bannerbannerbanner
полная версияПланета Тивит

Александр Харламов
Планета Тивит

Полная версия

20

Планета Тивит 2094 год

Тивитского летоисчисления

Сознание возвращалось рывками, словно прорываясь сквозь пелену беспросветного тумана. Сначала Яна рассмотрела неясные силуэты людей над собой, потом услышала чей-то звонкий, почти детский голос, а после всего белые больничные стены. Запястье жгло огнем. Боль стала нестерпимой. Женщина скосила глаза на руку, где бледно оранжевым горела оставленная правителем Тивита пентаграмма, как напоминание о ее миссии.

– Где я…– пробормотала она, с трудом разлепляя глаза. Во рту было сухо, словно она побывала в пустыне без глотка свежей воды.

– Вы в НИИ «Медицина», Яна Викторовна…– знакомый голос медсестры ворвался в ее замутненное сознание колокольным набатом. Журналистка поморщилась, как от зубной боли. Голова раскалывалась, словно после хорошей пьянки.

– Что со мной?

– К сожалению, ваш организм оказался невосприимчив к магии высшего порядка. Наблюдается аллергическая реакция по всему телу, частичная потеря сознания и адекватного восприятия окружающей реальности. Сейчас мы вам прокапаем необходимый стимулятор, который позволит вашему организму свыкнуться с произошедшим,– медсестра, та самая, что осматривала ее перед появлением здесь, деловито крутилась подле нее с капельницей в руке. В небольшом пузырьке переливалась всеми цветами радуги мутноватая жидкость. Яна ощутила небольшой укол, похожий на комариный укус и вздрогнула, но обручи на запястьях крепко удерживали ее на месте.

– Секунду…

Красовская скосила глаза наверх и разглядела, как жидкость по тоненькой трубочки начала стекать вниз, быстро исчезая в ее венах. Почти моментально наступило облегчение. Зуд и жжение возле запястья ушли, а сухость во рту испарилась. Яна вновь почувствовала себя бодрой и готовой к новым совершениям. Эффект был очень похож на какой-то наркотик, а потому она решила на всякий случай уточнить:

– Что это за капельница?

– Не волнуйтесь!– проклятая медсестра мгновенно прочитала ее мысли.– Это всего лишь стимулятор жизненных функции организма. Не вызывает никакого привыкания. Используется повсеместно для людей с тяжелыми и вредными условиями труда, а также для работников трудящихся в длительную смену свыше двенадцати часов.

– Теперь понятно…– откинулась она насколько возможно удобнее на твердом лежаке.– вы опять меня приковали…

– Секунду…– запоры на обручах щелкнули, и Яна почувствовала, как руки стали свободными. Она приподняла руку, чтобы рассмотреть свою новую татуировку. Пентаграмма потухла, приобретя вполне нормальный синий оттенок.

– Товарищ Сталин просил сообщить ему, когда вы очнетесь…

– А домой он меня отправить не просил?– хмыкнула Красовская, вставая с лежака.

– Что?– не поняла юмора медсестра.

– Ничего…– отмахнулась подруга.– Просто шутка…Вы знаете, что такое шутка?

Медсестра нахмурилась, силясь вспомнить знакомое слово. Ничего не вышло. Она пожала плечами и произнесла:

– Боюсь, что мне неизвестно это словосочетание.

– Я почему-то так и подумала,– кивнула Яна.– А что еще приказала ваш товарищ…Сталин в отношении меня?

– Как только вы очнетесь немедленно доложить ему, а потом организовать вам экскурсию по нашей столице, так как вы скоро вас покинете…

– Отлично…Досуг мне организовали…– съязвила Красовская.– а то я все думала, чем бы мне заняться в выходные.

– Ну, можем вам предложить…– начала медсестра.

– Не берите в голову! Это сарказм! Поесть бы…После вашей капельницы очень кушать хочется,– сморщилась подруга, наблюдая, как за искусственным окном сменяет одно другое время года.

– Конечно же!– спохватилась медсестра, хлопнув в ладоши. И, будто по мановению волшебной палочки, на столе материализовался неплохо накрытый достархан. Несколько яиц сваренных «вкрутую», кусочек хлеба, немного сливочного масла в неглубокой плошке, еще дымящийся кофе и тосты с джемом.

– Отличный сервис!– похвалила Яна, приступая к еде, стараясь не думать о том, что совсем скоро ей придется вернуться на землю, чтобы открыть таинственные порталы для обитателей ада, дабы те смогли захватить планету. Еда и впрямь была недурно приготовлена. Все свежее, да еще после этого странного стимулятора аппетит был просто зверский. Странно…Перед тем, как потерять сознание в кабинете правителя Тивита, есть Яне не хотелось. Интересно…Сколько она пролежала в забытье?

– Пару часов,– черт! Красовская в очередной раз забыла, что проклятая медичка умеет читать мысли,– вы проголодались всего лишь из-за вашей печати…

– Печати?– не поняла Яна.

– То, что на вашей руке – личная печать товарища Сталина. Для поддержания силы в ней необходима энергия. Ее печать черпает из вашего организма. Расходы увеличились, от того вам стало необходимо больше питаться.

– Класс! Я и без того была прожорлива, а теперь мне еще посадили и это…

– Личная печать генерального секретаря – знак высшего доверия. Не каждый удостоен носить ее на запястье,– с придыханием пояснила медсестра,– она доступна лишь избранным.

– Лучше бы без нее…– вареные яйца и тосты Яна не заметила, как проглотила. Сделал глоток кофе и оставила чашку в сторону, определенно почувствовав себя намного лучше.– Вот теперь уже легче, можно и на экскурсию…

– Машина ждет вас…– улыбнулась работница НИИ «Медицина».

– Скажите кучеру, что принцесса готова,– бесшабашно тряхнула копной светлых волос Красовская.

– Опять шутка? – робко улыбнулась медсестра.

– Почти…– кивнула Яна.– Показывайте, куда идти…

Мысль о том, что она скоро окажется дома, немного ее успокоила. Там, на Земле, в настоящем Харькове ее ждет любимый муж – полковник МВД, а не просто так, верный друг Дворкин, который обязательно найдет способ, чтобы помочь ей. И пусть с такой серьезной силой они еще никогда не сталкивались, но и пережили уже достаточно, чтобы попытаться все изменить.

– Послушай…эээ…– остановила журналистка на пороге работницу НИИ «Медицина».– А эту печать удалить как-то можно? Или это на всю жизнь? Я понимаю, что носить ее почетно и все такое, но девушке, как-то не пристало, носить пентаграмму. Я понимаю еще бабочка чуть ниже живота или розочка на попе…

– Печать – это не простая татуировка,– пояснила медсестра на пороге бокса,– скорее это знак. Вы выбраны нашим мудрым вождем для какой-то миссии, как только вы ее выполните, то она сама собой исчезнет.

– А если я ее не смогу выполнить…– задумчиво уточнила Яна.– По разным причинам…

– Тогда знак вас убьет!– просто ответила работник НИИ «Медицина». – все это время печать будет вживляться в ваши жизненно важные органы, питаться вашей энергией, как только вы не выполните задание. Она вас сожрет изнутри, опустошив вас, как сосуд с водой.

– Опустошив?– не поняла журналистка.

– Заберет вашу душу. Вы же имеете душу? – жадно буравя ее взглядом, спросила медсестра.

– Наверное да…

– Как же хорошо ее иметь…– мечтательно проговорила Янкина собеседница.

Только теперь Яна разобралась в природе существования этих существ на планете Тивит. Они все были умершими. Их души были далеко от них, в аду или в раю, но только пламя в глазах, некий огонь, который вдохнул в них дьявол, заставлял их жить и двигаться, работать и переживать, принимать решения и питаться. Этот огонь не мог их научить только чувствовать. От этого они безумно страдали, мучились, и теперь было ясно почему смерть, подаренную генеральным секретарем Координатору, тот воспринял, как самую дорогу награду. Что это за жизнь без души, когда ты не можешь любить, переживать, скучать? От мысли, что именно такая судьба ее ждет, в случае невыполнения, да и выполнения тоже задания Люцифера, Красовская содрогнулась. Ей стало вдруг невыносимо жалко всех этих людей, которые живут в искусственном мире, придуманном лишь для того, чтобы удовлетворить чьи-то амбиции. От понимания того, что точно такой же исход ждет и ее Землю вместе со всеми ее жителями, включая Макса, ее новорожденного ребенка, так и не сумевшего ощутить всю полноту нормальной жизни, стало жутковато.

– Это не больно и нестрашно,– прочитала ее мысли медсестра, грустно отводя взгляд в сторону,– вы зря боитесь…Это никак. Просто в какой-то момент, когда жизнь уходит от тебя вместе с душой по темному тоннелю, ты попадаешь сюда, можешь двигаться, дышать, выполнять те же функции, что и там…– она кивнула куда-то в сторону.– Только нет никаких эмоций. Тебе ни горько, ни сладко, тебе никак…И это никак, ужаснее всего.

– Как ты здесь оказалась? – спросила Яна. Ее поразила та степень откровенности, с которой медсестра разговаривала с ней, не боясь наказания от великого и могучего генерального секретаря товарища Сталина.

– Я погибла в авиакатастрофе над Египтом,– улыбнулась ее собеседница,– сама из Москвы. Мы долго с моим парнем собирали на этот отдых. Я обычная медсестра, он – автоэлектрик. Копили весь год. Мечтали после поездки пожениться, но в какой-то момент наш самолет, когда мы летели обратно начал разваливаться на части. Паника на борту, жуткая паника, слезы, крики, вопли, боль, страх смерти…Мне было двадцать семь, когда он упал. Я кричала, что умирать мне еще рано, что это несправедливо, что мне нужен еще один шанс! Потом был удар, острая боль в ломающихся конечностях, которая замутила рассудок, темный тоннель и свет, к которому я шла. На полпути меня встретил товарищ Сталин. Приятный улыбчивый мужчина, предложивший альтернативу. Жить или умереть…Я выбрала жизнь. Но даже не могла представить, что через пару недель пожалею об этом.

– Неужели все так ужасно?– изумилась Красовская.

– Нет эмоций…Никаких…Нет ничего…Представь, что ты обожглась, а ты даже разозлиться не можешь. Спокойно мажешь ожог мазью и идешь дальше,– пожала плечами девушка.

– А парень, твой парень, который летел с тобой в самолете? Его здесь нет?

– Он выбрал другой путь.

В комнате неожиданно раздался надрывный звонок. Над входной дверью в госпитальный бокс замигала красная лампочка. Красовская с тревогой посмотрела на нее.

 

– Что это значит?

– Это, значит, что пора идти…– медсестра отвернулась в сторону, спрятав совершенно пустой взгляд, в котором плескалось лишь огненное пламя.

Яне было ее жаль…Жаль всех этих людей, застрявших здесь из-аз того, что в один прекрасный момент перед страхом смерти они смалодушничали. А как бы вы поступили на их месте? Умоляли о продолжении своего существования или стоически приняли гибель в двадцать семь, когда еще и не пожил толком?

– Хорошо, что хоть предусматривает экскурсия? – с улыбкой проговорила она, шагая в открывшийся дверной проем. Но у медсестры снова сделалось каменное лицо, сменив все человеческое на непроницаемую маску.

– Проект экскурсии для вас разрабатывал лично товарищ Сталин. В нее входят основные достопримечательности нашей столицы, посещение музея Тивитского искусства и завода по изготовлению беспилотных автомобилей, – менторским тоном, словно по бумажке рассказала медсестра.

– Спасибо вам…– Яна ободряюще коснулась плеча девушки, в отличии от них от всех, она пока еще была способна испытывать хотя бы какие-то эмоции.

– Наша работа – ваше здоровье! НИИ «Медицина» тысяча лет на страже вашего иммунитета! – такое ощущение, что Красовская разговаривала с роботом. Та девушка, горько сожалеющая о своем поступке много лет назад, испарилась. Вместо нее журналистку провожал хорошо изготовленный робот, лишенный не только эмоций, но и зачатков мимики.

Янке ничего не оставалось, как шагнуть за порог бокса. В конце белоснежного коридора ее уже ждали пара мужчин в черных недорогих пиджаках. Причем один из них был кем-то вроде надсмотрщика, а вот второй – явный интеллигент, с чеховской бородкой, очечках, костюме-тройке и с небольшой элегантной тростью. При подходе моей подруги он вежливо поклонился, приподняв классическую шляпу и мягко улыбнулся.

– Товарищ Сталин приказал провести вам обзорную экскурсию по нашей столице Харьков-на-Немышле. Товарищ Бейтикс любезно согласился нас сопровождать,– представил он соглядатая – мужчину средних лет с по-волчьи острым взглядом. Под легким, почти летним пиджаком легко просматривалась груда накаченных мышц и развитой мускулатуры, из чего Красовская сделала вывод, что Люцифер не стал надеяться лишь на одну печать, подстраховавшись присутствием агента местной охранки.

– Он мало похож на искусствоведа!– улыбнулась Яна.

– Не обращайте внимания, товарищ Бейтикс присутствует здесь лишь в целях нашей с вами безопасности, а рассказать вам о самом прекрасном городе на планете Тивит предстоит мне. Позвольте представиться, товарищ Мацкевич Иосиф Соломонович.

– Яна…Яна Красовская,– невольно улыбнулась подруга. Уж слишком харизматичного экскурсовода ей подобрал дьявол, словно сошедшего со страниц газет начала двадцатого века крепкого интеллигента, заседающего в Государственной думе и увлекающегося идеями князя Львова.

– Это мы уже знаем, товарищ Яна. Попрошу во двор. Нас там ждет автомобиль…Нами предусмотрена пешая прогулка, вы надеюсь не против?

Красовская покачала головой, невольно улыбаясь, что не говори, а повелитель Тивита мог удивить.

Во дворе НИИ «Медицина» стол уже знакомый автомобиль, сделанный под отечественную «Волгу», только теперь черного цвета. За рулем по-прежнему никого не было, а значит этот вариант, так же, как и предыдущий был беспилотным. Мацкевич уселся рядом с ней, предварительно по-джентельменски распахнув двери, а вот молчаливый товарищ Бейтикс занял место впереди. Набрал что-то на сенсорном экране, видимо, забивая маршрут. Автомобиль взревел мотором, особо не напрягаясь по поводу правил дорожного движения, то ли гаишников тут не было, то ли никто бы не решился остановить машину из личного гаража товарища генерального секретаря.

– Посмотрите направо,– предложил Мацкевич, давая знак Бейтиксу немного снизить скорость,– мы проезжаем центральную площадь Харькова-на-Немышле – площадь Судного дня.

Вдалеке, сквозь приоткрытое окошко «Волги», Яна смогла рассмотреть черную громадину резиденции правителя Тивита. Вокруг апартаментов генерального секретаря ютились, чуть более скромные, но не менее величественные здания в стиле сталинского ампира, с колонами, лепниной и затейливо изготовленными балконами, мраморными ступенями и великолепными статуями, по красоте не уступающими известным земным мировым шедеврам.

– На площади находятся государственные учреждения и министерства. В них работает чуть более пятисот человек, что является абсолютным рекордом. На Тивите нет бюрократии, дорогая Яночка – это отличает нас от других цивилизаций.

На этот счет у Красовской было свое мнение. Отсутствие коррупции и бюрократии она относила вовсе не к прекрасной работе судебной системы или системы наказания, а к той особенности жителей Тивита, о которой ей рассказал храбрая медсестра. Тивитцы не испытывали эмоций. Им было чужда радость обогащения или жажда наживы. Воровать? Они просто не понимали зачем это делать.

– На площади Судного Дня установлен памятник нашему гениальному вождю и учителю генеральному секретарю партии Тивита товарищу Сталину,– продолжил Мацкевич, дав команду затормозить напротив огромного монумента с изображенным во весь рост дьяволом. Ничего общего с реальным персонажем Красовская не нашла, потому довольно скептически скривилась, когда Иосиф Соломонович начал расхваливать работу скульптора.

– На площади так же находится Исторический музей, в котором находится значительная коллекция артефактов, относящихся к периоду становления Тивита,– сообщил Мацкевич.

Ну хоть «Исторический музей» на месте, вздохнула Яна, вспомнив родной Харьков.

– Попрошу следовать за мной,– вежливый старик подал ей руку, приглашая посетить очаг культуры. Товарищ Бейтикс следовал за ними неотступно, но все время молчал, лишь изредка бросая по сторонам огненные в прямом и переносном смысле слова взгляды.

Музеем оказалось трехэтажное здание, мало напоминающее старое кирпичное харьковское. Здесь царила эпоха стекла и пластика. Прозрачные стены, голограммы на входе, зеркальный пол, по которому и ступать-то было боязно – все это поражало воображение, заставляя себя чувствовать себя героиней какого-то фантастического фильма.

Внутри их уже ждали. С натянутой улыбкой хранительница экспозиции поинтересовалась, нужна ли ми какая-то помощь, но Мацкевич ее решительно отверг. Все их беседы, споры, улыбки были настолько наигранны, что Яна ощущала себя, словно в плохой театральной постановке, где и актеры ни к черту, да и режиссер сплоховал, если бы не метка, оставленная сатаной на запястье, она бы немедленно попыталась бы отсюда вырваться.

– Вашему вниманию, Яна Викторовна представлена экспозиция, посвященная образованию цивилизации Тивита. Обратите внимание на вот эту скульптуру. Она прекрасно иллюстрирует наше здесь появление.

Прямо посреди зала из мрамора был вытесан воин, павший на колени и пронзенный мечом насквозь. Его глаза был полны непередаваемого ужаса, руки воздеты кверху, а рот застыл в немом крике. Скульптора настолько ярко отразил в своем произведение момент смерти, что на какую-то долю секунды Красовской показалось, что по ее ушам резанул отчаянный крик боли погибшего.

– Согласно легенде, первым изъявившим продолжить свое существование на Тивите был именно этот воин по имени Максимилиан. У него было трое детей, старушка-мать и жена, которые не перенесли бы его гибели. В момент смерти он воззвал к Богу, но тот промолчал, дав возможность нашему великодушному правителю спасти мужчину.

– Спасти, обрекши на вечное мучение? – уточнила Яна.

– А что лучше, на ваш взгляд, плохо жить или не жить вообще? – с любопытством поинтересовался экскурсовод, прищурившись. Журналистка отвечать не стала, потому что была сама не уверена, чтобы выбрала в данной ситуации. Это все мы такие правильные храбрецы, которые непременно выбирают истинно верный путь, когда речь идет о проблемах, заботах и выборе других, а поставь нас на их место, и, возможно, те же самые ошибки, мы совершим вслед за ними.

– Максимилиан выбрал Тивит. Товарищ Сталин, тогда носящий титул Великого кесаря, вдохнул в него искру жизни, построил дворец. Но человеку свойственно грустить в одиночестве. И снова он воззвал к нашему господину, и дал господин наш ему возможность переправить на Тивит всю его семью, которая выбрала вечную жизнь. Так появились первые Координаторы.

В следующем зале были развешены по стенам картины. Эпические полотна полные ужасных сюжетных линий. На одной из них, на которую показывал Мацкевич, мужчина, очень похожий внешне на скульптуру Максимилиана колол огромным мясницким ножом маленького мальчика. На залитой кровью лужайке рядом с ними бесполезной грудой тел валялись жена, мать и еще два ребенка новоиспеченного тивитца. От вида этого «искусства» Яне стало противно. Она еле сдержалась, чтобы не наорать на Иосифа Соломоновича, пытавшегося выдать ужасы ада, за произведение искусства.

– А как вы попали сюда?– неожиданно спросила она, не в силах любоваться бесценными полотнами. – Образованный человек, несомненно, верующий…Как вы оказались на Тивите?

Мацкевич замер на полпути в следующий зал, будто споткнувшись. Отвел глаза в сторону, глядя куда-то в окно, пряча свой настоящий взгляд, полный грусти, даже несмотря на пылающий огонь в белесых от возраста зрачках.

– Яна Викторовна, попрошу пройти в зал народных ремесел. Там представлены знакомые вам образцы…

– Иосиф Соломонович,– прервала его Красовская,– вы не ответили на мой вопрос…

– Боюсь, что это совсем неинтересная история, товарищ Яна…– вздохнул Мацкевич, все еще намереваясь продолжить экскурсию, но моей подруге с головой хватило и того, что она увидела. В истории Тивита не было ничего радостного или светлого, даже искусство на нем было напичкано кровью, насилием и злобой. Каждая картина, каждая скульптура источали ненависть и самолюбование. Никакого желания продолжать у нее не осталось.

– И все же…Странно видеть столь разумного человека здесь.

– А где же мое место по-вашему?– грустно улыбнулся Мацкевич, присаживаясь на бортик массивной композиции, символизирующей пламя, горящее в глазах каждого тивитца.

– Не в этом месте это точно. Уж не знаю грешником вы были или праведником, но вряд ли бы желали себе такой судьбы при жизни.

– Это верно!– тяжело снова вздохнул Иосиф Соломонович.– Там…– он махнул горячо куда-то в пространство.– Там не думаешь о своей собственной смерти. Жизнь кажется бесконечной. Ты строишь планы на следующее лето. И даже представить себе не можешь, что, завтра едя в троллейбусе, ты можешь умереть от сердечного приступа. Как говаривал один мой любимый литературный герой: «Не страшно, что человек смертен! Страшно то, что он внезапно смертен».

– Вы тоже умерли внезапно? – грустно проговорила Яна. На миг ей показалось, что она разговаривает не с бездушной оболочкой, а самым настоящим живым человеком, со своими эмоциями, чувствами и переживаниями.

– Увы…– пожал плечами Мацкевич. – Возможно, случись это внезапно, я бы не оказался бы здесь, а , наконец-то, встретился со своей Софой, хотя бы там,– он указал на зеркальный пол,– или в лучшем случае наверху…Она-то непременно попала на небеса…

– Софа? Это ваша жена?– заинтересовалась Красовская.

– Да…Это моя радость, моя София Марковна…если вы не куда не спешите…Хотя впрочем…– он осмотрел зал, где они были одни. – Куда вам спешить, как и мне, если мы находимся на этом проклятом Тивите, впереди нас ждет вечность? Может, закончим экскурсию?

– И вы мне расскажите…

– Зачем вам это? – нахмурился Мацкевич.

– Возможно понять, почему здесь все вы оказались, это мой единственный шанс не только спастись самой отсюда, но и попытаться помочь вам всем, ставшим заложниками неосторожно высказанного желания…– пояснила горячо Красовская.

– Эка, как сказано,– удивился Иосиф Соломонович,– неосторожно высказанное желание…Пожалуй, это как нельзя лучше отражает нашу судьбу… Все мы стали заложниками этого…желания!

– Так может начнем? Софа это ваша жена? – деловито уточнила Яна, чтобы начать разговор. В ней, словно в цепном псе, завидевшем нарушителя, проснулись все инстинкты журналиста, заложенные с рождения и дотоле дремавшие, пока она находилась в декретном отпуске.

– Да…– начал Мацкевич.– Мы познакомились с Софой на одном из вечеров в литературной гостиной. Юный Берхович великолепно читал стихи собственного сочинения про любовь, а мы с придыханием слушали его хрипловатый голос, рвавшийся будто бы из развороченной несчастной любовью груди. Она сидела напротив меня, такая юная, прекрасная, с огромными карими глазами, блестевшими в отблеске зажжённых для пущего эффекта свечей. Длинные ресницы трепетали в такт бурлящему урагану чувств, а шелковистые локоны, будто бы светились каким-то ярким непередаваемым светом в полумраке комнатки, в которой собралось человек двадцать передовой интеллигенции того времени.

 

– Того?– не поняла Красовская.

– Начала тридцатых годов прошлого века по земному летоисчислению, Яна Викторовна. Тяжелое, сумрачное было время, но даже тогда люди находили время, чтобы насладиться настоящей поэзией, чистой поэзией, как говорил в свое время Афанасий Фет.

– И в тот же вечер вы влюбились?– подхватила журналистка.

– В тот же вечер я уже провожал ее домой, а еще через неделю непрерывных встреч, сделал предложение руки и сердца. Софочка вышла за меня не раздумывая, ее родители были не против. К этому времени я был не оголтелым сорванцом, а вполне приличным ученым, доцентом кафедры истории и культуры Киевского Университета. Писал докторскую, занимался научной работой, преподавательской деятельностью. От отца у меня осталась на Хрещатике прекрасная трехкомнатная квартира, в которой мы счастливо жили в браке с моей Софочкой почти без малого десять лет.

– А дети?

– Детей нам Бог не дал…Зато наградил той искренней и чистой любовью, которая позволяет прожить в согласии и взаимном уважении долгие годы. Каждый вечер мы с ней гуляли по Хрещатику, бродили по старинным улицам, я рассказывал ей о князе Владимире, крещении Руси, о соборе Святой Софии…– пламя в глазах Мацкевича чуть приутихло, оставшись тлеть неясным красным свечением еле заметных угольков. Погрузившись в воспоминания, экскурсовод зашевелил губами, будто разговаривая со своей невидимой Софочкой, словно на месте Яны сейчас сидела она, склонив голову внимательно слушала своего мужа, как и много лет назад, восхищаясь его красноречием и воспитанием.

– А потом…– робко поинтересовалась Красовская, когда молчание Мацкевича стало тягостным и печальным.

– А потом началась война, и пришли немцы… Мы уже знали, что к евреям у них особое отношение. Эвакуироваться не успели, остались смиренно ждать, как овцы на заклание…Те дни были ужасными, наполненными страхом. Знаете ли вы, Яна Викторовна, каково это вздрагивать, сидя в своей квартире от каждого постороннего шума, надеясь, что это приехали не за тобой? Поверьте, ужаснее смерти, может быть только ее ожидание. Мы с Софией не могли выходить из своей квартиры. Слишком опасно! Любой из соседей мог выдать, доложить в гестапо…Оставалось уповать только на чудо. Ранним утром я увидел, как немцы расклеивают по городу листовку. В них говорилось, что будет создана специальная еврейская зона в Киеве, вроде индейской резервации, где все евреи будет находится под присмотром. Предлагалось явиться на пункт сбора с личными вещами и документами всем желающим переехать. Прочим безопасность не гарантировалась. Любой еврей, которого бы поймали вне пределов резервации, будет расстрелян, обещали они. Мне долго пришлось уговаривать Софию пойти туда. Она ни в какую не соглашалась, утверждая, что немцам верить нельзя…А я…Я впервые настоял на своем! Утром мы были в пункте сбора…

– Не надо дальше…– прервала его Красовская, по лицу которой уже ручьем текли слезы. Она не могла сдержать их, слишком горько было слушать эти тяжелые военные воспоминания.

– Это был Бабий Яр,– внимательно посмотрел на нее, почти безжалостно Мацкевич,– нас всех немцы заманили в ловушку! Всех! Нас были многие тысячи, десятки тысяч обычных людей, надеявшихся на то, что им сохранят жизнь…

– Вас расстреляли первого…– поняла Яна.– Именно поэтому вы оказались здесь!

– Да, я не мог видеть, как мучается моя Софочка…В первый момент, когда душа отходит от тела. Ты не понимаешь еще, что умер. Она тут…летает среди живых…и видит все…Я видел, как рыдала на коленях моя жена! И в тот момент, я мечтал только об одном…Чтобы она не плакала, чтобы я мог увидеть ее, обнять и успокоить. Я хотел жить, ради нее!

– И согласились на предложение товарища Сталина?

– Тогда он не был никаким Сталиным!– отмахнулся Мацкевич.– Наш правитель выбирает звучные имена из земной истории, чтобы быть отчасти на них похожими! Да…Я согласился в надежде, что Софа…что она тоже согласится…

– Но она сделала другой выбор!– поняла моя подруга.

– Она оказалась честнее и лучше меня! – кивнул головой Иосиф Соломонович.– Она там…– он указал снова на небеса с грустной улыбкой.– А я здесь один…Обречен вечно жить.

– Я постараюсь найти способ, чтобы вам помочь! – заверила его Яна.

– Мне никто не может помочь, кроме генсека…

– Я знаю, кто может,– вспомнив обо мне уверенно кивнула она,– дайте мне только срок выбраться отсюда.

– Что ты мы с вами заговорились, Яна Викторовна! Время экскурсии вышло…– улыбнулся Мацкевич.– Извините старика, что за своей болтовней не показал вам нашу столицу. Харьков-на-Немышле прекрасный город! Вам бы он понравился…

– Вы мне очень помогли, Иосиф Соломонович!– заявила Яна.– Ваша история мне многое объяснило.

– Дай-то Бог, Яна Викторовна. А теперь нам надо отправляться в НИИ «Медицина»,– старик взглянул на часы и торопливо засобирался.– нельзя товарища Сталина заставлять ждать!

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru