Андрей Даньков
Биологическая опасность
Глава 2: И что делать?
"Алкоголь в малых дозах безвреден в любом количестве."
Михаил Жванецкий
Будто в плохом сне, я широко распахнул глаза и вскочил с кровати, не собираясь дальше валяться. Лены нигде не было – она видимо, опять ушла на работу. Даже странно, что имея за спиной дипломы бакалавра и магистра юриспруденции, она работала лишь простым юрисконсультом у адвоката-международника. Стоп! Я не могу быть дома, так как я уснул в самолёте, который всего час назад совершил аварийную посадку!
Размышления разума, пробивающиеся сквозь стену сна, оказались прерваны появлением Лены. Она как всегда, была прекрасна и… в ней была какая-то искорка, которая делала её ну абсолютно непохожей на других девушек.
– Приветик, ты как, как рейс прошёл?
Я взглянул на телефон, лежавший в раскрытом состоянии и посмотрел время: 15:31.
– Не очень, такой сон приснился, что я садился в Кирове без двигателей.
– Но ты же в Москву летел из Англии! Как ты мог сесть в Кирове?
Её порыв ревности обескуражил меня. Она же никогда не была такой!
– Сам не знаю… Ленусь, ты то как с тем делом?
– Постой! Паш, у тебя есть кто-то?
– Ч-что? Лена! Как ты могла так подумать? У меня есть ты, и мне этого более чем достаточно!
– Ах достаточно! Тогда… – она в слезах выскочила из квартиры и убежала…
"Мда, Павел, вы – редкостный олень!"
Точно ревность, но я не понимаю, откуда она могла взяться. Нет, я не гулял налево и направо, но у меня действительно было много друзей из числа женщин, и ничего, Лена даже глазом не вела, видя меня с какой-нибудь девушкой.
Следующие три часа я провёл на кухне, готовя примирительный ужин. Ради этого даже пришлось откопать в кухонном гарнитуре неясным образом запропастившуюся бутылку красного сухого вина.
Через три часа Лена вернулась.
– Лена, слушай, я не знаю, что ты там подумала, но знай – я люблю тебя, только тебя, и готов умереть ради нашей любви!
Лена просто вошла в квартиру, забыв захлопнуть дверь и посмотрела на меня серыми глазами. Серыми не в смысле по цвету радужной оболочки, а в смысле, что они буквально были серыми и безжизненными.
– Лена? Всё в порядке?
Вместо ответа она тихо зарычала, а потом бросилась на меня.
– Лена, нет! – крикнул я что есть мочи, поняв, что моей Лены больше нет, а есть только бешеный монстр, некогда бывший моей невестой.
Я едва успел схватить бутылку вина за горлышко, как вдруг Лена зубами вцепилась в мою шею. Сквозь дичайшую боль и мгновенно нарастающую слабость я разбил бутылку о её голову, отчего картина стала ещё хуже – она и так была перепачкана в моей артериальной крови, а теперь ещё и вино дополнило картину.
Вроде говорят, что умирать не больно, но в тот момент я орал в ярости от того, что не спас любимую, но голос постепенно стихал, и буквально на последнем издыхании я крикнул:
– Лена…
***
– Лена! – прокричал я, мгновенно вскакивая с кресла.
От столь сильной эмоциональной атаки я едва не заехал Оле по лицу, которая боялась, что у меня началась лихорадка.
– Паша, что случилось? – спросила меня Наталья Стивенсон – стюардесса, обслуживавшая салон эконом-класса.
Наталья у нас – новенькая, всего пару месяцев, перешла из бизнес-авиации, так как "перестала соответствовать стандартам". Ну прям "СТС"[7] у нас лет двенадцать назад. Но за время полётов мы сильно сдружились. Нас объединяет общая предыстория – наши предки приехали в Россию. Её предками был швед, приехавший на Урал думая, что попал на высокооплачиваемую работу, а оказалось, что попал на опечатку, и кержачка[8], что пряталась там. И не надо говорить, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает! Ещё как бывает.
– Кошмарный сон приснился. Ничего страшного.
– Понимаю. Что мне делать?
– А что ты делала до этого?
– Ну…
– Значит вот что, подготовь нам всем завтрак, и самолёт напомню, не покидать.
С разбитой физиономией я пошёл в сторону кабины, но остановился около открытой двери. За ней стоял подогнанный трап, который никто не убирал… я вышел из самолёта на площадку этого трапа и достал телефон в надежде поймать сотовую сеть. Как ни странно, я тут же поймал сокровенные "пять палок". После этого я сразу набрал номер Лены.
Потянулись долгие гудки, по крайней мере, в Москве телефоны ещё работали… Ещё работали. От этой мысли мне стало не по себе. Я не знал, что творится в Москве, что творится в Гальбштадте, куда переехали мои родители, когда я стал пилотом и съехался с Леной.
Пока шли гудки, я прикрыл глаза от солнца и стал рассматривать лётное поле. Оказалось, что пока мы спали, здесь село ещё штук десять самолётов, по пассажирскому и грузовому Боингу-747, четыре А-320, остальные – Ил-76. Также на поле появилась целая куча военной техники, от БТРов до ЗРК и вертолётов. В общем, аэродром основательно укрепляли, будто готовились к какому-то форменному дурдому, ну или к визиту самого Президента.
После минуты длинных гудков наконец трубку сняли.
– Алло, кто это? – шёпотом спросила Лена.
– Лена! Это я, Паша!
– Господи, я боялась что не смогу с тобой связаться, с тобой всё в порядке?
– Могло быть и лучше, зато сдал экзамен на КВСа. – на этой фразе я нервно рассмеялся.
– Поздравляю тебя, ты сейчас в Кирове?
– В аэропорту. У тебя всё в порядке?
– Да, в порядке. Сходила в магазин…
– Ты что, с ума сошла? – не сдержавшись, крикнул я, хотя не понимал, почему я озлобился. На том, что было в холодильнике, долго не продержатся, если не будет электричества, туризмом и жизнью вдали от цивилизации мы не занимались, поэтому не держали дома ничего такого, что использовалось в этих делах, даже оружия никакого нет. – Ты понимаешь, чем ты рисковала?
– Знаю, но у нас не было ничего, я взяла кухонный нож, который у тебя для мяса и приделала его к швабре. Так и сходила в магазин. А если про одежду, то помнишь же про мою старую амуницию для мотика? Вот его я и нацепила.
– Фух… правильно сделала, милая… у тебя насколько всего этого?
– На неделю точно, а там – разберёмся.
Это "разберёмся" напугало меня. Разум "услужливо" подкинул мне парочку картин, в которых одни люди дерутся и убивают друг друга ради еды, а другие – насилуют девушек, зная, что их никто не защитит. И я не знаю, что хуже, что бы Лена погибла ради куска хлеба, или же что бы она стала живой игрушкой для какого-нибудь ублюдка…
– Растяни продукты так долго, как только сможешь, я постараюсь тебя забрать!
– Хорошо… я напишу тебе эсэмэску, как посчитаю продукты.
– Береги себя.
– И ты тоже.
Я раскрыл экран телефона и посмотрел в картах, сколько ехать до Москвы на машине. Получилась не особо радужная цифра – тысяча километров, на которые, если верить "нафигатору"[9], потому что он уже не особо полезен, придётся потратить тринадцать часов дороги. А учитывая происходящее, можно сразу умножать эту цифру на пять.
С грустным лицом прошёл в салон, где Наталья уже накрыла нам всем завтрак.
Так как пилоты по инструкции не могут есть одну и ту же пищу, мне досталась курица, а Харитону Владимировичу – рыба, от которой он всегда был в восторге.
Когда трапеза закончилась, Сельчук встал и начал рассказывать о том, что узнал за время "дежурства":
– В общем я связался с замдиректора по лётной работе, он сказал, что мы должны оставаться здесь, по возможности никуда не высовываться, а самолёт… держать в состоянии готовности к вылету. Так что, каждые три дня будем подливать топливо в баки, если не дадут наземное питание, а там – поживём увидим.
– Харитон Владимирович, у меня… помните, я рассказывал про невесту, мне нужно в Москву, и срочно.
– Так, Павел, нет! Мы ни черта не знаем о том, что происходит, и если ты поедешь прям щас, то в лучшем случае, ты вернёшься ни с чем, а в худшем – сдохнешь. Так что так, пару дней сидим тут, тогда появится побольше информации о происходящем, тогда и будем думать, как тебя в Москву отправить.
– Спасибо.
– Как там, есть сеть в городе? – спросила Наталья
– Есть, пока есть.
– А вы не пробовали связаться с другими немцами, ну вдруг у кого-то родственники в Германии, и там хоть что-то известно.
– Наталья, это делается не так…
Несмотря на то, что немецкая диаспора в России – довольно многочисленна, мы сильно разрознены, и нас практически невозможно отличить от русских. Мы практически не видим разницы между нами и русскими, порой помогает только фамилия. Но для многих она остаётся единственным связующим звеном человека с его немецкой принадлежностью, потому эти многие – самые настоящие русские, которые вообще ничем не отличаются от русских… бред какой-то. Я к чему это начал? Наталья, как деревенская, где почти у всех шведские корни, думает, что русские немцы живут компактно. Лет сто назад я бы согласился с этим, так как тогда немцев согнали на Алтай и в Омскую область, а сейчас – они живут везде, где только возможно.
– Фриц, иди-ка ты в терминал, узнай про ситуацию, погуляй, задание ясно?
– Ясно. – сквозь зубы процедил я и быстро покинул самолёт по трапу.
Спустившись, я решил ради интереса посмотреть на устройство аэродромного трапа. На стекле кабины водителя была записка "Если что случится, ключи внутри."
Я оставил бумажку на месте, собираясь позднее рассказать об этом Сельчуку, и побрёл в терминал. Пока я туда шёл, во мне проснулся музыкальный наркоман и потребовал очередную дозу музыки. Я не использую обычные наушники, предпочитая наушники с костной проводимостью, так даже удобнее слушать музыку и одновременно что-нибудь делать, помню, даже однажды умудрился вести переговоры с диспетчером и одновременно петь, чем поверг в шок первого пилота… Под раскаты музыки "Раммштайна" я прошёл в аэропорт и нашёл стойку информации.
– Привет.
– И тебе не хворать. Чё надо?
– Есть какая-нибудь информация по происходящему?
– Да что сказать, всё то же самое, что и вчера. Только вояк нагнали в неадекватном количестве. Обустраивают что-то вроде базы, у нас это, типа "безопасная зона".
– Слушай, а что-нибудь по Москве известно?
– Ага, конечно. Правительство вывезли к чёрту на куличики, Президента тоже. Вояки взяли город в кольцо, никого не выпускают. Въезжают только те, кто эвакуирует "наше национальное достояние", причём – не спортсменов и всяких, а реально, кум сказал, "Третьяковку" срочно вывозят.
– Ясно, а вообще как там, не знаешь, ну, обстановка в городе.
– Да как обычно, мародёры, прочая гниль, ну и бешеные, как разумеющееся. Кстати, их там уже под семь-восемь миллионов.
Честно, когда он сказал эту цифру, составляющую почти 60% населения, у меня душа ушла в пятки.
– Эй, ты в порядке? Весь побледнел.
– А… да так…
– Жена? – спросил он так, что никаких дополнительных слов в вопросе не требовалось.
– Невеста.
– Понимаю. Вот что, у неё есть пара дней, может немного больше, если не будет высовываться. Так что, руки в ноги и за ней!
– Спасибо.
– Обращайтесь.
Вместо того, чтобы пойти обратно в самолёт, я решил прогуляться по зданию аэропорта.
Конечно, здание регионального аэродрома, никогда не пропускавшее более чем 10-12 рейсов в сутки, и те, выполнявшиеся небольшими 'Аэробусами", если не "Канадэйрами", которые попали в страну в конце нулевых, не могло быть огромным. Максимум, что тут есть – зал ожидания на сотню мест, ещё полдюжины лавочек, пару кафешек, газетный киоск и магазин электроники, в котором продавали самую дешёвую "одноразовую" китайскую электронику.
Выйдя из здания через зал прилётов, я увидел, как несколько самолётов, стоявших вплотную от терминала, отгоняли на другие стоянки.
– Мужики, а что случилось? – спросил я военных.
– Разворачивают полевой лагерь, вон, здание битком набито, дышать невозможно. – ответил мне крупно сложенный вояка лет сорока с погонами майора.
– Спасибо.
– Погодь, ты с какого борта?
– Двадцать первый, "Аэрофлота".
– А, это тебе нужно в Москву позарез?
– Ну… – я догадывался, в какую сторону уходит разговор, но решил дальше послушать.
– В общем, слушай, расклад такой, я так понимаю, вы там готовые к вылету, могу кое о чём просить…
– Павел.
– Лёха. Короче, у меня все подчинённые московские, сам понимаешь, семьи, все такое, надо бы их сюда перевезти.
– Но… я всего лишь второй пилот, капитан у нас другой.
– Хм… вот что, не против познакомить меня со своим экипажем?
Это такая шутка? Нет, я понял бы, если он попросил Сельчука на переговоры, но таким тоном, он точно решил реквизировать наш борт, гордо носящий имя Алексея Леонова…
И опять шутка: я веду на самолёт имени космонавта его тёзку.
Здесь лучше не возмущаться и проводить его на борт. Ох кое-кто разозлится, когда увидит меня в чьей-либо компании.
Только когда мы с этим Лёхой шли к самолёту, я понял, что всё это время у меня работали наушники. Ну и фиг с ними, я вообще абстрагировался от них, так дойдём.
– Слушай, Лёш, а ты откуда?
– Кронштадт. Смешно получилось, я, выросший в морском городе и закончивший морскую академию, горбачусь в инженерных войсках.
– Не думал за своими родными?
– Да куда, сам сирота, женой не обзавёлся, скорее… не смог…
Я догадался, что дело в личной трагедии, а такие раны нельзя ковырять.
– Но тебе хотя бы есть, зачем возвращаться. – заметил наш горемыка.
В молчании мы дошли до нашего самолёта, где я попросил Лёху подождать около трапа, пока я обрисовываю ситуацию Сельчуку.
– Нет и ещё раз нет! И где мы будем садиться? Скажи мне, гений. В Шереметьево? Домодедово?
– Остафьево[10].
– Ты шутишь?
– Мало кто бывал на том аэродроме, даже среди пилотов гражданской авиации. А тут – две полосы, одна из которых подходит нам с запасом, тихое место… давайте пригласим того вояку.
– Ну зови, переговорщик чёртов.
Когда Алексей поднялся на борт, он поприветствовал всех нас, задержав взгляд на Наташе, которая лет на пять помладше него будет. Ну, что сказать, она у нас… Кхм, что-то я отвлёкся.
– Вы командир, я так полагаю?
– Харитон Владимирович Сельчук, подполковник ВВС в отставке. КВС на этом самолёте
– Алфёров Алексей Викторович, майор сто тридцать седьмой бригады сил специального назначения, вам вкратце описали проблему?
– Так точно, и я не согласен. Во первых, неясно, какая там ситуация, во-вторых, мы – пилоты, а не солдаты… они точно нет. – под словом "они" Сельчук обозначил и меня, за что, как говорится, стало обидно. – И тем более, как вы узнаете, что семьи ваших подчинённых не больны?
– Этот вопрос я возьму на себя, я же прошу вас только отвезти меня и несколько солдат в Москву, и привезти нас обратно вместе с семьями офицеров. Тем более, вашему пилоту, Павлу, тоже нужно в Москву.
– Да… дела… в общем так, товарищ майор, вы – обсудите вопрос с вышестоящим командованием, а я – постараюсь договориться о самовольном полёте. И ещё, раз уж мы летим в неспокойное место, постарайтесь выбить нам оружие, те же "Макаровы" хотя бы.
– Действуйте. Надеюсь, что к утру всё будет готово. Предварительно, готовьте вылет к шести ноль-ноль утра. А что насчёт оружия – гарантировать не могу, может получится по военному билету. – сочувствующе покачал головой этот вояка и посмотрел на меня. – Служил?
– Нет.
– Жаль.
Остаток этого сверхдолгого дня мы посвятили полному дурачеству: мы или играли в карты, которые забыл какой-то пассажир при первом рейсе в Лондон. Потом, когда Сельчук, мухлюя, всех нас обыграл, мы принялись травить анекдоты о нашей нелёгкой ноше.
– А, вот, в общем, чёрный юмор авиации: "Зная устройство двигателя "Кукурузника" вы без труда сможете перебрать мотор шестёрки, которую вы купите, работая менеджером в супермаркете". – рассказывал нам анекдот Сельчук.
– Да ну? Нас этим постоянно пугали, но оттого и было смешно: мы ни разу в жизни не видели рабочий "Кукурузник" только потому, что их уже успели списать, а летали мы на "Дайамондах".
Сельчук понял, что схохмил довольно глупую шутку, более актуальную для его поколения, чем для моего, но я в долгу не остался.
– А, вот, вылетела из Тмутаракани в Москву "Тушка"[11], пилот просит у штурмана карты. А тот знаете что заявил? "Взял! Целых две колоды!". – я выдержал театральную паузу и выдал. – "Идиот! Опять придётся лететь по пачке "Беломора!"[12]".
– Эй, это уже дискриминация! – воскликнул Сельчук
– Не более, чем по комедийному признаку. – ответил я.
– Это не признак!
– Очень даже признак.
От этой шуточной перепалки мы все засмеялись. Однако, через полчаса возле трапа стал ошиваться наш Алексей вместе с каким-то мужиком.
Сельчук недовольно посмотрел на двоих, и по лицу стало ясно, что сейчас нам будут устраивать разнос в лучших традициях ирландского паба, правда, расположенного на севере Лондона, куда меня занесло пару лет назад во время снегопада…
Когда они поднялись на борт, то второй мужик окинул нас всех таким взглядом, что честно, захотелось запустить двигатель и прыгнуть прямо в него.
– И это те люди? – тихо спросил Алексея тот мужик
– Угу.
Он (не Лёша) опять сморил нас тяжёлым взглядом, какой бывает только… да не важно.
– Это вас тут подбивают на несанкционированный перелёт?
– Не подбивают, а просят, а вы кто, собственно?
– Илья Денисович Миролюбов. Полковник. Если вы собрались в Москву, то наверняка должны понимать, что лететь туда просто некуда – нет аэропортов, где нет этих "регенератов".
– Кого? – спросил Сельчук
– Вы что, новости не читаете?
– Утром только, и все.
– Ладно, слушайте: когда стреляешь в них, то раны затягиваются буквально за пару минут, а если в голову, то только за пятнадцать минут. Убить – нереально.
– А откуда информация? – прямо спросил Сельчук
– Ну вы даёте, уже три часа об этом вещают без перерыва. Чем вы занимались?
– Дурью маялись! – резко заявил я.
– Ясно… Так, бортпроводники могут не лететь, а вот вы двое – никуда не денетесь!
– Да мы и так не собирались.
– Чудно! Сколько времени нужно на подготовку самолёта к вылету?
– Минут тридцать-сорок, зависит от погоды и здесь, и в Подмосковье.
– Хорошо, начинайте готовить самолёт к вылету. Я дам вам спутниковые снимки аэродрома и окрестностей. На месте решим, кого, что и сколько нужно.
Я понял одну вещь: если говорить по делу, то этот Миролюбов очень даже нормальный человек, а если на эмоциях, то хочется выбросить его из самолёта без парашюта. А впрочем, есть один вопрос:
– Скажите, Иван Денисович, что по транспорту в аэропорту будет?
– Сами разбирайтесь!
Ясно с ним короче, не собирается он этим заниматься, только болтать умеет.
– Всего доброго!
Как только этот индюк ушёл, Алексей обратился к нам.
– Ребят, я спросил у него насчёт оружия.
– И что? – спросил я.
– Послал вас нахрен! Ну, вообще-то меня, но вас тоже желал видеть там. Да, и ещё. Сказал, что бы мы вас не вооружали ни при каких обстоятельствах. Обещал каждому пулю в лоб пустить. Даже вам.
– Не пристрелит. Пилоты сейчас, как я понял, нужны позарез.
– Это сейчас, пока керосин есть, а потом – дирижабли будем строгать, если технологии сохранятся.
Так-то Лёха этот дело сказал. Сколько осталось керосина? В хорошем аэропорте, типа Шереметьево, топливохранилища рассчитаны на несколько десятков миллионов тонн керосина и авиационного бензина. Такой объём топлива потребляют около пяти сотен самолётов за неделю.
А если учитывать пожары? Нет, не будем сейчас об этом.
– Фриц, дуй в кабину, разговор есть! – прозвучало по громкой связи.
Сельчук опять в своём репертуаре…
– Что за “фриц”? – недоумённо спросил он
– К сожалению, это я.
– За что так?
– За происхождение.
– Пипец…
Я зашёл в кабину, где Сельчук рассматривал на одном из мониторов карту аэродрома.
– Хорошие новости, метеостанция аэродрома автоматическая, она до сих пор работает. И есть метеосводка. В двух словах, там спокойно, погода в норме.
– И я так понимаю, есть расписание вылетов?
– Конечно. Там сейчас ажиотаж, частные самолёты взлетают практически каждый час. Но есть какая-то ерунда: часть рейсов скрыта. Надо узнать, сколько там сейчас самолётов, и сколько там стоянок… Этот, Миролюбов вроде обещал снимки.
– Есть идея проще. – я вытащил телефон и открыл на развёрнутом экране показал спутниковый снимок, сделанный для карты.
– Ловко сделано. И что нам это даст?
– Не особо много, всего лишь состояние аэродрома.
– Но мы сможем рассчитать примерно, как нужно поставить самолёт. И если я не чокнусь, то всё получится на ура.
18:59
– Есть снимки! – кричал радостный Алексей, забегая в самолёт
– Давай!
Он швырнул на монитор бортового компьютера несколько цветных снимков в высоком разрешении.
Мы с Сельчуком потратили наверное, часа три на их рассмотрение и подсчёты. Даже пришлось включить подсветку кабины.
– Вот, значится, садимся сюда, на полосу ноль-восемь, оттуда…
– Нет, нет. Лучше сесть на двадцать шестую с максимальным автоторможением[13] и я думаю, нужно выпустить закрылки с шасси только за две минуты до посадки, а до этого лететь на режиме двигателей тридцать процентов, где-то на ста десяти узлах. – поправил я Сельчука
– Да ты с ума сошёл, это за порогом сваливания. Садимся на ста сорока со вторыми закрылками, а шасси выпускаем по инструкции. А автоторможение ставим третье.
– Принимается. Тогда, нужно вылетать на рассвете. Кстати, а когда активны эти “регенераты”?
– Хороший вопрос. Алексей! – крикнул я.
Алексей появился через пару минут, сильно разгорячённый, но не от бега, а от явно приятной беседы.
– Что случилось?
– У нас вопрос: активны ли эти “регенераты” по ночам, или нет? – спросил Сельчук.
– Неясно. Нападение на базу в Либерии произошло в два часа ночи, и всего за несколько минут всех военных перебили. Так что, стоит предполагать, что они активны только в момент, когда рядом с ними есть источник громкого шума, вроде стрельбы, шума машины или самолёта.
– То есть, неважно, какое время суток, главное – пища, будем так выражаться. – уточнил я
– Да. Тогда… секунду. – Лёша отвлёкся на рацию. – Слушаю… Да, понял вас… Они готовы…
Алексей убрал рацию и обратился к нам:
– В общем, вам разрешили взлёт. Только сообщите свои позывные для рейса. И да, на рейс сядут десять моих бойцов.
– Я так понимаю, отказаться мы не можем? – уклончиво спросил Сельчук.
– Это ради вашей же безопасности. Плюс, кому-то же надо забрать людей из Москвы, не вам же этим заниматься.
– Согласен.
– Только… Харитон Владимирович, я смогу уехать?
– Алексей, у вас есть кто-нибудь в том районе, где живёт Фриц?
– Да сколько можно?!
Моя чаша терпения оказалась переполнена, и в итоге, я сорвался на Сельчука.
– Да ладно, это же шутки ради, я уверен. Да и привыкай, может, сделаем позывным. – попытался сгладить обстановку Алексей.
– Так, один – задолбал меня уже своими шутками! Второй – Лёш, без обид, но твоя “психология” тут бесполезна.
– Да я и не собирался…
– Хватит! Оставьте меня одного!
Мда уж… выглядело, как капризы того избалованного ребёнка.
Честно, это “прозвище” вечно меня бесило. Ещё с того дня, как я пошёл в российскую школу после переезда, за мной закрепилось это прозвище. Хорошо хоть, что "фашистом" не обзывали.
Скажем так, для меня всё это – очень больная история, которая оставила те или иные раны на душе. Одни затянулись, оставив шрамы, другие до сих пор причиняют страдания, и Сельчук – одна из таких вот ран.
Мне показалось, что самым верным способом будет напиться до беспамятства, и с твёрдым намерением я отправился в терминал.
– И никогда не было?
– А что ты хотел? Это тебе не Шереметьево, здесь дьюти фри нет. Так что максимум, на что ты можешь рассчитывать – поспрашивать экипажи других самолётов, вдруг у них осталась выпивка.
– Спасибо.
Что ж, идея напиться в терминале не прокатила, загляну-ка я в минибар нашего самолёта.
Когда я вернулся, то сразу попросил Олю отойти со мной.
– Ты хоть понимаешь, что вам лететь уторм? Сельчук тебе голову оторвёт!
– Ну и пусть! Так что?
– Я об этом пожалею… есть у меня бутылка водки, никому из пассажиров она не понадобилась. Закуску принести?
– Нет. Только жёстко напиться.
– Ладно… я пошла, принесу печенье из детского набора.
Стоило Оле уйти, как сразу я откупорил бутылку и выпил где-то четверть содержимого бутылки. Сознание тут же начало плыть. Через пару минут Оля принесла печенье и обратку аспирина с полулитровой бутылкой воды. Сказала, что это от похмелья.
И на том спасибо. И так, когда появилась закуска, оставшаяся бутылка освободилась от своей жидкости сравнительно быстро, равно как откидной столик полегчал от пропавших печенюшек… А что было дальше… Упс…
________________________
[7] "Старые, толстые, страшные" – скандал, связанный с дискриминацией бортпроводниц "Аэрофлота" по возрасту, внешности и размеру одежды. Имел место в 2017 году.
[8] Кержаки – старообрядцы, поселившиеся в Сибири.
[9] Отсылка к выступлению сатирика Михаила Задорнова
[10] Остафьево – аэродром в Новой Москве, обслуживающий бизнес-джеты и авиацию Морской авиации ВМФ России
[11] "Тушка" – Ту-154
[12] "Беломор" – одни из самых популярных папирос в Советском Союзе. Названы в честь Беломорско-балтийского канала.
[13] Автоторможение – система автоматического торможения шасси, позволяющая сократить время торможения самолёта и не допустить блокировки колёс шасси.
