7 ноября 1933 года.
Сегодня восемнадцатая годовщина Великого Октября. Мы ездили в город Запорожье, где участвовали в демонстрации трудящийся на проспекте им. В.И. Ленина, между прочим, этот проспект самый длинный в Европе. Затем в Дворце культуры завода было торжественное собрание, на котором выступали представители власти, рабочие, служащие, которые говорили, как преобразовался за последние несколько лет их город и их край – выросли новые заводы, фабрики, запущен Днепрогес, построены новые кварталы для жителей города. После был концерт силами артистов местного театра и художественной самодеятельности. Хорошо выступали артисты, зрители не жалели ладони. По окончании, Михаил Иванович пригласил меня и Оксану к себе в гости. Столы были накрыты, были приглашены, еще несколько человек из управления стройки. Все были радостно возбуждены, все говорили о том, что сделано и что предстоит нам сделать, нисколько не сомневались, что сделаем, несмотря на то, что есть определенные трудности. Пили "рыковку" и вино, которое сделал своим руками Михаил Иванович. Я с Оксаной пил красное вино, немного терпкое на вкус, но такое приятное. Не знаю, почему так получилось. То ли сказалось выпитое вино, то ли приподнятое настроение от праздника, которое сопутствовало нам целый день, но я сказал Оксане те самые слова, которые боялся говорить. В какой-то момент мы остались вдвоем с ней в комнате, мы смотрели радостно друг другу в глаза, и я сказал ей : Я люблю тебя." Она ничего не ответила меня, только слеза блеснула у неё в глазах, и она прижалась ко мне. Я крепко прижал её к себе, давая понять, что теперь уже никогда-никогда я её не отпущу со своих объятий. Голова закружилась, сердце забилось в груди, едва не выскочит из груди, и замерли в долгом поцелуе. Таким счастливым я еще не был в своей жизни. Ради таких моментов в жизни стоит жить, стоит ехать на край света. В душе я благодарил все те обстоятельства, благодаря которым я оказался на этой земле и встретился с самой лучшей девушкой на земле.
9 ноября 1933 года.
Не знаю почему, но в наших отношениях с Оксаной появилась какая-то напряженность. Я вчера после работы провожал её домой, и она была совсем не такая , как прежде. Была какая-то грустная, глаза потухшие. Я спросил её, в чем дело, может дома какие-нибудь неприятности или Василий снова приходил. Она ответила, что дома все в порядк, и никто к ней не приходил. Так что же тогда случилось, спросил я. Всё нормально, ответила она и снова молчание, которое становилось всё напряженней. Я чувствовал, что причина во мне, что мне надо предпринимать какие-то шаги, что бы холодок в наших отношениях исчез. Я положил руку на её плечо, но она освободилась от неё. Что же это значит? Она не любит больше меня? Её оскорбила моя наглость накануне? Я вёл по отношении к ней неуважительно? Но мне ведь казалось, что всё делалось по взаимному согласию. Или что? Я не знаю, как всё это объяснить, и у меня голова разрывается от чувств, которые бушуют во мне. Что я должен сделать, что бы она снова стала такой, как прежде. Видно, мое состояние было настолько очевидным, что даже Серега заметил мою грусть-печаль, и поинтересовался, что же случилось.
Я в общих фразах рассказал ему о своей беде.
– Женится тебе надо. – сказал он.
– Женится?– неуверенно как-то сказал я. Всё это было так неожиданно. Я даже не думал об этом. Мне казалось, что я не готов к такому шагу. И молод еще, и работы сейчас так много, да и где мы будем жить. – Я об этом даже не думал.
– Ты ведь любишь её?
– Люблю.
– А она?
– Тоже, кажется, любит.
– Так засылай тогда сватов.
– А вдруг она откажет?
– А вдруг не откажет. Что гадать. Засылай сватов, а там будет видно. Я тебя просто не узнаю – во всех вопросах такой решительный, а тут вдруг сомневаешься.
– А что мои родители скажут?
– Слушай, ты, что для родителей жену выбираешь или для себя.
– Понятно. Понятно. Надо подумать и всё взвесить.
– Думай, да побыстрее, а то у нас девушки не любят долго ждать.
14 ноября 1933 года.
Обстановка немного изменилась. С Оксаной так ничего и не решил, так как у нас появилась очень срочная работа. Пришел на барабанах несущий трос и контактный провод, и у нас задача – произвести в самый короткий срок его монтаж. Нас с Серегой тоже направили в бригаду контактников, что бы мы помогали им разматывать трос и провод, а они уже подвешивают их на консоли. Работа тяжелая, хотя в помощь нам приняли несколько ребят с села, среди них и Максим. Ребята трудолюбивые и работают хорошо. Вот только монтаж идет очень медленно, потому как приходится работать только в "окна технологические", то есть в то время, когда нет движения поездов по перегону. А тут пошли еще дожди, которые мочат нас, спрятаться от них нет возможности, ибо находимся мы в чистом поле. Сюда следует еще добавить холодный ветер, который пронзает нас насквозь. После работы приходим замерзшие и голодные к печке, и несколько часов не отходим от неё, что бы согреться. Хорошо хоть, что Оксана готовит нам обеды и поддерживает огонь в печи, и до утра мы можем просушить свою одежду. Но нам еще легко, а вот ребятам, которые монтируют контактный провод на высоте свыше десяти метров, не позавидуешь, ведь им не только надо удержатся на ветру и скользких, ибо на опорах происходит обледенение, но еще надо зафиксировать провод в держащих клеммах. Даже не знаю, как они справляются с этой задачей. Я смотрю на них и думаю, что я б не смог это сделать, а они просто молодцы. Мы для них подогреваем постоянно чай и подаем наверх, что бы они согревались. Молодцы прямо.
21 ноября 1933 года.
Работа наша медленно продвигается. Бригаду монтеров контактной сети, которые работают наверху, сменили новой бригадой, а тех отправили немного отдохнуть, и подлечиться, а то многие из них заболели, приболел немного и Серега, он не ходит сейчас на работу в поле, а помогает Оксане топить печь и готовит обеды. Нас, в связи с тем, что выполняем такую тяжелую работу даже кормить стали лучше, появилось в рационе мясо, масло, яйца. Ребята из села, которые работают с нами, приносят с собой самогонку, мутную жидкость с дурным запахом, но ребята пьют её, что бы быстрее согреться, но немного, ибо знают, что завтра им на работу, и подниматься на высоту. Я не пью, потому что мне не нравится самогонка, на запах даже не переношу. Оксана относится ко мне с сочувствием, где-то достала мне другие портянки, что бы я переобувался в них, когда намокнут ноги, и еще старается мне подбросит побольше кусок мяса в борщ. Может, благодаря её заботе, я и не болею. Сейчас повалил снег и приходится идти по сугробах, а еще расчищать путь от снега. Но настроение у ребят бодрое, ибо видим, что дело продвигается, и совсем скоро здесь побегут электровозы.
Приезжало высокое начальство, посмотрело, как тяжело мы работаем, и пообещало выписать нам хорошие премии, по окончании монтажа, только, что бы мы не снижали темпы работы.
30 ноября 1933 года.
Заканчиваем монтаж контактного провода на перегоне. После морозов пошла оттепель, снег растает, сапоги тут же промокают и ноги буквально в воде находятся целый день. Поэтому неудивительно, что очень высокая заболеваемость. Я тоже два дня не выходил на работу, ибо была высокая температура, отогревался на печи и пил различные настойки на травах, которые готовила мне Оксана. Вот в такие трудные минуты как замечательно иметь такого хорошего и верного друга, конечно, на всю жизнь. Да, я решил – вот только закончим монтаж контактного провода, то будем подавать заявление в сельсовет. Я и маме написал о том, что буду жениться. Ответа пока нет, но я думаю, что она не будет возражать. Ведь, когда я последний раз приезжал в Москву и говорил ей об Оксане, то мама не имела ничего против. Только ей уж очень хотелось увидеть мою Оксану.
У нас широко сейчас обсуждается случай, который произошел на съезде колхозников в Москве. Пресса об нем писала и активно обсуждала этот момент. Суть его в следующем: выступал на трибуне передовой тракторист и признался, что вот, когда он поступал на работу, то скрыл свое социальное положение, а теперь в этом раскаивается в этом. На что Сталин с Президиума съезда сказал, что сын за отца не в ответе. Так у нас очень много есть ребят, которые из-за социального положения своих родителей, лишены многих благ и возможностей. А на самом деле они поддерживают Советскую власть и часто даже у них со своими несознательными родителями бывают даже стычки. Теперь нам надо только дождаться, когда же дойдут слова Сталина на места, и молодежь не будет беспокоиться за своё будущее. Это, конечно, должно принести разрядку в обществе, а то тут уже такие разговоры ходили, что жди взрыв народного гнева не сегодня– завтра.
3 декабря 1933 года.
Сегодня среди ночи меня разбудил Максим. Я ничего не понимаю, а он толкает меня в бок, и говорит, пошли со мной я тебе что-то расскажу. Я одеваюсь, выхожу с ним на улицу, а он такую таинственность напустил на себя, говорит:
– Нашел я того, кто бомбу бросал.
–Какую бомбу?– ничего не понимаю я спросонья.
– Бомбу, которую бросили в отца Оксаны.
–Как ты его нашел? Кто это?
– Слушай, как было дело. Договорились мы с Степаном Кругляком пойти рыбу оглушить. Рыба сейчас замерла и стоит на глубине. Степан раньше уже глушил там раньше. Он тогда с Василием ходил, но сейчас они поссорились, потому берет меня в напарники. Я соглашаюсь, иду с ним на берег реки. Подходим, он вытягивает из мешка бомбу, зажигает спичку и подпаливает шнур. Когда спичка горела, то я увидел, что у него бомба была сделана из такой же банки гуманитарной помощи, которую я нашел тогда на месте убийства дяди Кости.
– Ты не мог ошибиться?
– Нет.
– Вот так дела!
– Что будем делать?
– Даже не знаю.
– Может, обратимся в милицию?
– Ты ж сам говорил, что там родственник куркуля работает.
– Да, племянник Шелудька. Но там же еще и другие милиционеры работают.
– А где гарантия, что они не связаны с тем племянником. Нет, тут надо действовать осторожно и наверняка. Надо будет посоветоваться с Алешей, может у него есть знакомый милиционер, на которого можно положится.
В рабочий день мы не могли пойти в райцентр к Алеше, ибо работы очень много было на перегоне, решили пойти в воскресенье.
6 декабря 1933 года.
Мы пошли с Максимом в райцентр. Алешу нашли дома, он рубал дрова. Когда мы рассказали ему о цели своего приезда, то это его заинтересовало, похвалил нас за бдительность и стал собираться в дорогу. С ним мы пошли к начальнику криминальной милиции. Семен Кривда был не намного старше нас, внимательно выслушал он нашу информацию, и сказал, что бы мы шли сегодня домой. А завтра он возьмет тайком у прокурора ордер на обыск в хате у Степана Кругляка, и приедет с ним в село, сделает обыск, что бы найти вещественные доказательства. Он еще раз переспросил у Максима, не мог ли он ошибиться. Но Максим стоял на своем. Возвращались мы домой в приподнятом настроении, хотя и приходилось ползти по грязи. Оксана меня расспрашивала, где это я был, но я молчал, как партизан, что она даже немного обиделась, но я её успокоил, когда проводил домой.
7 декабря 1933 года.
Милиция нагрянула среди бела дня во двор Степана Кругляка, меня и Максима взяли за понятых. Степан был дома, управлялся возле свиней. Мы зашли в хату, Степана посадили на лавку, и Семен Кривда сразу же спросил его:
– Степан, признавайся, ты убил Константина Демченко?
У того сразу же глаза полезли на лоб, губы задрожали.
– Никого я не убивал. – испуганно сказал он.
– Лучше сразу признайся, чистосердечное признание тебе зачтется потом.
– Да, никого я не убивал, я вам клянусь. Не убивал я, что вы такое говорите.
Семен вытянул из портфеля кусок банки из-под тушёнки и положил на стол:
– А это что такое?
Степан растерянно посмотрел на этот кусок:
– Не знаю.
– А ты внимательно посмотри, может, вспомнишь. Может раньше ты видел такую вещь, не кусок, а целую банку где-то встречал.
Видно, последние слова что-то напомнило Степану, что он начал нервно соваться по лавке.
– Я только рыбу хотел оглушить. У нас многие ведь этим занимаются. Кто гранату бросает, а я вот решил такой самодельной бомбой, но я скажу вам, что ничего не получилось, видно, кто-то погонял там рыбу, и всего несколько карасиков всплыло. Я больше не буду, честное слово.
– Меня совсем не интересует, как ты глушил рыбу, ты скажи, как ты убил Константина Демченко?
– Но я не убивал дядька Костю. Чего это я должен убивать его, он мне ничего плохого не сделал.
– Ты не крути мне вокруг да около. Вот это кусок от банки, которую нашли на месте убийства, такую же банку ты использовал для бомбы, которой ты глушил рыбу. Из этого можно сделать вывод, что в обеих случая использовалось одинаковая взрывчатка, изготовленная тобой. Ты понял меня.
– Это не я изготавливал эти бомбы,– у хлопця на глазах засверкали слезы и голос задрожал.
– А кто же их изготовлял?
– Я у Василия Шелудька я выпросил эту бомбу. У него их много есть.
– Так говоришь, что Шелудько их изготовил?
– Да, я выпросил у него рыбу оглушить.
– Понятно. Сиди здесь, а мы сейчас на хату к Шелудьку пойдем.
К сожалению, дома мы не застали ни Василия Шелудько, ни его отца Петра Шелудько. Кто– то предупредил их, и они сбежали. В хате осталась только супруга Вера. Она плакала, говорила, что не знает где ее муж и сын. Милиция произвела обыск, и под полом нашла еще две самодельных бомбы, а в снопе соломе, которой была крыта крыша хаты, нашли обрез. С этими вещественными доказательствами они уехали в райцентр, а я и Максим пошли на стройку. Оксана снова расспрашивала, где я был, но я ей ничего не сказал.
14 декабря 1933 года.
События на нашей стройке приобретают неожиданный поворот. Дело в том, что с ленинградского завода Электросила пришла депеша, в которой указывалось, что завод не может изготовить для нас выпрямитель РВ-20/30 2000квт на 3300 вольт, поскольку у них нет условий для изготовления и наладки такого ртутного выпрямителя, Они поставят нам выпрямитель, который применяется для пассажирских электричек РВ-16/20 рассчитанный на напряжение 1650 вольт, а нам уже на месте выполнят переделку выпрямителя на проектное напряжение. Вот такая неожиданность – нам выпала высокая честь изготовить первый советский выпрямитель на 3300 вольт. Не знаю только радоваться или огорчаться, ведь у нас нет ни знаний, ни практики. Правда, завод обещает прислать представителя завода для оказания шефской помощи.
В связи с такой обстановкой меня срочно вызывают назад в Запорожье для монтажа тяговой подстанции. Понятно, что ослушаться я никак не мог, но, как же быть с Оксаной. Конечно, надо её брать с собой, но в каком статусе. Понятно, что она согласиться, да и мама её отпустит только в том случае, когда женюсь на Оксане. Надо было решать, и я решил, буду жениться. Оксана не возражала против моего предложения, наоборот, она даже обрадовалась этому, видно, моя нерешительность её утомила. Вместе с ней мы пошли к маме, я рассказал ей об ситуации, которая сложилась у нас и попросил руки её дочери. Мама тоже приняла эту весть хорошо, сняла со стены образ и благословила им нас, хотя я был комсомолец, но не возражал против такого обычая. Затем все вместе мы пошли в сельсовет, где подали заявление Николаю Архиповичу, и он, учитывая нашу ситуацию, принял его и зарегистрировал наш брак, пожелал нам жит, добра наживать, и трудиться на благо нашей Родине. Мама, конечно, слезу пустила: "Жаль отец Оксаны не дожил до этого счастливого момента, но я думаю, что он оттуда благословляет вас, мои дети."
Вечером, мы собрались в хате Оксаны, позвали соседей, я Сергея и Максима и немного отметили наше бракосочетание. Я был очень счастлив, Оксана тоже.
23 декабря 1933 года.
Мы с Оксаной обосновались в Запорожье. В первые, дни нас принял Михаил Иванович, а затем он договорился с руководством железной дорог, чтобы нам выделили комнату в общежитии. Правда, это была только комнатка, перегороженная фанерой, в которой помещалась только кровать, стол и пару стульев. Кухня и все остальное было общее. Но мы с Оксаной очень счастливы в нашей комнате, ибо мы с ней там вдвоем остаемся и наслаждаемся присутствием друг друга. Я хожу на работу, Оксана пока не работает, но она мне готовит замечательные обеды. Я прихожу с работы, и меня встречает любящая жена, которая насыпает мне миску дымящегося борща, затем вареники с картошкой или капустой. Каждое блюдо подается с улыбкой и поцелуем, мечты мои сбываются, мы очень счастливы, и неважно, что за перегородкой кричит маленький ребенок, а в коридоре спорят пьяные соседи.
25 декабря 1933 года.
Ситуация на тяговой площадке продолжает оставаться напряженной – так как ртутные выпрямители для нас совершенно темный лес, никто их в глаза не видел, и не работал. Даже Яков Ильич, единственный из нас человек, который участвовал в электрификации железной дороги на Кавказе, в глаза не видел ртутных выпрямителей, так как там применялась совершенно другая система движения поездов, так называемая "двигатель-генератор". То есть мощный асинхронный шестикиловольтный двигатель крутил генератор, который выдавал в сеть постоянное напряжение 3300 вольт мощностью 2000киловатт. В связи с этим у руководства участка и отдела электрификации железной дороги встал вопрос об организации учебы специалистов на эту тему. К сожалению, в местном учебном заведении подготовкой таких специалистов не занимались. Поэтому решили послать человека на учебу в Московский энергетический институт, где на кафедре электрического транспорта читались лекции о ртутных выпрямителей. Поскольку я был москвич, и у меня не было бы проблем с жильем, решили послать меня в этот институт на кратковременные курсы. Конечно, я не возражал против такого решения, тем более, что я и планировал на праздники с Оксаной поехать Москву. Когда я сказал об этом Оксане, то она радостно приветствовала меня и наградила меня нежными поцелуями. Я уверен, что со дня сотворения мира не было искренней и красивей любви. В этом нежном теле было столько непосредственной страсти, столько наивной девичьей ласковости, которое проникало во все уголки моей души и тела, от чего голова шла кругом.