Агагельды Алланазаров
Очаг
– А как же! – одобрительно воскликнул толмач. – Пока этот дракон не насытится, не думай, что он когда-нибудь откажется от привычки поглощать людей.
Выпавшие на долю многих мытарства и для толмача Гуйча были чьими-то злыми играми, разрушившими дома тысяч людей. Но ведь те, кто затеял эти игры, должны понимать, что им вряд ли удастся устоять перед мощью народа, что рано или поздно они сами будут повержены. Но, видно, так уж устроен человек, взобравшись на вершину холма, он не верит, что когда-нибудь будет сброшен оттуда…
Прислушиваясь к перестуку колёс поезда, Гуйч печально замолчал. Читая молитвы, он теперь искал ответа на свои вопросы на страницах священного Корана.
Теперь соседи по вагону говорили о том, что сейчас им немного легче, чем было в Ташкенте, всё же двигаться лучше, чем находиться под палящими лучами солнца, по крайней мере, сквозь щели вагона задувает ветерок, и от этого дышать становится легче. Так много говорили о Ташкенте, думали, что это какой-то необыкновенный, сказочный город, а он оказался чуточку больше и лучше Мары.
Справа от Оразгелди находился один из племянников Гуллы эмина Абдысемет, между ними в стене вагона была приличная дырка размером с ладонь, и оттуда, когда поезд набирал скорость, хорошо задувал свежий воздух. Теперь перед этим отверстием чаще всего сидели дети – Алланазар и Чолук, сын Абдысемета Тылла. Мальчишки по очереди сквозь эту дыру смотрели на мир, а затем рассказывали друг другу об увиденном. Да и сам молчаливый Оразгелди, не зная, о чём говорить, в минуты отсутствия детей возле отверстия предпочитал сквозь неё постигать мир.
Вот уже два дня он сидел возле этой дыры и вот уже два дня видел бесконечные жёлто-коричневые пески. В такие минуты казалось, что и поезд не движется, стоит на месте, время от времени совершая толчки вперёд-назад и плывя по рельсам железной дороги. Однажды во время остановки поезда Оразгелди через дыру увидел казахских женщин, которые предлагали пассажирам связки вяленой рыбы… Некоторые из них подходили близко к вагонам и, перебегая от одного вагона к другому, выкрикивали: «Рыба! Рыба!».
Оразгелди, не ведавший о том, что совсем рядом плещется Аральское море, удивляясь, думал: «Интересно, где казахи берут рыбу в этой Богом забытой пустыне?» Знал, что казахи занимаются животноводством, невольно предполагал: «Может, их овцы и рыбу таскают в себе?», думал случайный попавший, в мыслях понимая, что такое предположение нелепо.
Помещение вокзала, рядом с которым не было ни единого деревца, в этой глуши казалось одиноким и заброшенным. Правда, в нескольких местах стояли группки людей, о чём-то громко совещавшихся. Чуть поодаль были видны верблюды, равнодушно взирающие на окружающих.
По ходу поезда Оразгелди понравилось с этого места разглядывать мир. Иногда доносились знакомые запахи пустынной растительности, и это благоухание земли невольно напоминало запахи родных мест и заставляло тосковать по оставленным там родным и близким.
Через трое с лишним суток поезд прибыл в Оренбург. Оттуда он повернул на восток и повёз людей в сторону Орска, Омска, Томска… одним словом, в сторону Сибири…
* * *
Казалось, жизнь течёт по-прежнему, и похожа на течение Мургаба. Кто-то плывёт по течению, а кого-то бурные воды бросают в водовороты и уносят с собой, а кто-то и вовсе плывёт, стараясь добраться до берега.
Следом за семьями Гуллы эмина и Кымышей беда пришла в дом ещё одного уважаемого человека в селе – Тагана. Таганы были известны как потомки Гулла батыра, проявившего себя в схватке с врагом, когда жили в Мерве, человека смелого и бесстрашного.
Однако вражеская стрела, в конце концов, достала и его самого. Ему проткнули живот, в нём образовалась дыра, сквозь которую как в поддувало заходил и выходил воздух. Знахари тогда приложили к этой дыре кусок свежей телячьей кожи и сверху замотала куском плотной ткани. Все равно не помогло. И никому тогда не пришло в голову промыть рану тёплой водой и сшить её края28.
От этой же раны Гулла батыр и скончался. Его сыновья сумели сохранить уровень наследия отца. Они были грамотными. Один из них поехал учиться в медресе в Бухаре, другие также стали уважаемыми людьми своего времени. С приходом советской власти в числе образованных людей в Союнали оказались, и дети суфия Тагана – сына Гулла батыра. Четверо из пяти его сыновей были заняты на государственной службе, в районе они занимали немалые посты. Именно в тот период возникли разговоры о том, что «в Мары правят Мергены, в Тахтабазаре – Таганы».
Когда началась коллективизация, они в числе первых передали колхозу шесть тягловых верблюдов, двух волов, так что упрекнуть их было не в чём. Но недавно, и они по какой-то причине запутались в паутине жизни. Причём, все Таганы разом крупно запутались. В один из тех дней Ага Таган, работавший главой районной госзаготконторы, на ночь глядя приехал в свой дом в Союнали с каким-то человеком. Это был русский офицер, покрывший голову туркменской папахой, а поверх военного мундира натянувший просторный халат – дон. Этот старый знакомый прибыл к Ага Тагану в надежде, что тот поможет ему перебраться через границу. И Ага Таган, несмотря на то, что этого человека ищет ОГПУ, привёз его сюда, чтобы при помощи родственников перебросить его через границу. Но тогда Таганам это не удалось сразу этого осуществить. ОГПУ же, чтобы захватить его, укрепило границу и перекрыло все пути-дороги.
Братья, посоветовавшись с гостем, решили переждать какое-то время, пусть ОГПУ подумает, что он уже за границей, успокоится, а он пока поживёт у них дома, спрячется там.
Одновременно с раскулачиванием людей на селе новая власть через своих людей на местах заметно усилила пропагандистскую работу среди населения. Обходя дом за домом, они внушали людям, что дорога Советов – единственно правильная дорога, что тот, кто пойдёт по этому пути, обязательно обретёт счастье, что баи и кулаки всю жизнь угнетали бедных и лишали их возможности жить достойно. Такая деятельность властей была похожа даже не на пропаганду, а на попытку доказать свою правоту после совершённого неблаговидного поступка, обелить себя.
Если бы тогда Ханума вместе с такой же, как и она приверженной новым порядкам, женщиной не пришла бы в дом Таганов, чтобы провести разъяснительную работу и не растолковать этой семье суть новых веяний, если бы она не увидела стоящие в сторонке начищенные до блеска офицерские сапоги и при этом подумала бы, что они принадлежат кому-то из высокопоставленных членов семьи Таганов, тайна, возможно, не была бы раскрыта никогда. Хануме было известно, что работники ОГПУ уже несколько дней рыскают по окрестным сёлам в поисках бежавшего царского офицера. И поэтому эта деталь – начищенные до блеска сапоги – не ускользнула от острого взгляда многое повидавшей женщины.
Сообщение, которое принесла Ханума, поначалу застало Ягды врасплох, заставило задуматься. На Хануму он посмотрел недоверчиво.
– Думаешь, это он?
– Не сомневаюсь! – уверенно ответила Ханума.
– Запомни, если твоё сообщение окажется ложным, они нас потом не оставят в покое, жить не дадут. Таганы не те люди, с которых можно запросто растоптать!
– Это он! – снова решительно заявила Ханума.
Когда их соседка жена Гара тикгили заявила жене Тагана: «Каждую ночь из вашего дома кто-то торопливо бежит в туалет и также быстро, даже не посидев там, бежит обратно, иногда он выходит, закутавшись в дон», та ответила ей: «У моего мужа два дня болит живот и беспокоит понос. Когда он спешит, хватает первое, что попадётся под руку, и скорее бежит на улицу».
После этого разговора Ягды поверил, что этот человек и в самом деле офицер царской армии. Ханума тогда заметила, как сверкнули глаза Ягды, в них вспыхнул огонь волка-людоеда.
… У Ягды были свои счёты с Таганами, причём, они были тайными. Хотя его семья уже давным-давно стала относиться к одноимённому роду с Таганами. Младшие Таганы уважительно добавляли к именам старших приставку «акга», свидетельствующую об их родстве. Собственно, и к имени его собственного отца приставляли это уважительное «акга». И всё же время от времени люди возвращались в их прошлое, и когда спрашивали: «Это какой Ягды?», с удовольствием отвечали:
– Да это же сын Нарлы гамышчи – Ягды гул!
Но с тех пор, как его назначили председателем сельсовета, ненавистную для Ягды приставку «гул» стали употреблять всё чаще.
Те, кому Ягды сумел доставить неприятности, говорили: «Да что с них взять, это же низкие люди, от них можно ждать чего угодно, и только плохого!» Кажется, они верили, что, если бы эту должность занимал кто-нибудь из «игов», всё было бы по-другому, отношение к людям было бы другим, более милосердным. Поэтому они с удовольствием добавляли к имени Ягды приставку «гул».
И хотя в лицо ему этого не говорили, Ягды хотелось, чтобы нигде не называли его «гулом» – «рабом». Если же он узнавал, что кто-то за глаза называет его так, приходил в ярость: «Я тебе покажу, кто из нас гул!». Хотя эта кличка шла даже не от отца его, а от деда Хайдарали. Ещё до прихода русских, в пору разбойничьих набегов, Хайдарали попал в Союнали одним из пленных. Однажды младший брат Гулла батыра, вернувшись из одного из таких походов, привёз в село двух подростков двенадцати-тринадцати лет и заявил: «А это моя добыча!» Одного из них он отдал старшему брату Гулла батыру, сказав, что может пригодиться в хозяйстве в качестве слуги.
У этих мальчишек, похоже, не было никаких близких родственников, потому что никто их не искал, никто за ними не приходил. Так они и осели в этом селе и постепенно стали своими. Родственники Гулла батыра, подобрав подходящих девушек, женили обоих парней, дали им кров. И оба здесь обзавелись потомками. Впоследствии от мальчика, отданного в услужение младшему брату Гулла батыра, родился сын, ставший со временем Довлат баем – известным и уважаемым в селе человеком. Он был человеком щедрым и благодарным, и никогда не отказывал в помощи людям, приютившим и обласкавшим его. И за свои деньги учил детей, сыновей Гуллы батыра Тагана. За добро платил добром.
Когда в стране установилась новая власть, он почувствовал, что ничего хорошего ждать от неё не стоит, и поэтому заранее принял меры, и вместе со всем своим имуществом, скотом перевёз семью в Афганистан.
А вот отцу Ягды не посчастливилось стать таким же богатым и именитым, как Довлат бай. Своим трудом он кое как сводил концы с концами. Иногда в разговоре Нарлы гамышчи упоминал, что они попали в это село случайно, но при этом обид за своё прошлое не высказывал. Он жил с верой в то, что во всём, что делается в этой жизни, есть промысел Божий.
Однако Ягды из всего этого извлёк для себя урок и стал использовать в своих интересах. В его голове роились мысли, которые не давали покоя, они множили горечь и досаду и постепенно превращались в обиды. И вот уже много времени он готовился отомстить Таганам, хотя те и не были причастны к его прошлому, тем не менее, он и их не мог за что-то простить, говоря: «Все они одним миром мазаны!» Но свои намерения он держал в тайне. Таганы были людьми сильными, образованными, с крепкими связями, с ними шутки плохи, не дай Бог, что-то заподозрят, не сносить тебе головы!
А Ягды в отличие от Довлат бая помнил плохое, а добро не хотел вспоминать.
С тех пор, как он стал председателем сельсовета, его злоба на Таганов выросла до невероятных размеров и превратилась в желание мстить…
Переговорив с Ханумой, он понял, что вот он, настал момент, чтобы отомстить Таганам за всё и всех предков. В тот же день вызванные по звонку Ягды из города работники ОГПУ отправились прямиком в дом Таганов и арестовали русского офицера. Вместе с ним наручники были надеты и на всех мужчин рода Таганов, и их тоже арестовали и увезли с собой. Не прошло и недели, как русскому офицеру, а заодно и всем четырём Таганам вынесли приговор – расстрел. Но очень скоро выяснилось, что Таганов уберёг Бог, а может, и ещё какая-то сила. Занимающийся в селе комсомольской работой Берди-картёжник занялся спасением своих близких родственников и в этих целях поехал в Ашхабад. Не найдя в Ашхабаде отклика от прокуратуры, Берди картбаз направился прямиком в приёмную Атабаева. Самого Атабаева не было, тот момент в Ашхабаде, но его принял один из его подчинённых и внимательно выслушал. Поняв, что дело не терпит отлагательства, работник посоветовал Берди не ждать возвращения Атабаева, а отправить телеграмму на имя товарища Калинина и попросить у него содействия. Сейчас такие вопросы в стране решает только он.
Выйдя из приёмной Атабаева, Берди стал думать, кто бы мог помочь ему в составлении текста депеши, и тут же вспомнил своего односельчанина Чары Озбека, с которым когда-то играл в детстве, а сейчас он занимал пост заместителя министра сельского хозяйства и земельных дел. Берди направился к нему. Буквально через несколько минут девушка-секретарь отпечатала в двух экземплярах составленный ими нужный текст телеграммы и передала его Берди.
Берди-картбаз человек настойчивый, если он что-то задумал, обязательно доведёт до конца. С помощью Чары Озбека и одного помощника Атабаева телеграмма ушла к Калинину. И чем чёрт не шутит, когда Бог спит? Вдруг поможет? Почему бы не рискнуть. Ровно через неделю Берди картбаз вернулся в Тахтабазар. Подождав в Ашхабаде ответа от Калинина два дня, он уехал в Мары, там он тоже пробыл два дня, занимался своими комсомольскими делами.
Был ветреный серый день, небо обложено облаками. Ветер шевелил кроны деревьев, растущих по ту сторону вокзала. Издалека казалось, что они укрыты густым дымом. Поезд, с которого только что сошёл Берди картбаз, умчался в сторону Кушки. Он сделал большое дело. Правда, Берди-картбаз пока ещё не знал об этом. О том, что его хлопоты были не напрасны, что расстрел Таганам заменён ссылкой и тюрьмой, о чём сообщалось в телеграмме из Москвы, он узнает только по возвращении в село. В один из тех дней он встретил в городе Амана из ОГПУ. Узнав Берди, тот остановился. Посмотрел на него недружелюбно, нахмурив брови, тем самым выражая своё недовольство.
– Ты, комсомол, беспокоя больших людей, хотя бы знаешь, кого защитить решил?
– Знаю!
– Кого?
– Товарищ Аман ОГПУ, я позаботился о своих родственниках. Они не враги советской власти, ничего плохого ей не сделали. Об этом же я сообщил и товарищу Калинину. И потом, я бы не смог сидеть сложа руки, когда мои близкие оказались без вины виноватыми.
– Но ты ошибаешься, парень!
– Возможно.
После того, как Аман ОГПУ, многозначительно улыбнувшись, покинул его, Берди понял что его тоже взяли на заметку, ещё долго стоял на месте и смотрел ему вслед. Он почувствовал, как встреча с этим человеком вызвала дрожь во всём теле.
В те же дни Ягды всюду говорил: «Я сам с этим вопросом пошёл прямо к начальнику ОГПУ, сказал, что хотите, делайте, только не стреляйте!». Что ни говорите, но и мы в районе не последние люди, авторитет имеем, поэтому нас слушают. И потом, Таганы тоже нам не чужие люди, мы с ними одного рода-племени». Он специально так говорил, ведь кто его знает, а вдруг они вернутся домой, и тогда люди скажут, кто их защитил.
Но люди тоже не дураки, их такими речами не провести. Зато Берди, сделавший большое и важное дело, заслужил людскую благодарность. А ещё люди думали о том, что, найдись в то время кто-то вроде Берди, может, удалось бы отстоять семьи Кымыша-дузчы и Гуллы эмина. Увы, мысль эта была запоздалой.
* * *
Солнце неожиданно выскочило из-за холмов и сразу поднялось очень высоко, однако ночная прохлада не успела развеяться. Солнце казалось неподвижным, словно собиралось висеть на небосводе до конца дня, обдавая землю жаром.
В кибитку с откинутой шторкой стал поступать свежий воздух. Внутри Джемал мама вместе с внучками Акджагуль и Огулбике была занята замесом теста для выпечки хлеба. Вчера после обеда девчонки унесли с собой около пуда пшеницы и смололи её на ручной мельнице соседей. Домой вернулись с головы до ног покрытые мучной пылью. Мука получилась мелкой, шелковистой на ощупь, готовить из такой муки одно удовольствие. Джемал мама хотела заняться тестом пораньше, но пожалела девчонок. Они вчера так хорошо потрудились, устали, и теперь спали беспробудным сном. Пусть выспятся девочки, тогда и займёмся работой.
Акджагуль рядом с бабушкой месит тесто. Её маленькие кулачки ещё не набрали силу, чтобы вымесить густую массу как следует. Для этого нужны руки сильные и умелые, как у старшей невестки Огулджумы или же у другой невестки Амангуль. Вот уж они были настоящими мастерицами, тесто в их руках играло и радовалось. В прежние времена невестки, затевая хлебное дело, всегда звали к себе девочек: «Идите сюда, смотрите, как надо тесто месить, пригодится!» Свекровь тогда вставала на сторону девочек, их жалела, словно те хотели отнять у них детство: «Делайте сами свою работу, а девчонок не трогайте. Придёт их время, и они успеют всему научиться!» Но раз могла тогда Джемал мама, как и её невестки, подумать, что это время наступит так скоро?! И вот теперь старухе приходится самой учить девочек тому, чему должны были бы учить их матери.
Посадив Акджагуль рядом с собой, она говорила ей, что надо делать, при этом объясняла, что тесто необходимо хорошо вымесить, тогда и лепёшки будут пышными и мягкими. Время от времени она подливала в миску с тестом тёплой воды из стоявшего рядом кумгана.
Огулбике сидела в сторонке, бросая взгляды то на бабушку, то на Акджагуль, по-кошачьи лениво потягивалась. В её взгляде откровенно читалось недовольство тем, как месит тесто Акджагуль. Немного обиженно подумала: «Если бы бабушка мне доверила вымесить тесто, я бы сделала это намного лучше, когда Акджагуль месит его своими кулачками, тесто издаёт слабые звуки, поэтому и липнет к рукам. А ты попробуй с силой бить по тесту, увидишь, как оно сразу же начнёт отставать от рук!» Но в этом доме почему-то все работы вначале доверяли Акджагуль. Огулбике это обижало, она видела в этом частичку недоверия к себе. И согласиться с этим никак не могла.
Огулбике всё же не выдержала:
– Ну, что ты как неживая, меси сильнее!
– Не твоё дело, я сама знаю, как мне месить тесто!
– Ну, так и делай, как положено, если знаешь!
Склонившись над миской с тестом, Акжагуль пожаловалась бабушке:
– Бабушка, скажи же ей, надоела она мне своим бормотаньем, сидит возле меня и жужжит, как надоедливая муха!
– Опять за своё, негодницы! Немедленно прекратите перепалку! – Джемал мама сделала замечание обеим внучкам. Потом повернулась в сторону Огулбике: – До тебя тоже дойдёт очередь, детка, пусть она ещё разочек добавит воды и промесит тесто, перевернёт его, остальное доделаешь ты! – ласково произнесла она.
Поскольку от полной семьи осталось всего ничего, теперь в этом доме не пекли полный тамдыр лепёшек, как это было в прежние времена. Сколько могут съесть два старика да две девчушки? Двух-трёх чуреков им хватает на два-три дня. Летом вообще мало хлеба идёт, фрукты-овощи да бахчевые выручают. Джемал мама, хоть и заставляет внучек делать тесто для лепёшек и дрова к тамдыру подносить, всё равно большей частью жалеет их, бережёт, близко к горящему тамдыру не подпускает. Вместо этого она обращалась к соседкам, позвав их к себе: «Эй, невестки, кто из вас свободен, идите сюда, помогите выложить лепёшки на стенки тамдыра!» Если Джемал мама звала, никто из соседских женщин не отказывал, напротив все спешили на помощь и делали это с удовольствием. Обычно лепёшки выкладывали в тамдыр свояченицы – жены Хуртека, Сахетдурды, Гуллара, Ахмета или Баллы. Иногда это делала другая соседка, сестра Таганов, жена племянника Мухамметназара со странной кличкой Лекган.
Молодые женщины почитали Джемал маму как хозяйку всеми уважаемой семьи. Так Джемал мама потихоньку привыкала к своей новой жизни. Правда, плохо, что эта новая жизнь пришла к тебе в старости, когда ты уже мало на что способна. Да ещё и злые языки не давали спокойно жить. В селе то и дело распространялись разные слухи о судьбах ссыльных. На этот раз говорили о том, что половину тех людей, которых забрали работники ОГПУ, оставили в Ташкенте, а женщин и детей увезли дальше, в Сибирь, бросили их в лесу и сказали: «Живите, как хотите!», а там такие морозы, что превращают плохо одетого человека в кусок льда. Конечно, тех людей очень жаль, но ведь их это сейчас не касается, а значит, об этом можно с удовольствием рассказывать. В тот день, когда она услышала об этом, Джемал мама долго не могла уснуть, а когда всё же уснула, ей приснился странный сон. Во сне она побывала в той самой холодной Сибири, о которой в последнее время так много говорили. Кругом стоят высокие снежные сугробы. Люди проваливаются в снегу, но всё равно продолжают двигаться. Джемал мама высматривает среди этих людей своих детей. Но их нигде не видно. У людей, сидящих на гигантских голых деревьях, похожих на скелеты каких-то неведомых чудовищ, Джемал мама спрашивает, не видели ли они её детей: «Вы не видели Кымышей?» «Да они только что здесь были», – отвечают с дерева и смотрят по сторонам. Среди устроившихся на дереве людей Джемал мама узнаёт сына Гуллы эмина Кямирана, ну, да, этот смуглый юноша с продолговатым лицом и есть Кямиран. Он, как и остальные, пожимает плечами и махнув рукой, говорит о чём-то непонятном. Джемал мама спрашивает у него:
– Кямиран, даже если другие не знают, ты-то должен знать моих, где они сейчас, скажи мне! Вы же односельчане, и увозили вас и вместе!
Кямиран снова пожал плечами и махнул рукой, как бы говоря: «Откуда мне знать?»
Расспросив ещё несколько человек, Джемал мама направляется в ту сторону, которую они указали. А про себя думает: «Боже, разве может быть столько снега! Наверно, он лежит и не тает никогда потому что если столько снега растает, он же всё вокруг затопит!» Идти по снегу тяжело, она с трудом переставляет ноги, будто кто-то тянет её назад. «А если я не найду их и там, куда меня направили, где же ещё мне их искать?» – озабоченно думала Джемал мама, направляясь в указанную сторону.
И вдруг под развесистой арчой она увидела внуков Алланазара и Аганазара. Вот они, оказывается, где. Джемал мама, всхлипывая, торопится к мальчикам, чтобы обнять и расцеловать их.
Мальчишки её не узнали, вздрогнув, отступили.
– Алла джан, Акы джан, куда вы бежите от меня? Это я, ваша бабушка! – Джемал мама пытается напомнить мальчикам о себе, бежит за ними.
А те всё дальше убегают от неё. А ведь бабушка хотела расспросить у них об остальных членах семьи, бежит за ними, но разве же ей угнаться за этими юнцами? Старуха, пытаясь бежать по толстому снежному насту, всё кричит и кричит: «Алла джан, Акы джан, куда вы?» …
– Бабушка, бабушка, проснись, тебе дурной сон приснился, ты кричишь во сне – среди ночи будила её внучка Акджагуль.
Хоть и трудно было месить ногами сибирский снег, проснувшись, Джемал мама захотела досмотреть сон. Ведь ей только осталось догнать своих внуков, которые бежали от неё, словно юные жеребцы. Но если ты стар, разве уснёшь сразу же, как только положишь голову на подушку? Как ни старалась Джемал мама, заснуть больше так и не смогла. Но мысли её всё ещё были там, в заснеженной Сибири, где она только что, хоть и во сне, побывала. Джемал маме не хотелось верить во все эти слухи, и не только верить, но даже слышать их не хотелось. Потому что теперь в селе не слышно утешительных вестей, одна чернота. И хотя Джемал мама не может видеть и слышать своих ссыльных сыновей, сердцем чувствовала, что они живы, и мысленно оберегала их и о том молила Аллаха.
Сколько бы сообщений о ссыльных не доходило до слуха Джемал мама, она уже не пыталась что-то уточнять или выяснять. «На каждый роток не накинешь платок!» – говорила она себе и в этом вопросе полагалась только на Бога. Старалась сторониться тех, кто распространял малоприятные слухи.
Но что самое неприятное, иногда эти толки становились реальностью, пусть даже не с точностью, но где-то близко к тому.
Как ни старалась Джемал мама держаться, последние сведения, потрясшие село Союнали, не давали ей покоя. И всё же она старалась ничему не верить.
– Мало что ли на свете людей, которые болтают невесть что? Ухватят какую-то нить, а до конца не дослушают, домыслят. Если русские хотели расстрелять их, зачем надо было везти их так далеко, разве здесь мало места? Эти слухи распространяют бездушные и глупые люди, те, кого обогрела новая власть, – бормотала старуха себе под нос.
Вчерашний сон немного успокоил её. Во сне она видела огромные сугробы снега, небольшой, но всё же огонь, который горел возле её внуков. Несмотря на непонятные места сна, народ всегда верил, что снег – это белое, к добру, огонь священен, и тоже к добру. Хотя во сне она была расстроена из-за того, что не смогла догнать внуков, наяву, очнувшись и успокоившись, осталась довольна теми признаками, которые увидела во сне. Это придало ей сил, потому что поняла: Бог услышал её молитвы, ведь она всегда просила Его о милосердии.
В этот раз из города новости привёз глава сельсовета Ягды. В последнее время вести в село чаще всего приносит он. Стоит спросить у человека, от кого он это узнал, как ответ сразу же касался Ягды.
Джемал мама, услышав об этом, решила, что надо узнать обо всём из первоисточника, то есть от Ягды. Ведь он же человек власти, может что-то знает. И думала отправить к нему старика, когда он вернётся с бахчи. Но за ним надо будет посылать девчонок, а так неизвестно, когда он вернётся. Напротив, когда к нему приходят внучки, он наказывает им: «Скажите бабушке, дыни уже созрели, начнут гнить, пусть она возьмёт с собой всё необходимое и здесь делает заготовки. Нельзя погубить с таким трудом выращенные дыни!
Тесто замешено, накрыто, чтобы подходило. Джемал мама решила сама сходить к Ягды, но подумала, пока найдёт его, может много времени уйти. Она отправила Огулбике за женой Ахмета.
Женщина не заставила себя ждать, пришла быстро.
– Вы звали меня, мамасы? – она поздоровалась, склонив голову в почтительном поклоне.
– Да, звала. Хочу попросить тебя об одной услуге. Я пойду по своим делам, вдруг задержусь, ты тогда проследи, чтобы тесто не убежало, не прокисло. Ты приходи, посмотри, если вдруг оно подойдёт, разожги огонь в тамдыре и испеки чурек!
– Хорошо, мамасы, – женщина поправила спустившийся яшмак, дала согласие помочь.
– Вчера из города вернулся Ягды гул, при новой власти подбный Акынияз баю, Гуллы эмину, и что-то болтал про ссыльных. Вчера к нему ходил Солтаняз, спрашивал о своих. Разве устоишь, когда что-нибудь сообщают о них? Вот и я хочу сходить и своими ушами услышать, какие вести он принёс, не от посторонних хочу узнавать. Да, они брали у нас два-три чувала, якобы для перевозки зерна, но ведь от них не дождёшься не только благодарности, но и возврата чужого имущества. Если окажусь в той стороне, постараюсь найти и наши чували.
– Мамасы, вы спокойно занимайтесь своими делами, – заявила женщина, довольная тем, что бабушка попросила её о помощи, считая, что внучки слишком малы, чтобы справиться с таким серьёзным делом.
Сделав свои дела и раздав поручения, Джемал мама вышла из дома, рассчитывая найти Ягды либо в зернохранилище, либо где-то рядом.
С востока дул лёгкий ветерок. На песчаной дороге лежал тонкий слой пыли. Идя по улице, Джемал мама на ходу отвечала на приветствия встречных людей, ни с кем не задерживаясь. А вокруг всё те же знакомые дома, знакомые места. После прихода новой власти в Союнали многое переменилось, неизменным остался только облик села. Поэтому, когда видишь это, кажется, что в мире ничего не изменилось.
Роскошные дома, построенные состоятельными людьми рядом с чёрными кибитками, теперь занимали совсем другие люди, но дома эти по-прежнему были похожи на высокомерных петухов, устроившихся в курятнике. Джемал мама шла в сторону двора Гувандык бая, называемого в последнее время «складом для зерна», и думала о том, что внутри двора высятся горы пшеницы, собранной как от колхозников, так и от единоличников. На этих горах зерна любят сидеть всякие птички, они с удовольствием клюют бесплатное зерно. Чаще всего Ягды бывает там. А ещё она вспомнила ежегодные торжества, устраиваемые в честь отправки в город караванов с зерном.
На верблюда, который пойдет первым, накидывают ковёр, с двух сторон вешают дуебашлыки – тоже своего рода торжественные свадебные накидки, словом, кутают несчастного верблюда во что ни попадя, и он становится похожим на товар, предназначенный для продажи. Мало этого, сверху на него ставят ещё и ковровый хурджун, из которого выпирает гора зерна, это должно символизировать богатство. А между двумя передними ногами верблюда, в том месте, где кончается его шея, натянут красное полотнище с надписью: «Родина, принимай отменное зерно из Союнали!». Симпатичному парню дадут в руки флаг и усадят на верблюда, и вот уже по долине Пенди потечёт река пшеницы город где принимают зерно.
Прежде союналийцы всем селом торжественно провожали этот красный караван, к тому же он напоминал им прежние караваны, которые проходили через их село со звенящими колокольчиками, идущие из Афганистана, Мерва, Бухары, Машата.
В первых таких караванах пару раз принимал участие и Оразгылыч. Как-то, вернувшись оттуда, он рассказал: «Хорошо, что я сам поехал туда, в приёмном пункте в городе собралось столько народу, верблюдов, арб и другого, что невольно подумалось, где-то ещё остались люди?». Кажется, люди думали, если сегодня не сдадут своё зерно, завтра уже будет поздно. Из тысяч чувалов я с трудом отыскал наши, помеченные. В разных местах высятся горы зерна. Стоит только взвесить своё зерно, как сотни рук парней тянутся за ним, они хватают чувалы, как пушинку, взбираются на гору зерна и вытряхивают пшеницу из чувалов. А чувал брезгливо отбрасывают в сторону, будто боясь подцепить какую-нибудь заразу».
Джемал мама, вспоминая рассказ Оразклыча, уже походила к зернохранилищу, когда в воротах показался ворчливый, высокого роста, стройный Сапар дараз. Остановился, чтобы поздороваться с Джемал мама:
– Салам алейкум, гелнедже!
– Как дела, Сапар, как поживает Овлак гелин?
– Гелнедже, что слышно о ваших?
– Кроме людских слухов мы никаких сведений не имеем. А люди находят, о чём рассказать, можно подумать, они оттуда вернулись и всё видели своими глазами.
– Ну, да, это же люди, им дай поболтать. А в колхозе работа никогда не кончается. В прежние времена после уборки урожая наступало какое-то затишье, можно было отдохнуть. Помните, как собирался народ на Холме споров гапланов, Кымыш акга и другие, играли в камешки – дюззюм, кече-кече?! Но теперь всё это ушло в небытие, как будто и не было никогда. После уборки урожая было велено идти на зерновой сарай и там работать. Ну, поработал я. А теперь Ягды подозвал к себе и говорит: «Здесь работы почти не осталось, ты отправляйся в город, на хлебоприёмный пункт, там нужны такие сильные мужики, как ты, чтобы ворочать мешками и чувалами с зерном». Но в город ведь надо ехать с ночёвкой. Спрашивается, в двух шагах находится город, чтобы на ишаках и конях ездить туда и обратно? Мало того, так и питание твоё там же за твой счёт, короче, ничего хорошего…
