Анастасия Орлова
Сквозь дебри и пустоши
Глава 20
Тари разбудил первый луч солнца, светивший ей прямо в лицо. Она открыла глаза, прислушиваясь к шелестящему за окном морю и ровным ударам Беренова сердца под её щекой. Было ещё слишком рано, но спать уже не хотелось, и Тари, выскользнув из кольца его рук, нырнула в платье и тихонько вышла из номера.
Эльса крепко спала, уткнувшись носом в лисий загривок. Макс во сне дёргал усами и перебирал задними лапами: принюхивался и куда-то бежал.
Тари вышла в коридор, прошла ко входной двери. Старушка-хозяйка дремала на своём стуле, нахохлившись и скрестив на груди руки. Цепочка от сползших на кончик носа очков мерно покачивалась в такт её дыханию. Тари вышла на улицу, окунувшись в свежие солёные запахи и мягкий, ласковый солнечный свет. Море было совсем близко: от гостиницы к берегу вела узенькая тропочка, и Тари, улыбаясь своим мыслям, пошла по ней к пенящейся на жёлтом песке кромке воды.
Хозяйка приоткрыла один глаз, чтобы убедиться, что девушка ушла. Тихо встала со своего «насеста» и проковыляла на улицу. «Вот как хорошо всё складывается, – даже по голове никого тюкнуть не придётся!» Старуха тихонько прикрыла наружные ставни на одном из окон, положив в железные скобы крепкий брус, чтобы изнутри было не открыть. То же самое сделала и с соседним окном. Вернувшись в гостиницу, заперла на засов двери двух номеров: седьмого и восьмого и, удовлетворённо кивнув, пошаркала прочь.
Тари стояла по щиколотку в воде, лёгкие набегающие волны играли с её длинным, расшитым мережками подолом, морской бриз ласково перебирал тёмные кудри. Мыслями она была в прошлой ночи, наступивший день расставания ещё не настиг её и словно не существовал. Ей было хорошо. Она не слышала, как за её спиной столпились семеро немолодых тощих мужиков и теперь сверлили её недоверчивыми взглядами. Одежда болталась на них, как на огородных пугалах, и выглядела так, будто у них мужики её и позаимствовали. Из-под отживших своё кепариков торчали засаленные седые лохмы, на солнце малиновели бугристые носы, а глаза прятались в многоярусных синих мешках, спускавшихся от век едва ли не до подбородка. Каждый из этих доходяг принёс с собой крупные камни, которые оттягивали их карманы и выпирали, завёрнутые в край заношенных рубашек, словно яблоки в подол.
– Эта, что ли? – шёпотом спросил один из мужиков.
Ему ответили утвердительным кивком.
Спросивший переступил с ноги на ногу, поскрёб небритую щёку.
– Да ну! – наконец сделал он вывод и, вывалив камни на песок, пошёл прочь.
– Нам больше достанется, – фыркнули ему вслед.
Тари оглянулась, вопросительно посмотрела на скучившихся за её спиной забулдыг. Мужики колыхнулись назад, словно камыш на ветру, но позиций своих не оставили.
– А если перекинется? – шёпотом спросил один.
– Сказали: несколько минут у нас есть, если кой-кто сопли жевать не будет.
– Так можа, она и не грапь?
– Да мне хоть чёрт лысый, бабла за неё отвалят – мама не горюй! – ответил стоящий впереди и метнул в Тари камень.
Берен проснулся от резкой боли. В комнате было темно, и он сперва подумал, что ещё ночь, а ему просто приснился кошмар, но Тари рядом не было. Он вскочил с кровати, натянул джинсы и толкнул дверь, но она оказалась заперта…
Первый камень попал Тари в плечо, разодрав острыми краями нежную кожу, толкнул её назад, и она едва не упала, потеряв равновесие.
– Что вы делаете? – крикнула испуганная Тари, и следом за первым камнем её обожгла боль от второго, чиркнувшего её по бедру, хотя метили в живот. – За что?! Что я вам…
От третьего булыжника, пущенного в голову, она увернулась. Страх цепко впился в солнечное сплетение, голос дал петуха. Разум отказывался понимать, что такое может произойти по-настоящему – и с ней, а не с кем-то из криминальной заметки в газете. Тари бросилась бежать, но поздно: мужики брали её в полукольцо.
– Давай, рыбонька, плыви в море! – крикнул один, запуская следующий камень, – а мы в твою башку на меткость популяем!
Хрипло захохотали. Булыжник просвистел прямо над головой и глухо упал на мокрый песок позади Тари. Она заметалась, чем ещё больше развеселила забулдыг. Ринулась в зазор между улюлюкающими загонщиками, надеясь проскочить, но следующий камень попал ей под колено, свалив её на песок.
– Есть! – вскинул кулак совершивший меткий бросок, словно он забил гол в дружеском футбольном матче.
Подняться ей не дали. Уворачиваться уже не получалось. Оставалось лишь пытаться прикрыть голову, сжавшись в комок на мокром песке. Удары сыпались со всех сторон. Новая боль вспыхивала раньше, чем Тари успевала осознать предыдущую. Мужики галдели яростно и оживлённо, словно голодные чайки, заклёвывающие выжившего в кораблекрушении. «Этого не может быть. Такого просто не может быть!» – стучало в висках горячей кровью. От боли она должна была обратиться минуты через две-три, но тонкая ниточка связи с Береном, окрепшая этой ночью до стального каната, не позволяла этого, держала её даже без осознанного участия Берена. А он в это время кричал до хрипоты и разбивал плечи, пачкая кровью замкнутые на крепкие засовы двери и ставни, и слышал, как в соседнем номере навзрыд плачет Эльса и визжит перепуганный происходящим Макс.
Голос Тари сорвался. Рука, в которую врезался очередной камень, хрустнула и безвольно повисла. В беззащитную часть лица тут же прилетел ещё один, разбив скулу. Боль и страх оказались сильнее связи, и Тари почувствовала знакомый вязкий удар под рёбрами – первый признак обращения. Сейчас, ещё чуть-чуть. Она перекинется и регенерирует, всё заживёт, всё вернётся на свои места, откатится назад! Тело конвульсивно дёрнулось, выгнулось. Ополоумевшие от кровавого азарта мужики резко замерли, словно сработал какой-то выключатель.
– А вот теперь – тика́ем! – просипел главный, и все как один бросились врассыпную.
Обращение было непривычно медленным, и Тари всё ещё сохраняла человеческое сознание. Она видела, как удлиннились её руки, а из-под кожи медленно проросли перья, – не выстрелили, как обычно, словно лезвие из выкидного ножа. Чувствовала, как ступни превращаются в скребущие песок когтистые птичьи лапы. Одна почему-то превращалась быстрее другой, но сознание всё не меркло, а боль не утихала.
Обращение зависло на половине: истерзанному телу не хватало сил, чтобы завершить его, оставшиеся ресурсы уходили на то, чтобы поддерживать утекающую в прибрежный песок жизнь.
Берен вывалился в коридор, выбив из косяка одну из железных скоб, удерживающих засов. Одним движением откинул задвижку на соседнем номере и ринулся к морю. Он почему-то безошибочно знал, где её искать. Но не знал, что с ней сделали. И, когда выбежал на берег, он даже не сразу понял, что это тонкое, поломанное, скомканное, словно кусок проволоки, существо на почерневшем песке – Тари, его Тари.
Длинная птичья нога с серпами острых когтей конвульсивно дёргается. Вторая, на треть человечья, успела вытянуться до птичьей длины, но когти так и не отрастила, и обезоруженные птичьи пальцы беспомощно сжались в кулачок. Распластанное на песке, изломанное под неестественным углом крыло, из которого в разные стороны торчат ободранные перья. Второе крыло прижато к груди, и от локтя к плечу его продолжает окровавленная рука. Лицо осталось человеческим. Разбитым, исцарапанным, но человеческим. Берен рухнул на колени рядом с ней, боясь дотронуться до существа, на котором не осталось и живого места. И с хриплым, рвущим грудь криком едва не выплюнул в небо связки.
Залитое кровью веко дрогнуло, приоткрылось. Янтарный ободок вокруг зрачка почернел, но Тари была в сознании.
– Кровь, – выдохнул Берен, оглядываясь вокруг, – нужна кровь.
Кровь живого существа перекинет грапи в птичий вид, как бы ни был слаб её организм, а значит, Тари полностью регенерирует.
Глупо было надеяться увидеть на пляже какую-нибудь курицу или козу. На берегу были лишь Берен и умирающая грапи. Человеческая кровь спасёт её, но сотрёт последние воспоминания.
Берен рассёк свою ладонь о серповидные птичьи когти, сложил её чашечкой, и она быстро наполнилась кровью.
– Нельзя, – прошептала Тари, – я не хочу забыть то, что было. Не хочу забыть… тебя.
– Мы ничего не забываем, Тари, – он поднёс ладонь к её губам, придерживая ей голову, – мы просто не всё можем вспомнить. Прожитое навсегда с нами.
– Я люблю тебя, Берен, – едва слышно сказала Тари, – без всяких «но»…
– Всё будет хорошо, слышишь? – и он силой влил ей в рот спасительную жидкость.
Глава 21
Темнота, вокруг непроглядная темнота и сладкий стальной запах. Он не видит её, но находит на ощупь. Длинные мягкие волосы, острые локти, хриплые всхлипы и кровь… Господи, как много крови!
«Всё хорошо, слышишь меня? Как тебя зовут? Эй, не отключайся!»
«Почему… ты меня… не спас… Сол?» – голос почти неразличим за тяжёлым, с присвистом, дыханием.
«Я спас тебя. Теперь всё будет хорошо», – отвечает уверенно, но крови слишком много. Она пульсирует под прижимающими рану пальцами и капает ему на руки ещё откуда-то сверху. «Всё будет хорошо, слышишь? Но я не Сол».
Она забыла много, очень много, – Берен понял это по вмиг ослабшей связи и по тому, как сложно ему стало удерживать обратившуюся грапи, чтобы та не напала. С большим трудом он вернул её обратно в человеческое тело. В глазах мелькали мушки, из носа потекла струя густой крови.
Тари сбросила перья и, не удержавшись на ногах, рухнула на песок, сжала трещащую голову руками. Отдышавшись, она в ужасе оглядела бурые следы на песке и на странном платье, в которое была одета. Какого чёрта происходит? Она кого-то сожрала?! Нет, вокруг не видно растерзанных тел. Над ней, против солнца, прижав запястье к кровоточащему носу, стоял высокий длинноволосый мужчина в одних джинсах. Не Сол. Тари приложила ладонь козырьком к глазам, чтобы лучше его разглядеть. В голове её шумело, глаза слезились, но лицо этого человека показалось ей знакомым.
– Берен? – неуверенно спросила она.
Он издал какой-то странный хрип, отнял руку от лица. «Не может быть! Не. Может. Быть!!!»
– Ты меня помнишь? – сипло спросил он, опускаясь рядом с ней на одно колено.
– Приятель Аркадии, которого едва не задрал лось… – пробормотала Тари: её воспоминания были бесцветными и нечёткими, словно фотография под слоем пыли. – Погоди, как мы здесь оказались? До моря же дня три пути!
– Целая жизнь, – тихо ответил Берен.
– Что?
– От того леса до моря – целая жизнь, – повторил он.
Тари бросила на него подозрительный взгляд: какой-то этот мужик странный. А потом она заметила кровоточащий порез на его ладони и обо всём догадалась.
– Погоди, я… напала на тебя? И ничего не помню, да?
– Это была случайность. Никто не пострадал.
– А где Эльса?! – спохватилась Тамари. – Со мной же была Эльса!
– Я здесь, – заплаканная девочка вышла из-за кустов, подошла ближе. – Ты ничего не помнишь, да, Тари? Как Берен поехал с нами в Благоград, как у тебя кончилось лекарство и как он несколько раз спас нам жизнь?
Тари недоверчиво на неё уставилась. Последнее, что она помнила – это то, как Берен укатил на своём байке утром после встречи с лосем.
– А сейчас… – всхлипнула девочка, но Берен украдкой приложил палец к губам, Эльса заметила и замолчала.
– Что произошло? – Тари перевела взгляд на Берена.
– Я же сказал: это была случайность. Всё обошлось. Все целы. Ты никого не убила. И не будем об этом.
– Все целы благодаря Берену, – вставила Эльса.
– Что ж… Спасибо, – сказала Тари.
Доверия в её голосе не прибавилось, но выспрашивать подробности было страшно, и очень хотелось просто довериться словам о том, что всё хорошо. Она поднялась на ноги, проигнорировав протянутую Береном руку, отряхнула платье, вновь посмотрела на Берена.
– Ты не подумай, я правда очень тебе благодарна, если всё действительно так… Но до Благограда мы доедем самостоятельно. Извини.
Горло Берена саднило, будто он только что наелся пляжного песка вперемешку с битым стеклом, поэтому отвечать он не стал, просто ещё раз кивнул. Всё к лучшему. Всё к лучшему. Так будет легче. Хотя бы ей будет легче…
А у него здесь есть незавершённое дело, – ведь то, что произошло с Тари, случайностью быть не могло.
Глава 22
Берен выкатил из фургона свой мотоцикл и забрал куртку. Тари попрощалась с ним сухо, а вот Эльсу, обхватившую его за пояс и ни в какую не желавшую отпускать, пришлось уводить едва ли не силой. Макс по привычке сунулся в фургон, но Тари закрыла дверь у него перед носом: «прости, приятель, ты не с нами». Уезжая, она то и дело поглядывала в зеркало заднего вида на две фигуры, оставшиеся на дороге: одна высокая, широкоплечая, в кожаной куртке, другая маленькая, пушистая, по-чебурашечьи трогательно повесившая большие рыжие уши. Тари чувствовала, что они смотрят вслед жёлтому фургону, и что-то странное, непонятное щемило её сердце так сильно, что начинало щипать глаза.
– Расскажи мне, – обратилась она к сидящей на переднем сиденье Эльсе, – что произошло за эти два дня.
– А ты совсем-совсем ничего не помнишь? Ни капельки?
Тари долго молчала, вслушиваясь в незнакомые ощущения. Сначала было похоже, что на месте этих дней в её памяти образовалась пустошь, в которой нет ничего живого: ни воспоминаний, ни эмоций, ни чувств. Но сейчас она понимала, что это больше похоже на огромный старый сундук. Он надёжно заперт – силой не откроешь. И в нём что-то спрятано. Что-то очень важное, очень большое, тяжёлое, словно золотые слитки. И ей было необходимо узнать, что это такое, поэтому во что бы то ни стало нужно было подобрать к этому сундуку ключ. Но эмоциональные рассказы Эльсы не смогли этого сделать.
***
Берен вернулся на пляж, прошёлся вдоль линии берега до толстого бревна, лежащего у самой воды. Сел, уперев локти в колени, сплёл пальцы в замок. Лис тут же поднырнул под его руки, куснул за переплетённые пальцы, намекая, что не лишним будет погладить рыжую шкурку, почесать за ушком, но Берен впервые не обратил внимание на лисье нежничанье. Берен ждал. Он знал, что Азим придёт. И не ошибся.
Когда молодой желтоглазый мужчина перешагнул бревно, чтобы сесть на него лицом к морю, Берен даже головы не повернул. Азим был справа, и Берен отлично видел его боковым зрением. Несколько минут сидели в молчании, смотрели на накатывающие на песок волны, оставляющие у их ног клочья белой пены.
– Я догнал тебя, Берен, – тихо произнёс Азим, не глядя на собеседника. – Опять.
– И что дальше?
Желтоглазый вздохнул, словно собирался сказать то, что повторял уже сотни раз и устал талдычить одно и то же.
– У тебя появилась очередная возможность убить меня, о великий и ужасный! – хмыкнул он. – Не зря же ты пришёл сюда с ружьём. Ты всё знаешь. И тебе до чёртиков хочется выстрелить мне в рожу, ведь так? – Азим повернул к нему лицо, сверкнув едкой триумфальной улыбкой.
– Ты даже не представляешь – как! – тихо ответил Берен, и по тому, как заходили его желваки, было видно: не шутит.
– Так в чём же дело? – молодой не дождался ни ответа, ни даже взгляда в свою сторону. – А я ведь не собирался её убивать. Я что, идиот – убивать грапи? Она должна была перекинуться и сожрать кого-то из этих недоумков. Они, конечно, об этой части плана не знали. Я сделал ставку на то, что она дорога тебе, и, вижу, не прогадал. А в итоге всё вышло ещё лучше, чем я задумал: ты сам дал ей свою кровь. Сам. Своими руками. Молодец! И как, – что больнее: смерть любимой или её равнодушие?
– Ты психопат, Азим.
– А ты ублюдок, убивший невинного ребёнка! – вспыхнул желтоглазый, вскочив на ноги. – Давай, сука, теперь и меня грохни, ведь я, пока жив, покоя тебе не дам! – заорал он уже привычные Берену слова, но в этот раз тот услышал совсем другое.
«Убей меня, потому что я не знаю другого способа заглушить ту боль, что разъедает меня изнутри!»
– Ну же! – Азим пнул винтовку, прислонённую к бревну. – Давай! Давай, мать твою, стреляй! Или ты только по детям очередями шпарить не трус?!
Берен поднялся в полный рост, и наскакивавший на него, как бойцовский петух, Азим сдал назад и задрал голову, чтобы видеть его лицо полностью, а не только его бороду.
– Ну! – выдохнул желтоглазый остатки своего злого гонора, как-то сразу осунувшись под жёстким взглядом Берена.
А Берен уже чувствовал, почти видел, как свивается плотной нитью густой чёрный дым, тянущийся из сердца Азима. Он сделал всё неосознанно, повинуясь какому-то внутреннему – даже не чувству – инстинкту, схватил эту нить, превращавшуюся в канат, и потянул на себя, мысленно наматывая на кулак.
Азим захрипел, запрокинул голову с распахнутыми глазами и раскрытым ртом, будто ему в живот всадили нож. А Берен тянул из него обжигающий, тяжёлый как свинец сгусток боли. Тот был огромным, будто занимал всю человеческую оболочку Азима, и Берен даже испугался, когда выдернул этот комок, что Азим сейчас упадёт на песок пустой, как сдувшийся шарик. Но он твёрдо стоял на ногах и даже расправил плечи, стараясь быть не ниже Берена. Жёлтые глаза зажглись ярким, почти оранжевым светом. Берен же, наоборот, истратил последние силы и, пошатнувшись, сел обратно на бревно, чтобы не упасть. В глазах потемнело, из носа опять полилась кровь.
– Что ты сделал, падла? – тихо, с присвистом спросил Азим. – Что ты сделал?
– Тебе легче?
Азим криво усмехнулся, словно надорвал лист бумаги:
– Ты высосал из меня душу, гнида! Я пуст! Я ничего не чувствую!
– Я забрал твою тьму. Что-то должно было остаться, – устало ответил Берен.
– Ты забрал всё! – Азим помолчал, прислушиваясь к новым ощущениям. – Внутри – пусто. Так пусто, что даже эха нет… Ни боли, ни страха… Ничего нет! – он вытащил из кобуры пистолет, приставил его к своему виску. – Я теперь вообще ничего не боюсь! Могу даже пулю себе в голову пустить! Легко! Смеясь! Или тебе, – он перевёл дуло на Берена, уперев его ему в лоб, но тот ответил лишь хмурым взглядом. – И теперь я особенно чётко вижу, – продолжил Азим, понизив голос и чуть наклонясь к Берену, – что ты в полной мере оправдал свой позывной! Ты всего лишь жалкий, никому не нужный ярмарочный фокусник, Гудвин! – желтоглазый мелко рассмеялся. – Так всё забавно вышло: ты не нужен ни ей, ни даже мне, потому что теперь мне плевать на тебя! Ты одинок, теперь тебе даже убегать не от кого!
– Ты свихнулся, Азим. Позволил боли вытеснить из твоей души всё остальное, сделал её своей жизнью! – процедил Берен. – Но я забрал её, теперь тебе придётся найти себе новое занятие.
Желтоглазый с размаху врезал Берену в челюсть, но удар был недостаточно силён, чтобы свалить того с бревна. Берен никак на это не ответил.
– Уходи, Азим. У тебя живы родители, и ты сам лишаешь их ещё и сына.
Азим в молчаливом напряжении стоял над нимм ещё с минуту, потом сплюнул под ноги и зашагал в сторону дороги.
Берен не смотрел ему вслед. Азим отошёл на несколько шагов, потом оглянулся.
– Эй! – окликнул он Берена и, когда тот повернулся к нему, выстрелил, целясь в сердце. – Какое-то чувство незавершённости терзало меня, – сказал Азим, возвращаясь к упавшему на песок телу, – теперь всё в порядке, – он убрал пистолет в кобуру и пошёл прочь.
***
Эльса лежала под капельницей в Благоградском госпитале, получая нужную дозу своего лекарства, Тари дремала рядом, свернувшись в кресле. Выяснилось, что из списка ожидающих операции перед Эльсой сразу исключились несколько детей, и её очередь подошла уже сейчас. Теперь им придётся остаться в Благограде на пару недель, но зато домой она вернётся уже «чистой»!
– Вот только жалко, что отец сразу займётся нашим переездом из резервации, и мы больше не будем жить вместе с Тари, – вздохнула девочка.
– Всё рано или поздно меняется, Эли, – ответил ей низкий голос в её голове. – Такова жизнь.
Девочка кивнула.
– Гудвин?
– М-м?
– А как мы узнаем, сработал ли тот фокус?
– Если сработает – я исчезну. Перестану существовать в этой реальности, если она изменится.
– И я больше никогда тебя не услышу?
– Может быть, ты меня даже увидишь. Но я не буду знать о наших беседах: для меня из новой реальности (если нам всё-таки удалось её создать) их не было.
– А как я узнаю, что ты – это ты, если увижу тебя?
– Ты догадаешься, малая. Ты ведь уже догадываешься: и голос узнаёшь, и помнишь, кого ты привязала своим браслетом-маячком, чтобы я нашёл тебя, когда буду там, где нет времени.
– Погоди! Как ты меня сейчас назвал?
***
Вернувшись к своей машине, Азим обнаружил топчущихся возле неё троих мужиков из нанятых им ночью для нападения на Тари.
– Что вам надо? – резко спросил Азим. – вы получили деньги, мы в расчёте.
– Гони ещё столько же, пацан! – просипел самый старший из них, – мы видели, у тебя деньжата водятся! Делись, если проблем не хочешь.
Азим подошёл вплотную к смердящему перегаром мужику:
– Думаешь, я боюсь тебя, дед? Думаешь, такой сморчок, как ты, может кого-то напугать? – с вызовом спросил он.
– Эй-эй, полегче, парень! – осадил его второй. – Мы тебе тут не мальчики на побегушках, у нас тут свои законы.
– Вот и засуньте себе свои законы! – сказал Азим, выхватывая пистолет, но выстрелить не успел: третий забулдыга, стоявший позади него, огрел его бутылкой с остатками беленькой.
Бутылка разбилась, осколки брызнули в разные стороны, но Азима удар не вырубил. Желтоглазый развернулся на пятках к мужику, застывшему с острой бутылочной «розочкой» в руках.
– А вот это ты зря, дядя! – прошипел он и неожиданно согнулся пополам от пронзительной боли.
Мужик, вцепившись ему в плечо, рывком дёрнул Азима на себя, ещё глубже насаживая его тело на «розочку».
– Чёрт лысый тебе дядя, пацан!
***
«Она здесь, да? – мягко спрашивает голос, похожий на густое какао с шоколадной горчинкой. – Не бойся ответить, они не реагируют на звук, только на движение. Я сейчас подойду к тебе. Ты должна будешь взяться за мой ремень сзади. И не отпускать, что бы ни случилось. Справишься?»
Она не справляется: крылатая тварь обрушивается на них откуда-то сверху, и тот, кого Тари приняла за Сола, едва успевает загородить её собой, но грапи всё равно цепляет её когтями.
Трещит автоматная очередь. Льётся что-то густое и горячее. Тело горит страшной, сводящей с ума болью. Тари оказывается на полу, пытается встать, но у неё не получается, не выходит даже пошевелиться, и девочка понимает: она сейчас умрёт. Почему, почему Сол пришёл так поздно?!
«Почему ты меня не спас? Почему ты меня не спас?!!» – шепчет она.
«Всё хорошо, слышишь меня? Как тебя зовут? Эй, не отключайся!» – Берен зажимает её рваную рану, и по рукам его течёт кровь. Кровь капает и с его лица, распоротого когтями грапи.
«Почему… ты меня… не спас… Сол?»
«Я спас тебя. Теперь всё будет хорошо, слышишь? Но я не Сол».
Голос и правда не похож на Соломиров: слишком низкий, слишком взрослый, но распростёртая на полу девочка всё равно не верит. Кто же ещё может быть её спасителем, как не тот, кого она так безнадёжно, так не по-детски глубоко любит вот уже два года!
«Кто же ты тогда?»
И он, по армейской привычке, называет не имя, а позывной: «Гудвин».
Она улыбается через боль, из последних сил: «Волшебник Изумрудного города?»
– Гудвин! – выкрикнула Тари сквозь сон и из-за этого крика проснулась.
– Берен, – тихо отвечает ей Эльса.
– При чём тут Берен? – не поняла Тари.
– При том, что Гудвин – это Берен. Он умер.
– Кто?!
– Берен. Нашёл меня благодаря маячку – Эльса показала нитяной браслетик на своём запястье, – и связался со мной с помощью своей мутации, чтобы я помогла ему кое-что изменить.
– Погоди, я ничего не понимаю! Кто, когда умер? Что изменить?
– Уже ничего. Гудвин перестал мне отвечать. Значит, всё получилось.
***
Его разбудил влажный нос, тыкавшийся ему в лицо. Даже не разбудил, а, скорее, привёл в чувства – настолько было хреново. Поэтому первые несколько секунд он не реагировал на фырканье и мокрые прикосновения, пока вместо носа не появился язык, взявшийся тщательно вылизывать его веки.
– Макс, уйди! – Берен попытался закрыть лицо ладонями, но рёбра прострелила резкая боль.
Берен открыл глаза. День клонился к вечеру, и опускающееся солнце отражалось в морской воде тысячей маленьких солнц. Он аккуратно приподнялся на правом локте, с трудом сел. Футболка на груди промокла от крови и прилипла к телу. Пуля Азима пробила куртку и застряла в ребре, не достигнув сердца. Но как такое возможно? Выстрел был слишком близко, чтобы пулю задержало одно лишь ребро.
Берен сунул руку под куртку и нащупал что-то твёрдое, неровными стежками зашитое под подкладкой напротив сердца. Разорвал ткань и достал собственную ременную пряжку с отверстием от пули. «Откуда ты знала, малая?!»
