Александр Харламов
Планета Тивит
«Волга», коротко взвизгнув покрышками, подъехала к главным воротам, за которыми виднелось узкое крыльцо, выкрашенное в черный цвет с резными лакированными перилами. Отсутствие большого количества охраны сильно удивило мою подругу. В ее представлении дворец генсека должны охранять полки милиционеров, а не два разгильдяя, которые умудрились даже не взглянуть в их сторону. Лишь один из них, скорее всего младший по званию, подобострастно козырнул, бросившись мгновенно открывать ворота. То ли машину начальника службы безопасности тут хорошо знали, то ли так доверяли фейс-контролю на входе…
– Только не спорь с ним…– прошептал ее на ухо перед самым входом с тревогой Координатор, придержав ее за руку. Ладонь ее похитителя была почти ледяная. Яна с трудом аккуратно высвободила кисть из мертвой хватки, легкомысленно хмыкнув:
– Что мне ваш товарищ Сталин может сделать. Если я и без того нахожусь на другой планете с полулюдьми, у которых вместо глаза полыхает пламя, а взамен человеческого языка змеиный?
– Поверь, девочка моя…То, что ты видела до этого, всего лишь легонькая прелюдия! А товарищ Сталин…– Координатор испуганно обернулся по сторонам, будто их кто-то мог подслушать и мгновенно доложить куда следует. – Он может все…
– Учту! – кивнула журналистка, шагая за Аркадием Ивановичем на первую ступеньку, ведущую в здешний Мордор.
Ни на одном из входов их не остановили. Коридорные постовые лишь лениво провожали их спокойным взглядом. Изредка кивая приветливо гэбисту, который в запутанных закоулках здания правительства Тивита ориентировался не хуже, чем с компасом. Яна с Координатором еле успевали за ним, бодро шагающим по мягкому ворсистому ковру, расстеленному в коридоре.
Повсюду была идеальная чистота. Или просто на черных стенах, потолке и полу было не заметно пыли? Вместо традиционных ламп дневного света, используемых на Земле, здесь через каждые два метра на стенах были закреплены электрические свечи, создававшие жутковатую атмосферу какого-то оккультного сооружения. Нарисованные на стенах пентаграммы пугали своей масштабностью, а массивные двери с золотыми кольцами вместо ручек таинственно блестели в приглушенном свете свечей.
Помимо воли, настроение Яны упало окончательно. По спине пробежала ледяная волна ужаса, но она сдержалась, чтобы не доставлять удовольствия своим похитителям. Ведь, наверняка, они этим походом по мрачным коридорам и лестницам этого и добивались. Не могла в этой громадине не существовать лифтов, тем более у такой высокоразвитой цивилизации!
Наконец, после долгих блужданий, в ходе которых никто посторонний им так и не встретился, они остановились перед закрытыми двойными дверьми, на черной поверхности которых белой несмываемой краской был изображен распятый человек. Изображение было настолько реальным, почти осязаемым, что Красовская в первый момент испуганно отшатнулась, поймав на себе довольный взгляд Аркадий Ивановича.
– Товарищ Сталин очень любит ваши библейские картины и черный цвет! – с легкой надменной улыбкой пояснил он, стуча золотым кольцом по дубовой двери.
– Я заметила…– кивнула Яна, стараясь сдерживать эмоции. – У него специфический вкус!
Координатор шикнул на нее, но больше на этого бородатого халдея она внимания никакого не обращала. Теперь, когда журналистка выяснила, что он всего лишь пешка, рядовой исполнитель, «батюшка» потерял для нее всякий интерес.
Двери поехали в сторону, разъезжаясь на каких-то магнитных приспособлениях. В лицо Красовской дунуло жаром, словно она наклонилась над открытым огнем. Через секунду это ощущение исчезло, но остался острый запах чего-то неприятного, щекочущего в носу. Далекая от химии журналистка не могла понять его природу.
– Он вас ждет! – провозгласил Аркадий Иванович, посматривая с опаской внутрь комнаты, в которой царил полумрак. Координатор шагнул первый, набрав в легкие воздуха, будто ныряя в холодную воду. Следом, аккуратно ступая по мягкому ковру, зашла Яна.
В кабинете было темно. Черные плотные шторы завешены, от чего Красовской показалось на миг, что она ослепла. Но с секундным запозданием прямо напротив них вспыхнуло пламя камина и сразу несколько подсвечников, закрепленных на стене. Координатор вздрогнул, шепча что-то себе под нос. Журналистка с интересом осмотрелась. Не сказать, что ей не было страшно, но жгучее любопытство перевешивало все остальное. Ей было интересно и жутко одновременно, тем более кабинет местного генсека, называющего себя товарищем Сталиным, оказался удивительным, если не сказать больше.
Резные деревянные панели из мореного дуба украшали библейские сцены, тут было и убийство Авеля Каином, и изгнание Адама и Евы из рая, распятие Христа на Голгофе и изображение Понтия Пилата, принимающего решения о казни. Чуть левее камина стоял стол с мраморной столешницей, за ним удобное кожаное кресло, вполне современное, резко выделяющаяся своим новоделом из общего интерьера. Несколько шкафов с бумаги у стены и, что больше всего удивило Яну, над камином перевернутое православное распятие. Сатанисты какие-то, подумала она, прикусив от любопытства нижнюю губу. Распятие было выполнено настолько реально, что Красовская могла рассмотреть капли крови на пробитых запястьях Христа. Она сделала шаг вперед, чтобы получше рассмотреть, но позади нее вдруг подуло горячим пламенем. Спину обожгло жаром, и женщина резко развернулась. За Координатором, который ничего не почувствовал, стояла фигура мужчины в черном двубортном пиджаке и черной рубашке без галстука. Статный брюнет с легкой улыбкой наблюдал за ними, скрестив руки на груди, улыбаясь. Именно от него и шел огненный жар. Не сказать, что он был молод. Его волосы тронула первая седина, засеребрившаяся на висках, но четко очерченные скулы, греческий нос и чувственные полуоткрытые губы делали его, безусловно, красавцем. Между тем настоящим Сталиным и этим Тивитским не было ничего общего. Заметив ее испуганный взгляд, Координатор все же что-то понял и повернулся вслед за ней. Лицо его исказилось, глаза забегали, руки по инерции вытянулись по швам, словно у солдата на строевом смотре. Чуть заикаясь, он почтительно промямлил:
– Товарищ Сталин, Старший Координатор центра предсказаний и прогнозирования событий Иван Поливало по вашему вызову прибыл!
Иван Поливало…Так вот, как звали ее похитителя! Подумала Яна.
– Вы хорошо поработали, товарищ Поливало…– заметил мужчина в черном пиджаке, делая шаг к ним навстречу. Жар стал почти нестерпимым. Он, будто сжигал Красовскую изнутри, но, сжав зубы, она решила терпеть до конца. – А это, я так понимаю, наш бесценный кадр с Земли? – генсек Тивита приблизился к ней совсем близко. Теперь женщина могла рассмотреть его поближе. Умные спокойные глаза напоминали омут, в котором легко можно было утонуть, если заглянуть поглубже. Он не носил очков, как остальные тивитцы. В его глазах не плескалось огненное пламя, там царила тьма. От ее глубины и сосущей пустоты на Красовскую накатила тоска. Ей вдруг расхотелось жить, бороться, куда-то возвращаться, о чем-то мечтать. Она забыла обо всей радости в ее жизни, даже о своем маленьком ребенке, в душе стало темно и тоскливо. Генсек, будто высосал из нее все силы, оставив лишь мрак.
– Достойная работа! – похвалил он Поливало, отводя взгляд от Красовской. И в этот миг в нее будто влили свежего воздуха. Она, наконец, смогла вздохнуть, пропихивая в легкие кислород. – Достойная работа требует достойной оплаты…Чего ты хочешь, старший Координатор? – Сталин повернулся к поддельному батюшке, буравя того взглядом. Иван замешкался, не решаясь о чем-то просить.
– Впрочем, наверное, как и все? – с грустью уточнил Сталин, придвигаясь к нему с быстротой молнии. Яна не заметила в полумраке, как он сделал несколько шагов. Он, будто бы парил над полом, мгновенно передвигаясь по кабинету.
– Д-да-да…– подтвердил свое желание, чуть заикаясь, Координатор.
– Ты уверен?
– Так точно, товарищ Сталин…
– Как всегда…– в его стальном голосе Яна услышала явные нотки грусти.– Назад пути не будет!– уточнил на всякий случай он, прикладывая к груди Поливало свою ладонь, с дорогим перстнем на безымянном пальце в виде змеи, обвивающей какое-то дерево. Почему-то журналистка не сомневалась, что это была яблоня.
– Пусть! Я больше не могу…– выдохнул Координатор, и в тот же момент из его груди полился зеленый свет. Он мягко окутывал ладонь генсека, клубясь вокруг него туманом. Глаза Поливало округлились, то ли от счастья, то ли от удивления. Он вздрогнул всем телом и резко рухнул на пол, словно сломанная кукла, нелепо раскинув руки и ноги в стороны. Через какое-то мгновение, показавшееся журналистке вечностью, тело Ивана вспыхнуло, исчезая в языках огненного пламени.
– А сейчас, Яна Викторовна, мы займемся вами…– глаза правителя Тивита повернулись к ней, буравя непроницаемым взглядом.
15
Харьков 2019
После короткого совета, проведенного у них на квартире, больше напоминающего сюжет фантастического фильма вроде Властелина Колец, было принято решение начать действовать. Дворкин с Агриппиной, как разбирающиеся в магии и ее тонкостях, должны были заняться дневником Митусова и таинственной библиотекой Ковена Ведьм, пытаясь оттуда выудить хотя бы какую-то информацию, а вот Максиму досталась более прозаическая миссия, но он все равно был ей доволен. Во-первых, все эти чародеи и прочая ерунда были для него в новинку, а, во-вторых, ему почему-то до сих пор казалось, что пропажа Яны – это не дело рук какого-то дьявола, которого вполне может и не быть на свете, а нечто прозаическое, которому легко найти логичное и более материальное объяснение. А потому, он выбрал себе направление поисков, связанное с прошлым хозяином квартиры, неким Олегом Митусовым. Запросил информацию в отделе, где ему его опера скинули на электронную почту короткую справку, из которой было мало что понятно. Известно, что этот мужчина родился в Чехословакии в СССР, как переехал в Харьков и когда, покрыто тайной мрака. О периоде его жизни заграницей мало что удалось выяснить, как не бились аналитики управления. Более или менее достоверные данные появляются уже в восьмидесятых годах двадцатого века, когда этот Олег вместе с матерью и сестрой неожиданно объявляется в городе, занимая пост ни дворника, ни инженера на одном из многочисленных заводах, а директора одного из самых крупных хозяйственных магазинов Украинской ССР.
Как ему удалось достичь столь невероятных высот, оставалось загадкой. Только общедоступная история его начинается именно с этого. Кем он был до приезда в Харьков? Кем работали его родители? Почему покинули Чехословакию? Оставалось тайной…
Одновременно с основной работой, Митусов занимается научной деятельностью. В частности, пишет докторскую диссертацию по химии. Сразу докторскую…Никаких данных о его кандидатской не сохранилось, что тоже по меньшей мере выглядит странно. Его научный руководитель сам глава НИИ «Химического анализа» профессор Головко, лауреат всех возможных конкурсов и регалий. Митусов, по его словам, подающий большие надежды ученый, и его работа директором магазина, лишь вынужденная мера.
Работа над диссертацией длится почти три года. За это время никаких значимых событий в жизни бывшего хозяина их квартиры не зафиксировано. Он живет на Комсомольской с матерью и сестрой, которая вскоре выходит замуж и покидает родное гнездо.
В 1989 году, когда уже грянула перестройка, когда по всему СССР из-за недостатка финансирования закрывались многие НИИ, работа над диссертацией была окончена. Тема диссертации хранилась в строгой тайне, и знали ее только несколько десятков рецензентов, да руководитель проекта.
Одним прекрасным весенним утром Митусов отправился на Всесоюзную Аттестационную комиссию, готовый защититься и получить заслуженное звание доктора наук, отправился на троллейбусе, не имея своего автотранспорта, что для занимающего столь высокий пост в хозяйстве Харькова было уже само по себе странно. На одной из остановок с ним что-то произошло. Олег вышел из общественного транспорта, будто бы озаренный какой-то идеей, что частенько бывает с людьми науки, напрочь забыв о пакет со своей работой. Опомнился он только тогда, когда добрался все же до института. Разочарование его было столь велико, что именно это послужило толчком для его нервной системы, чтобы слететь с катушек. Митусов бросился на поиски диссертации, но она бесследно исчезла. И поскольку была в единственно экземпляре, не считая черновиков, то все надежды директора хозяйственного универмага лопнули в один момент, как мыльный пузырь.
Его защиту отложили, но нарушения в психики были столь сильны, что он мало того, что забросил свою основную работу, но и перестал появляться в институте, который вскоре канул в лету, вместе с почившим в небытие Советским Союзом.
Универмаг, где работал Митусов, выкупили какие-то бизнесмены, решив в нем открыть супермаркет. Места для заговаривающегося директора в нем не нашлось. Митусов оказался безработным, сидящим на шее у старушки матери с нищенской пенсией. Тут и пошло самое интересное. Болезнь стала прогрессировать. С увлечением Олег стал рисовать везде, где только можно странные фразу и знаки, на первый взгляд никак не связанные между собой, но имеющие вполне логичное продолжение. Когда места в квартире для наскальной живописи стало не хватать, он перешел на подъезд и улицы, а еще через несколько лет, когда соседям это все надоело, они вызвали неотложку и поместили мужчину в психиатрическую лечебницу. Там Митусов находился порядка пяти лет, пока в девяносто девятом году не скончался от туберкулеза. Хоронить его не стали, а тело кремировали. Мать вскоре умерла, сестра отправилась в поисках лучшей жизни заграницу, как многие из соотечественников в тот период. Квартиру продали некой компьютерной фирме, у которой Максим с Красовской ее и выкупили по сходной цене.
Вот, если кратенько, и вся история…Максим откинулся на спинку сидения машины и отложил листок со справкой в стороны. Оставалось два неясных момента в биографии этого сумасшедшего харьковского художника. Откуда он появился? Как стал директором магазина? И почему его тело не выдали матери для нормального традиционного погребения? И куда делась диссертация? Из-за нее ли он сошел с ума, или было что-то еще, о чем официальная хроника предпочитает не упоминать?
Вопросы следовали один за другим, не давая пока что ни одного мало-мальски вразумительного ответа. Для того, чтобы разобраться во всем этом, следовало начать с начала…С чего? Наверное, с бывшего НИИ и руководителя диссертации Митусова профессора Головко.
Через заявку в паспортный стол, сделанную неофициально, Максиму удалось выяснить, что профессор Головко Иван Никитич живет по улице Академика Павлова, недалеко от клуба «Радмир». То есть, практически, на другом конце города, скрепя зубами, полковник отправился туда, радуясь лишь тому, что следующим местом его посещения была Первая Психиатрическая Больница, которая была по пути, но в которой он решил побывать после. Чтобы разобраться в произошедшей ситуации с Олегом Митусовым, а соответственно и с его женой, следовало начать сначала, а сначала была именно диссертация, так и не увидевшая свет.
Он свернул влево, повинуясь властному голосу навигатора, на грунтовку, бывшей когда-то, несомненно, асфальтом. По обе стороны от дороги потянулись небольшие аккуратные домики частного сектора, со старыми деревянными рамами, потертой дерматиновой обивкой, и даже с настоящими сараями, в которых кудахтали настоящие куры. Дом номер шесть, в котором проживал профессор Головко, оказался совсем уж неухоженным снаружи. Часть стены, смотрящей на улицу, пошла трещинами, калитка из потемневшего штакетника покосилась, повиснув на одной петле. Некогда прекрасный яблоневый сад зарос молодой порослью клена. На миг, Макс усомнился, что Головко еще жив. Ведь могло быть и так, что в паспортном столе что-то напутали, до них не дошла информация… Притормозив перед полуразрушенным забором, полковник полиции вышел из машины и огляделся. Дверь на веранду была полуоткрыта. На высоком крыльце стояли стоптанные резиновые галоши, покрытые толстым слоем грязи. Из чего полицейский сделал вывод, что в доме все же кто-то живет. Он негромко крикнул, давая о себе знать:
– Хозяин! Есть кто дома? – но ответом ему стала тишина, тогда он ловко перемахнул через невысокий заборчик и прошелся к дому, аккуратно ступая по мягкой прелой прошлогодней листве.
– Иван Никитич! – позвал он, вглядываясь в зашторенные окна дома. Показалось ему или просто это была его фантазией, но крайняя шторка немного была отдернута, как раз настолько, чтобы легко можно было рассмотреть незваного гостя.
– Иван Никитич! Не бойтесь! Я из полиции! Моя фамилия…
– Стой, где стоишь, сволочь! – раздался позади него напряженный, чуть хрипловатый старческий голос. – Знаю, я вашу полицию…Руки в гору!
Макс медленно, стараясь не спровоцировать Головко, повернулся к нему лицом. Перед ним стоял довольно крепкий для своих лет мужчина годов эдак восьмидесяти. В руках его блестел вороненой сталью револьвер, почти ровесник профессора, рука которого ничуть не дрожала, целясь прямо Максиму в живот.
– Я сказал, руки в гору! – прошипел дед, буравя полицейского ненавидящим взглядом.
– Послушайте, Иван…
– Тихо! – рявкнул тот так, что полковник вздрогнул. – Оружие есть?
Макс кивнул, медленно потянувшись к кобуре.
– Нет, дорогой мой…– покачал головой старик. – Вместе с кобурой снимай! Мы тоже не лыком шиты…Войну прошли.
Какую войну прошел дед, Макс не стал уточнять, потому что если это была Великая Отечественная, то лет Головко должно быть далеко не восемьдесят. Ремень с легким шелестом упал на траву вместе с кобурой.
– А теперь отбрось его ножкой в сторону, мил человек…– попросил химик, указывая вороненым дулом револьвера место, куда Макс должен был точно сдвинуть свое оружие. – Вот после этого можно и поговорить…– хмыкнул довольно старик, не опуская пистолета. – Без свидетелей, так сказать…Только учти, парень, что я человек в возрасте, с нервной системой у меня непорядок, нервишки шалят, знаешь ли, а значит, будь добр, стой смирно! Иначе дернешься, чуть в сторону, а я тебя пришью, и самое удивительное, что за это мне ничего не будет. Ибо не подсуден я с некоторых пор…
– Шустр ты, дед, не по годам! – хмыкнул Максим, успокоившись немного от того, что убивать его прямо сейчас сумасшедший старик не собирается.
– Какой есть…Говори, зачем пришел? – нахмурился он, разглядывая Макса, тем самым давая рассмотреть повнимательнее и себя. Одет он был в старый потертый пиджак и идеально выглаженные брюки, рубашка – вышиванка радовала глаз, выглядывая из черного воротника. Старомодные, но начищенные до блеска, туфли были слегка стоптаны на пятках, но выглядели почти прилично.
– Поговорить…– пожал плечами Максим, поглядывая на руку с пистолетом, которая так и не опустилась, уставившись вороненым дулом куда-то ему в область пупка. Скорее всего, чтобы не промахнуться.
– Были уже такие! Говорили! О чем? – нахмурился Головко, оказавшийся довольно бойким старичком, который своего не упустит.
– Точнее о ком…Я из полиции! – медленно, чтобы не испугать профессора, Максим полез за удостоверением, надеясь, что хоть красная корочка бдительного деда немного успокоит, и он перестанет целиться ему в живот с боевого оружия.
Головко выдержал паузу. Палец на спусковом крючке несколько раз дрогнул, но так и не выстрелил.
– Брось мне его сюда…
Максим шагнул чуть вперед, но был остановлен грозным рыком.
– Я сказал, брось!
Корочка полетела на землю. Да уж… Вот тебе и профессор химии – божий одуванчик. Подумал про себя полковник полиции. Что же тебя так напугало-то в твоей жизни, что ты даже корочкам полиции не доверяешь?
Не спуская глаз с мужа Яны, дед потянулся за удостоверением. Раскрыл его, удовлетворенно хмыкнул.
– Как настоящее! Научились, суки, делать…
Из уст образованного человека столь открытое ругательство было неприятно слышать. Эта комедия Максиму надоела.
– Послушайте, не знаю, кто вас довел до истерики, но будьте уверены, что я не тот, кто это сделал, – торопливо стал пояснять Максим, – мою жену похитили. Она исчезла из пустой квартиры. Я не знаю, где ее искать. И единственная ниточка, ведущая к ее освобождению, это вы!
– С чего вы это взяли? – нахмурился профессор.
– Она пропала в квартире вашего бывшего ученика, Олега Митусова! – выпалил полицейский, чтобы закрепить эффект.
– Значит, они все-таки еще пробуют прорваться…– проговорил Головко, опуская револьвер, немного обреченно вздыхая.
– Кто они?
– Бесы…– коротко выпалил Иван Никитич, посмотрев на Макса испуганными глазами. – Они пытаются захватить наш мир, и, увы, и я, и Олег приложили к этому свою руку.
– Бесы? – нахмурился Максим. Ему уже порядком осточертела вся эта магия и колдовство. Он привык к другому миру, к другим правилам игры. В его настоящем Харькове все понятно…Это наркоман, это убийца… А тут какие-то демоны, дьявол, ведьмы, какие-то бесы…
– Что значит бесы? – снова повторил он, поднимая с земли свое табельное оружие, заметив, что Головко уже не смотрит в его сторону.
– Жители Тивита…Они называют себя Координаторами, но они бесы! Это разговор не для всей улицы, молодой человек. Пойдем, я тебя чаем с малиновым вареньем угощу, – Иван Никитич быстро огляделся по сторонам, словно опасаясь, что их кто-то может подслушать. Улица была пуста. Лишь где-то очень далеко ревела мотором, пытающаяся завестись старая потрепанная «копейка».
– Хорошо…– кивнул Макс.– Можно удостоверение обратно, – протянул он свою руку старику, который неожиданно утратил всю свою боевитость, став изможденным, бесконечно уставшим дедушкой, которому надоело бояться, который только и мечтает о покойной старости в окружении своих внуков.
– Да, конечно…Проходите в дом, сейчас чайник поставлю.
Обстановка в жилище профессора была, мягко говоря, скромная. Так уж повелось в нашей безумной стране, что те, кто в своей жизни прочитал лишь одну книгу, да и ту азбуку, живут намного лучше, чем интеллектуалы с заслуженными степенями. Интеллигенцию у нас не ценят и не любят, потому как она в большинстве своем, кроме как болтать о неудавшихся возможностях ни черта не умеет.
Старенький телевизор, продавленный диван, застеленный потертым покрывалом, панцирная кровать в углу, дореволюционный платяной шкаф и множество фотографий на стенах, аккуратно уложенных в деревянные рамки – все это составляло небогатый интерьер профессорского домика. Круглый сборный стол стоял посередине комнаты. На нем лежали какие-то тетрадки с длинными малопонятными расчетами, в которых Максим ничего не понял. Их Головко сразу же смахнул в сторону, сбросив на один из гнутых венских стульев.
– Чайник вскипел…– сообщил он, торопливо накрывая на стол, не очень уж умело, что говорило о том, что гости в его домике – нынче, большая редкость.
– Олег Митусов – мой лучший ученик! – сообщил с грустной гордостью Иван Никитич, когда все необходимые традиционные процедуры проявления гостеприимства были соблюдены. Обещанное варенье было выставлено на стол, а из кружек, наполненных янтарной жидкостью, исходил просто головокружительный запах жасмина. – Гордость нашего НИИ, надежда всей советской практической химии…
– Хотелось бы узнать, Иван Никитич, как он появился в вашем институте. Ведя это расследование, я не нашел никаких упоминаний о его прошлой жизни, первых работах, кандидатской, наконец…
– Олежка появился у нас в середине восьмидесятых прошлого века, – грустно улыбнулся Головко, прихлебывая янтарный напиток. – Молодой, амбициозный…Сообщил, что прибыл из Праги, где проживал долгое время с родителями. Там закончил Химфак Пражского университета, написав диссертацию кандидата химических наук. Рассказал, что хотел бы заниматься наукой и здесь, наравне со своей основной работой…Он, кажется, был директором какого продовольственного или хозяйственного универмага на Алексеевке…
– Хозяйственного, – поправил Макс старичка, следуя его примеру, сделав приличный глоток обжигающего чая, – а кем были его родители? Чем занимались? Почему оказались в Праге? Он этого не рассказывал никогда?
– Олег был очень скрытным человеком, малообщительным…Единственное, о чем он мог говорить часами была его научная работа, – вспомнил Иван Никитич, – но…
– Что, но? – спохватился полицейский.
– Однажды, между делом, поведал, что отец его служил в нашем консульстве, а мать была домохозяйкой. Из-за высокого положения родителей, ему удалось без проблем поступить в Пражский Университет, где он познакомился с господином Иржи Барышом – большим специалистом в области нетрадиционной химии.
– Что значит нетрадиционной? – не понял Макс.
– Вы слышали про алхимию? Про философский камень? Николаса Фламеля? – улыбнулся Головко так, словно разговаривал с неразумным первоклассником.
– Доводилось…– в голове сразу возникла первая часть Джоан Роулинг с незабвенной сагой о Гарри Потере.
– Вот, примерно этим Иржи Барош и занимался в свое время.
– То есть хотел превращать любой металл в золото? – понятливо кивнул Максим.
– У него была свою теория…Более теологическая…Наука, молодой человек – это не только смешивание определенных веществ друг с другом в точных пропорциях, но и способность думать и анализировать. Вот Иржи в свое время и вывел теорию, что помимо нашей планеты у нас есть планета-спутник под названием Тивит, где проживает такая же цивилизация, как у нас, только более развитая.
– Только при чем тут химия? – растерялся полицейский, у которого в голове уже все перемешалось.
– Иржи предполагал, что при помощи совершения химической реакции, можно будет открыть нечто вроде портала на эту планету. Долго занимался этим вопросом, посвятив ему почти всю свою жизнь. Олег утверждал, что учился именно у него.
– И что? Ему удалось найти способ? – нахмурился Макс.
– Нет…– пожал плечами Головко. – Одним прекрасным пражским утром Иржи Барош исчез из своей квартиры, не оставив никаких следов.
– Что? – поперхнулся полковник малиновым вареньем.
– Просто испарился… Его ученики утверждали, что вход на Тивит он все-таки нашел, другие, менее романтично настроенные говорили об обыкновенном случае пропажи без вести.
– А что говорил Олег? – напрягся Макс, вспомнив о том, зачем он сюда пришел.
– Олег говорил, что господин Барош был очень близок к тому, чтобы найти способ открыть портал. У него остались кое-какие записи господина Иржи, именно с ними он пришел к нам в НИИ.
– И вы загорелись идеей закончить труда чешского алхимика? – кивнул понятливо муж Яны.
– Как не загореться? – изумленно заморгал глазами Иван Никитич. – Это был шанс совершить самое сенсационное открытие за всю историю нашей планеты! Величайшее, молодой человек!
– И в чем суть?
– Суть…Я не буду грузить вас ненужными терминами и понятиями. Если совсем уж кратко, то портал открывается при взаимодействии определенной кодированной фразы, начертанной в определенном строгом порядке специально изготовленной краской, которая, в свою очередь, при взаимодействии с кислородом способна прорвать завесу, отделяющую наш мир от других.
Перед глазами Макс сразу же встали расписанные разными буквами стены квартиру Олега Митусова. Что там было? Кажется, что-то про Тивит…
– Вам удалось сделать эту краску? – уточнил Макс, заранее уже зная ответ.
– Да…Олег вывел идеальную рецептуру, при которой соблюдались все необходимые условия.
– Именно про это и была его диссертация? Иван Никитич? – профессор смотрел куда-то в окно, задумчиво прикусив губу, не обращая внимание на собеседника.
– Да…– Головко встал из-за стола и шагнул к окну, внимательно в него всматриваясь.
– Он смешал необходимую краску?
– Именно…Олежка был талантливым химиком…Здравствуй, Мария…
– Что? Какая Мария? Иван Никитич, что с вами? – Макс вскочил со своего места. Подбежав к схватившемуся за сердце профессору.
– Зачем ты пришла? – прошептал тот побледневшими губами, уставившись в окно, за стеклом которого никого не было.
– Что с вами, профессор?!– почти закричал полковник, подхватывая того под руки.
– Машенька…Жена моя…
– Какой был рецепт краски? – встряхнул его муж Яны, стремясь привести Головко в чувство.
– Он утерян, был в диссертации у Олежки…Она исчезла…Машенька…Девочка моя…– губы старика тронула счастливая улыбка. – Ты же умерла давно…
– А слова? Какие надо было написать слова?!– почти заорал Макс, не понимая, что происходит. Его тело затряслось от ужаса и вида профессора. Тот был уже довольно далеко отсюда. Его взгляд блуждал по сторонам, словно наблюдая за кем-то…
– Ни слова…Звуки…Их нашел в древних книгах еще в Праге Иржи…
– Какие слова надо произнести, чтобы открыть портал?!
– Машенька…Родная моя…Я соскучился…Как же мне тебя не хватало…
– Иван Никитич. Я сейчас вызову скорую! – Макс бросился к телефону, но связь была нулевой, синий мерцающий экран сообщал, что можно использовать только экстренные вызовы. – Сейчас…Сейчас, Иван Никитич… Сейчас…
Полковник усадил старика на стул, бросившись прочь из домика, туда, где можно было уловить «Киев стар». Профессор улыбнулся. Возле окна стояла его жена, молодая и счастливая, совсем, как в молодости, такая, какой он ее запомнил, сохранил в своем сердце.
– Здравствуй, Ваня…– проговорила она, протягивая ему руку. – Пора идти…
– Куда? – прошептал профессор, стараясь не моргнуть, чтобы не спугнуть видение.
– Нас ждут, давно ждут! – улыбнулась Мария. – Возьми меня за руку, и пойдем! – позвала она.
Словно во сне, Иван Никитич протянул свою ладонь вперед, коснувшись прохладной кожи своей умершей супруги. Она стояла перед ним, как живая.
– Машенька…– он поднял взгляд на ее лицо, которое было совсем близко и отшатнулся, поняв, что ошибся, что зря излишне расслабился, и его все-таки поймали…Вместо зрачков в глазах его жены полыхало адское пламя.
– Ты…– сердце перестало биться, испуганно замерев. Острая боль в груди пронзила его до пят, заставив рухнуть со стула, на который его усадил Макс.– Ты…
– Я! – кивнула женщина, улыбаясь.
– Кто…ты…
– Координатор! – коротко бросила та, что прикидывалась его Машенькой, растворяясь в воздухе. Боль в груди стало невыносимой. Он стал задыхаться.
– Иван Никитич, я вызвал скорую…Она сейчас будет…– Макс спешил, как мог, но все равно не успел. Профессор Головко лежал навзничь возле накрытого праздничного стола, уставившись в одну точку. Его губы еле заметно шевелились. Заметив это, полковник полиции бросился к нему.
– Иван Никитич, потерпите…Сейчас…сейчас будет скорая помощь…
– Век…– вытолкнул он из себя, прохрипев.
