Владимир Михайлович Скрипник
Жилец
– Я хочу, чтобы ты была в моей жизни всегда, и мы не должны давать ни малейшего повода кому бы то ни было вмешиваться в наши отношения.
– О каких отношениях ты говоришь, если ни твое, ни мое государство не даст согласия на наш союз?
– Ты права, их согласия мы не получим никогда, но это не может помешать нам жить вместе, уж это зависит от нас. Кстати, все мои родственники в Кабуле от тебя в восторге, особенно моя сестричка Гули.
– Сестричка? Родная?
– Нет, двоюродная.
Я с искренней тревогой посмотрела в глаза Асада и спросила:
– Надеюсь, дядя с фотографии не ее папа?
Асад утвердительно кивнул головой. Впервые за много лет у меня на глаза навернулись настоящие слезы, было горько и обидно от осознания, что нашим отношениям с Гули пришел конец. Я, не сдерживая рыданий, по-детски сжав кулаки, бросилась на грудь Асада, обрушив на него слова упреков.
– Зачем ты это сделал? Я потеряла подругу и потеряла навсегда, теперь больше никогда не смогу поехать в Афганистан, а значит в будущем и быть с тобой, меня просто туда не выпустят. Что ты наделал?
Асад обнял меня за плечи, прижав к груди, нежно гладил по плечам и спине, приговаривая: «Не переживай, все будет хорошо».
Утром я проснулась довольно рано, но Асад встал еще раньше и тихо, чтобы не разбудить меня, уехал по делам. Я вышла, у подъезда стояла знакомая «Волга», водитель, изображая «левака», посвистывая протирал стекла и фары и на мою просьбу, почти не торгуясь, согласился отвезти по нужному адресу. В центре меня встретил Иван Иванович. Поздоровавшись, по-отечески обнял за плечи и сказал, что я с блеском отработала практику, которая является итогом моего основного обучения, и меня распределили для дальнейшей работы в наше посольство в Кабуле, а с сегодняшнего дня у меня неделька отпуска. Затем посмотрел мне в глаза и тихо сказал:
– Я думаю, ты правильно отнесешься к сказанному, про Гули нам все известно и еще, по нашим сведениям, Асадулла заканчивает стажировку в КГБ и вскоре будет возвращен в Афганистан, его дяде сейчас, как никогда, нужны надежные люди, особенно в близком окружении. По нашим данным, Асад вскоре возглавит афганскую службу безопасности КАМ. Это для тебя новость?
– Отчасти я догадывалась и была уверена, что если это так, то вам все известно. Но одно дело догадываться, другое – знать.
– Вот теперь знаешь. В посольстве ты официально будешь выполнять обязанности помощника советника по связям с афганской общественностью, на самом деле основное твое задание – формирование личных дружественных отношений с ближайшим окружением президента, в том числе и с самим Хафизуллой Амином – это суперзадача. Для начала форсируй свои отношения с Гули. Ты знаешь, в той стране назревают опасные события, власть, вследствие необдуманной политики террора, проводимой нашим большим афганским другом, может в любой момент разжечь гражданскую войну, из которой она вряд ли выйдет победителем, так что нам очень важно оказаться в нужное время в нужном месте, а что потом, узнаешь потом. Вот, в основном, и все. Работать будешь самостоятельно, без партнеров, степень твоей секретности наивысшая. Руководить работой буду лично я. Первое время связь будет односторонняя, канал экстренной обратной связи узнаешь перед выездом. Если вопросов нет, отдыхай и набирайся сил, вечером порадуешь новостью Асада, я думаю, он будет очень рад.
Асад действительно был рад, но недолго. Посмотрев серьезно мне в глаза, сказал:
– Я на днях и, может, раньше тебя улечу в Кабул.
– Вот здорово! Надолго?
– Не знаю,
– Ты будешь там летать? – спросила я и восторженно захлопала в ладоши
– Нет! Дядя хочет, чтобы я работал в правительстве.
Я грустно опустила голову.
– Ну вот! У меня будет полно свободного времени по вечерам, а ты будешь занят своими правительственными делами. И что я буду делать одна в чужой стране?
– Не переживай, будешь, как и раньше, встречаться со своей подружкой Гули.
– Как раньше не получится. Она оказалась дочерью президента, а я дочь простого советского служащего.
– Ну, во-первых, не такого уж простого, а во-вторых, советского, а вместе это много значит, хотя в принципе для Гули, насколько я ее знаю, это вообще не имеет никакого значения, она хоть девочка и общительная, но подруг у нее, кроме тебя, нет.
– А ты откуда знаешь?
– Я много чего знаю, – задумчиво произнес Асад и спохватившись добавил: – Она росла на моих глазах. Короче, не волнуйся, поверь мне, скучать не придется, у тебя будет насыщенная жизнь, а я буду тебя оберегать.
Я поцеловала Асада.
– Спасибо тебе, дорогой за будущую заботу!
Асад действительно улетел в Кабул раньше меня на несколько дней, а когда прилетела я, он по моей просьбе не встречал меня в аэропорту. В Кабуле я жила на огражденной и охраняемой территории советского посольства.
Прошло не так уж много времени с предыдущего моего посещения, а ситуация в стране заметно изменилась, изменилось отношение местного населения к нам, советским, я это ощущала на себе. Если раньше, практически, не встречала негативного отношения к себе, обычно знакомые и незнакомые смотрели на меня с приветливыми улыбками и часто свою приязнь выражали вопросом на ломаном русском языке: «Как дела?». Их совсем не интересовал мой ответ, все равно они бы ничего не поняли, достаточно было видеть мою улыбку, сейчас все было по-другому. Встречные, узнав во мне русскую, в лучшем случае отводили глаза в сторону, или же смотрели на меня с нескрываемой неприязнью. Чем это было вызвано, я не знала.
И еще новшество: вход-выход в город осуществлялся через проходную посольства по ежедневно отмечаемым пропускам, но ограничений на перемещения вне посольства не было. В первый вечер, когда я вышла за проходную, меня встретила небольшая группа молодежи, среди них оказалась Гули, она обрадовалась встречи, мы бросились друг к другу и долго стояли обнявшись. Потом вместе с ее друзьями пошли к ней домой. Я поняла, что на улице им всем было небезопасно из-за меня. До этого дня я не бывала в доме Гули, но меня там ждали. Гули познакомила меня со своей семьей: мамой Мждах, старшей сестрой Фазией и маленьким братом Абдулой.
Мы пили чай, Мждах не сводила с меня добрых глаз, она ни о чем не расспрашивала меня, но я чувствовала ее по-матерински доброе расположение и мне невольно хотелось притронуться к ее руке, или прижаться к ней. После чая Фазия ушла по своим делам, Абдул убежал, а мы с Гули ушли в ее комнату и там сидели до позднего вечера. К посольству меня отвезли на автомобиле. На следующий вечер у проходной меня опять ждала вчерашняя компания, но когда я вышла к ним, они меня не узнали. На мне было темное платье ниже колен с длинными рукавами, а на голове – никаб2. Я подошла к оживленно беседующим молодым людям и остановилась. Разговор прекратился и все, недоуменно смотрели на меня. «Салам!» – с легким поклоном проговорила я. «Салам!» – нестройным хором ответили молодые люди. Повисла пауза, которую прервал веселый смех Гули. Обняв меня, она весело обратилась к своим спутникам.
– Это же Соня, я ее тоже не сразу узнала, – сказала она и, повернувшись ко мне, спросила: – Ты почему так оделась? А-а! Поняла, так будет спокойнее для нас. Спасибо тебе, ты очень хороший человек. Сегодня мы не будем гулять, а сразу пойдем ко мне, нас ждет мама, она специально для тебя приготовила симьян, это с чаем так вкусно, пальчики оближешь. Пойдем быстрее.
Мы шли по улице и благодаря моему хиджабу на нас никто не обращал особого внимания. Носить его с непривычки было неудобно, но он был прекрасной защитой от посторонних глаз.
С этого дня я ходила по Кабулу свободно, не опасаясь эксцессов, но на мне всегда был надет никаб. Почти все вечера мы проводили с Гули, гуляли по городу, для этих прогулок Гули тоже надевала хиджаб, но это была абайя3 и прохожие нас воспринимали, как двух дохтар4. Мы с Гули договорились на улице разговаривать на пушту или дари, а у нее дома – только на русском, и уже через некоторое время я понимала афганскую речь, и сама могла говорить на простые темы. Дома у Гули я дважды встречалась с Хафизуллой. Меня познакомила с ним Мждах, первая встреча была мимолетной, во второй раз – он весь вечер был дома, усадил меня рядом с собой на диван и долго беседовал, интересовался, кто я, кто мои родители, чем занимаюсь. Немного рассказал о себе, о детях, но больше всего говорил об Асаде, которого он считал своим старшим сыном и доверял ему во всем. Похоже, я ему понравилась, когда мы сели за стол пить чай, Амин посадил меня рядом и ухаживал за мной. Мне, выросшей без отца, очень нравился этот большой, спокойный и надежный человек, его отеческое влияние распространялось на всех присутствующих, в том числе и на меня.
С Асадом мы встречались редко, свидания были непродолжительными и происходили чаще всего в доме его друга, который выехал с семьей на неопределенный срок в Америку и оставил дом Асаду.
Как предсказал Иван Иванович, президент Амин назначил Асада руководителем службы безопасности. Работа полностью поглотила Асада, свободного времени у него, практически, не было.
* * *
Политическая обстановка в стране стремительно ухудшалась, непрекращающийся террор распространялся не только на исламистов, но и против коммунистов из НДПА5 репрессии также коснулись армии, что вызвало массовое дезертирство. Позиционируя себя, на словах, как последователя социализма, верного сторонника Советского Союза, на самом деле Амин вел свою политику, все чаще идущую вразрез с коммунистическими идеями и все чаще игнорирующую мнение Москвы. Советское руководство опасалось, что деятельность Амина в конце концов приведет к неизбежному падению режима и приходу к власти враждебных СССР сил. В итоге было принято решение о свержении Амина и замене его более лояльным к СССР лидером. Во избежание последующего ухода Амина в оппозицию, решено было устранить его физически, отравить и представить это, как результат операции руководимых ЦРУ моджахедов. Исполнение этой операции было поручено Марине, она же Соня Ганева.
В Кабул прибыл курьер центра Мусса с двумя капсулами. В одной, очень маленькой, был быстро действующий и быстро разлагающийся смертельный яд с кодовым названием «Первачок», а во второй, большей – его антидот, нейтрализующие свойства которого сохранялись несколько часов после вскрытия ампулы. Предполагалось, что, когда яд начнет действовать, во дворце поднимется паника, советские подразделения, находящиеся в боевой готовности в Баграме, быстро войдут в резиденцию Амина, якобы с целью охраны порядка, если будет необходимо, с применением оружия. Итогом этой многоходовой операции являлся государственный переворот, который должен совершиться сразу после смерти Амина
* * *
Мусса объяснил мне суть моего участия в предстоящей операции. Предполагалось отравление Амина ядом, который я должна влить в любой напиток, и его мне потом предстояло выпить вместе с Амином, а чтобы яд на меня не подействовал, я должна предварительно принять антидот.
Природа Первачка такова, что достаточно попадания в организм очень малого количества чтобы через три-четыре минуты вызвать необратимую остановку сердца. В отношении антидота ситуация иная, он действует в течение двух часов после приема, но его нужно выпить гораздо большее количество, чем яда, поэтому ампула относительно большая, но несмотря на ее размеры содержимое рассчитано только на одного человека. Антидот нужно предварительно растворить в небольшом количестве любой жидкости, лучше в алкоголе, и выпить минут за пятнадцать до предполагаемого приема яда, поэтому нет нужды в особой маскировке ампулу с антидотом. Ампула с Первачком помещалась в специальный пластиковый прозрачный контейнер, который незаметно крепился на внутреннюю сторону указательного пальца, что позволяло незаметно и быстро перелить содержимое ампулы в стакан или графин. Предполагалось, что операция будет проведена в доме Амина за вечерним чаепитием, после чего потерявших сознание Соню и Амина быстро увезут в госпиталь на территории советского посольства, а оттуда спецрейсом в Советский Союз. Сама по себе операция была несложной к тому же тщательно проработанной, я была посвящена только в ту часть, в которой была непосредственно задействована. Для меня было подготовлено специальное белье с потайными кармашками. Каждый раз перед выходом за пределы посольства я обязательно должна была надевать эту спецодежду и вкладывать в потайной карман контейнер с Первачком. Под руководством Муссы я довела до автоматизма процедуру извлечения контейнера и переливания яда в любую емкость, так что на этом этапе сбоя не должно быть. Мне было совершенно неизвестно каким образом меня эвакуируют из дома Амина, со слов Муссы этим будет заниматься особая группа специалистов и сбоя не будет, я в это верила (а что мне еще оставалось?), но и знала, что в случае необходимости меня ликвидируют. Этот исход меня не слишком тревожил сказывалась психологическая подготовка, утешало и то, что на мое обучение центром затрачено много сил и средств, и там сделают все возможное, чтобы не выбросить деньги на ветер.
Все было готово к операции. В доме Амина я бывала практически каждый вечер, вот только Амин возвращался домой гораздо позже моего ухода. Операция откладывалась на неопределенное время, а когда оно наступило, оказалось, что изменилось место ее проведения, зная Ивана Ивановича, я была уверена, что центр готов и к такому повороту событий.
В очередную пятницу, я была в гостях у Гули и уже собиралась уходить, но тут неожиданно приехал Асад, у него был свободный вечер, и он увез меня в дом приятеля. Следующий день у меня был выходной, я позвонила в посольство и предупредила, что буду ночевать в городе.
Утром, после позднего завтрака, Асад вдруг сообщил, что сегодня во дворце президента будет дан обед по случаю возвращения из Москвы друга Амина, секретаря ЦК НДПА. На обеде будет присутствовать узкий круг лиц, в основном родные и близкие, Асад тоже будет там, и главное – Амин пригласил меня. Это была неожиданная новость, встал вопрос о возможности проведения операции в незапланированном месте и на него мне трудно было найти ответ. Необходимо было срочно вернуться в посольство, Я понимала, что по условиям секретности сделать это было практически невозможно, но ничего другого не приходило в голову и я предприняла попытку. Сделав вид, что в волнованная неожиданным предложением, я сказала Асаду:
– Это официальное событие на уровне первых лиц руководства страны, и я не имею права посещать его без санкции моего руководства. Согласно инструкции я должна явиться в посольство, рассказать о предложении, ответить на вопросы, получить разрешение, таков порядок и заодно я переоденусь. Иначе нельзя.
– Не волнуйся, администрация президента уже все вопросы согласовала с вашим посольством и оно, как у вас говорят, дало добро, так что все в порядке.
«Отлично! Значит, о месте возможного проведения операции знают, это хорошо, но это полдела, остается выяснить надо ли проводить ее сейчас или нет. Ответ на этот вопрос мне дан наверняка, надо только его найти и прочесть, – думала я и спустя какое-то время поняла – Ну да, ответ дан. Операцию нужно проводить, иначе мне бы не разрешили принять предложение. Все просто. Ну что же, работаем!»
– Я рада и за администрацию, и за посольство, и за тебя, который все знал и мне ни слова не сказал, а я в этом платье уже третий день, – возмутилась я.
– Соня, прости! Здесь нет моей вины. Я действительно знал, но в соответствии с инструкцией я не имел права тебе об этом говорить, пока вопрос не будет решен.
– И что, твоя инструкция запрещает мне поехать домой и переодеться?
– Увы, запрещает. Ты не принимай на свой счет, инструкция ведь не для тебя одной писана, а насчет платья, так ты и в этом выглядишь ослепительно, поэтому мне придется приглядывать, чтобы тебя не украли. А вообще это самый обыкновенный, простой обед всего человек на двадцать. Будет семья президента, ближайшие родственники и его старые друзья. Учти, это не так, как у вас, на столе не будет ни спиртного, ни особых яств. Кстати, длинных тостов тоже не будет, просто обед и общая беседа, и всего на час-полтора, не более. Кстати, твоя подружка Гули там тоже будет.
– А Гули знала об обеде?
– Да, но то что на нем будешь ты, для нее сюрприз.
Я поняла, что операция уже началась и будет проводиться импровизированно. О том, как меня вытащат после отравления, я старалась не думать. В конце концов, это моя работа, но под удар могут попасть Асад и семья президента, и, наверное, убью их я. От этой мысли мне стало трудно дышать, кожа на лице стала бледной.
– Что с тобой, тебе плохо? – встревожился Асад.
– Нет, просто я никогда не обедала с президентом страны и очень волнуюсь. Ты же будешь рядом, если что поможешь мне?
– Конечно помогу, но, дорогая, по этикету я должен буду сидеть рядом с президентом, а ты вместе с семьей Амина будешь сидеть напротив нас и, думаю, Гули обязательно будет сидеть рядом с тобой и опекать тебя.
– А если я сделаю что-нибудь не так?
– Не волнуйся, ничего страшного не произойдет, в конце концов я буду если не рядом, то напротив.
– Хорошо! А когда нам выходить?
– Машина уже выехала и минут через десять будет здесь.
– Уже так скоро! Я все равно волнуюсь, ты не мог бы принести мне воды?
Асад вышел в другую комнату. Я быстро вытащила пробку из почти пустой бутылки с вином и перелила в нее антидот. Вернулся Асад и протянул мне стакан.
– Нет, я передумала, лучше выпью вина.
– Тогда я тоже.
Асад разлил вино по бокалам и один из них подал мне. Я взяла и в растерянности смотрела, как Асад пьет вино. «Что теперь делать? Антидот рассчитан на одного, может, отдать вино Асаду, пусть выпьет всю дозу, а я как-нибудь выкручусь, но как это сделать?» – лихорадочно думала я.
– О чем задумалась? Пей вино, оно тебе поможет, – подбодрил меня Асад.
– Ах, да! – «Вот и все, придется пить» – я мелкими глотками выпила вино и поставила пустой бокал на стол. Все происходило, как во сне.
– Ну что, лучше стало, успокоилась?
Я утвердительно кивнула головой.
– Пойдем, уже машина прибыла. Как ты себя чувствуешь?
Чувствовала я себя разбитой, угнетала изменившаяся ситуация, операция развивается неопределенным путем, я практически не защищена антидотом, выпить яд вместе с президентом – смертельная опасность, а не пить, все равно что потом сказать: «Это я подсыпала президенту яд», потому что я первая, на кого падет подозрение, а тут еще в крови у меня будет антидот. Получается, в сложившейся ситуации есть всего два варианта: пить мне яд или нет, и оба варианта печальны для меня, в первом – смерть быстрая, во втором – пытки и казнь. Есть еще третий – отказаться от выполнения задания, но об этом лучше не думать. Итак, наиболее приемлемый – первый, он же плановый, и будь что будет, может, половинная доза антидота сработает, я же маленькая, мне много не надо. Приняв решение, я облегченно вздохнула и улыбнулась.
– Ну что, легче стало? – спросил Асад.
– Да, спасибо.
Я смотрела в окно машины. Светило не по-зимнему яркое солнце, на голубом небе ни облачка, по улицам шли прохожие. «Господи, как же не хочется умирать!»
При входе во дворец меня отвели в специальную комнату, бегло осмотрели и предложили оставить мою сумочку здесь. «Правила безопасности одинаковы для всех гостей», – извиняясь, произнесла проводящая осмотр женщина в военной форме и, сделав рукой приглашающий жест, пропустила меня к выходу из помещения в фойе.
Конечно, ни ампулу, ни контейнер она не обнаружила. В холле меня ждал Асад. Мы вместе прошли в зал торжеств. Большинство мест за столом уже были заняты. Семья президента сидела за столом. По одну сторону стола сидели Мждах с Фазией и Гули, а Абдул сидел по другую, рядом с ним пустовало кресло, очевидно, место Амина. Гули увидела меня и радостно замахала руками, приглашая к себе. Я вопросительно посмотрела на Асада, он одобрительно кивнул и проводил меня к Гули.
Я окинула взглядом стол, по всей его поверхности стояли блюда с шиш-кебабом, я уже его пробовала, очень напоминает наш шашлык. В больших чашах дымилась шорба, у нас на Кавказе она называется шурпа. В разных местах стояли несколько больших стеклянных кувшинов с напитком молочного цвета, они привлекли мое внимание.
– Гули, в этих кувшинах молоко?
– Не совсем, это напиток тан, его готовят из сброженного молока, он кислый и в нем есть спирт, у нас его пьют мало, в основном, чтобы что-нибудь сказать, то есть произнести тост, а так в основном все пьют чай.
– А я могу его попробовать?
– У нас афганские женщины его не пьют, но тебе можно будет, но не сейчас, я тебе скажу, когда.
Этой информации мне было вполне достаточно, я стала осматриваться. Вскоре в зал вошел президент, все присутствующие встали и в знак приветствия склонили головы. Амин молча прошел к своему месту, сел и жестом пригласил всех садиться. Обед начался, но к кувшинам с таном пока никто не прикасался. Я решила, что наступил подходящий момент, незаметно под столом надела на палец контейнер и перевела его в готовность, осталось незаметно перелить яд в кувшин. И вот в разных местах потянулись руки к кувшинам и начали разливать тан по бокалам. Я привстала, и взяв ближайший кувшин в руки, сделала движение, как будто намереваюсь налить тан в бокал Асада, но он, посмотрев на меня взглядом взрослого человека на не совсем правильно ведущего себя за столом ребенка, мягко отобрал у меня кувшин и налил из него вначале в президентский бокал, потом в свой и вопросительно посмотрел на меня. Смутившись от своей оплошности, я утвердительно кивнула и Асад налил немного напитка в мой бокал.
«Ну что же, все идет по плану, тех нескольких мгновений, пока кувшин находился в моих руках было вполне достаточно, чтобы яд успешно перекочевал в кувшин, а затем и в наши бокалы. Вот и все, моя миссия выполнена и от меня уже ничего не зависит». Эта мысль подействовала на меня успокаивающе, я улыбнулась, ласково и ободряюще смотрящему на меня Амину. Президент взял бокал за тонкую ножку и немного приподнял его. За столом наступила тишина, держа приподнятым бокал, Амин поздравил своего друга с праздником, пожелал ему многих лет и подавая пример остальным, выпил содержимое. Умом я понимала, что нужно и мне выпить, но очень трудно было себя заставить. Асад внимательно смотрел на меня, но не только он, сидящая рядом Гули с озорным нетерпением шептала: «Ты попробуй, никто тебя не заставляет пить все, не понравится, поставишь бокал недопитым, ничего страшного». Я не знаю, что чувствовал Сократ в подобной ситуации, но у меня от волнения дрожали колени. Решившись, я выдохнула воздух и сделала большой глоток. Кислый, резкий вкус свел мои челюсти, на глазах заблестели слезы. Асад засмеялся и выпил свой бокал до дна. Я перевела дыхание и подумала: «Можно подвести итог, яд выпили трое: президент, Асад и я. Первая часть операции завершена, точнее мое участие в ней окончено. Остается ждать! Господи, как это нелегко!»
От ожидания вероятной смерти сердце билось лихорадочно. Я смотрела на спокойных, ничего не подозревающих Амина и Асада, которые через пару минут умрут, и слезы жалости наполняли мои глаза. У меня не было и намека на раскаяние, моя жалость была не к ним, которых я убила, а к себе, мне очень хотелось жить.
Я никогда серьезно не думала о своей смерти, казалось, что о ней думать, ну придет, так придет, тем более наступит это не скоро, а тогда, за столом я чрезвычайно остро чувствовала ее незримое присутствие, еще немного и все кончится. Потом мне не один раз приходилось иметь дело со смертью, но эта, первая встреча оставила неизгладимый след на всю оставшуюся жизнь.
Внезапно я почувствовала резкую тошноту и в следующее мгновение все исчезло. Никакого света в конце тоннеля, и жизнь перед внутренним взором никак не промелькнула. Только что я была и только что меня не стало.
Сознание вернулось через несколько дней, я лежала на больничной койке секретного госпиталя где-то в Подмосковье. Казалось, я только что спала и вдруг проснулась. У меня ничего не болело, я ничего не чувствовала. Я не понимала где нахожусь и что со мной произошло. Я взглядом обвела белые стены комнаты, вдоль которых располагались мерцающие огоньками различные приборы, вот и все, на что меня хватило, и я впала в забытье, но на этот раз это был глубокий сон с какими-то сновидениями. А потом началось продолжительное восстановительное лечение и наконец в один прекрасный день я встала на ноги и, главное, вернулась моя память.
С этого момента процесс реабилитации разворачивался ускоренными темпами и спустя некоторое время врачи признали меня вполне здоровой, годной для прохождения дальнейшей службы, и я с радостью, как к себе домой, вернулась в центр. Встретил меня Иван Иванович. Он поздравил с выздоровлением и успешным для меня выполнением задания, с внеочередным званием и главное – с возвращением в строй. Я с благодарной улыбкой посмотрела на Ивана Ивановича. За годы, проведенные в центре, я привязалась к этому человек и он стал для меня почти родным. Иван Иванович приобнял меня и, глядя в глаза, тихо сказал:
– Ты сделала все, что могла. Выполнила задание и даже смерть не смогла остановить тебя, это дорогого стоит. Через месяц с небольшим мне вручили правительственную награду.
Как потом я узнала из служебной записки, наша операция не дала ожидаемого эффекта. После того, как я потеряла сознание за столом, буквально через несколько секунд за мной последовали Асад и президент, а далее произошло непредвиденное. По плану после отравления Амина во дворце должна была начаться паника, стрельба, взрывы гранат и в это время дворец должны были оккупировать находящиеся неподалеку в состоянии боевой готовности советские войска. К тому времени Амин должен был умереть, и как следствие, кресло президента должен был занять его преемник Бабрак Кармаль. На деле паника действительно началась, но вскоре утихла, потому что Хафизулла Амин неожиданно пришел в себя, почему-то Первачок на него не подействовал. Казалось, что операция по смене президента на грани провала и тут был введен в действие «План Б». Наши диверсанты взорвали два центральных колодца с коммуникациями связи. Телефонная связь в Кабуле была парализована, это и послужило сигналом к началу штурма нашими войсками дворца – хорошо укрепленной крепости Тадж-Бек. Захват осуществлялся спецгруппами КГБ «Гром» и «Зенит». Солдаты были одеты в афганскую военную форму и проводили операцию очень жестко, передвигались по дворцу, расчищая путь гранатами и автоматными очередями, при этом громко выкрикивали афганские ругательства. Хорошо подобранная и обученная охрана президента оказывала ожесточенное сопротивление. Амину доложили, что захват осуществляют не какие-то моджахеды, а советские военные, но он не поверил. По его приказу связались с советским посольством и Амин, доложив о случившемся, попросил помощи.
Вскоре ко дворцу подъехало три советских БТР, под шквальным огнем охраны группа диверсантов под командованием Муссы прорвалась во дворец, нашла лежащих на полу без сознания Марину и Асада и вынесла их из дворца. Марину на руках нес лично Мусса, бережно уложил ее в БТР, бойцы принесли Асада и погрузились в машины. БТРы, лихорадочно отстреливаясь, покинули территорию дворца. Это и была вся «помощь».
Потом я узнала, в перестрелке была ранена Фазия, а что произошло с Мждах и Гули осталось неизвестным, их не нашли ни среди мертвых, ни среди живых. Амин с сыном на руках пытался прорваться через проходную комнату, в которой находился бар, но был в упор расстрелян советским военным, на руках он держал сына Абдуллу. Позже, по показаниям участников операции, Амин и Абдула были убиты несколькими автоматными очередями и какое-то время их тела лежали на полу комнаты, потом тела куда-то исчезли и впоследствии так и не нашли.
Что было потом мне рассказал Иван Иванович, сидя за столом в своем рабочем кабинете. Меня и Асада на самолете срочно отправили в Москву. Всю дорогу Мусса ни на шаг не отходил от меня и сопровождал, что называется, до дверей госпиталя.
В отличие от меня, Асад быстро встал на ноги, и так как в его крови было обнаружено неизвестное вещество, которое по заключению экспертов могло быть антидотом неизвестного яда, ему было предъявлено обвинение в попытке убийства Амина за что и посадили в Лефортовскую тюрьму, позже по просьбе нового правительства Афганистана он был депортирован на родину, там признан организатором покушения на президента страны, а значит врагом афганского народа. Приговорен и расстрелян.
Приняв во внимание наши с Асадом отношения, меня признали виновной в покушении на Амина и тоже приговорили к смерти, но к этому моменту по документам я уже была мертва. Нужно признаться не все из сказанного было для меня новостью, что-то я уже знала, о чем-то догадывалась. Иван Иванович молча перекладывал на столе документы, а потом сложил их стопкой и, глядя мне в глаза, сказал:
– А теперь о главном и сверхсекретном. Все, что произошло с Амином, в той или иной мере известно всем заинтересованным контрразведкам мира, все понимают, что покушение организовано советской разведкой, но ни у кого нет документов, подтверждающих это предположение, нет и не будет, потому что документов не было вообще. Все, что было нужно, обговаривалось устно, все распоряжения передавались тоже устно, так что предъявить Советскому Союзу практически нечего, нет ни документов, ни тел убитых, чтобы использовать извлеченные пули, как хотя очень слабое и косвенное доказательство, остается только одно, а точнее одна – это ты.
Дело в том, что после твоей эвакуации специалисты афганской контрразведки КАМ провели тщательный осмотр помещения и обнаружили в кувшине неизвестный яд, но, к их огорчению, яд быстро разложился без значительных следов. Еще нашли под столом контейнер с остатками того же вещества. Восстановив по секундам происшедшее событие, специалисты пришли к выводу, что контейнер принадлежал тебе и с его помощью ты перелила яд в кувшин, и если тебя найти, то твои показания, а они умеют разговорить любого, станут бесценной уликой против Советского Союза. Самый эффективный способ сделать эту затею бессмысленной, заставить не работать возможную улику, как ты сама прекрасно понимаешь, заставить ее замолчать навсегда.
Я с тревогой смотрела на Ивана Ивановича, в голове не укладывалось, как можно, приложив столько усилий для спасения и потом убить. Недолго помолчав, Иван Иванович продолжил:
– Что я и сделал. От отравления неизвестным ядом работник посольства Соня Ганева умерла и похоронена на Черкизовском кладбище. Захоронение реальное, с настоящим покойником, с надгробной скромной плитой. На самом деле Марина продолжает работать и учиться в нашем центре. Об этом никто не знает, кроме нас с тобой. Имя твое оставили, а фамилию пришлось сменить.
