигалась чёрная полоса. Я сократил расстояние, увидел огромное стадо животных, которое гнали пешие иудеи, вооружённые дубинами и мечами.
Моисей вышел из скинеи, указал рукой на невидимый людям воинский отряд и сказал:
– Бог послал пищу.
Люди встрепенулись, повеселели, стали крутить головами. И когда увидели своих соплеменников, идущих с победой и добычей, начали улыбаться Моисею, опустились перед ним на колени. Он же сильными жестами рук поторопил к себе вооружённый отряд и ткнул пальцем в толпу людей.
– Окружите их. И отделите от каждого рода по тысяче и отведите туда!
Он посмотрел на то место за лагерем, где лежали трупы и кости несчастных иудеев. Ужасный вопль раздался в толпе. Люди бросились на горячий песок, поползли в сторону скинеи, умоляюще протягивая к пророку руки, называя его Богом. Он спустился вниз и, тыча пальцем себе под ноги, назвал одиннадцать имён. К нему медленно подошли бородатые вожди родов. В их лицах, обращённых к Моисею, была ненависть.
– На колени!– завопил Моисей.
Вожди стояли неподвижно. Люди затихли, напряжённо следя за вождями. Вновь раздалось угрожающее гудение в толпе. Иудеи начали подниматься с колен и тихо, шаг за шагом – окружать пророка. Воины отвернулись от него и остались на месте. Тогда он негромко сказал вождям:
– Я пощажу того из вас, кто покорится мне.
Девять человек опустились на колени. Моисей стремительным прыжком подскочил к тем, которые остались неподвижными и ударами в горло покончил с ними. И, когда люди, вновь, стеная, плача, поползли к нему, пророк неторопливыми движениями убил остальных вождей. Воинский отряд окружил толпу и, разделив её по родам, на вопящие кучки людей, начал вырывать из них крепких мужчин.
Я, стоя на вершине горы, вёл подсчёт смертников. Оказалось – в три раза больше тех, кому была дарована жизнь. Я подошёл к Моисею. Он повернул ко мне своё страстное лицо и показал крепко сжатый кулак.
– Вот таким народом мы войдём в землю Израиля. А это!– Он мотнул всклокоченной бородой в сторону двенадцати тысяч скуливших иудеев.– Это сброд, который мне не нужен!
Он сделал мне знак следовать за ним, буркнув:
– Брось коня. Теперь он не погибнет.
Мы вернулись в шатёр. Моисей, тяжело переводя дух, смеясь, долго ходил из угла в угол, бормотал какие-то слова, вдруг разражаясь проклятием, остановился, простирая мощные руки в сторону далёкой скинеи, радостно воскликнул:
– Хвалю тебя, Боже! Ты дал мне правильный путь! Я приведу твой народ на землю отцов!
Он внезапно остановился напротив меня, едва не сбив с ног и ткнул пальцем в мой нос.
– Ты мне нужен, Латуш. Я часто соблазнялся тобой. Вот мои слова: или ты останешься, или…
Он сжал рукоятку ножа. Я осторожно ответил, уже понимая, что конь мой пропал, и мне придётся пешком бежать из лагеря:
– Говори, Моисей.
Тот, с плутоватой улыбкой следя за моим лицом, сказал:
– Мне нужны твои чары, волшебство, твоя хитрость и ум писателя.
– А что писать-то?
Посмеиваясь и, кося на меня добродушными глазами, пророк снял со стены сумку, вынул из неё листы папируса, кинул их мне под ноги. Я подобрал. Они были чистыми. Моисей, тыча в них пальцем, страстно заговорил:
– Это моя книга!
– Но здесь ничего нет.
Он перевёл палец на мой нос.
– Ты будешь писать мою книгу для иудеев! И запомни, египтянин: если попробуешь бежать, я посажу тебя на цепь!
– Но я привык…
– Знаю. Я дам тебе всё, кроме свободы.
– Но свободу я ставлю на первое место.
– Её не будет.
Я рассмеялся, уже напрягая свои мышцы для броска, а Моисей, широко расставив ноги, насмешливо смотрел в моё лицо и ждал моих слов. Я мысленно рассёк время и пространство, увидел его победы, поражения, славу.
Я, люто ненавидя этого человека, посмевшего превратить меня в своего раба, в поисках худшей судьбы Моисея проследил движение в космосе его души. Она возродилась во второй и в третий раз. В третий раз она вошла в человека, который родился в одной из северных стран, спустя тысячи лет. Он был косоглазым вождём, но имел счастливую судьбу. А вот вторая жизнь…Я увидел её окончание в колодках…
– Моисей, если ты отпустишь меня…
– Нет.
– Тогда я говорю тебе: во второй своей жизни ты, закованный в дерево, испытаешь страшные муки, едва я появлюсь перед тобой.
– Когда это будет?
– Через полторы тысячи лет.
– Это не скоро.
– Нет, Моисей. От смерти к новой жизни всего лишь мгновенье, если она, конечно, последует и последует не в образе скотины, а человека…
Иоанн Креститель давно перестал слушать астролога, напряжённо глядя перед собой, ожившими, страстными глазами. Он, забыв, что находился в колодках, попытался подняться и, в ужасе, словно впервые заметил свои оковы, рванулся из стороны в сторону, забился, заревел:
– Антипа, ты не смеешь меня держать! Я – Моисей!
Латуш подскочил к царю и весело крикнул:
– Государь, ты хотел, чтобы он страдал, и вот! Я выполнил твою просьбу.
– Да, он, кажется, спятил, – смеясь, ответил Антипатр.
– Нет, он хочет жить, и боится смерти.
Царь дал знак охранникам. И те усекли голову пророка, и подали её своему владыке. Антипатр взял голову за волосы, внимательно всмотрелся в безумное от ужаса и страха лицо Крестителя и, удовлетворённо хмыкнув, отбросил в сторону.
Три всадника покинули крепость и уже под утро вернулись в Тиебериаду.
Царь и сотник едва держались в сёдлах. А Латуш, как всегда, бодрый и весёлый, войдя на террасу дворца, бросился на ложе и с аппетитом принялся за еду.
Филон Александрийский проснулся и, потягиваясь, зевая, сказал астрологу:
– Латуш, а расскажи-ка мне о Валтасаре Вавилонском. И про тот день, когда на пиру вошли в зал руки и написали на стене огненные слова «Мене, текел, фарес».
Латуш оторвался от бараньего бока и. запивая куски мяса вином, искоса глянул на Святое Писание, которое взял в руки Филон, и равнодушно ответил:
– У этих трёх слов есть много значений, кроме этого: исчислил, взвесил, разделил. Вот ещё одно, довольно странное «Ты пришёл, ты не нужен, уходи».
Латущ задумчиво посмотрел в сторону Капернаума.
Глава сорок четвёртая
Когда Иешуа появился в Капернауме, то книжники и фарисеи, желая посмеяться над учителем при людях, которые шли за ним и называли его «Мессия», показали ему двух иудеев.
– Вот праведник. Он ежедневно делает 20 000 поклонов. А этот – может по неделе стоять на коленах. Кто из них праведней и ближе к Богу.
И уже открыли рты, чтобы расхохотаться, но учитель, не останавливая шаг, сурово ответил:
– Оба грешники.
И прошёл к тому дому, куда его пригласил хозяин.
Книжники и фарисеи, постояв с открытыми напряжённо ртами несколько секунд, помчались за Иешуа, требуя, чтобы учитель объяснил, почему он так позорил живущих Богом людей? Иешуа обернулся и спросил «поклонника»:
– Что сделал ты для Бога?
– Я бил поклоны.
– И ты думаешь, человек, что у Бога есть время стоять над тобой и считать твои поклоны?
Народ начал смеяться. Фарисеи и книжники потупились, бормоча:
– Богохульник. Таких людей, объятых бесами, ещё не бывало.
Иешуа подошёл к воротам, но они были закрыты. Хозяин испугался фарисеев и не пустил на порог учителя, однако полный любопытства, осторожно выглядывал из окна. Иешуа, видя его, сказал:
– Илия, ты много раз мне говорил, что презираешь рабов, мол, не люди они для тебя, а скоты. А ведь скотина, при виде начальника или фарисея, не будет отворачиваться от нищего человека. А ты, неужели, ставишь себя ниже бессловесной твари?
Илия не смог побороть страх и отступил в глубину комнаты, крикнул оттуда:
– Вот ты пришёл и ушёл, а у меня семья! Фарисеи припомнят!
– Да, припомнят, Илия. Только в Царствие Божие с рабской душой не войдёшь. Не вера у тебя, а лукавство.
Иешуа пригласили в другой дом
Люди заполнили комнаты, встали вокруг учителя. И он, не приседая, не прося воды, хотя изнывал от жажды и усталости, заговорил о праведной жизни. Книжники и фарисеи торопливо раскатали свитки с текстами Мишны, Гемара и, не найдя в них того, что проповедовал учитель, в ярости завопили:
– Кто тебе дал право говорить от себя?!
– Он – Мессия. И говорит от Бога, – сказали ученики.
Но фарисеи, глумливо смеясь, ответили:
– Он плотник и сын плотника, родился в Назарете, в земле Галилея. А Мессия должен прийти из земли Иудея по Писанию.
Молва о Иешуа быстро разошлась не только по землям царей Филиппа, Антипатра, но и по земле Иудеи. Мессий в то время было много, но только этот вёл себя и говорил не так, как другие.
Люди, не умея передать его слова, а чаще – не помня, тем не менее, восхищённо охали и на расспросы отвечали:
– Сладкий он. И точно Мессия, какой может во сне прийти.
Внезапная слава не радовала и не тяготила Иешуа, но всё более отдаляла его от людей. Он страдал от одиночества. И это несмотря на то, что он постоянно был окружён людьми, учениками, был любим. Его нежная душа тянулась к детям. Едва они появлялись в поле зрения Иешуа, как он тотчас умолкал и следил за ними, а чаще сам шёл на их поиски с теми сладкими гостинцами, которые давали ему женщины, зная, что они нужны учителю в виде подарков детям. Женщины, наблюдая поведение Иешуа, понимающе качали головами.
– Не любила его мать. Вот и уходит в детство наш Мессия.
Они по-своему разумению, соглашаясь с тем, что Иешуа Сын Человеческий, видели в нём всегда мужчину, жалели его, говоря, что, мол, пора бы ему обзавестись семьёй – ведь душа страдала.
Однажды он покинул дом, где проповедовал слово Божье и вышел на улицу с опущенной головой и дрожащими от усталости руками. Вдруг перед ним полукругом встали его братья с перекошенными злостью лицами. Братья, всегда презиравшие Иешуа в детстве за его мягкость, незлобивость, добродушие, за неумение постоять за себя, за глупую правдивость, уверенные в том, что их старший брат был ниже их по уму и талантам, над которым они так весело глумились, кажется, ещё недавно. Теперь, слыша о нём восхищённые слова людей, видя преклонение иудеев перед Иешуа, страдали и мучились от того, что он стал великим. А его слова не доходили до их сознания – так велико было презрение братьев к учителю. Они не могли понять, чем прельщал Иешуа людей. И не хотели понять.
Иаков, уже тогда истязавший свою плоть постами, набивший на коленах мозоли от ночных бдений, раскинул руки перед Иешуа, желая удержать его. Тот, быстро скользнув по братьям усталым взглядом, хотел уйти.
– Стой, дай нам ответ: почему ты ходишь? Почему говоришь?
– Нечего мне сказать тебе, брат, да и не нужен я тебе. А пришли вы – я вижу – источенные злобой на меня.
Возмущённые братья подняли кулаки, люто ненавидя его, но не за правду – они-то всегда были уверены, что вели себя хорошо с Иешуа, а за ложь!
Зашумели:
– И это за наше добро? Вот какую тварь мы пригрели у себя дома!
Учитель хотел пройти мимо, не ответив ни лицом, ни голосом, но это молчание ещё более озлобило братьев. Они толкнули его назад. И тогда учитель насмешливо сказал, глядя в глаза Иакова:
– Люди говорят, что ты стоишь на коленах, молишься днём и ночью. Зачем? И вон тунику протёр. И колена в дыры видны. Какая польза Богу, людям от твоего фарисейства?
Иаков в исступлённой ярости, сжав кулаки, прохрипел:
– Я молюсь за весь иудейский народ, чтоб ему всегда было хорошо!
Иешуа указал глазами на руки брата.
– А разве я не часть иудейского народа, что ты решил избить меня и сделать калекой?
Иаков в смущёние опустил взгляд вниз, не зная, что сказать.
Учитель с досадой в душе страстно обратился к людям:
– А я говорю вам: не молитесь, не стойте на коленах, ибо это грех, лукавство и лень. Делать добро – это трудно. Но через добро и милосердие вы попадёте в Царствие Божие. Иной дороги нет и не будет.
От таких слов учителя у фарисеев отнялись ноги и перехватило дыхание, со стонами и проклятиями они опустились на землю. И, потеряв всякий стыд, при людях начали обсуждать: как убить Иешуа или хотя бы заставить его молчать.
И прямо говорили ему:
– Вот придёшь на Пасху в Храм – тебе живым не быть.
Галилейские фарисеи ходили следом за учителем, слушали его проповеди, но боялись вступать с ним в спор, так как всякий раз Иешуа ответом своим заставлял народ смеяться над ними.
Его речь, некогда кроткая и мягкая – стала твёрдой, а часто – грозной. Теперь он не искал и не хотел дружбы своих учеников, но всегда говорил с ними, когда они просили его об этом…
За неделю до Пасхи иудеи Палестины пошли в Иерусалим. В этот город устремились и те их соплеменники, который жили во многих странах республики Рим. Город не мог вместить всех паломников и поэтому большинство из них из подручного материала делали шалаши поблизости от крепостных стен и ворот.
Римский легион, направленный в Палестину наместником Сирии, построил укреплённый лагерь на одной из невысоких гор перед Иерусалимом. Легионеры крупными отрядами стояли на дорогах, что вели в город, и обыскивали всех богомольцев. В городе их обыскивали повторно солдаты гарнизона.
Едва Иешуа, сопровождаемый учениками, дошёл до ворот Иерусалима, как некий человек, внимательно смотревший в лица иудеев, спросил его:
– Ты ли тот, кого называют Иешуа сын Иосифа из Назарета?
И когда учитель, утвердительно кивнув головой, ответил: «Да» незнакомец – а это был Кассий – крепко сжал его руку и крикнул группе рабов:
– Эй, вы там! Сюда!
Рабы подхватили крытые носилки и бросились на зов господина. Ученики, было, заволновались, подняли кулаки и обступили незнакомца со всех сторон. Но тот, брезгливо морщась, вырвал из ножен короткий меч. И ученики с воплями обратились в бегство. И бежали до самой Фивании. И только в доме Лазаря остановились, дрожа и стеная.
Кассий – секретарь прокуратора – толкнул Иешуа в сторону опущенных носилок. И едва тот сел на подушки, римлянин плотно закрыл занавески, жестом руки дал приказ рабам нести учителя, а сам вскочил на коня и поехал следом, подгоняя рабов плетью.
Дорога была пустынной. Она тянулась вдоль городской стены, повторяя её изгиб – вначале на запад в сторону Внутреннего моря, а потом – на юг по глубокому ущелью меж высоких гор. Когда маленький отряд вступил в ущелье, где было прохладно, а в лица непрерывно дул ветер, Кассий, откинувшись на креп коня, глянул вверх на далёкую в синем небе вершину горы Сион, по краю которой проходила стена. Иерусалим с этой стороны был неприступен.
Глава сорок пятая
За южной оконечностью Иерусалима простиралась долина Еннома. Её делил на две части узкий, бурливый – среди огромных валунов – ручеёк, по правую сторону от которого возвышалась гора с обычным для Палестины кедровым лесом. В глубине его стояла вилла Каиафы, построенная на римский манер: с белоснежными колоннами, парком, укрытая со всех сторон благоухающим кедрачом.
Врач первосвященника время от времени заглядывал в огромный зал, где собрались уважаемые фарисеи, и, огорчённо прищёлкивая языком, качая головой, говорил:
– А ему становится всё хуже и хуже. Вот уже и ноги отнялись и язык во рту замер. Ответил мне знаками, что будет болеть всю Пасху.
Но фарисеи не слушали врача. Все смотрела на Савла, на которого надвигался с поднятым в руке посохом Анна.
– Что ты сказал, проклятый?!
Низкорослый фарисей выдержал тяжёлый взгляд бывшего первосвященника и уверенно повторил:
– Он Мессия, а говоря по-гречески – Христос.
Анна, боясь промахнуться, волнуясь от этого, удобнее перехватил посох и торопливо шагнул вперёд, со сладким стоном обрушил посох на голову предателя.
Тот кувыркнулся на пол и, озлившись на Анну, закричал снизу:
– Он Мессия, и было мне знамение от Бога!
Где-то рядом от мощного удара, с треском распахнулась дверь, и прозвучал громовой голос:
– Знамение от диавола!
Каиафа стремительно, с развевающимися за спиной одеждами промчался по залу, налетел на Савла, который вставал с пола, и нанёс ему удар кулаком по голове. Савл опять кувыркнулся под ноги фарисеев и упрямо пробормотал:
– Ну, и буду говорить отсюда.
Анна в смятённо состоянии духа быстро отступил к толу, дрожащей рукой открыл маленький ларец, выхватил из глубины его скатанные в трубочки листы папируса, потряс ими в воздухе.
– Это что? Диавол проклятый. Не ты ли мне писал из Галилеи, где тебя – вот ведь досада – не смогли прибить лжеМессии. – Он раскатал один свиток, поднёс его к глазам и, кривя лицо язвительной гримасой, смеясь, прочитал: – «Вот я, великий и талантливый фарисей Савл…– Тьфу! -…пишу тебе о диаволе, которого здесь называю Мессия. Видел я его шабаш с бесами, но не убоялся, подошёл к нему и, сказав строго: «Изыди под землю», трижды махнул на него перстом. И он, скрипя зубами в десять локтей, упал на колени передо мной и молил о пощаде, но я бросил в диавола силу небесную, и он сгинул.
Савл, продолжая лежать на полу, запальчиво ответил:
– Это рука диавола меня направляла, чтобы я погубил Мессию.
Анна и Каиафа, разразившись проклятиями, бросились на фарисея, но тот, быстро работая локтями и коленами, уполз под ноги сидящих на лавках собратьев и упрямо повторил:
– Было мне знамение от Бога, и я сказал: Мессия.
Разъярённый Анна повернулся к Зосиме.
– Решайте сами: что делать с этим предателем. Если побить камнями, то мы с Каиафой согласны.
Первосвященник, сильно опираясь рукой на плечо слуги, с мучительным стоном трудно сказал, делая слабые знаки:
– Нет – нет, Анна и вы, фарисеи, я болен. У меня в голове путаются мысли. Я, пожалуй, пойду, прилягу. А вы здесь сами…
И он быстро, опережая слугу, выскочил за дверь. Анна последовал за ним, догнал его в глубине парка, с ехидцей в голосе воскликнул:
– Вижу, племянник, ты решил отсидеться на вилле и остаться ни при чём!
Каиафа покосился на дядю и, комкая губы, шумно втянул носом пряный кедровый запах, показал пальцем на виллу.
– Там полно шпионов прокуратора и шпионов народа. Я между двух огней.
– Ага, ты хочешь угодить Понтию и понравиться нам, потому и фарисеев пригласил, чтобы они сказали о тебе народ: честный муж.
– Да, – спокойно ответил Каиафа. – Я не собираюсь так легко терять свой сан, как ты.
– Но ведь в городе все ждут Иешуа Мессию. Может вспыхнуть кровавый бунт, и тогда ты всё равно пострадаешь.
– Нет. Я подкупил Кассия. Он идёт ко мне с Иешуа, сыном Иосифа. Об этом сказал мне его слуга.
– И ты думаешь, что римлянин будет тебе верен?
Каиафа пренебрежительно махнул рукой.
– Они продажные мерзавцы. И ради золота пойдут на что угодно. Но я не боюсь доноса. Я чист перед Римом.
– А что ты хочешь от Иешуа?
– Он должен заткнуться и заткнуть пасть народу или я его убью руками римлян. Ведь он Мессия!
Каиафа вдруг насторожился и, глядя в бок, тихо сказал:
– Не могу понять: почему прокуратор так долго терпит этого опасного Мессию и так легко и быстро перебил менее известных Мессий. Здесь какая-то тайна… Вот и крючок, на который можно подцепить жестокого Понтия.
В глубине парка за стройными стволами деревьев находилась круглая, высокая беседка, увитая вечно зелёной травой и цветами. Рядом с беседкой стоял римлянин. На нём была туника до колен, а на плечах висел длинный плащ. Так одевались палестинские греки.
Каиафа, заметя Кассия, жестом остановил Анну и сказал:
– Вернись в дом и проследи, чтобы ни один фарисей не вышел в парк.
Он внимательно осмотрел чистый кедровый лес и быстрым шагом направился к беседке, хмурясь и злясь на то, что шёл навстречу с каким-то ненормальным иудеем из Галилеи. Он – Каиафа – из царского рода Маккавеев и сам царь и владыка огромного народа, который густо расселился оп странам греческого Востока, и вынужден говорить с плотником!
Ещё не видя и не зная Иешуа, первосвященник люто возненавидел его. Каиафа едва ли не бегом вошёл в беседку, увидел перед собой невысокого иудея с простым некрасивым лицом – и сделал разочарованный жест.
Он был удивлён, что люди могли поверить словам этого уродца. Ведь падки на красоту, а не на слова, которые можно повернуть так и этак и к тому же легко забыть их. Но главное – и это было известно всем иудеям – красивый человек находился ближе к Богу, который отметил его уже в утробе матери.
Учитель, не зная,кто стоял перед ним, сказал:
– Привет тебе, брат.
