Александр Алексеевич Кассий
Горят Костры
Глава XX
«Благородный человек знает только долг, низкий человек знает только выгоду».
Конфуций
Конница хрустела копытами по сугробам. Ветер сдувал с ослабевших под тяжкой ношей ветвей снежную пыльцу, сыпля ее на головы конникам.
Во главе строя держался Леон из Жьена. Он укутался в теплую шкуру и прикрыл голову капюшоном.
Недолгие странствия разбойников, недавно ограбивших конвой купцов, забрав у тех всех лошадей и провизию, привели их к ближайшему крупному городу в надежде все распродать.
Пересекая лес, Леон первым заметил огонек костра. На бивак городских войск это было мало похожее, Леон приказал держаться за его спиной и спешился.
Главарь разбойников протиснулся через заснеженные заросли и, хрустя ветками под ногами, вышел к стоянке точащих мечи, топоры и копья нищим воинам в обносках.
Флагелланты, обреченно подумал Леон и напрягся. В темноте ночи приказа ждали его головорезы, но мужчина все же судорожно нащупал рукоять меча под свисающим с плеча мехом.
– Кто таков? – буркнул мужлан, голодно обгладывающий куриную ножку у костра.
– Гляди на него, купец че ли. – подхватил сосед, сморкнувшись себе в ладонь и встряхнув ее.
– Это не купец, пустословы. – вмешался некто, чье лицо скрывали языки пламени. От яркости Леон даже прищурился.
– Меня зовут Леон из Жьена. – представился разбойник.
– Весьма смело выдавать свое имя незнакомцам, – человек в балахоне поднялся и явил свое лицо, обожженное, покрытое шрамами, с гладкой лысиной. В кулаке человек сжимал красный мешок. – На честность принято отвечать честностью. Имя мне Епафрас. А Вы, месье Леон, не из бедных людей по своему происхождению. Я сделал такой вывод не из-за вашей одежды, а из-за взгляда и аристократического лица. Истинный рыцарь. Вас издалека видно, если знать, на что смотреть.
– Что людям вроде вас делать на подступах к столь крупному городищу? – спросил Леон.
– Ох, мы осуществляем замысел божий. Лейтмериц прогнил и его было необходимо очистить. – ответил Епафрас и надел на голову красный мешок с прорезью под глаза.
На лице Леона всплыло непонимание.
– Лейтмериц пока что лучше не посещать. Нас почти вытравили оттуда, но заразу им никак не победить. Ибо это кара Божья. – пояснил Епафрас.
– Это весьма досадно. В городе бы охотно выкупили весь мой товар.
– Рыцари нынче ростовщичеством занимаются? Воистину темные времена.
– Деньги нужны всем. – ответил Леон де Жьен.
– Что-то не вижу вашу телегу с барахлом.
– Она в лесу. Ее охраняют. – отчеканил Леон.
– Я бы мог потратиться на кое-какие товары, если среди них есть подобные вашим меха. Из города мы практически не вынесли награбленного, ибо большинство моих людей мертвы или пойманы в плен.
– Что я получу взамен? Золото? Я бы не стал отказываться от грошей. – Леон пожал плечами.
– Мы найдем достойную плату, не сомневайтесь. Моим людям нужно согреться.
Зашелестела листва, к костру вывалился флагеллант, стряхнул с головы и плеч снег и подбежал к Епафрасу.
– К чему такая спешка? – огрызнулся главарь флагеллантов.
– М-мы… – задыхался посыльный. – Перехватили беглецов из города! Это первые. Они пробрались через канализацию с трупами.
– Сколько их? – спокойно спросил Епафрас.
– Было человек десять, нескольких нашим пришлось лишить жизни, трех девушек они забрали с собой. Четверых мы связали. Двое из них были вооружены, они дали отпор, но я попросил не убивать их, а привести к вам. Парень и девка. Девка-то соответствует портрету Грегори.
– Так, несите всех сюда, подумаю, что с ними делать.
Посыльный по-птичьему свистнул, из леса выбрело четверо флагеллантов, ведущих за собой четырех пленников.
– На колени. – приказал один из флагеллантов, и пленники нехотя уперлись коленями в заснеженную землю.
– Кто из них? – спросил Епафрас.
– Вот же! – посыльный подскочил к пленнице и дернул ее за хвост. Девушка поморщилась, но поддалась и запрокинула голову.
Леон из Жьена тут же узнал негодницу, угодившую в плен. Они виделись в Исанберге при его попытке побега. Вот была потеха! Леон был рад вспомнить молодость, ведь давненько так не забавлялся с женщинами.
Леон глядел на пленницу и отчего-то испытывал жалость. Ситуация в одночасье стала зябкой и неприятной. Измазанная в грязи и крови девушка из Исанберга глядела на огонь костра, избегая взглядов десяток мужчин вокруг. В ее глазах не читалось той страсти и дерзости, что были в церкви. Сердце Леона кольнуло так глубоко, что весь деловой настрой разом потух.
– Двух горожан отпустите. Этих, да. Они нам ни к чему. Если им удалось спастись из города, то такова воля Бога. А к этой девчонке у Господа особые планы, поэтому он привел ее ко мне. – приказал Епафрас.
– А что делать с ее дружком? – посыльный пнул в затылок юношу со слипшимися и спутавшимися блондинистыми волосами. – Убить его или отпустить?
– Отпустим – будет мстить, – заметил Епафрас.
– Понял. – злостно улыбнулся посыльный и сверкнул кинжалом.
– Нет, – в последний момент отмахнулся Епафрас. – Не нужно тут крови. Дама будет охотнее разговаривать, если ее дружок будет дышать.
Посыльный поклонился и отошел.
– Если ты будешь сотрудничать, то мы быстро найдем общий язык. – Епафрас присел рядом с пленницей и стал поглаживать ее волосы на голове.
Девушка молчала, она беспорядочно покачивалась, словно одолеваемая сном.
– Иначе мне придется сделать больно твоему другу, – Епафрас схватил молодого человека в коричневом плаще за горло. Тот издал тихий хрип. – У тебя есть совсем немного времени, пока блондинчек не задохнется.
Пальцы Епафраса покраснели и сдавили шею юноши до набухших вен.
– Куда ты держишь путь? Ты попадаешься моим людям уже второй раз, пойми, это судьба нам встретиться. Говори же, донеси весть, которую Бог желает сообщить мне через тебя.
Юноша разинул рот и задергал языком, будто желая выловить им воздух. Глаза его заслезились и покраснели в тон кожи.
– Я ищу Орлинский монастырь! – сдалась девушка и заплакала, не в силах больше сдерживаться.
Епафрас отпустил горло юноши, и пленница слегка успокоилась, но на ее лице всплыла ненависть к самой себе за слабость духа.
– Не кори себя, ты спасла другу жизнь, – усмехнулся Епафрас и поднялся, став смотреть на пленницу сверху вниз. – И что же тебе, деточка, понадобилось в Орлинском монастыре?
– Лекарство.
– Павлинник?
Девушка ничего не ответила, лишь шмыгнула носом.
– Точно, лекарство от всех болезней. Я могу помочь тебе в этом деле, дитя, – главарь флагеллантов засмеялся и обвел своих подданных взглядом. Все переняли смех повелителя. – Мы знаем о местонахождении монастыря. Мы тебя и дружка твоего туда отвезем. Покажем тамошние красоты.
Пленница продолжила сохранять молчание. Она была в растерянности и совершенно ничего не понимала.
– Вот в обмен на что я продам свой товар. – произнес Леон из Жьена.
– Что-что? – ошалел Епафрас и обернулся к мужчине в мехах.
– Лекарство, эти цветки, я хочу их, чтобы продать подороже всяким знахарям или кто больше заплатит. Это достойный обмен на весь мой товар. Возьмете все, что захотите. – предложил Леон.
Епафрас был удивлен такой наглости нового знакомого.
– Что же, это весьма… необычный обмен. Я соглашусь показать путь к монастырю и вам, Леон из Жьена, включая ваших людей.
Девушка с каштановыми волосами, измазанными в грязи и крови, подняла полный ненависти взгляд на бывшего рыцаря, явно узнав его по голосу. Леон лишь подарил ей легкомысленную улыбку.
Глава XXI
«Как мы можем знать, что такое смерть, когда мы не знаем еще, что такое жизнь?»
Конфуций
Арност в очередной раз пришел из глубины леса к кромке с охапкой сухих веток, вырытых из особо укромных ям и зарослей, куда снег практически не попал.
Он оттащил Альберта от побережья, чтобы холодный ветер не продувал ослабшее тело, укрыл товарища среди стволов, соорудил из отломанных ветвей некое простенькое укрытие. От непогоды вряд ли спасло бы, но это лучше, чем ничего. Благо, туман слегка рассеялся, а нового снегопада пока не ожидалось.
Когда Альберту становилось лучше, Арност давал ему отпить чистой воды. Это промывало организм и, как написано в учебниках, помогало очищению от заразы изнутри. Помогало ли? По крайней мере, точно хуже не стало.
После полудня Арност выдохся бегать по лесу, тем более что сам еще не до конца восстановился после побега из лагеря флагеллантов. Арност присел на расчищенное место, пригрел ноги у костра и стал растирать руки, спасаясь от обморожения.
Альберту больше нечем было помочь, большая часть выпала именно на работу его организма. Из-за наступившей зимы в лесу не росло уже никаких полезных трав вроде бессмертника или волчьего гороха.
Повезло лишь с корневищем валерианы. Арност нашел пожелтевшее растение, скрюченное под упавшими ветвями и снегом, и выдернул с корнем. Принес к костру, вскипятил в котле, перелил в бурдюк и напоил Альберта.
Валериана должна была уменьшить судороги и ослабить боль Альберта. Все это лишь замедляло процессы, уничтожающие его организм изнутри.
Арност глядел на то появляющееся, то исчезающее за облаками солнце. Оно так высоко парило над земной твердью, что вряд ли задумывалось о невзгодах бренных жителей зелено-голубого клочка посреди небытия.
Человечество было лишь пшиком для такой могучей фигуры, как солнце. Оно могло уничтожить все живое, стоило ему того захотеть.
Арност закрыл глаза и с новой силой ощутил сгусток чего-то тягучего вокруг своего сердца. Нечто обвивалось, душило изнутри. Арност пытался мысленно выбросить сгусток прочь, чтобы он перестал отравлять его душу, но тот уже пустил корни, даже лучи теплого и яркого солнца не могли искоренить заразу. Лекарь сделал глубокий вдох и задержал дыхание, в надежде, что боль исчезнет, но с выдохом она вернулась, ничуть не ослабнув.
Может, Арност был болен? Какой-то особой формой чумы? Только болело отнюдь не тело, ведь с телесными болезнями можно было хоть как-то бороться, даже от чумы было лекарство, его только нужно было найти. А как найти лекарство от тяжести в груди?
Арност глянул на ленивую сонную реку. Подошел к самому берегу и склонился, глядя на свое отражение, искаженное рябью и волнами. Чего стоило просто нырнуть? Холод бы сделал все остальное. Руки и ноги сковало бы, не дав всплыть. Бурный поток проник бы в горло, промыв все тело изнутри, вымыв тьму из сердца. В таком конце явно был какой-то смысл. Наверняка был, только искать будут его те, кто останется в живых. Это будет их проблема.
А ради чего Арност вообще ходит по земле? У него нет какого-то четкого оправдания. Оправдание. Забавное слово, заменяющее «ответ». У Альберта было такое оправдание. У него была вера. Ее можно потерять, Арност прекрасно представлял этот процесс, но вот как ее обретать? Легко просто сказать «верь», а как это сделать-то? Когда изнутри все рвет и распространяется такая бездонная пустота, что никакой надежды не оставалось, чего уж о вере говорить.
Мир пронизан болью и страданиями. У всего этого должен был быть смысл. Ведь иначе зачем превозмогать? Должен быть какой-то дар. Весьма эфемерное понятие, которое у каждого предстает в совершенно разных формах. Кто-то мечтает о Рае. Кто-то о перерождении.
А могла ли быть земная жизнь чем-то вроде тюрьмы? Пыточной камерой? Ведь именно так Арност бы описал мир. Голубому небу и чарующим пейзажам отлично удается обманывать, отвлекать от реальности.
Альберт закряхтел, стал ворочаться.
Арност поймал себя на мысли, что он нужен ему. И пока это так – в жизни есть смысл. Смысл жизни, который оправдывается не собственным желанием жить, а необходимостью использовать эту данность для помощи другим. Да и помощью это с натяжкой назвать можно. Отсрочивание смерти – вот настоящее определение профессии лекаря. Попытка помочь людям обмануть неизбежное на время.
Арност подошел к Альберту и ощупал его лоб. Горячий, как у закипающего котелка.
– Ты меня слышишь? – спросил Арност, вытирая пот со лба друга куском рваной ткани.
– Да. – прошептал Альберт и открыл глаза. Красные, опухшие. Без слез и не взглянешь.
– Как себя чувствуешь?
– Если честно, то хуже никогда не было. Но в лодке было куда паршивее. Не хочу шевелиться, чтобы не сбить это… облегчение. – прохрипел Альберт.
– Томаш пошел за лекарством. Вот-вот должен вернуться. Монастырь тут недалеко, если нам дали точную информацию. – ответил Арност, сохраняя хладнокровие.
– Как давно он ушел? – спросил Альберт и медленно повернул голову, чтобы посмотреть Арносту в глаза.
– Часа три назад, уплыл на лодке.
– Иди за ним. Мне уже не помочь. Я чувствую…
– Перестань нести бред, у тебя высокая температура, ты не понимаешь, что несешь…
– Я чувствую, что мне осталось недолго, – простонал Альберт и дрожащей рукой легонько коснулся штанины Арноста. Рука тут же ослабела и рухнула на землю. Арност ее бережно положил обратно на грудь Альберту. – Об одном лишь жалею, что с дочерью как следует не попрощался. Ну и еще, что путь до конца с вами, ребята, не прошел. Томаш… Томаш. Передай ему, что он хороший парень. Глупый конечно, что так вот в поход бросился, но кто же знал, что такое будет, верно? До этого вроде спокойный край был, а тут все с ума по сходили. Но это понятно, людям же страшно. Вот и… Вот и мне страшно.
Арност не сдержался, слезы мелкой крупой посыпались из глаз, губы задрожали, он хотел сказать что-то своему товарищу, но никак не получалось, подходящих слов все не находилось.
– Я знаю, что после смерти есть что-то лучшее. Это не просто вопрос веры, я почему-то всегда был просто уверен в том, что мир не так прост, как его видят жучки всякие, белочки. Он куда более обширный, мы никогда в полной мере этого не поймем, ибо мы слишком глупые. Мы знаем только то, что нам дозволено. Но даже со всей этой уверенностью… мне так страшно. Наверное, это естественно, да? Ты часто видел, как люди умирают, они все боялись?
Арност закивал. Он слушал товарища, чьи слова едкой кислотой капали на открытую рану, и без того щиплющую до изнеможения. Перед ним лежит умирающий человек, у которого могла быть впереди еще целая жизнь, в которой он наблюдал бы за взрослением собственной дочери, но от этого внутренняя боль.
– Тогда ладно. Тогда не так стыдно, что оно вот так происходит. Передашь моей дочери, что я ее люблю? Передай, пожалуйста, Арност. Передай моей малышке, – в конце концов заплакал и сам Альберт. Заплакал об бессилия перед тем, что грядет. – Друг, я бы хотел… напоследок поделиться самой сокровенной историей, что у меня есть. Специально для тебя. Сам решай, что с ней делать потом.
– Я выслушаю тебя.
– В одном красочном летнем саду жила девушка, красоте которой позавидовала бы сама Афродита. Лето там длилось круглый год, на деревьях росли яблоки и груши, а средь травы пестрили земляники да малины. Девушка, имя которой никто не знал, всегда хотела прогуляться по тропинкам сада ночью, но отец ей запрещал, рассказывая про то, как его жену, ее родную мать, похитили злые силы зимы. Но девушка все же ослушалась нравоучений отца на семнадцатом году жизни. Она выбежала из-под огромной многовековой яблони, в которой жила с отцом, и стала бродить по тропинкам сада под луной. Никаких монстров она так и не встретила, лишь сов и сверчков. Ночью природа была по-настоящему чарующей. Синяя призрачность ночи завлекла девушку, и она стала сбегать из-под яблони каждую ночь, и однажды встретилась на краю сада с курчавым мальчишкой в блеклой одежде. Они не сказали друг другу ни слова, но стали танцевать, пока на них глядела озорная луна. Их встречи продолжались ночь за ночью, пока мальчишка не позвал девушку за собой, чтобы показать, откуда он родом. Они сбежали и бродили вместе пару дней, посещая деревни и города, до глубины души удивившие уроженку летнего сада. Но пришло время девушке возвращаться. Мальчишка не желал терять ту, в кого он по уши влюбился, поэтому предложил остаться с ним. Девушка сказала, что ее отец не переживет одиночества и убежала. Должно быть, столь резкое предложение испугало девушку, она не явилась на место привычной встречи на следующую ночь, и юноша решил войти в сад поглубже. Он пробрался до самой главной яблони, в которой жила красавица со своим отцом. Мальчишка услышал крики, увидел в дуплах силуэты разгневанного отца и плачущую девушку. Мальчик взобрался на дерево и посмел вмешаться. Девушка оказалась так рада спасителю, что решилась бежать с ним и вместе они скрылись от отцовской погони. И жили они три счастливых года вместе. Счастливых, но коротких. В какой-то момент их отношения окрепли достаточно, чтобы завести ребенка. Чудесен был тот день, когда девушка оказалась беременна. И ужасен был тот день, когда она скончалась. Случилось это сразу после рождения первенца. Все, что осталось у… – Альберт подавился и прикрыл от усталости глаза. – У мужчины – его дочь. Прекрасная, точная копия матери. Но сколь велика была любовь отца к дочурке, столь и сильна скорбь. В улыбке прекрасной девочки он видел лишь свою возлюбленную. Но с годами пришло смирение. Отец не мог представить себя без своего маленького сокровища. И готов был отдать жизнь за то, чтобы… никто не похитил ее из прекрасного сада, в котором они поселились…
Альберт притих. Дыхание замедлилось. Губы разомкнулись.
– Альберт? – прошептал Арност в ужасе. Он так боялся не получить ответа.
– Пора прощаться, друг. – произнес Альберт и мышцы его лица ослабли.
Арност неподвижно сидел у тела друга еще какое-то время, а затем накрыл пледом.
Арност довольно быстро собрался, потушил костер, заново наполнил бурдюк, промыв от валерианы, и отправился вслед Томашу. Ушел Арност опустошенным, в голове его крутилось столько мыслей, что ни одна не успевала осесть, чтобы стать осмысленной.
Шествие вдоль реки успокаивало. Или, если быть точнее, не давало состоянию ухудшиться еще сильнее.
Глава XXII
«Все на земле изменяется, все скоротечно; всего же, что ни цветет, ни живет на земле, человек скоротечней».
Гомер, Одиссея
Высокие ели касались своими кончиками, словно кисти, пышных небес. Задувал ветер, проносясь сквозь строй стволов. Кое-где проглядывали поблекшие листья, припорошенные снегом.
Река гармонично перетекала в обледенелое болото. Среди рогоза и камышей прыгали не успевшие сменить окрас зайцы. С деревьев спускалось пение сов и снегирей. Серенада леса.
Арност разгребал ногами путь через глубокие сугробы. Ноги промокли насквозь. Нос заложило и горели щеки. Если ему не удастся согреться в монастыре, то жди беды. В дали от цивилизации даже простая простуда сможет свести его в могилу.
Помнится Арносту в детстве он частенько хворал, а Иржи с Ивой выхаживали его. Ива приходила утром с восходом солнца, приносила теплую воду и травы от Иржи, затем в обед, чтобы почитать какую-нибудь книгу из ее домашней библиотеки, и напоследок вечером, желая сладких снов и целуя Арноста в горячий лоб. Тогда им обоим было по четырнадцать, не больше. Арност уже плохо помнил, в голове все года расплылись. Наверное, лет через десять в полной мере вживется в роль Иржи, которому нужно прилично времени, чтобы подобрать обрывки воспоминаний из далекого юношества.
Хуже всего Арносту было во время заражения чахоткой. Его лихорадило, постоянно мучал кашель и мокрота. В церкви к подобным болезням относились неблагосклонно, считалось, что при кашле наружу рвался демон. Поэтому Иржи обычно оповещал общественность, что у Арноста была простая простуда.
Ива не боялась приходить к больному, хоть ее и предупреждали о возможности заразиться. Отец, безусловно, ничего не знал о ее визитах, иначе бы запретил видеться ей с Арностом навсегда.
К вечеру температура у Арноста поднималась, а кашель усиливался. Если вдруг он начинал мерзнуть, то Ива откладывала книгу и ложилась рядом, поверх одеяла, которым накрывали страдальца. Они лежали нос к носу. Ива слышала, как Арност сопел и вынужденно дышал через рот.
Один раз Арност дрожал сильнее обычного. По глазам его было видно страх. Тогда Ива сняла платье, разделась до камиза, скинула туфли и легла к другу под одеяло. Они не видели в этом ничего такого, но никто об этом не знал, кроме них. Это было их особой тайной. Было в этом что-то сакральное.
Тогда же Арност протянул Иве свою руку, коснулся ее плеча мизинцем, затем тут же одернул. Ива промолчала, она глядела в глаза Арносту, хлопая пышными ресницами. Глаза у Ивы были самыми красивыми, особенно, когда она смотрела ими вот так… Точно Арност даже и не сказал бы как именно, но подобный взгляд ни с чем не спутать. От испуга он просто перевернулся на спину, и вся магия как-то развеялась. В свои четырнадцать мальчишки часто бывали глупыми, особенно в вопросах эмоций. И после этого случая подобного больше как-то и не всплывало. Возможно, Ива его неправильно поняла, а может он сам себе что-то там надумал. В любом случае, момент затерялся в прошлом, засыпан песками времени. Может Ива сама давно забыла об этом.
Но Арност временами вспоминал. И становилось как-то больно. Такая тупая боль от упущенной возможности.
А Иржи будто бы знал все. Он никогда не был против компании Ивы, даже считал, что она хорошо влияла на Арноста. Конечно, они оба весьма энергичны в делах, которые не касались их прямых обязанностей, но Ива всегда могла поставить точку, она знала границы. Арност же их никогда не видел. Ему периодически приходилось их напоминать.
Первое воспоминание Арноста об Иржи относилось к первым урокам фитотерапии на заднем дворе аптеки. Арносту лет девять. Почему-то о прежних днях ничего в голове не всплывало, хотя Иржи и Арност были вместе чуть ли не с рождения последнего. В этом воспоминании Арност пробовал молоть какие-то травы ступкой. Запах был ядреный, до слез. У мальчика отлично получалось. И ему определенно нравилось. Тем более, что в тот же день он впервые обработал рану взрослому человеку. Арност делал не дюжие успехи, притом проявляя энтузиазм.
Все испортил момент, когда Иржи сказал следующее: «Я рад, что у тебя получается, ты вырастешь мне отличным помощником, а потом заменишь меня. Весь город будет полагаться на твой опыт. Поэтому тебе нельзя лениться».
Арност стал задумываться, а нужно ли ему это? Будто до того он просто плыл по течению, не размышляя о завтрашнем дне. Делать лекарства было интересно, а помогать людям – приятно. Но отдать этому всю жизнь?
Арносту просто не оставили выбора. С того дня навязчивая идея плотно засела в голове мальчика и переросла со временем в настоящую неприязнь к собственному ремеслу.