Анастасия Вихарева
Выжить и вернуться
– Но как же… – Любка знала, волшебники умеют читать мысли.
– Люба, разве не предсказано каждому миру, что однажды придет не Сын Бога, но кто-то, кто переставит местами одно с другим. И мир погибнет, если Зло перевесит. Понятно, что люди пытаются передать пророчество духов по-своему. И придумывают героя-спасителя, который будет биться с посланцем. Но кто мог бы противостоять тому, кто имеет власть над землею и всеми мирами? Разве твое появление на свет не было проявлением его воли? И как маги могли восстать на того, кто дает им силу иметь на земле власть? А они как думали, наступят на него ногой, а Бог за это их по головке погладит?
– Что, прямо все-все-все? – изменилась Любка в лице.
– Люди уходят… А духи премиленько целуют их на прощание.
– В лобик! – оба волшебника рассмеялись.
Заметив изумленный и подавленный Любкин взгляд, волшебник пояснил:
– Мы не люди, мы Боги. Если мы могли создать их раз, неужели не сможем повторить свой эксперимент еще миллион раз? Мы украшаем свой сад. Но если елочная игрушка пытается разбить все другие, долго ли она будет радовать взгляд? И кто может заставить нас перестать эволюционировать? Устаревшие игрушки?
– Ты неплохо справилась с заданием, – похвалила волшебница, взглянув на опаленные деревья.
– Приятно было смотреть на море пролитых слез и внезапные вспышки проснувшейся памяти. Мы рады, что обошлось без жертв.
– Люди потеряли целые состояния, – расстроено проговорила Любка. – Мне на такую машину никогда не заработать, – она взглянула на внедорожники. Что ни говори, а многие очень даже неплохо устроились.
– Ну… – волшебник взглянул на трассу, прищуриваясь. – Не все они заработаны честно, это первое, второе – многие ли не нарушили правила дорожного движения. Допустимая скорость на этой трассе девяносто км в час и выдержанная дистанция между машинами. И третье, кто думал о будущем – позаботился о страховке.
– Неужели ты и в самом деле хотела бы потерять девственность от того мальчика? – волшебница наморщила нос, почесав его.
Любка покраснела. Оказывается, за нею все это время следили. Ужас! Но раз уж ее уличили, она решила быть откровенной.
– Я много раз дотрагивалась до других, – призналась она, смутившись, – но я больше ни один не помню так, как Лехин. Других как будто не существует.
Волшебник захохотал, волшебница с сочувствием похлопала по плечу.
– Это оттого, что он у тебя был первый.
– Я, наверное, глупо думаю, да? Мне и самой так кажется… Мне столько лет, а я чувствую себя все такой же, как раньше… Люди другие.
– Почему в тридцать, в сорок и в пятьдесят люди должны забывать, что рождены не для жизни, а для смерти. Смерть приходит к человеку, когда он приглашает ее к себе. Люба, в твоем мире люди живут и сто пятьдесят, и двести лет. Ты молодая девушка… Несколько подъеденная червем, но как все люди этого мира. И твое желание расти дальше, лишь доказывает, что где-то внутри тебя скрыт огромный потенциал. Ты маг, и в тебе сила – закрытая, но она нашла выход.
Наверное, Любке не было так легко с тех пор, как она оставила училище. Один этот день изменил всю ее жизнь. Теперь занятия перестали быть ей в тягость. Она уже не смотрела по сторонам и не пыталась подстроиться под окружающих людей, копируя их и примеривая на себя.
И наконец-то сдвинулась с мертвой точки…
В первый же вечер, когда она доковыляла в тапках и халате до квартиры и сообразила, что внутрь ей не попасть, ибо ключ остался на столике в прихожей, она вдруг почувствовала посыл: «иди через дверь!». Перед глазами мелькнула рука, сделав пас, и прозвучало странное слово.
Любка повторила все в точности.
И сразу увидела свою прихожую, будто стена стала полупрозрачной. Она преодолела ее без труда. А когда оглянулась, стена стояла на месте. Только словно бы уже через темное стекло она вдруг заметила, как перед ее дверью с той стороны застыл сосед сверху.
И снова пас рукой, и слово, вылетевшее из подсознания – сосед тихо выругался и побрел вниз, ни разу не оглянувшись.
«Надо запомнить!» – подумала она.
Она вдруг начала получать информацию, которая не могла приходить ни от волшебников, ни от духов, ни от людей этого мира. Словно что-то сломалось там, на границе миров. Она понимала, что знания приходят с того света. Носитель ее матричной памяти, ее истинный, был магом, посвященным во многие тайны – и учителя, не желая того, рассказывали ей, как быть богом, как держать под контролем свою силу.
С того дня она умнела на глазах, испытывая невероятное облегчение. Сила наконец-то перестала ее пугать. Знания укрощали силу, направляя в нужное русло. И мир вдруг предстал в новом свете. Люди перестали существовать каждый сам по себе – теперь это был один огромный живой организм, связанный на подпространственном уровне тугими переходами и незримыми нитями. И когда кто-то из них умирал, в другом месте происходили события, которые никто не ждал. Боль накладывалась на боль, зло накладывалось на зло, добро источало из себя энергию, питая организм в целом. Один или два человека могли убить миллионы, разъедая, как раковая опухоль, и разрастаясь, пока у организма в целом не вырабатывался иммунитет, и он не набрасывался на заразу.
Терпеливо, день за днем, она вникала в те законы, которые правили этим организмом.
И училась не вмешиваться.
Там, где боль не доставала сознания, болезнь начинала быстро прогрессировать. Например, вымирание сел и деревень, которые давали городам силу и молодость. Народ сделал ставку на город, обрывая с селом все связи, которые могли бы поддержать его, вычеркнув из жизни. Пятьдесят процентов репродуктивного населения ушли в небытие, как быдло, как спившееся и опустившееся чмо, презираемое всеми. Село состарилось, теперь там доживали свой век старики и старухи.
Два и три поколения – и города содрогнутся в агонии, почувствовав гниение своей плоти. Страна откроет двери всем, кто прилетит и приползет клевать внутренности.
И вдруг телеграмма: «Мама умерла, приезжай»…
Весь вечер Любка ходила по квартире, как пьяная. Зачем же она ушла от жизни и близких так далеко? Какой смысл доставать знания, если она не могла помочь самому близкому человеку? Уйдя с головой в изучении магии, она забыла о людях, без которых жизнь становилась еще более пустой, чем была. Та жизнь теперь казалась не более чем игра воображения, воздушные токи, причудливо сплетающие нити марева от земли, миражи в пустыне в знойный и безводный полдень.
И вдруг Любка почувствовала острую боль, которая вошла в ее сознание, как нож. Она охнула, схватившись за живот – и свалилась на пол.
Глава 30
– Ты даже не представляешь, как мы рады, что нашли тебя, Оливарн! – два старых мага засеменили к столу, стуча об пол посохами.
Лицо не мальчика, но зрелого юноши слегка вытянулось.
– Не будем скрывать, мы пришли с плохими новостями. Ты душа отмеченного младенца, носитель ее матричной памяти. Мы хотим, чтобы ты присматривал за нею в том мире.
– Да, Мудрые… Но как же? Она ребенок, а я… – юноша растерялся, вглядываясь в лица двух магов. – Я не могу быть носителем, я ей как отец!
– Младенцу не под силу удержать в себе ее магию. Ее душа не может быть не зрелым магом. Духи указали на твой дом. И нам достоверно известно, что ты поднял из земли мертвую плоть и водил ее по деревне, потешая людей, сравнивая ее со многими магами, которые заставляли людей продавать хлеб по цене прошлого года.
– Но вы не оставили людям выбора! – возмущено воскликнул юноша.
– Мы переживаем не лучшие времена! Война основательно подорвала экономику.
– Им тоже нужно кормить свои семьи, – разозлился юноша. – Четверть кормильцев погибли в той войне… Кроме того, Боги пришли на помощь, из осени, мы сразу ступили в лето… Скоро созреет новый урожай! Зачем же было принуждать народ к новым жертвам?
– Ты не имел права обсуждать и высмеивать приказы Совета! Решение было принято не только магами, но и учеными-экономистами, которые сами попросили нас о помощи.
– Вы разорили народ и перевели деньги в банки, которые разошлись по подпольным счетам, откуда их уже не достать, – зло бросил юноша. – Я не понимаю… кто манипулирует и Советом, и учеными?
– Оливарн! – грозно воскликнул один из магов, поднимая руку, останавливая юношу. Маг тут же успокоился. – Твое нежелание слышать мудрость старейших еще раз доказывает, что многие вещи, которые случились в последнее время, имеют тебя наставником. Младенец перенес нас из осени в весну, украв у нас полгода жизни! И ты намерено скрыл, что почувствовал боль, когда мы пытались лишить ее силы.
Оливарн побледнел. Он стоял перед Любкой, немного сбоку, словно она сидела где-то рядом.
Один из магов прошел мимо, потрепав ее за щеку.
– Какой милый мальчик!
– Это мой брат, Илорин, – лицо Оливарна стало еще бледнее, он попытался заслонить Любку собой. – Он болен… он… распорол себе живот…
Теперь боль сместилась в животе чуть ниже, словно там, внутри ее, горел огонь.
– Мы могли бы помочь, – один из магов привстал, внимательно вглядываясь в лицо Любки.
– Вы обидели меня, Учитель, – торопливо остановил его Оливарн. – Вы не доверили бы мне даже ребенка? Неужели я такой плохой ученик?
– Нет, ты хороший ученик, – маг взглянул на Любку с сожалением. – Итак, мы рассчитываем на твою помощь!
– Да Мудрые, я… я согласен, – смиренно и подавлено произнес юноша. – Но мне нужно собрать кое-какие вещи… если вы позволите…
Оба мага вышли.
Оливарна пробрала дрожь. Он кинулся к Любке, приподнимая ее на постели.
– Илорин, Илорин… Та девочка… Ты должен защитить свою душу, свою истинную! Пожалуйста, не говори никому! Мне кажется, они сошли с ума, если думают, что можно так противиться Богам! Твоя болезнь… она будет долгой… Но ты будешь жить – и ты должен помочь и ей, и мне! Я буду рядом и помогу вам обоим! Мой посох… Я сам сделал его, он поможет нам однажды вернуться! Не забывай меня! – Оливарн покрыл Любку поцелуями, крепко прижимая к себе.
Боль немного отступила, теперь Любка могла вздохнуть.
– Где мой брат? – позвал голос из глубины подсознания ясно и отчетливо.
– Я не знаю! – прохрипела Любка, пытаясь нащупать его и закрыться.
– Вспомни, что произошло! – мягко и настойчиво приказал голос.
– Я не помню, – закрываясь от голоса, Любка едва доползла до постели. – Я не могу!
– Попытайся! Мне нужно! Здесь все, все умирает! Наверное, я один, кто еще что-то может…
– Я знаю, это… вы звери! Так вам и надо! – хрипло и зло прошептала Любка, испытывая слабость, которую не могла побороть. Словно ее придавили каменой плитой.
Голос какое-то время растеряно молчал. Потом вдруг в сознание ее ворвалось отчаяние и обида.
– Я ждал столько лет! Прошу тебя…
– Хорошо, – Любка поняла, что он не отпустит, пока она ему не расскажет. Непонятно откуда свалившийся на нее голос ее напугал. Там, на другой стороне, маг был не менее сильный, чем она, и опытный, а ей опыта не доставало. Это у него она училась, украдкой воруя знания из его памяти, с которой была связана. Но он был силен, не иначе, ее сила в какой-то степени передалась ему. – Я попробую!
– Мы закрыли ее от духов, чтобы ни одна мудрая мысль не пришла к ней от Богов, наложили проклятие, чтобы ее ненавидели люди, проткнули и выжгли разрядами мозг, чтобы она навсегда осталась растением… Но этого нам показалось мало! Мы решили покормить ею червей, заведомо зная, что она не сможет им противостоять… Я буду ненавидеть себя до конца свих дней!
Оливарн был вне себя от гнева.
– Вы не правы, коллега. Мы боролись не с человеком, – твердо произнес старый-престарый маг, польстив своему ученику. Руки его дрожали, и сам он выглядел так, будто стоял одной ногой в могиле. – Мы избавляли себя от большой беды! Пусть лучше погибнет один младенец, чем миллиарды населения. Поверь, она ничего не почувствует, даже если черви войдут в нее. Им нужны мозги, а у нее их не осталось.
– Они думают также… – Оливарн кивнул на грязный городок, возле которого они остановились, ткнув в него своим посохом. – Чем же мы отличаемся от них? Не забывайте, это моя душа! Часть меня самого, которая держит в руках мою голову!
– Решение принято, и не нам его отменять… С твоей головой ничего не случиться, если твоя матричная память чиста. А она чиста, ты из семьи магов, которые не допускают грязи и болезней в младенчестве. Оливарн, попробуй войти в мое положение! Думаешь, мне легко? – не сдержался старый маг, показывая беспокойство и прикрикнув. – Но я не вижу иного выхода. Мы перестали существовать на целых полгода!
– А мы испугались! Мы, маги! Того, что не смогли понять, – бросил Оливарн с усмешкой, брезгливо смерив старого мага взглядом. – Я начинаю думать, что мы потеряли бдительность, вынашивая новый вид заразы! Тогда нам осталось недолго – мы будем худшим для себя бременем!
– Давай, не будем судить себя сейчас. Уже поздно, – устало и покорно согласился старый маг.
Оливарн ненадолго ушел в себя и вдруг радостно вскрикнул.
– Я нашел беременную женщину, ребенок которой умер несколько дней назад. Упала с лошади. Плод разлагается, началось заражение крови. Роды, к тому же поздние. Будут тяжелыми и с осложнениями. Я чувствую, у нее в роду был маг… Сильный маг, почти как мы! Оставим младенца ей!
– Оливарн, ты не оставляешь мне выбора… Твое упорство погубит нас всех. Она не должна знать о магии ничего, – рассердился старый маг. – Я не сказал тебе самого главного… Наша дорога была в один конец.
– Неужели? – с ехидно насмешкой продолжил в том же духе Оливарн. – Вы в этом уверены?
– Никто не может пересечь границу дважды! – отрезал старый маг с подозрением взглянув на Оливарна. – Здесь нет оборудования, которое вернет нас назад. Граница закрыта с той стороны.
– Не было ли в этом нашей помощи? – снова усмехнулся Оливарн.
– Да, это мы разрабатывали для них идеологии и уничтожали магию в зародыше, чтобы они не создали его сами, – признался маг, внезапно успокоившись. – Мы не можем дать его этому миру, ибо червь войдет в наш мир с первым человеком, который пересечет границу. Мы не должны вмешиваться. Это их жизнь! – отрезал старый маг.
Оливарн с Любкой на руках обернулся к своему учителю, лицо его стало каменным и бледным. Голос его задрожал.
– Учитель, называйте вещи своими именами. Мы оставляем той, которая возьмет ребенка на воспитание, растение, которое никогда не встанет на ноги, не произнесет «мама»! Хуже, мы даем ей Голлема, который будет преследовать и ее, и ребенка, выкачивая их силу и забирая самое дорогое! Неужели же мы бросим женщину в беде, только потому, что она имела в роду мага? Она умрет, их медицина пока не в состоянии ей помочь!
– Голлем был необходим. Если младенец выживет, он сделает память девочки черной, как сама Бездна, чтобы ни один дух не подступился к ней, не одна мысль из пространства не потревожила ее.
– Но разве духи нас не поддержали? – воскликнул Оливарн, откровенно засмеявшись. – Мне кажется, когда вы снимали с нее кожу, они кричали вам осанну и падали перед вами ниц!
– Духи всего лишь посланцы! Им неведом замысел Того, кто их посылает, – юноша своей дерзостью раздражал старого мага. Он тяжело вздохнул, с сожалением взглянув на Оливарна. – Кто скажет, вопреки или согласно пророчеству, поступили мы?
– Но мы уже вмешались, когда разрушили их мир! – в отчаянии и ужасе выкрикнул молодой маг. – Вы учили меня верить в свет и добро, но что тогда свет и добро, если то, чему вы меня учили, оказалось худшей тьмой?
Старый маг взглянул в глаза своего ученика, запуская руку в его волосы, словно бы хотел погладить.
– Хорошо… Услуга за услугу. Но это последняя твоя просьба… Я спасу женщине жизнь и оставлю девочку ей. Здесь слишком много микроорганизмов, против которых у нее нет иммунитета… – теперь в его голосе послышалось превосходство. Старый маг вдруг преобразился, словно дремавшая в нем сила проснулась и вышла из него вся и сразу. – На коре головного мозга ребенка осталось кровь, которая вызовет воспаление и смерть. Женщине не придется долго мучиться с младенцем. И не стоить делать из этого трагедию. Мы часто не позволяем ребенку появиться на свет, иначе мы бы уже давно перенаселили планеты и умирали с голоду, уничтожив все ресурсы. Девочка лишь одна из многих, которым не повезло, – он убрал руку с головы ученика.
– Вы… – дрогнули губы Оливарна, прошептав тихо. Лицо его вдруг стало каменным, а глаза неподвижные и неживые.
– Я должен был это сделать… Ты ее истинный. Пока ты жив, твои знания и магия могут поднять ее, – теперь и старый маг выглядел, словно бы им управляли – и он сопротивлялся, но не мог остановить себя. Внезапно в другой его руке блеснула сталь, он взмахнул ею. Из перерезанного горла Оливарна хлынула кровь.
Оливарн пошатнулся, избавившись от неподвижности, схватившись одной рукой за горло, стараясь удержать кровь, диким ненавидящим взглядом пронзая старого мага.
– Вы… убили меня… до того, как произнесли заклятие смерти… – он упал на землю, неловко оттолкнув сверток, чтобы не придавить и выронил посох, который слегка засиял, осветив ложбину – и вдруг стал черным, как уголь. Любка упала рядом, залитая кровью, лицом к Оливарну. И почувствовала, как слабеющая его рука потянулась к ее лицу. – Боже, помоги…
Договорить он не успел, из небесно-голубых глаз его, которые словно бы еще светились, устремленных в небо, ушла жизнь.
Старый маг повернул ученика, закрыл неподвижно застывшие глаза, склонился над ним, присев на колени. И почти сразу в его собственных, проснувшихся глазах отразился ужас – старик затрясся всем телом, словно пытаясь откуда-то выбраться, чему-то сопротивляясь.
Наконец, он успокоился, подчинившись, погружаясь в какое-то равнодушное состояние. И только губы его продолжали беззвучно шевелиться, не издавая ни звука. Но Любка понимала. «Отпустите меня! Нет! – он проиграл, старик был заперт внутри. – Хорошо, я сделаю…»
Любка узнала ту силу, которая гнула ее пальцы и делала тело чужим…
Он подобрал посох, дотронулся до тела Оливарна. Тело сразу начало гореть, осыпаясь пеплом. Потом аккуратно уложил посох юноши в приготовленную с помощью магии яму, словно бы не заметив, что из посоха вырвался огненный столб пламени, устремившись в небо и рассеявшись в пространстве серебристым светом, который распространялся словно по цепной реакции, на минуту другую осветив селение под угорами и снова стал деревянным. Туда же ссыпал собранный пепел и прикрыл камнями, засыпая землей.
Точные его движения не вязались с отсутствующим взглядом, как будто внутри сидел сидел человек, натянувший на себя дряхлое стариковское тело. Тот, кто им управлял, не имел в себе сомнений, давая старику силы. И только когда дело было сделано, старый маг на мгновение ожил и сразу упал на колени, сползая по своему посоху, который держал в руках.
– Потерпи… Я не могу нарушить клятву, данную Совету… Через час я стану свободным, и ты скажешь мне все, что хотел… – снова беззвучно прошептал он, из глаз его выкатились скупые слезы. – Ты был моим лучшим учеником и превзошел меня… Я прошу у тебя только час, Учитель!
Потом он поднял Любку, заглянув ей в лицо.
– Я тоже верю, что ты выживешь… Боги, Боги защищают тебя! Ты прошла через ад, и ты достанешь рай… И ты спасешь свою мать, которую я убью, положив камень.
– Понятно… – голос скрывал боль, но Любка ее чувствовала так же, как свою. И все же в том голосе прозвучала необъяснимая радость.
– Уйди! Изыйди! – приказала Любка, окрепнув.
– Не могу! Мы с тобой думаем одной головой! Ты оказалась крепче, чем они о тебе думают, – похвалил ее скрытый за границами бытия и небытия.
– И что же вы там думаете? – Любка уже догадалась, кто и как пробивает ее.
– Мы уверены, что спасения нет. Мы уходим, как безмолвные тени. И если ты не вернешься, мой мир погибнет. Наш мир!
– Мой мир здесь, – твердо произнесла Любка, не оставляя надежды собеседнику.
– Ты вправе ненавидеть, и я. За смерть брата. Но мало ли в том мире найдется людей, которых ты захотела бы спасти? Та женщина… ты любишь ее, боль достала меня. А мы чувствуем ее каждый день, когда теряем близких… Помоги! Найди посох! Он сделал его сам, я знаю его секрет, мой брат верил, что когда-нибудь придет время вернуться!
И вдруг Любка нащупала дыру. Вот она! Черная воронка, зависшая где-то над ее лбом, изогнутая – она была в ее собственном подпространстве.
Волшебное слово и голос замолчал. Сумеречное ее состояние постепенно пришло в норму.
– Не добьетесь вы ничего! – зло бросила Любка, вставая и доставая из шкафа дорожную сумку.
