Александр Харламов
Планета Тивит
Окна нескольких квартир смотрели именно сюда. А значит с подъездом мы точно определились. Оставалось лишь надеяться, что неизвестная Мария по-прежнему проживает по этому адресу.
Быстрым шагом я подошел к двери и толкнул ручку, которая легко подалась. В нос ударил запах сырости, мокрой побелки и кошачьей мочи. Зеленые стены лестничных пролетов напоминали стены города после бомбежки. У входа валялся строительный мусор, какие-то пакеты, приготовленные на вынос. Их я аккуратно обошел, решив постучаться в первую попавшуюся дверь.
Звонок отсутствовал. Вместо него из стены на меня смотрели пара оголенных проводков. Дверь была старая, филенчатая, выкрашенная половой коричневой краской. Именно в нее я и постучал несколько раз, стараясь не перебудить весь подъезд.
– Кто там?– раздался за дверью негромкий приятный женский голос.
– Я репортер газеты "Вечерний Харьков",– вспомнив, что не один раз в наших приключениях нас выручала профессия Красовской, проговорил я.
– Что вам надо?– сварливо уточнили по ту сторону.
– В вашем доме проживает некая Мария?– наобум брякнул я, даже не представляя, как объяснить мне этот интерес совершенно постороннему человеку.
– Что вам от нее надо? – повторил свой вопрос женский голос, а мое сердце забилось от предчувствия того, что я с первого раза, нежданно негаданно попал в точку.
– Видите ли, мы пишем статью о городских художниках авангардистах. В руки мне попал дневник некто Митусова – известного своим необычным стилем выражения своего видения мира…В нем сказано, что он встречался с Марией, предположительно проживающей в вашем доме. Мне бы хотелось бы пообщаться с ней, узнать ее впечатления об этом человеке.
– Нет тут таких! – зло бросили из-за двери.
– Постойте…– за дверью раздался шелест домашних тапочек. Неизвестная женщина решила, что разговор окончен, не намереваясь тратить свое драгоценное время на докучливых журналистов. Я отчаянно придумывал выход из-за сложившейся ситуации.
– Это не бесплатно!– выпалил я. Шаги стихли, а потом вернулись обратно к порогу. Несколько минут стояла томительная тишина, словно по ту сторону раздумывали о чем-то, а потом щелкнул входной замок.
– Ну, я Мария,– на пороге стояла довольно старая женщина, с распущенными седыми волосами в засаленном халате, черт знает каких времен. На крючковатом носу висели огромные очки– стрекозы, из-за которых она меня внимательно разглядывала. Да уж…Ну и вкус был у этого сумасшедшего…Мелькнула у меня в голове шальная мысль.
– Александр Дворкин,– представился я,– мне бы хотелось…
– Сначала деньги…– от женщины отчетливо пахло перегаром, и не возникало никаких сомнений для чего они ей столь необходимы в этот момент.
Пришлось покопаться в бумажнике и выудить оттуда несколько двух соток, передав их в дрожащие с перепоя руки старухи.
– Проходи…– буркнула она, не выразив при этом никаких эмоций. Повела меня узким коридором в какую-то комнату. Из-под моих ног с визгом вылетела черная лохматая кошка. Я споткнулся о сервант, но удержался на ногах, кляня про себя на чем свет стоит старые малогабаритные квартиры. Обстановка в жилье Марии была сродни разрушением после бомбардировки Югославии. Давно немытая посуда горой высилась в грязной раковине. По ней бодро шныряло несколько десятков тараканов. На столе стояла опустошенная бутылка самой дешевой водки, граненый стакан и половинка отвердевшего хлеба. В углу пискнула мышь, скрывшись под платяным шкафом с оторванной дверцей, висевшей на одной петле. Продавленный диван с выпирающими пружинами притаился в уголке. На нем застелена была серая от пыли простынь и мятая подушка. Видимо, я поднял хозяйку с постели.
Шаркая, Мария прошла к столу, печально посмотрела на пустую бутылку и хозяйственно прибрала полученные деньги куда-то в засаленный халат, решив опохмел оставить напоследок. Уселась на стул напротив, подперев лохматую голову ладонью и ворчливо спросила:
– Чего хотел? Я Мария, других в нашем доме отродясь не было…
Ее хриплый голос напоминал карканье ворон, гнилые зубы торчали из-за чуть поддернутой губы в разные стороны, а круглые очки делали ее и без того навыкате глаза еще более крупнее. С трудом я отвел от этого безобразия взгляд, уставившись в пыльное окно, заросшее паутиной.
– Мне бы хотелось узнать, были ли вы знакомы с неким Митусовым Олегом? При каких обстоятельствах произошла эта встреча, что вы помните о нем? Может быть, он оставил вам о себе что-то на память? Нам будет важна любая мелочь…
– А ты что из ментуры что ли?– нахмурилась Мария, внутренне напрягшись.
– Я уже говорил, что репортер…
– Точно…Что-то стареть я стала, запамятовала…
Почему-то, глядя на всю обстановку ее квартиры, я был уверен, что причина проблем с памятью, вовсе не старость, а пагубное влияние алкоголя.
– Митусов…Митусов…– пошамкала она беззубым ртом, будто бы припоминая что-то.– Помню, был такой ухажер. Я в юности красивая была! Половина города гонялась за мной, по пятам ходили, чтобы мое расположение сыскать, а мне всегда мальчики-плохиши нравились. Пьянки, гулянки…Неформалы, как сейчас говорит молодежь.
– Но Митусов никак не подходил под образ плохиша…– заметил я осторожно, боясь спугнуть разоткровенничавшуюся Марию.
– Да, это я потом поняла! А сначала показалось, что именно плохиш. Подумай только! Свободный художник! Малюет на стенах свои буковки, и никто ему не указ! Ни менты, ни гэбисты… Вот и решила познакомиться, а когда поняла, кто он и чем дышит, что обыкновенный придурок, маменькин сынок, было уже поздно. Он влюбился по уши! Ходил за мной, как тень, все бубнил, что подарить мне вечную жизнь, что я когда-нибудь пожалею, что не согласилась быть с ним…
– И?– напрягся я, ощутив, что может так получится, что я тяну пустышку. И вся моя стройная теория полетит ко всем чертям.
– А что и? Послала его, как только бубнить начал, но он еще долго сюда приходил. Вон, все стены исписал своими надписями! – махнула рукой Мария куда-то на улицу.
– И как же состоялось окончательное расставание?
– Он пришел, сказал, что все понял, что его миссия не позволяет ему оставаться вместе со мной. ему некогда добиваться моего расположения, вместо этого он лучше займется спасением мира. Псих, что еще скажешь…Хлопнул дверью и ушел! Будто не я, а он меня отшил, но вы все мужики одинаковые, не можете поверить, что вас могут кинуть, таких прекрасных рыцарей без страха и упрека. Все стремитесь повернуть так, будто бы баба виновата…
– И больше вы с ним не виделись?– уточнил я.
– Не-а!– покачала головой Мария, дыша на меня волной перегара.– мне потом знакомые девчата говорили, что Олежка совсем умом тронулся, в дурку его упекли, да и сгинул он там, то ли от рака, то ли от лекарств, то ли от гриппа…
– От туберкулеза…– машинально поправил я, раздумывая над ее словами. Выходило, что я почти все угадал, построив стройную теорию, ошибившись лишь в том, что Мария с третьим маяком была никак не связана. Хотя…
– А он вам на память ничего не вручал? Ничего не дарил? Может остались у вас какие-то его вещи? Нам было бы полезно дополнить нашу статью, так сказать. натурой…
Старуха выразительно посмотрела на мой карман, утвердительно покачав головой.
– Есть одна вещь. Олежка все твердил, что когда-нибудь за ней придут, и это принесет мне немалую сумму…И надо же ! Не ошибся!
Я с горечью полез в бумажник, достав еще несколько сотен гривен.
– А можно взглянуть?
Старуха мгновенно сцапала деньги, не веря своему счастью, быстро зашаркала прочь из кухни, вернувшись с фотографией Олега Митусова, на обороте которой крупным размашистым почерком было начертано следующее:», а зачем вы тогда воду пьете? Воду? Зачем?"
Кажется, я нашел третий маяк. Вся фраза была построена в стиле Митусова. Это был несомненно его почерк, но, что обозначала надпись, еще предстояло выяснить. Не хотелось терять зря время…По-моему, я даже не попрощался с Марией. пулей вылетев из квартиры. Цель была одна спасти умирающую Яну, и желательно попасть на выставку художников, от которых меня уже тошнило, но идти было надо. иначе спасать от Елены Эрнестовны придется уже меня.
26
Харьков 2019
«День третий, плавно переходящий в четвертый»
Казалось, что даже время сегодня было против меня. Едва выбравшись из злачной квартиры возлюбленной Митусова, оставив там изрядную сумму денег, я стал вызывать такси, но вот беда…Как назло. все операторы были заняты. Складывалось такое ощущение, что все харьковчане решили непременно воспользоваться услугами такси сегодня. Пришлось добираться до дома общественным автотранспортом, который я ненавидел всеми фибрами своей души, в основном, из-за постоянной толчеи и низкой скорости передвижения.
Но на этом мои неприятности не закончились. на половине пути до дома маршрутка обломалась. Люди ругались на водителя, который лениво бродил вокруг поломанного агрегата, пиная со злости колеса, как настоящему шоферу и положено. А вот я, заспешил на троллейбус, успев втиснуться в уже закрывающиеся двери громыхающего всеми своими сочленениями металлического чудовища. В шею мне тут же уперся чей-то локоть, по коленке ощутимо била чья-то женская сумочка. Саму хозяйку из-за большого скопления народа мне увидеть не удалось, но больно было от каждого удара. На следующей остановке народ повалил наружу, а мне пришлось втискиваться круговыми движениями между престарелым дедушкой с палочкой в огромных линзах диоптрий на десять и каким-то подростком, из-за собственной невоспитанности умудрившимся даже не снять объемный рюкзак с плеч.
С трудом поднял руку, чтобы посмотреть на часы, часовая стрелка которых, словно сошла с ума, утекая как вода сквозь пальцы. Наручные "командирские" протикали шесть часов вечера, и сердце заекало от плохого предчувствия, а если я не успел? А если с Яной что-то случилось? От фотографии Митусова шло какое-то внутренне тепло, грея кожу во внутреннем кармане. Маяк требовал, чтобы его распечатали. Темная сила, которой он был до краев, наполнен требовала выхода, коего дать я ему, увы, не мог.
Через пару остановок очень медленной черепашьей езды, когда терпеть уже не было сил, я, подчиняясь бездумному потоку спешащих по домам жителей, вылетел пулей из троллейбуса и побежал в сторону дома. Благо от салтовского шоссе до моей Автострадной набережной было не так много бежать.
Конечно же, сердце тут же бешено заухало, как сумасшедшее, противясь всеми возможными фибрами души, такому халатному отношению. Бок заколол острой болью, выдавая мою леность и заброшенный спорт. Ноги стали подкашиваться, пот струился по лбу крупным градом, застилая мне глаза. мысль о том, что можно было позвонить Максиму, мне пришла уже слишком поздно, когда я увидел его внедорожник возле дверей нашего подъезда. муж Красовской, как раз парковал машину, справившись со всеми своими делами на работе, уладив неприятный инцидент с Макдональдсом. Времени рассказывать о наших дальнейших приключениях не было. Меня вместе с супругой ждали на выставке художников, а мимоходом мне просто было жизненно необходимо спасти от гибели свою лучшую подругу.
На немой вопрос полковника полиции я отмахнулся, оббежал его по неширокой дуге, перепрыгивая через ступеньку, рванул на второй этаж к своей двери. Позади меня гулко ухали тяжелые берцы Максима, слышалось его сиплое дыхание.
– Да, что случилось-то?– воскликнул он в конце концов, догнав меня у самого дверного звонка.
– Потом…Я нашел третий маяк. Яна…Яна при смерти, но сейчас ей станет лучше…– на долгую трель звонка поначалу никто не отзывался. Я испугался, что все же оказался прав, и Красовской стало еще хуже, но минуты через две по ту сторону квартиры зашлепали знакомые шаги моей разлюбезной тещи, а потом на пороге появилась и она, собственной персоной.
– Явился?– строго спросила она. В руках Эльвиры Олеговны был стакан с водой и какая-то мокрая тряпка.
– Как она?– на ходу спросил я, бросаясь в спальню к теще, пинком распахнув туда дверь. Света сидела у постели подруги. Глаза журналистки были закрыты. дыхание редкое и прерывистое. Полные синего цвета губы чуть приоткрыты. Кожа на них потрескалась и ссохлась. Янка была бледна, как сама смерть, и в моей голове, вообще, возникали сомнения, что она жива.
– Яна!– вскрикнул позади меня Максим, бросаясь через всю комнату к жене. Странно, я раньше думал, что наши полицейские не столь ранимые создания, но, еще неизвестно, как бы я сам реагировал, будь на месте Красовской моя Светлана.
– Солнышко мое, я здесь…Я рядом…– он схватил жену за руку, покрывая еле теплую ладошку поцелуями. – Саша все нашел. Дворкин – он молодец! Он может все!
Ну, это он меня явно перехвалил…Скромно потупился я. До всего мне еще очень далеко. Так, чего-то могем....так сказать.
– Ей стало хуже ближе к двум часам,– начала рассказывать Светка, отставляя стакан с водой в сторону. Давление резко упало до самой критической отметки, мы еле сумели его с мамой немного поднять. Температура тело, наоборот, повысилась до почти сорока. Яну бросило в жар. Она забредила. Из ее нескольких фраз едва можно было разобрать слово "семь" и "ложь". Она твердила это без остановки пока хватало сил. Где-то с час назад, когда никакие уколы и капельницы ее перестали брать, она потеряла сознание, а мы стали ее охлаждать народными методами,– она грустно кивнула на стакан с водой,– лечение температуры растирание уксусом в нашей стране еще никаким приказом не отменили…
В глазах жены стояли слезы. Ей было страшно и больно смотреть на то, как ее хорошая, если не подруга, то знакомая угасает. хуже нет для человека, видеть смерть близкого и родного создания, когда ты можешь лишь наблюдать, слегка ослабляя страдания больного, не в силах помочь. особенно тяжело это давалось Светке -врачу по своей основной профессии, то ли инстинкты играли, то клятву Гиппократа вспомнила.
– Ты нашел третий маяк?– с надеждой в голосе спросила жена.
– Да…– я вытащил из внутреннего кармана куртки чуть помятую фотографию Митусова с загадочной надписью про воду. Несомненно, это было очередным ключом, только, как его разгадать, где найти четвертый маяк? Все эти вопросы я решил оставить на потом.
– Зрачки на свет реагируют?– я поднял веко Красовской. Склеры были красными. От резких перепадов давления сосуды в глаза полопались, оставляя кровяные следы.
– Пробовала,– кивнула Света,– все без толку…Она, как будто в коме…
– Сейчас…Секунду…– я отодвинул решительно в сторону Максима, наклоняясь поближе. На свет лампы дневного света зрачки не реагировали. Красовская была почти мертва.
– Скорее фото,– не глядя я протянул руку назад, уверенный, что жена тут же придет на помощь, и вставит в ладонь то, что мне требуется. Над ухом напряженно дышал Максим. В его глазах легко читалась мольба о помощи, но я не Бог. Я всего лишь маг-недоучка, и мне далеко до таких величин, какими были Агрида и Алаида.– Секундочку…
Перевернув фотографию надписью вниз, я коснулся ею запястья Красовской, в том месте, где появилась сама собой римская цифра "три". И тут же отдернул свою руку в сторону. Мощь темного заклятия была столь сильна, что мои кончики пальцев чуть не задымились, касаясь ее лишь краешком. не уверен, что кто-то из ныне живущих мог был совладать с такой силой, какая была заключена в каждом маяке, оставленном Митусовым.
Сначала, ничего не происходило. Фото висело, как приклеенное на запястье, а потом над ним появился робкий черный вьющийся дымок, мрачное облачко всколыхнулось по гладкой поверхности, испаряясь в воздухе. Мне показалось, что меня сначала посадили в хорошо натопленную парилку, а потом с маху кинули в ледяную прорубь, такой мощи я не видел еще нигде. Портрет сумасшедшего тихо стек на пол липкой пластмассой, оставив на коже женщины еле заметный ожог. Татуировка испарилась, словно ее и не было. И если бы я не видел ее бы собственными глазами, то никогда бы не поверил, что такое возможно.
Яна слабо шевельнулась на кровати, вздохнула полной грудью, проталкивая в себя живительный глоток воздуха. Сиплый хрип вырвался из ее легких, заставив Максима испуганно дернуться к ней.
– Не надо…– остановил его я.– Позже…
Обернулся на Светку, призывая ее померить температуру и давление Красовской, та сразу же бросилась за аппаратом и градусником на кухню.
– Саша…– глаза Яны были открыты. Шепот ее пересохших губ был еле слышен. – Да, моя дорогая…– я, как мог низко наклонился к ней, гладя ее по волосам, как маленькую девочку.
– Ложь…Слышишь…все ложь…– торопливо проговорила она.– Все вранье…Се…Семь…
Глаза ее неожиданно закатились, а тело содрогнулось и рухнуло на подушку. Я беспомощно оглянулся на Макса, но и тот, мало что понимал.
– Что значит ложь? Семь?– спросил он пораженно. Для его приземленного, сугубо полицейского, узкоспециализированного мышления, все эти загадки были сродни бином Ньютона.
– Загадка…– я встал с колен, схватившись за голову. Ситуация становилась все сложнее и сложнее. Найденные маяки теперь не приносили облегчение Красовской, а значит я был обречен на то, чтобы наблюдать, как моя самая близкая подруга умирает, не в силах ничего с этим поделать.
– Яна…– Макс склонился над женщиной, погладив ее еле теплую бледную щеку.– Яночка моя…– из глаз мужчины катились слезы. Он что-то шептал ей одними губами, даже не пытаясь скрыть от всех свое раздавленное состояние.– Яночка…
– Максим…– в дверях появилась Светка. В одной руке у нее был тонометр, а в другой электронный градусник.
– Не сейчас…Не надо…– я не мог смотреть на это все спокойно. Слишком больно было видеть мою цветущую и всегда веселую подругу похожую на овощ. И косвенно во всей этой истории был виноват я. Если бы когда-то давно я не втянул ее в расследование и поиски зеркала, чтобы вернуться обратно из Зазеркалья, если бы не встретил ее на улице Харькова спустя почти три месяца и не показал ей весь этот загадочный мир, наполненный магией и волшебством. Она, возможно, так и жила бы спокойно в своем уютном пространстве, обсуждая последние городские сплетни на страницах своего еженедельника, будучи лучшей в Украине журналисткой.
– Не надо…Оставь их одних…– в дверях спальни я оглянулся на эту пару. Максим не верил в происходящее, он гладил Красовскую по растрёпанным волосам, что-то мило приговаривая, изредка всхлипывая, чтобы унять катившиеся слезы и проглотить застрявший в горле комок горя, нахлынувшего на него с такой силой, что даже полковник полиции не мог с ним справиться самостоятельно.
Света тоже была на грани отчаяния, готовая разрыдаться в моих руках, как маленькая девчонка.
– Тише…Тише…– прошептал я ей, вытесняя в коридор.– Все будет хорошо, не волнуйся, малыш, все будет хорошо…
Сам не верил в это, но только потому, что надо было в этот момент говорить, нес всякую ерунду. Нельзя было молчать, я чувствовал это, иначе легко можно было сломать и ее, и себя, навсегда изменив наше мироощущение.
В кармане завибрировал телефон, надрывно, туго, неприятно.
– Прости меня…– я вытащил из кармана смартфон. увидев на экране лицо моего редактора. Черт…Я совсем забыл. Начало девятого…А в восемь мы с супругой должны были торжественно посетить выставку каких-то местных художников. С опаской принял звонок, ожидая крика по ту сторону трубки, но Елена Эрнестовна была само олимпийское спокойствие.
– Дворкин?– уточнила она на всякий случай.
– Он самый…
– Наконец-то ты решил со мной пообщаться! Надеюсь, ты мне скажешь, что уже поднимаешься по лестнице и совсем скоро мы с тобой увидимся в этой галерее?– строгим тоном проговорила она, впрочем, понимая, что я в очередной раз про встречу забыл.
– Елена…
– У тебя есть ровно двадцать минут, Александр Сергеевич, чтобы оказаться здесь,– она не стала меня слушать. ей надоели мои постоянные оправдания.– И если ты не появишься, то можешь считать, что издательство расторгает с тобой контракт!
– Я…
В ответ мне раздались короткие гудки, когда ее достать, редактор могла быть очень строга и упряма, а я, видимо, все-таки довел ее до точки кипения.
– Черт!– повторно ругнулся я, рухнув в кресло со всего маху. Пружины жалобно всхлипнули, но выдержали мой немаленький вес.
– Что еще случилось?– нахмурилась Светлана.
– Помнишь, я тебе говорил, что нам предстоит съездить сегодня на выставку?– жена кивнула. вытирая выступившие на глазах слезы. Тушь слегка потекла, образуя темные ручейки на чуть порозовевших щечках.– Мы должны быть там через двадцать минут…Иначе контракт со мной издательство расторгнет.
– Отлично! Нам не мешало бы развеяться. Макс с Яной побудет. Мама постелила ему на свей кровати. А Эльвира Олеговна обещала, что посидит с Дарьей и мишкой. Платье я себе погладила. а Стас,– наш знакомый таксист, занимающийся тем, что возит торгашей с Барабашово по домам,– нас уже ждет! Минут через десять будем выезжать!
Оказывается, моя супруга, ничего не забыла. а, зная мой характер. даже все умудрилась организовать так, что мне ни о чем не надо было беспокоиться.
– Ты у меня золото1– я порывисто заключил жену в свои объятия, ласково целую в губы.
– Ты главное найди способ спасти и Землю, и Яну,– прошептала она мне, выворачиваясь из объятий,– а я тебе до конца дней буду все организовать!
– Постараюсь,– время уходило неумолимо, а потому я, не раздумывая рванул переодеваться. сонливость и грусть, как рукой сняло. Настроение, пусть и немного, но все же поднялось. Еще не все потеряно! Еще есть куча времени, чтобы найти выход! Еще есть десять маяков, целых десять дней, чтобы спастись!
Наши сборы со Светкой заняли буквально пять минут. Стас-таксист под нашими окнами даже не успел еще толком разозлиться на нашу неторопливость. Вместо обычной лекции о политической ситуации в стране, которая звучала каждый раз, когда он был в плохом настроении, водитель включил негромкую музыку, под которую мы довольно быстро добрались до выставочного зала, но все же все равно опоздали.
Под входом в зал припаркованы были несколько десятков дорогих иномарок. Перед нами от главного входа отъехал внедорожник нашего многоуважаемого мэра, а среди разномастных "мерседесов" и "бмв" на парковке я с удовольствием увидел автомобиль из личного гаража моего хорошего друга олигарха Славки Заславского, который помогал нам и непосредственно участвовал во многих наших приключениях.
– Готова?– посмотрел я внимательно на Светлану, которая наводила последний лоск перед выходом в свет.
– Всегда готова!– речевкой из пионерского прошлого ответила она, шутливо приложив ладонь ко лбу. По ее виду невозможно было сказать, что несколько минут назад она рыдала у меня на плече, умоляя помочь Яне. За это я, наверное, ее и до сих пор люблю. Именно за такое умение собираться в одно мгновение так, что никто не смог бы сказать о том, что по-настоящему творится у нее на душе.
– Тогда пошли…– мы расплатились со Стасом за такси, заранее договорившись, что через пару часов он нас отсюда и заберет, чтоб вечером не добираться назад на общественном транспорте. В нашем случае, каждая минута была на вес золота, ведь в наших руках оказалась не только жизнь Яны – нашей близкой подруги, но и, увы, всего человечества.
Народ все прибывал. Видимо, выставка была довольно популярна, художник модным. потому что непрерывным потоком ко входу парковались машины разной степени социальной обеспеченности. Машины Елены Эрнестовны я там не заметил, но был уверен, что она уже внутри, рвет и мечет, желая придушить нерадивого подопечного. Взяв жену под руку, я важно прошел внутрь, чувствуя себя в дорогом пиджаке не только неудобно, но и слегка скованно. Мне привычней была футболка и джинсы, но статус знаменитого писателя требовал обратное.
В холле я увидел и своего шеф-редактора, которая гневно расшагивала по огромному освещенному фойе, изредка поглядывая то на часы, висящие под потолком, то на телефон с потухшим экраном у нее в руках. она была явно зла и сдерживалась из последних сил. Едва завидев нас на входе, она облегченно выдохнула, как-то сразу сникла, словно из нее выпустили весь воздух.
– Ну, наконец-то, Дворкин…– проговорила она, бросая на меня такие уничтожительные взгляды, на которые была только способна. Лишь присутствие Светы ее немного сдерживало от того, чтобы высказать все, что она обо мне думает.– Здравствуйте, Светлана!– поздоровалась она с ней, мило улыбнувшись, а потом повернулась ко мне своим ледяным взглядом серых глаз.– Тебе кто-нибудь что-нибудь когда-нибудь, Дворкин, рассказывал об элементарной порядочности?– зло прошипела она, не спуская с меня глаз.– Чтобы ты понимал, я уже как почти час отбиваюсь от настойчивого хозяина выставки, который то и дело интересуется тобой?
– Он мой фанат?
– Дворкин!
– Все-все, Елена Эрнестовна!– примирительно поднял я вверх руки.– больше такого не повторится…Я просто занимаюсь написание нового романа из нашего цикла…Немного заработался.
С радостью я заметил, как ее лицо немного просветлело. Слишком долго я не мог родить ни строчки. Редактора постоянно теребили издатели. И вот! Я ей дал надежду, что постоянный террор закончится.
– Только это тебя и спасает!– покачала головой Елена Эрнестовна.– Только ты учти, что если и в этом месяце книги не будет, то у нас будут большие неприятности.
Не стал я ее в этот момент расстраивать и рассказывать, что если я не придумаю выхода из ситуации с Красовской, то и мира-то у нас не будет. Вся земля окажется захвачена бездушными телами Люцифера, и выход очередного моего романа станет самым малым из зол.
– А вот и наш почетный гость!– нам навстречу из большого зала, вход в который был украшен разноцветными праздничными шариками, вышел какой-то бородатый, мне незнакомый, патлатый молодой человек. Он приветливо раскинул руки для объятий, будто мы с ним детей крестили. С натянутой улыбкой я ответил на такого рода приветствие, и даже стерпел, когда нахал чмокнул мою жену в щечку, не особо интересуясь моим разрешением. Может у них, у художников так принято? Богема, что с них взять.
– Мы знакомы?– улыбнулся я.
– Увы, но я являюсь вашим самым преданным поклонником,– рассмеялся художник,– но, надеюсь, что после посещения сегодняшней выставки непременно станет и вы моим…Признайтесь, про что будет ваш следующий роман?– тут же взял он меня в оборот, особо не утруждая себя моими ответами на свои же заданные вопросы.– Вы не представляете. какое впечатление на меня произвело "Проклятие белого лебедя", а "Игра отражений"? Это же бомба! Триллер на века! Я почти неделю боялся подходить к зеркалу…
– К сожалению, – улыбнулась вежливо Елена Эрнестовна,– по контракту, Александр Сергеевич до официальной публикации романа, не имеет права раскрывать ни его суть, ни основные сюжетные линии. Вот дождитесь книгу, а потом…
– Все понятно!– примирительно поднял руки вверх парень. который, судя по полному ненависти взгляду моего редактора, ее действительно достал за этот час, который меня не было.– Тайна есть тайна! придется ждать…А я вот готов вам провести экскурсию, если вы не против по своей выставке? Это первая моя серьезная работа, и мне важно…
– Поздравляю, Валентин!– его непрерывный поток слов прервал какой-то попавшийся нам навстречу солидный мужчина в дорогом двубортном пиджаке.– Прекрасно! Просто прекрасно! Свежий взгляд на избитую тему – это, как глоток чистого воздуха для ценителей художественного искусства.
– Спасибо, а это наш глоток свежего воздуха в литературе,– представил тут же меня парень,– тот самый Дворкин с супругой…
Я вежливо и чуть натянуто улыбнулся, пожав вялую пухлую руку мужчины.
– Рад…– скупо улыбнулся тот в ответ.
И так продолжалось почти всю нашу дорогу до галереи. Валентин непременно знакомил нас с посетителями выставки, хвастаясь моей персоной, как полученной от родителей на новый год дорогой игрушкой, которой ни у кого из соседских мальчишек нет. От этого ощущения меня коробило, но я старательно сдерживался, напоминая себе, то и дело, что это всего лишь моя работа, что встречаться и посещать такого рода мероприятия – крест любого известного человека. Наконец-то, мы добрались до самих картин.
Если честно, то я ожидал увидеть современную мазню, которая сейчас в искусстве стала так популярна. Это когда картина выглядит так, будто ее автор случайно пролил на холст свои баночки из-под краски, подписал, что это закат в вечернем лесу, а эксперты с пеной у рта обсуждают, что же он хотел показать этим произведением, какую мысль донести до ценителя живописи.
Но Валентин меня приятно удивил. Вместо разноцветной мазни, пляски полутонов, перед моими глазами предстали довольно стоящие произведения искусства. На первом холсте был изображен мужчина с искаженным от ужаса лицом, стоящий на коленях. Его руки были по локоть залиты в крови, а на руках и майке виднелись, нарисованные, но выглядящие, как настоящие капли крови. Картина была столь яркой и реальной, что в какой-то момент мне показалось, что этот сумасшедший в мгновение ока выпрыгнет из позолоченной рамы и покромсает меня со Светкой в капусту. Рядом испуганно ойкнула супруга, вжимаясь мне в плечо, ища защиты. Уверен, что она испытала почти такие же эмоции, как и я.
– Это моя первая проба пера,– пояснил горделиво художник,– когда я только начинал работать, мне пришла в голову мысль рассказать через свои картины человечеству историю смертных грехов. Показать наиболее гадкие из них. Рука сама потянулась к кисти, и вот что получилось…– он виновато потупил глаза, жаждущие признания.
– Смертных грехов?– переспросил я, поглощенный созерцанием картины.
– Да…И первый почему-то получился "Не убий…"
– Семь смертных грехов…– я повернулся к супруге, наблюдая за ее реакцией. Та явно была восхищена. – Как тебе?
– Если честно, то великолепно!– улыбнулась Света.
– Но если грехов всего семь, то и картин должен быть столько же,– уточнила она у художника, – маловато для настоящей выставки…
– Семь смертных грехов – это всего лишь начало. Религиозная тема настолько захватила меня, что я пошел дальше! Прочел от корки до корки Библию…– горячо заверил нас Валентин, заманивая дальше в зал.– И чтобы вы думали? Вы читали когда-нибудь священную книгу всех христиан?
– Не довелось…– улыбнулся стыдливо я. Я несколько раз пытался начать, но руки все никак не доходили. Поэтому мои все знания ограничивались лишь школьной программой.
– А вот и зря! Чего стоит только двенадцать заповедей или этапы сотворения мира! Кстати, а вот эта картина получила название "День первый",– Валентин указал на стену левее нас, там в позолоченной раме висело изображение нашей земли в первый день сотворения мира. На черном фоне бесконечного космоса, усыпанного мириадами звезд, располагалась наша земля, покрытая плотным слоем кипящей магмы.
