Александр Алексеевич Кассий
Горят Костры
– Вы ведь понимаете, что оттягиваете время? Пока я буду все это решать – будут гибнуть люди.
– На все воля божия. Я уверен, что мелкие дрязги не спасут нас от Его кары. Помяни мое слово.
Глава VIII
«Нравственные качества справедливого человека вполне заменяют законы».
Менеандр
Мрачное складское помещение с одним только крошечным и мутным окошком под потолком, стены из каменного кирпича позеленели, а с потолка капало. На полках шкафов стояли колбы, мешочки, ларцы. В углах ютились квадратные сундуки, уставленные друг на друга.
Все пропахло чем-то кислым, мятным, ягодным и травянистым. Запахи настолько сильные, что заложенный нос Альберта пробило. Солдат не был знатоком трав, а лекарей посещал только при сильных простудах.
На месте преступления Альберт стоял уже минут десять, но не мог ничего найти. Священник Вит рассказал, что лекарство пропало именно со складского помещения, которое обычно запиралось на ключ.
Альберт не был дураком, он сразу догадался, что у прихожанина не могло быть доступа к имуществу церкви. Вор – священник. Неужели, как и сказал Вит, дело в наркотических свойствах?
Служители церкви провели подсчет – не хватало одной склянки молотой валерианы. Тут бы пригодилась помощь Арноста, ведь мало какой солдат был осведомлен о свойствах тех или иных веществ.
Альберт внимательно осмотрел шкафы и пол, где грязных отпечатков наслоилось неприлично много. Никаких зацепок. Вор был очень осторожен, но кто-то должен был видеть всех входящих и выходящих.
Как раз такой человек сидел на стуле у винтовой лестницы наверх. Сидел он в самом углу со свечой на столике, в руках держал закрытую толстую книгу. Это был мужчина преклонного возраста с трясущимися руками. Альберт знал, что на пост отправляли именно таких, которые уже не в состоянии нести службу наверху, но выгонять из церкви людей уважаемых было не принято.
Мужчина печально смотрел на своды каменного коридора, на горящие факела, играющие тени и запертую на замки дверь, откуда, скорее всего, можно попасть в склеп.
– Здравствуйте, могу ли я вас побеспокоить? – робко обратился Альберт.
– Чего тебе надобно, сынок? – прохрипел старческим голосом седой священник.
– Вы ведете записи обо всех посещениях в хранилище лекарств?
– Верно, а ты кем будешь? – недоверчиво решил уточнить старик.
– Вит попросил помочь меня с делом о краже, – Альберт стянул перчатку с руки и показал серебряное кольцо с изображением распятия. – Теперь мне нужна ваша помощь.
– А что-то украли? – с грустью пробормотал старик.
– Валериану, одну склянку. – пояснил Альберт и пальцами показал примерный размер краденного.
– Ах, верно… верно. Запамятовал. Так, ну давай взглянем…
– Вит сказал, что пропажу заметили примерно через час после полуденного звона колоколов.
– М-да, в это время мы принимаем прихожан, нуждающихся в осмотре. К сожалению, свободных мест в церкви не осталось, поэтому миряне ограничиваются лишь наблюдением, – простонал старый священник. – Так, значится нам надобно отыскать посетителей после полудня…
Смотритель шлепнул книгу на стол, раскрыл ее и стал вдумчиво листать страницы.
– Ну-ка… – он навис над записями так, что свет свечи практически не доходил до страниц. – Нет-нет.
Старик подвинул свечу, теперь чтиво стало более разборчивым.
– Вот, нашел. После полудня к нам заходило четверо. Отец Юсуф, Отец Вит, Отец Адам и Отец Георг. У каждого стандартный набор лекарственных средств: ларцы с календулой, тысячелистником, шалфеем и валерианой.
– Получается, кто-то из них взял на одну дозу валерианы больше и умолчал об этом, – задумался Альберт. – Отца Вита можно исключить. Где мне найти остальных?
– М-м… Отец Юсуф обычно в канцелярии. Составляет акты, а в свободное время помогает страждущим в госпитале, что в западном крыле. Отец Адам и Отец Георг чаще всего занимаются обучением лекарей. Их классы находятся в корпусе за внутренним двором, это через сад.
– Благодарю.
– Милый господин, все эти люди – хорошие. Они всю жизнь положили на помощь другим. – добавил напоследок священник.
– В таком случае, если никто из них не сознается, буду подозревать вас. – сказал Альберт и вышел.
Первым делом солдат решил наведаться к священнику Юсуфу. Он нашел его у дверей в канцелярию, с рулонами бумаг подмышкой. Юсуф показался ему слегка неуравновешенным, дерганным.
Клирик что-то конвульсивно искал по карманам, вечно почесывал затылок, облизывался и морщил нос, шепча что-то настолько тихо, что сам наверняка разобрать не мог.
– Отец Юсуф? – Альберт подошел уверенно, с холодным взглядом служителя порядка.
– Д-да? – священник не спешил оборачиваться к подошедшему, стоял к нему спиной, будто вампир, боящийся солнца.
– Что вы делаете?
– Ах, дела-дела. Я о вас слышал. Вы тут ищите жулика. Грязное жулье. Я разделяю взгляды Вита, жулье нужно истреблять. Но вы тут не за тем, чтобы я высказывал свое мнение, верно? Вы, судя по всему, за информацией. Хотите, чтобы я сказал вам про вора? Думаете, знаю что-то? Я вас разочарую.
– Вы заходили на склад примерно в то же время, когда была обнаружена пропажа валерианы. Я не могу обойти вас стороной, даже если вы непричастны.
– Моя душа чиста перед господом.
– Вы что-то потеряли?
– О чем речь? – передернуло священника.
– Вы рыскали по карманам, когда я вас увидел. Что вы потеряли?
– Ключи. Ключи от своего сундука. Там мои записи… записи моих… дел.
Тут-то Альберт и почувствовал, что священник что-то умалчивает. Конечно, Юсуфу было что скрывать, это видно по мимике, дерганым движениям, спутанности. Должно быть, он мало спал по ночам. Чем же тогда занимался?
– Советую вам говорить мне только правду. – настойчиво попросил Альберт.
– Я… – священник отвлекся, потерял мысль на какое-то время. – Ах, я не думаю, что это имеет отношение к делу.
– Вы дорожите своим местом в церкви?
– Что? Конечно.
– Не хотите все потерять? Я слышал истории о том, как священников изгоняли из родных деревень, городов. Кого-то даже забивали камнями в зарослях, чтобы никто не заметил. А если кто-то и замечал, то ничего не делал зачастую. Солдаты и духовенство работают сообща во многих уголках империи. Провинность перед господом карается строго. Равно как и воровство.
– Я не вор. Не вор, честное слово! Я лишь… Прошу, не говорите никому. Я все расскажу, но не надо никому рассказывать!
– Прошу вас, быстрее.
– Я провожу вскрытия в ночное время, пока никто не видит. В склепе. У меня договоренность с некоторыми людьми, они закрывают глаза, но если узнает настоятель, то мне конец. Мы не проводим вскрытий, запрещено настрого. Но так я помогаю людям, которым еще могу помочь, а тела умерших души уже давно покинули. Молю, смилуйтесь, сударь!
Альберт хранил пугающее священника молчание. Юсуф мог бы взять лекарство так, чтобы никто этого не заметил на бумаге, у него есть связи внутри церкви, надежные люди, помогающие ему. Но вряд ли именно он искомый воришка. Искать стоило в другом месте.
– Я никому не скажу. Но нет ли у вас информации о том, кто мог бы затаить лекарство?
– Нет, но знаю, что это не первый случай. Такое уже бывало, мы закрывали глаза первое время, но случаи участились. Все больше священников прознавало о происходящем, в конце концов дело дошло до настоятеля. Он сделал выговор. Наверняка похититель делает это для кого-то, кому не достает лекарств. Сейчас у нас нет свободных мест в госпитале из-за вспышки заразы. Лечим как можем, но людям только хуже. Молитвы не помогают, наши методики лечения – тоже. Говорят, это чума. Это ведь так?
– К сожалению, так. Что-то мне подсказывает, что дальше будет только хуже.
– Боже упаси. – Отец Юсуф перекрестился и весь сжался.
– Мне нужно идти. Спасибо за помощь.
Альберт исчез из поля зрения Юсуфа так же быстро, как и появился. Священник даже не успел ничего сказать напоследок.
Солдат в спешке пересек закрытый сад церкви, пробежал по ступенькам через колонны и очутился в гурьбе ребятишек, двигающихся в два потока. Дети хихикали и обсуждали пройденные темы занятий.
Двери одного из классов оказались открыты – Альберт заглянул внутрь и обнаружил там учителя с черной копной кудрей на голове. Он сидел за столом с разложенными учебниками и задувал растекшиеся свечи.
На стенах помещения весели самодельные плакаты на желтой бумаге с зарисовками различных болезней, с изображениями человеческой души.
– Прошу прощения. – Альберт постучал по стене и вошел.
– Могу чем-то помочь? – священник встал, поправил ворот рясы и протянул незнакомцу руку.
Альберт благосклонно принял жест. После рукопожатия солдат сделался прямым, как колонна и холодным, как зима.
– Могу я задать вам пару вопросов? Мне бы хотелось слышать только правду, поэтому я прошу… нет, я ставлю перед вами такое условие.
Ни одна мышца на лице учителя не дрогнула, он продолжил стоять на манер королевской стражи, несущей караул.
– Меня зовут Альберт, я прибыл из Ржеблички.
– Здравствуйте, Альберт. Мое имя – Георг. Что привело, судя по всему, солдата, в наш край?
Глаза Георга были спокойны, но Альберт почувствовал, что между ними создалось напряжение. Конечно, Георг тоже это ощущал. Каждый из них начал понемногу осознавать происходящее.
– Давайте сразу к делу, – не дожидаясь ответа добавил Георг. – Что вы намереваетесь сделать?
Теперь сомнений быть не могло.
– Зачем вы так просто выдали себя? – спросил Альберт.
– Мне нечего боятся, раз вы уже тут. Рано или поздно это бы случилось. Позвольте сперва мне объясниться.
– Что ж, имеете право. Но мое терпение зело коротко.
– Я не займу много времени, прикройте дверь, пожалуйста. Не хочу, чтобы кто-то еще услышал раньше назначенного часа. – вежливо попросил священник и сложил руки за спиной.
Альберт закрыл дверь и встал в ожидании, как судья перед обвиненным. Георг стал расхаживать взад-вперед, измеряя шажками комнату.
– Я не тот, за кого вы меня принимаете. – начал оправдываться учитель.
– Докажите.
– Эти лекарства, что я забирал у собратьев, нужны не для меня. Когда я шел на службу господу, то клялся, что буду помогать слабым и нуждающимся. Это я и делаю. Не всем людям хватает места при церкви. К нам приходят из соседних деревень, у которых не имеется собственных госпиталей. Многие продолжают лежать в домах. А те, у кого нет дома – страдают в ожидании собственной смерти. Я не могу вылечить их, но могу облегчить боль. Валериана снимает многие боли, помогает лучше спать страждущим. Я отдаю лекарства.
Альберт понимал, что дело благородное. Он понимал, что человек перед ним говорил правду. Альберт бы наверняка поступил также, если бы имел такую возможность, но, будучи честным с самим собой, он признавал, что отправился в поход только ради дочери, которая начала хворать незадолго перед его уходом.
– Поэтому я умоляю не рассказывать моим братьям. – закончил Георг.
– Прекрати нарушать правила, тогда тебя, быть может, помилуют. – сказал Альберт.
– Я не могу. Я не стану. Мой долг – помогать людям. Я не лекарь, как те – из школ. Меня вырастили в этом месте, обучили как могли, я делаю все, что могу. И буду делать, пока дышу.
– Ты один занимаешься этим?
– Да. – резко ответил Георг.
– Я просил не лгать мне.
Скрипя зубами, Георг сознался:
– Черт тебя дери, не один, но он делал это под моим началом. О нем точно никому знать не обязательно.
– Адам? – догадался Альберт.
Георг ничего не ответил, но все было ясно.
– Ты ведь не расскажешь? Прошу.
– Посмотрим. – ответил Альберт и вышел.
В комнату священника Вита постучали.
– Иду! – крикнул он и открыл дверь. – Ах, Альберт. С вестями, надеюсь?
Вит хитро улыбнулся и приготовился услышать имя злодея.
– Что вы сделаете с вором? – спросил Альберт с нотками страха в голосе.
– Я же говорил. – нетерпеливо добавил Вит.
– А если он делал это без злых намерений? Если это один из вас?
– Воровство – ужасный грех, а аще ворует священнослужитель… Но тебя это заботить не должно. У нас был уговор. Не забывай об этом.
Альберт помнил. Он не мог забыть. Дома его ждала дочурка, которой он пообещал скоро вернуться. Он должен сдержать слово.
Отец Вит расскажет все только, если выполнить уговор. Иначе было никак. Альберту было больно осознавать, но перед ним стояла важная задача. Даже если не ради дочери, то ради всего человечества, обреченного на муки от болезни.
– Это Георг. Он сам во всем сознался.
– Вот и хорошо. – усмехнулся Вит и оскалился.
Глава IX
«Перед верой меркнут все достижения разума».
Аврелий Августин
Во дворе корчмы собралось немало народу, все они столпились вокруг одного столика, где сидел Вилем и что-то эксцентрично рассказывал. Люди внимательно слушали его с таким взглядом, будто встретили иностранца с диковинными дарами. Конечно, каждый из них понимал, что чужак прибыл из ближнего городка, некоторым даже доводилось бывать там.
– Давай еще какой-нибудь! – выпалил один из деревенских, желая выклянчить из Вилема как можно больше.
– Ладно! Для таких прекрасных слушателей я даже не поскуплюсь на свои любимые. Как вам такой: Педант, завидев на улице врача, к которому ходил лечиться, стал прятаться. Его спрашивают, почему он это делает, а педант и отвечает: «Дык, давно я не болел, стыдно стало». – задорно и с выражением вспомнил Вилем.
Толпа залилась хохотом, каждый будто соревновался в том, чтобы пересмеять остальных.
К столику пробилась служанка с подносом в красивом многослойном бежевом платье. Девушка схватила две пустые кружки пива, и Вилем обратился к ней в слегка вольной опьяневшей манере:
– А ты мне напоминаешь мою сестренку! Такая же молодая, красивая, платье под стать ей.
Улыбка с лица Вилема пропала, поэтому он насильно ее натянул вновь. И вот весь азарт, как рукой сняло.
– Вам еще чего угодно, сударь? – спросила служанка.
– Повтори пиво. – попросил Вилем.
– Парень, давай еще!
Вилем поморщился от отвращения. Внезапно он ощутил себя обезьяной в клетке. Как-то ему доводилось видеть макаку из Африки, привезенную на корабле для представлений. Дрессировщик обучил ее трюкам, жестам и даже фокусам. Позже оказалось, что ее владелец – разыскиваемый вор, обкрадывающий невнимательную толпу с помощью обезьяны… Но это все не имело значения, лишь очередная забавная история, как из тех, что любил Альберт.
– Да, давай! Чего ты?
– Довольно. Хочу посидеть один. Что-то я подустал. – с фальшивой вежливостью выдавил из себя Вилем.
– Эх, ладно. – стали отмахиваться от него люди.
Как от наскучившей им зверюшки.
Под сложившееся настроение ему вспомнился еще один анекдот. Смеха от него не много. Звучал он так: «Умер один из братьев-близнецов; бюргер, встретив оставшегося в живых, спросил его: "Это ты умер или твой брат?»
Совсем недавно жизнь Вилема была совсем другой. Он носил даже совсем другое имя. Томаш.
Все же их схожесть сыграла свою роль. Возможно, решающую в судьбе обоих.
Томаш, которого нынче окружающие зовут Вилемом, привык к другой жизни, успев возненавидеть и ее, и себя.
После смерти матери он все реже являлся домой, а настоящий Вилем и вовсе покинул родное гнездо. Их сестра долгое время бывала одна, практически не выходила из дому, лишь изредка прогуливалась по улочке от порога до садика с яблонями.
В одну из таких прогулок погода была необычайно доброжелательна. Светило солнце, согревало своими ласковыми лучами нежное личико Зофи. У нее не было зонтика или атура, чепца, как у знатных дам, потому лицо обсыпало веснушками, как у Томаша. Брат находил это забавным, хотя Зофи совершенно не нравилось, ведь священники шептались, что это заразно и, быть может, вызывает бесплодие.
– Зофи, – окликнул девушку стройный молодой человек с растрепанными волосами. – Твой брат…
– Знаю, – перебила его девушка. – Полно тебе, Герберт, я сама могу о нем позаботиться.
– За этим ты вышла? – юноша зашагал рядом. – Мы практически не встречались в последнее время, мне показалось, что меня избегают.
– Лишь показалось, как ты и сказал. Прошу, у меня нет времени на подобные глупости, после смерти матери на меня легла ответственность за дом, тебе ли не знать этого. – оскорбилась Зофи.
– Прости меня.
– Просто дай пройти.
Девушка вбежала через калитку к корчме, забежала внутрь и запечатлела следующую картину: Томаш в обнимку с мужчиной под правую руку и какой-то очередной распутницей под левой хохотал во все горло, по щетине его текла медовуха, разлетались брызги слюней.
В следующий миг Томаш вспрыгивает, вырывает из рук барда лютню и начинает играть, сам, закинув одну ногу на стол.
В корчме поднялся такой хохот, что на трезвую голову можно было свалиться на пол – понесло перегаром из десятка ртов.
– Томаш! – рыкнула Зофи, придерживая ручкой полотнище платья. Ей чувствовалось совершенно неуютно, даже стало тошно. Как ее брат только мог тут находиться? Ужасное, противное, омерзительное место. – Томаш, прошу!
Брат не отзывался, продолжал веселиться. Тогда Зофи пробилась через толпу, схватила первое попавшееся глиняное блюдце и метко метнула в голову.
– Ай! – вскрикнул Томаш, посуда разлетелась вдребезги. – Шишка будет. Кто это такой смелый, а?
Томаш увидел раздувшуюся от злости и духоты сестру недалеко от себя.
– Снова ты! Что тебе? Решила наконец присоединиться?
– Тебя не было дома уже двое суток.
В корчме поднялся издевательский смех.
– Угомони ее! – крикнул кто-то.
– Закрой рот, я с сестрой разговариваю. – огрызнулся Томаш и бросил лютню куда-то в сторону. Она рухнула на пол, скрипнули струны.
– Не слушай его, Том, пусть лепечет! – лысоватый мужчина лет сорока шлепнул руку на плечо собутыльника и потянул на себя.
– Кто это сказал? – и не думал успокаиваться Томаш. – Кто посмел вмешаться в мои личные дела?
– Свои личные дела ты будешь решать дома, а не при всех. В корчме люди отдыхают, не вынуждай остальных слушать этот понос. – из-за стола встал двухметровый амбал с квадратной челюстью.
– Роб! – усмехнулся Томаш. – Кто бы мог подумать!
– А что, – амбал пробился поближе к Томашу, улыбнулся так, что заблестели желтые зубы, понесло изо рта протухшей рыбой и соленьями. – Счел меня молчуном, да? Так вот мне есть, что сказать. И про твою сестренку, и про папку твоего. Говорят, он кого только домой не водил, мамаша твоя столько позора несла из-за него. Говорят, даже мужчин, даже со священниками. О его прихотях во времена моей юности шептались, хотя нет – не шептались, чего там! Его же никто не боялся, его все осуждали, а твоя мать терпела, пока он не сдох от болячки какой. Наверняка бог его так проучил. И поделом, позор для нашего…
Томаш, не дожидаясь, когда ублюдок договорит, ударил его кулаком под нос. Амбал свалился, растолкав народ за собой (никто и не вздумал подхватить его или придержать). Роб встряхнул головой, ощупал опухшую верхнюю губу и облизнулся – железный привкус крови.
– Не смей открывать свою пасть, свинопас. – пригрозил Томаш и хрустнул костяшками пальцев.
– Томаш, довольно, – сестра попыталась вмешаться, на глазах у нее наворачивались слезы то ли от услышанного, то ли от всей этой едкой смеси запахов. – Пойдем, прошу.
Но Томаш навалился на здоровяка и стал насаждать его все новыми и новыми ударами, каждый тяжелее предыдущего. Он бил, пока костяшки не начали саднить. Томаш осмотрел их, поморщился от вида размазанной крови и поднялся. Роб валялся без сознания.
Томаш и Зофи вышли из корчмы, брат выглядел взбешенным, рассерженным, а сестра – усталой и потерянной.
– Его слова ранили тебя. – сказала она и попыталась взять руку Томаша в свои.
– Не слушай, очередная бредятина. – ответил Томаш и отстранился.
После того Томаш погостил дома даже не полную ночь, где-то за три часа до рассвета он выпрыгнул в окно, сорвал с сушки белую простыню, превратив ее в накидку с капюшоном. Луна скрылась за тучами, и он оставался практически незаметным посреди спящего города.
Помчался он на крайне важную для него встречу. Томаш добежал до замка, незаметно прокрался мимо постовых и залез аж на второй этаж, к балкону. Постучал по закрытым ставням.
– Кто там? Томаш, это ты? – изнутри прозвучал сонный девичий голосок.
Окно распахнулось со скрипом и выглянула белоголовая леди в ночной сорочке. С тонкой лебединой шеи красавицы свисал жемчуг.
– Почему ты так поздно! А ежели кто-то проснется?
– Сама знаешь, я тише мыши. – улыбнулся Томаш и поцеловал девушку.
Она долго не могла сопротивляться чарующему напору любовника, но все же отпрянула, касаясь своих губ кончиками пальцев. Улыбка скользнула по ее лицу, но дама взяла себя в руки и стала серьезнее хмурой луны.
– Ты знаешь правила. В такой час ко мне нельзя, да еще и… на балкон!
– Я скучал, Иоанна. Не мог сидеть в своей комнате, мысли не давали покоя.
Томаш, как ива, выпрямился над девушкой, от него несло медовухой, дешевой похлебкой и потом, а еще… кровью.
– Опять подрался с кем-то?
– С одним уродом, но нам не обязательно о нем вспоминать, он того не стоит. – произнес Томаш, но Иоанна заметила, самодовольную ухмылку на лице мужчины.
Он не был тем, кого бы ей пророчили в мужья: простолюдин, распутник, дебошир. Ни манер, ни изыска. Он был одет в тряпье, какое только поискать, не стрижен, нахален и непреклонен. Он не был красив, как принцы в детских книжках (ибо Иоанна в реальности встречала многих высоко почтенных господ, мало кто из них отличался действительной красотой), но обладал тем, чего не было ни у одного графа или герцога.
От Томаша веяло необузданностью, опасностью, дикостью. Чем-то… настоящим. Он казался Иоанне мужчиной в самом что ни на есть прямом смысле. Обучи его этикету, надень рыцарскую броню – и вот он, герой легенд. Это девушку и привлекало, несмотря ни на что.
– Я должна кое-что сказать. – заявила Иоанна.
– Я не хочу говорить, давай просто помолчим. – сближаясь все сильнее говорил Томаш.
– Нет, прошу. Это важно. – останавливала девушка.
– Ах, ну что такое? – нетерпеливо вопрошал Томаш.
– Mon pere о чем-то догадывается. Он хочет увезти меня из города в замок своего двоюродного брата, барона Филиппа Гаубенского. Не знаю когда, обещал сразу же, как покончит с делами. Боюсь, эта ночь может стать для нас последней.
– И ты еще отчитывала меня за появление! – вспыхнул от неожиданности Томаш.
– Тише! Тише, прошу, – девушка приложила к губам Томаша указательный палец. – Я боялась расставаться с тобой. Мое сердце и без того болит.
– Тогда, прошу, проведем эту ночь, как следует.
Последующие события той ночи вызывали на лице Томаша улыбку на протяжении всех последующих лет жизни. Правда, затем улыбка постепенно сменялась тоской. Он больше никогда не видел Иоанну. После нее и желание видеть всех этих женщин из корчмы пропало. Томаш остался один. Вернее, совсем один он остался, когда Зофи заболела. Произошло это за неделю до похода, до того, как Томаш примерил на себя маску своего брата-близнеца.
Сестра сперва ходила с горячим лбом, затем слегла, не могла больше ходить. Томаш перестал покидать дом, стал холить и лелеять сестру, как это было во время болезни матери. Но лучше ей не становилось.
– Вилем… Вилем, где же он? – все шептала в бреду Зофи. Ее самочувствие ухудшалось, ее начало знобить, даже три слоя шерстяных одеял не спасало.
Тогда-то Томаш и решил наведаться к брату, которого видел иногда в кольчуге и койфе с щитом в руках, когда тот расхаживал в сопровождении других солдат по городу.
Их встреча прошла не очень гладко.
– Чего тебе нужно? – первым делом спросил Вилем, когда Томаш заявился к нему домой.
Брат Томаша качал в люльке стонущего, красного, как помидор малыша. Совсем кроху.
– Твой сын? Не думал, что у тебя есть другая семья. – сказал Томаш, стоя в дверях.
Задул ветер. Малыш в люльке застонал сильнее прежнего.
– Заходи давай, не стану выгонять. Закрой дверь только.
Томаш прошел и встал напротив люльки. Он глядел на ребенка с удивлением и восхищением. Казалось бы, совсем недавно они жили под одной крышей, а теперь у Вилема есть жена и ребенок, о которых он совсем ничего не рассказывал.
– Как его зовут? – спросил Томаш, расплывшись в улыбке. Ребеночек даже приутих, раскрыл глаза и уставился прямо на своего дядю.
– Не имеет значения, ты ведь тут не за этим.
– Я правда хочу знать. – упрашивал Томаш.
– Кристоф. Его зовут Кристоф, – сдался Вилем и тяжко вздохнул. – Он… наш первенец. И, скорее всего, последний.
– Почему?
– Матильда беременела одиннадцать раз, каждый раз неудача. Выкидыши, неудачные роды. Не знал я, что это будет так тяжело.
Минута слабости прошла, Вилем вновь окреп и похолодел.
– Так чего тебе? Если за деньгами, то и не рассчитывай. Думаешь, разжалобил меня и теперь мы вновь братья?
– Зофи болеет. – сказал Томаш. Его слова, как выстрел вонзились в сердце Вилема.
Брат слегка качнулся, еле заметно, и дрожащей рукой облокотился на люльку.
– Так… а я тут причем? – дрожащим голосом произнес Вилем.
– Как и мама когда-то. Симптомы те же. Сейчас весь город болен этим.
Вилем глянул на своего сына и в ужасе сглотнул.
– Я слышал, что тебя отправят за лекарством. – внезапно добавил Томаш.
– Откуда? – удивился Вилем.
– У меня повсюду в городе глаза и уши, так я тебя и нашел. Последние годы я тесно связан с улицами, для меня нет ничего невозможного.
– И чего ты хочешь?
– Идти вместо тебя. – уверенно заявил Томаш.
– С ума сошел? Да кто тебя отпустит.
– Меня – никто. Но бог даровал нам необычайную схожесть. В детстве во дворах говорили, что мы прокляты, но теперь я вижу доказательство обратного.
– Нет-нет, и не думай! – Вилем отошел от люльки и взмахнул руками. Глаза его округлились.
– Я притворюсь тобой. Никого из твоих друзей, надеюсь, рядом не будет. Наместник ведь не знает тебя лично?
– Ну, мы пару раз виделись, но не думаю, что он… Так! Хватит! Я не могу поверить, что мы вообще это обсуждаем. Это мой долг.
– Ты ведь не хочешь идти, – сказал Томаш. – Я знаю это, вижу по глазам.
Вилем разозлился, ему вдруг захотелось ударить брата, отчего он сжал руки в кулак и чуть было не замахнулся.
– Ты нужен семье, – продолжил Томаш, и пыл Вилема поубавился. – Твой сын нуждается в отце. Ты не можешь оставить его и свою жену. Сейчас трудное время, позволь мне взять это на себя.
– Но зачем? – не понимал Вилем. – А как же Зофи? Разве ей ты не нужен? Как ты можешь оставить ее совсем одну и отправиться куда-то за неведомым лекарством, о котором никто ни хрена не ведает?
– Она не одна – за ней будут приглядывать священники, соседи и врачи. Я попросил их об этом, ее не оставят без присмотра. Врачи сейчас нарасхват, но они будут заходить время от времени. Тем более я ничего не могу сделать. Ей все хуже. Поэтому будет лучше мне отправиться за лекарством. Лучше я собственноручно найду его, вернусь в Исанберг и помогу сестре, а заодно и всем остальным.
– Я не знаю…
– Прошу, я за всю жизнь ничего путного не сделал, пусть это станет моим искуплением. Ради нашей матери, если ты любил ее.
Вилем с жалостью взглянул на Томаша, у которого на глазах слезы наворачивались, а губы дрожали от безысходности. Если бы не гордыня, то он бы и на колени тут завалился.
Вилем взглянул еще раз на сына, на свое крохотное дитя, совсем юное. Не повезло ему родиться в это суровое время, когда Землю ждало страшное испытание.
– Хорошо. – сдался Вилем.
И вот он, Томаш, в неизвестной ему доселе деревушке сидел и выпивал, окруженный непутевыми простолюдинами, ничуть от него самого, по сути, не отличавшимися.
Покончив с воспоминаниями, Томаш обратил внимание на сидящего неподалеку в беседке Арноста. Молодой человек держал тонкую книжку в черном кожаном переплете и что-то старательно штриховал кусочком угля. Томаш думал подойти да поговорить пока обстановка благоволила, но раскричались вороны на деревьях.
К ветхой крестьянской хижине подобрался священник с библией в ладонях, а сопровождали богомольца двое стражников в полном обмундировании.
Один из солдат встал у порога и до хруста бревен постучал в дверь. Отошел, положил кисть поверх эфеса спящего на поясе меча. Дверь отворилась, на порог выбрел босоногий крестьянин в рваной одежде.
– Милостивые господа…
Не успел мирянин закончить, как солдат ударил его кулаком в живот. Крестьянин согнулся, рухнул на четвереньки.
– Мы устали предупреждать. На этот раз церковь будет радикальна, – начал священник, подойдя поближе. – Покайся во грехах своих.
– Молю! – простонал страдающий мужчина.
– Моли у бога, быть может, он услышит тебя. – священник кивнул и оба солдата стали пинать бедняка остроконечными ботинками с металлическими пластинами.
Мещанин выл от боли, давился слюной и кровью. Завалился на бок и скрутился в комок, спасаясь от ударов, как мог.
– Да будет Господь мне свидетелем, я предупреждал, чтобы ты перестал соваться к Лубомире! Пусть девочка выполняет свою работу. – спокойно говорил священник.
– Она не хочет быть вашей служанкой. – тихо просипел мужчина и закашлял.
– Он не понимает. – гнусаво произнес священник и махнул рукой.
Один из солдат поднял мужчину, взял его за ворот и с размаху ударил кулаком в латной перчатке в глаз. Крестьянин отлетел, как от тяжелого молота, рухнул на спину и лишь захрипел. Из носа и рта его текла ручьем кровь.
– Не подходи больше к ней. Прошу запомнить, что похищение собственности церкви карается строжайше. Думаю, на этот раз нам не обойтись без помощи святого духа, – священнику один из солдат подал ведро с кадилом, и тот стал брызгать водой на неподвижного. – Да очистит Господь твою грешную душу.
Арност отложил книжку и поднялся. В глазах его горело пламя, на душе скреблись клыкастые змеи, руки сжались в гневные кулаки.
– Ты ведь не хочешь проблем с церковью? – остановил его Томаш легким хлопком по спине.
Арност дрогнул от неожиданности, его спутник подошел слишком тихо.
– Не могу больше наблюдать за тем, как они измываются над бедняком. – заявил Арност с икринками праведного гнева в голосе.
– Подожди. Пусть отойдут. Сейчас Альберт борется за право получить информацию. Пусть его труды не будут напрасными. Да, и почему ты не с ним?
– Заинтересовался кое-чем другим. Думаю, у Альберта достаточно опыта в общении с богомольцами. – ответил Арност.
– И что же привлекло твое внимание? – спросил солдат и опустил взгляд на скамью, куда Арност кинул книжку. На распахнутых белых страницах черными штрихами нарисованы дома, безлюдные улицы.
– Ничего особенного. – безразлично ответил Арност.
– Мне и так все понятно. А почему людей нет? Тут их полным-полно.
– Не интересуют. – коротко отвечал Арност.
– Поэтому ты стал врачевателем? – усмехнулся Томаш.
– Для всего свое время и место. Людям – на портретах и анатомических карточках, а в моем понимании города и села не должны быть засорены лишним, на бумаге, конечно же. Они и без того красивы.
Солдаты со священником совсем скрылись, и Арност с напарником подошли к лежащему мужчине. Арност проверил его дыхание, поднеся ухо к губам, ощупал шею. Затем оттащил с дороги и вынул из подсумка белую тряпку.