Владимир Александрович Андриенко
Дрозды. Последний оплот
К ним подошел незнакомый поручик. Он услышал фамилию.
–Воронков? И вас не расстреляли?
–Как видите, нет.
–Тогда вас ждет нечто худшее, чем расстрел.
–И что это? – поинтересовался Лабунский.
–А красные мастера на такие сюрпризы. Сегодня 32 человека из наших в казармы не вернулись. Расстреляли на мысе Святого Ильи за городским кладбищем. И завтра будут стрелять. Но вы интересовались Красным крестом. Не так ли?
–Да. А что такое?
–Дак доктора к нам посадили из Красного Креста.…
–И где он? – вскричал Лабунский.
–Да вон сидит рядом с мадам Мендель.
Доктором оказался американский гражданин Грем Фарли. Он действительно был сотрудником Американской миссии Красного Креста в Феодосии.
–Доктор! Вы ведь из Красного Креста?
–I understand Russian very poorly.20
–Are you a doctor from the Red Cross? – спросил Лабунский.21
–That's right. I am an employee of the Red Cross mission. My name is Dr. Graham Farley. 22
Лабунский узнал, что София Николаевна фон Виллов не была расстреляна вместе с русскими представителями Красного Креста. Дело в том, что пять женщин сумели укрыться в американской миссии. Большевики не посмели расстреливать американских граждан. Из Москвы поступил строгий приказ – граждан США не обижать! А доктор Фарли попал под арест совершенно случайно во время городской облавы. Чекисты, которые его взяли, не понимали по-английски и потому загребли его вместе с другими.
–Mister Farley, Sofia Nykolaevna really alive?23
–Yes. She is in perfect health. She is fluent in our language. And it was not difficult for her to impersonate a US citizen. 24
Баронесса выдала себя за американку и потому оставалась надежда, что красные о ней не узнают.
–Я прошу вас, доктор, спасите Софию Николаевну.
–Но я сам арестован, господин поручик. Они не стали меня слушать.
–Скоро найдётся человек, понимающий по-английски с их стороны, и все прояснится. Вас освободят.
–Я много раз повторял, что я гражданин Соединённых Штатов. Неужели и этого они не понимают?
–Нет. Но иностранцев они не расстреливают. Я так думаю.
–Думаете?
–Вы ведь врач. Врача они не тронут. Но если они узнают, кто есть София Николаевна, то ей грозит расстрел. А может и нечто похуже расстрела.
–Я обещаю, что помогу ей. Неужели у кого-то поднимется рука на такую красивою и молодую девушку?
–Здесь расстреливали даже детей. И я думаю, что ныне это снова повторится.
–Русские ужасный народ. О! Простите меня. Я не то имел в виду, господин поручик.…
Феодосия.
Гостиница «Астория».
Военно-революционный комитет Феодосийского уезда.
20 ноября, 1920 год.
16 Ноября 1920 года приказом № 1 была объявлена обязательная регистрация всех бывших военнослужащих Русской армии. 17 ноября, на следующий день, объявили о регистрации всех иностранных граждан, которые прибыли в Крым за время отсутствия там Советской власти.
20 ноября в Феодосию прибыла Анна Генриховна Губельман.
Её принял сам начдив 30-й дивизии Федько.
– Начдив 30-й дивизии, Федько. Товарищ Губельман? Мне сообщили о вашем прибытии.
–Рада знакомству, товарищ Федько. Но я Анна Генриховна.
–Иван Федорович.
–Иван Федорович, у меня не так много времени. Мне нужен один из офицеров, которого вы арестовали.
–Я?
–Ну не вы, так ваши люди по вашему приказу.
–Мои люди берут только врагов, Анна Генриховна.
–Я вас ни в чем не обвиняю, Иван Федорович. Но ныне к вам случайно попал наш человек.
–Ваш?
–Именно так. Из иностранного отдела ВЧК. Он доложен был уехать из Крыма с кораблями Врангеля, но по странной случайности задержался здесь.
–Его фамилия?
–Я проверила списки и узнала что он среди арестованных, Иван Фёдорович.
–Но вы можете назвать его фамилию?
–Нет. Он отправляется в Константинополь под своим именем. И его никто не должен знать кроме узкого круга людей. Слишком многое поставлено на карту, товарищ комдив. Я даже вам его имени назвать не могу. Или вы сомневаетесь в моих полномочиях?
–Нет. Мне известно кто вы. Говорите, что делать.
–Вам придется отпустить не одного моего человека, а еще 19 офицеров с ним.
–Так много?
–Если там узнают, что среди них есть агент, то пусть подозреваемых будет больше…
Феодосия.
28 ноября, 1920 год.
Анна навестила поручика ночью, чтобы никто не знал о её визите.
–Ты сошел с ума, Пётр! Зачем ты не отправился с флотом из Севастополя?
–Так повернулись обстоятельства, Анна.
–Тебя могли расстрелять. В Феодосии уже расстреляно почти 500 человек. И это еще будет продолжаться. Только прошу тебя, избавь меня от лишнего разговора о жестокости большевиков. Не всем нравится то, что здесь происходит. Но распоряжаюсь этим не я, а товарищ Землячка25 с товарищем Бела Куном26.
–Хорошо я не стану про это говорить.
–Вытащить тебя стоило громадного труда. Либерзон хотел вообще бросить тебя на произвол судьбы. Вместе с тобой освободили еще 19 офицеров. И этого он добился через Москву и лично через Дзержинского.
–Анна…
–Я знаю ради кого ты прибыл в Феодосию. С твоей баронессой ничего не случится. Тем более что она очаровала американского доктора и скоро станет его женой.
–Что?
–А тебя это удивляет? Фарли не беден, занимает положение в Нью-Йорке. Чем плохая партия для Софии Николаевны? И выехать ей будет легче. Ведь ты знаешь, что будет, если наши узнают кто она.
–Она так молода, что…
–Тебе стоит знать о той характеристике, что дали твоей баронессе. Вот слова одного из офицеров дивизии Эрдели: «Нестерпимо жутко было видеть, как к толпе испуганных пленных подскакивала молодая девушка и, не слезая с коня, прицеливалась и на выбор убивала одного за другим. И самое страшное в эти минуты было её лицо: совершенно каменное, спокойное, с холодными глазами»27.
–Это не про Софию.
–А она тебе ничего такого не говорила? Нет?
–Анна, это ложь.
–Нет, Пётр. Ты ведь совсем не знаешь юной баронессы фон Виллов. Это слова одного из её сослуживцев. Он сам это видел и сам дал показания. Без всякого давления. Так что если она станет миссис Фарли – это ей поможет.
–Пусть поступает, как будет лучше для неё.
–Скоро американцы покинут Крым, и супруги Фарли отправятся в Нью-Йорк. Но тебе никогда не нужно подавать о себе вести для баронессы. Запомни это, Пётр.
–А почему?
–Потому, что она не должна знать, что ты жив.
–А если нам придется встретиться случайно?
–Мир слишком велик для вас обоих. Но если это произойдет, то Софию Николаевну нужно будет убрать. Потому не подвергай её жизнь опасности, Пётр.
–Так я служу в ЧК?
–Теперь да. Ведь ты сам сообщил о себе и не пожелал быть расстрелянным с твоими товарищами по оружию. Или я что-то путаю?
Лабунский признал, что все верно.
–Тебе не хочется умирать, Пётр. И это твое желание понятно. Тем более что и твоя вера в Белую идею уже много раз была поколеблена.
–Что же теперь? – спросил он.
–Через неделю ты будешь в Константинополе. Тебя переправят на небольшом судне, как в свое время переправили господина Деева.
–Я с ним там встречусь.
–Возможно. Для начала тебе стоит найти себе там скромное жилье и незаметно прожить около месяца. Внимания к себе привлекать не стоит. Все должны думать, что ты продал некую фамильную драгоценность и существуешь на эти деньги.
–Откуда у меня фамильные драгоценности.
–Пусть не фамильные. Но пара побрякушек вполне могла завестись в твоем кармане за время войны, Пётр.
–А дальше?
–Не стоит тебе загадывать, что будет дальше, Пётр. Наслаждайся тем даром, который тебе оставили. Даром жизни.
Пётр Лабунский подумал в тот миг, что это не так уж и мало…
Глава 19
Чёрное море
Транспорт «Витязь».
14 ноября, 1920 год.
Подпоручик Слуцкий загрузился на транспортный корабль «Витязь» одним из последних и потому для него нашлось место только на палубе. Впрочем, жалеть об этом ему не пришлось. В трюмах людям было еще хуже. Спали там вповалку: солдаты, казаки, офицеры, их жены, дети, сестры милосердия, гражданские.
На палубе соседями Слуцкого были офицеры дороздовской и корниловской дивизий, казаки корпуса Шкуро. Ранее он никого из них не знал. Все они воевали в разных полках и во время войны их пути не пересекались.
Капитан корниловского ударного офицерского полка Горохов, поручик из офицерского дроздовского ударного батальона Иванов Второй, есаул Норкин из кубанской дивизии, штабс-капитан Корнеев из конной бригады Шатилова.
Хороших отношений между попутчиками не сложилось, ибо все были озлоблены.
Капитан-корниловец Горохов, со знаком первопоходника на выцветшей гимнастерке, которая была видна из-под накинутой на его плечи шинели, видел всё в черных тонах:
– Радуетесь, господа? – вдруг спросил он офицеров, которые смотрели на удалявшийся Крым.
– А чему радоваться? – спросил поручик-дроздовец Иванов Второй.
– Дак мы среди счастливчиков. Ушли от большевиков, – сказал Горохов. – А ушли то далеко не все.
– Может и верно, что не ушли, – сказал Корнеев. – Куда идем, господа? Кто нас там ждет?
– Вы верите красным, штабс-капитан? – Иванов посмотрел на кавалериста. – Они бы вас сразу к стенке и поставили.
– Говорят красные нас и там встретят, – злобно усмехнулся Горохов.
– Где там? – спросил Слуцкий. – В Константинополе?
– Какой Константинополь? Кто даст нам туда дойти? Говорили, что две красные подлодки уже нас поджидают. У них приказ!
– Какой? – тревожно спросила молодая медсестра, что проходила мимо, и её заинтересовали слова Горохова.
– Топить нас! – зло засмеялся Горохов.
–Что за ерунду вы говорите, господин капитан? – спросил Слуцкий. – Какие подводные лодки? У красных нет здесь подводных лодок.
Горохов махнул рукой и сказал:
– Так говорят. А там кто знает.
– Зачем же девушку пугать? – спросил Слуцкий.
– А разве кого-то из нас еще можно хоть чем-то напугать, подпоручик? Или не отбоялись за эту войну? Те, кто поумнее нас с вами, уже давно покинули Россию. Они-то видели, чем все это закончится! А вот я, дурак набитый, поверил тогда Корнилову, что надобно Россию спасать!
– Стыдитесь, капитан!
Горохов с усмешкой посмотрел на Слуцкого.
– Тебе сколько лет, щенок, что ты меня стыдишь? Я с лета 1914 года на фронте! И все на передовой. Всегда под огнем! И посмотри на меня теперь? Пять ранений. Два креста! И пустые карманы. Из вещей ничего нет! А вон там, – Горохов показал на верхние палубы. – В каютах сидят штабные и интенданты. Слышишь крики? Это они гуляют и пьют вино. И золотишко звенит в их карманах. А я только вшами стал богат на этой войне.
Слуцкий спорить не стал. Впрочем, Горохову и не был нужен спор. Он говорил сам себе…
***
Подпоручик отошел в сторону, и к нему подошла медсестра.
– Меня зовут Таня, – сказала она.
– Подпоручик Слуцкий. Алексей.
– Таня Варнек. Я в госпитале работала в Севастополе.
– А я служит в Самурском пехотном полку. Всю войну. Вот бегу из России.
– И я бегу. Но уже думаю, не ошиблись ли? Что нас ждет? Скажите Алексей.
– Не знаю, Таня.
– Вы только посмотрите на их лица, Алеша. Они злы на весь мир.
– И есть, отчего злиться, Таня.
– Ваше лицо это редкое исключение. Я ведь ухаживаю за ранеными. В трюме их много. Какие они все мрачные и грубые. А женщины, что следуют за своими мужьями?
– А чему радоваться, Таня?
– Вы правы, Алёша. Радоваться нам нечему. Но можно остаться человеком и здесь.
– Не говори мне «вы», Таня. Я в 1918-ом году поступил в армию, и мне было тогда 17 лет. Ныне уже 19-ть. Хотя могу выглядеть старше.
– И мне только 19 лет, Алеша. У тебя там кто-то остался?
– Не знаю. Возможно, никого из моих и в живых нет. А у тебя?
– Тоже не знаю. Я ведь сама из Петербурга. В гимназии училась, когда война началась. В 1917-ом году пошла на курсы медицинских сестер. Хотела фронту помогать. Но так и не успела.
– Революция? – понимающе спросил Слуцкий.
– В феврале как мы радовались, когда царя свергли! Все с красными бантами. Свобода. Люди обнимались на улицах и поздравляли друг друга.
– И вот итог, – Слуцкий кивнул в сторону исчезнувшего за горизонтом Крыма. – Полстраны в развалинах и миллионы трупов. Да здравствует свобода.
– Кто же мог знать, Алеша? Мне кажется, что мы с тобой давно знаем друг друга. Отчего это?
– Не знаю, – ответил Слуцкий. – Возможно потому, что только сейчас смогли осмотреться, Таня? У меня ранее времени не было, как записался в Дроздовский полк в 1918-ом году, так и закружился в войне.
– Ты студент?
– Был студентом. Стал солдатом. А кем буду там? Не знаю. В моих карманах как и у этого несчастного капитана нет ничего.
– А у меня есть кольцо, – Таня достал из кармана золотое колечко с камнем. – Мамино кольцо…
***
Через два дня Таня снова нашла подпоручика.
– Здравствуй, Алеша.
– Я уже думал, что ты забыла про меня.
– Не забыла, но работы много с ранеными. А знаешь, что в трюмах творится? Там людей сотни и условий никаких.
– Скоро будем в Константинополе, Таня.
– Вас хоть кормили, Алеша?
–Нет. Сухари от поручика Иванова, которые он разделил с нами, и все. Хорошо хоть воды дали.
– С пресной водой плохо. Слишком много людей. Раненые умирают. И помочь нечем. А с туалетом в трюме беда. Люди под себя ходят. Запах стоит ужасный. Многие уже жалеют, что покинули Крым. Говорят лучше красная пуля, чем такое. А там дети и женщины, Алеша.
Таня достала из своей сумки две копченные скумбрии и отдала Слуцкому.
– Возьми. Это для тебя твоих товарищей.
– Откуда, такое богатство, Таня?
– Перед самым отплытием купила на рынке в Севастополе. Представляешь? Мужик, что продавал их, взял с меня три тысячи «колокольчиками» за пять рыбин. Он взял деньги уходящей из Крыма армии. Но я не торговалась. Зачем нам в Константинополе «колокольчики»?
Слуцкий вытащил из кармана измятую купюру в 1000 рублей. Последнюю, что у него осталась. Это был «колокольчик», из-за изображенного на банкноте царь-колокола.
Он хотел выбросить его в море, но Таня перехватила руку.
– Не нужно. Оставим на память…
Эскадренный миноносец «Святой Владимир».
15 ноября, 1920 год.
Главнокомандующий Русской армией барон Петр Николаевич Врангель работал над очередным воззванием к армии.
«Русская армия, осталась одинокой в борьбе с коммунизмом, несмотря на поддержку крестьян, рабочих и городского населения Крыма, вследствие своей малочисленности, не смогла отразить натиск во много раз сильнейшего врага, перебросившего войска с польского фронта. Я отдал приказ об оставлении Крыма…
Настроение войск и флота отличное, у всех твердая вера в конечную победу над коммунизмом и в возрождение нашей Великой Родины. Отдаю Армию, Флот и выехавшее население под покровительство Франции, единственной из Великих держав, отметившей мировое значение нашей борьбы!»
Двери каюты отворились, и вошел командир флота адмирал Кедров.
– Ваше превосходительство!
– Зачем так официально, адмирал? Просто Петр Николаевич.
– Петр Николаевич, вам послание от французского адмирала Дюмениля.
Врангель просмотрел послание от союзников. Французы требовали войти в гавань Константинополя под французскими флагами.
– И что, адмирал? У вас трудности с этим?
– Завтра, ваше превосходительство, мы войдем в Константинополь и станем на якоря на рейд Мода.
– Я это знаю, адмирал.
– У вас в руках послание от французского адмирала Дюмениля.
Врангель ответил:
– И оно адресовано лично вам, адмирал Кедров.
– Но вы главнокомандующий, господин барон.
– Адмирал, Русская армия и эскадра отдались под покровительство Франции.
Кедров сказал:
– Потому адмирал Дюмениль требует поднять флаги Французской республики на всех судах русского флота, как военного, так и гражданского.
– И что вы хотите от меня, адмирал? – спросил барон.
– Ваше превосходительство! Они требуют поднять флаги Франции вместо Андреевских флагов.
– И что? Разве это уже имеет значение?
– Но Андреевский флаг еще признан официально, господин главнокомандующий.
– Но адмирал Дюмениль сообщает, что в противном случае, если мы не поднимем французские знамена, нам просто не дадут войти в Босфор.
– Я командую флотом, барон! Я, адмирал Кедров!
– Я не оспариваю этого, адмирал.
– Как командующий эскадрой я заявляю, что в Босфор я войду! Мои корабли имеют пушки и боезапас. И если возникнут осложнения, то я применю оружие!
– Вы сошли с ума, адмирал? У нас больше нет родины. Мы отдаемся под власть Франции.
– Но вы сами говорили, что мы все еще Русская армия!
–Я этого не отрицаю, адмирал. Но и ссориться с французами нам нельзя. Вы подумали о последствиях?
– Я русский адмирал и не опущу знамени, которому присягал!
– Так найдите иной выход, адмирал. Мне нужно думать о содержании нашей армии в эмиграции. А проблем это породит много.
– Хорошо! Я прикажу поднять французские флаги на фор-стеньгах мачт. Но за кормой русских кораблей все равно будут Андреевские флаги!
– Как вам будет угодно, адмирал Кедров. Надеюсь, что французы нас поймут…
Берлин.
Дом Губельмана.
Март 1921 года.
Генрих Френкель, в прошлом Генрих Губельман, окончательно разорился. Теперь у него ничего не осталось кроме долгов. И бывший владелец многих магазинов в Петербурге и Москве не знал, как содержать жену и младшую дочь. Все что он смог вывезти из России в 1917-ом году, ныне было потеряно в результате аферы на которую он пошел ради того чтобы утроить свое состояние.
Но судьба и в этот раз его не оставила. Появилась она в виде старшей дочери Губельмана Анны, с которой все связи семьи были давно потеряны. Сам Генрих никак не одобрил в 1917 году увлечения дочери революцией. И перед его эмиграцией они разругались.
И вот сегодня, в марте 1921 года, он, вернувшись домой, застал свою супругу Этель в таком хорошем настроении, что даже стал опасаться за её рассудок.
– Что такое, Этель?
– У нас радость, Генрих.
– Радость? Что может случиться хорошего в нашей жизни, Этель? Наша младшая девочка учится в закрытой школе короля Леопольда в Бельгии. Но кто дальше станет платить за её обучение? Скоро её исключат, и она пойдет на панель. Но и там при нынешних обстоятельствах много не заработает.
– Что ты говоришь, Генрих?
– Я знаю, что я говорю, жена.
– У нас гостья, Генрих.
– Гостья?
– Ты только не волнуйся.
– Я не волнуюсь после того как потерял все. У меня в кошельке пачка бесполезной бумаги, на которую уже ничего купить нельзя. А ты говоришь о беспокойстве? Моя торговля приказала долго жить. У нас больше нет лавки, и нет никакого дохода, жена!
– К нам Аня вернулась.
– Что?
– Аня вернулась, Генрих. Твоя дочь Анна снова с нами.
– Анна? В Берлине?
– Да. Она в соседней комнате и ждет тебя.
– Анна вернулась, – проговорил старый Губельман-Френкель. – Вот чудеса.
– Иди к ней, Генрих.
Губельман вошел в комнату и увидел дочь. Она сильно изменилась за последние годы. Но совсем не в худшую сторону, как изменились сам Генрих Губельман и его жена Этель.
Анна похорошела и стала роскошной красавицей. Ныне в хорошем женском костюме она стояла перед ним, жалким стариком в поношенной потертой безрукавке и старых довоенных брюках.
– Ты не рад меня видеть, отец?
– Анна?
– Это я, отец, хотя я понимаю твое удивление.
– Я никак не ждал тебя здесь увидеть. Разве ты больше не делаешь рэволюции?
– Не стоит шутить по этому поводу, отец. Я ведь приехала с миром.
– Неужели? И это после того как наша семья потеряла все?
– Я знаю о том положении, в котором оказалась наша семья здесь.
– Я потерял все, дочь моя Анна. Все что трудом накопили мой дед, и мой отец, и я сам. Твои товарищи забрали у меня все. Я начал дело здесь заново. Начал на тех жалкие крохи, которые смог вывезти из страны, которую вы превратили в кошмар. Но я снова прогорел. Немецкие бумажные деньги ничего не стоят. И скоро твоя младшая сестра пойдет на панель, дорогая дочь. Иного выбора у неё нет. Ибо я, её отец, больше не могу её кормить.
– Но я приехала, чтобы помочь, отец.
– Ты? И что ты сделаешь? Вернешь мне то, что я потерял в Петербурге?
– Возможно.
– Что? – старик вытянул худую шею.
– Я помогу тебе, матери и сестре. У вас будет всё, отец.
– Всё? Это слово слишком ёмкое для старого Губельмана, ставшего ныне Френкелем. Да. Я взял фамилию твоей матери. Но я готов тебя выслушать, дочь моя.
–Мы победили в гражданской войне отец. Врангель убрался из Крыма. В центральной России война завершена.
– И это должно меня обрадовать?
– Отец, я работаю в организации, благодаря которой часто буду посещать многие страны. И мне нужен надежный тыл. Для этого я готова создать его здесь. Я помогу тебе выбраться из нищеты и снова заняться привычным делом – торговлей.
– Но как ты сделаешь это?
Анна открыла саквояж, достала из него сумку и вручила отцу.
– Открой её.
Стрый Генрих открыл её и отшатнулся. Внутри были драгоценности. И их было много. Губельман высыпал содержимое на стол и стал разглядывать предметы. Он хорошо понимал, что это сокровище стоит. В камнях он разбирался.
– Откуда это? – он поднял глаза на дочь.
– Этого достаточно, отец?
– Это состояние, дочь моя. Целое состояние по нашим временам. С такими деньгами я смогу возродить свое дело где угодно.
– Нужно сделать это в Европе, отец. Можно в Германии. Можно в Бельгии или во Франции.
– Но что и кому я буду должен за эти средства?
– Средства я привезу еще, отец. Нужно чтобы ты возродил свою фирму и снова стал богатым человеком.
– И что в итоге?
– Ты будешь заниматься своим делом, отец. Но, а я буду использовать средства со счетов твоей фирмы для нужд той организации, что я здесь представляю. Причем на заработанные лично тобой средства, я посягать не стану.
– Я даже не стану спорить, дочь моя. Выбора у меня нет. А ты предложила мне выход из тупика. Но в Берлине я оставаться не хочу. Здесь стало слишком неуютно.
– Бельгия или Франция? – спросила она.
– Бельгия, – ответил Генрих. – С этой страной была связана моя фирма в Петербурге. Там у меня даже есть полезные знакомства. Просто так помогать мне они не станут, но если есть вот это, – Губельман указал на гору ценностей, – то я везде буду желанным гостем…
Владимир Андриенко
Луганск.
Декабрь 2019 – январь 2020 гг.
Корректура – Владимир Андриенко
(22.12.20 -26.12.2020).
Серия романов «Дрозды»:
«Дрозды» (события 1918-1919 годов).
«Дрозды: последний оплот» (события 1919-1920 годов).
«Дрозды: Константинополь» (события 1920-1923 годов).
