Андрей Даньков
Биологическая опасность
– Сбить их?
– Угадал. Они хотели провести техобслуживание на их базе, но им пришлось изменить курс и лететь считай на свой страх и риск, вот они и долетались. Сначала их компас свихнулся где то около Ямала, а потом, когда они поняли, что сбились с курса, он вообще накрылся. Сдох даже GPS.
– Невесело. Тогда… поднимаемся на высоту тридцать семь тысяч футов, а оттуда снижаемся на прямой до полосы.
– Дельная мысль, но придётся отлететь километров на триста. И то, французы сядут первыми, а когда мы долетим, они сядут визуально.
– Ладно. Как только мы подлетим на расстояние, при котором полоса будет видна, мы уходим на второй круг, а французы корректируют курс и садятся визуально. Если будут проблемы с видимостью, попробуем вызвать истребители для сопровождения.
– Рискнём.
Сельчук снова взял рацию и передал нашу мысль французам. Через минуту радиопереговоров он повернул голову ко мне.
– Они согласны. Их пилот говорит, что раньше служил в ВВС, так что посадку они вполне могут осуществить и без истребителя.
– Хорошо. На земле с ними поболтаем.
– Свяжусь-ка я с Кировым. – Сельчук взял рацию и попытался вызвать диспетчерскую вышку Кирова. – Киров-центр, вызывает Аэрофлот два четыре один семь. Сообщаю о сопровождении неисправного борта позывной Эйр Франс один один шесть. Меняю позывные. Новые позывные “Звено Аэрофлот-Эйр Франс”. Запрашиваю уточнение погоды. – начал он запрос по-английски.
Я одел гарнитуру и решил послушать переговоры.
– Звено Аэрофлот-Эйр Франс. Сообщаю. Температура плюс четыре по цельсию, ветер тридцать узлов сто девяносто пять градусов, на аэродроме гроза. Сильный ливень, перебои с электроснабжением.
– Принято. – ответил французский пилот.
– Звено приём. Вижу вас на радаре. Удаление от Кирова сто тридцать миль. Ваше решение?
– Звено Аэрофлот-Эйр Франс. Запрашиваю посадку с прямой на полосу ноль три для борта Эйр Франс. Также запрашиваю аварийно-спасательные службы.
– Звено Аэрофлот-Эйр Франс. Включите сигнал бедствия.
– Вас поняли. – повторил француз и через несколько секунд диспетчер заявил. – Эйр Франс один один шесть, сигнал бедствия принял. Высылаю истребители для сопровождения. Расчётное время подлёта – сорок минут. Звено Аэрофлот-Эйр Франс! Занять эшелон три семь ноль курс один один ноль.
– Принято.
Я отключил автопилот и увеличив режим двигателей, наклонил сайдстик на себя и чуть вправо, тем самым заставив самолёт плавно повернуть, при этом набрав высоту. Французы поступили точно также. Когда я задумался над тем, что надо было выдержать горизонтальную скорость, раздался звонок внутреннего телефона.
– Слушаю. – сказал я.
– Это Оля. Французы летят метрах в сорока от нас, как прилипшие. Я к тому, что это хорошо.
Тут наш самолёт ощутимо качнуло. Я посмотрел в экран метеорадара и увидел только сильную грозу в сорока с лишним километрах. А болтанка началась заранее.
– Так, Оль. Всех по местам, пристегнитесь. До команды с мест не вставать.
– Хорошо.
Я продолжил держать трубку и щёлкнул[44] тумблер табло "Пристегните ремни". Сразу после этого я переключил внутренний телефон на интерком и сделал объявление.
– Уважаемые пассажиры. У нас возникла новая проблема: над Кировым сейчас чрезвычайно сильный грозовой фронт, который чувствуется уже сейчас в виде дикой болтанки. Так что у меня убедительная просьба убрать всё, что может отправиться в свободный полёт по салону, особенно это касается Лёхи. А также сесть на свободные кресла и пристегнуться. Детей тоже пристегнуть! Спасибо.
Я чутка поддал газку, и самодёт немного набрал в скорости, где-то до семисот восьмидесяти километров в час. Французы не отставали, разве что их пилот самовольно увеличил интервал до ста метров.
– Правильное решение, я бы так же и сделал. – заметил Сельчук.
Следующие минут десять мы потратили на то, чтобы занять нужный эшелон и курс.
– Звено Аэрофлот-Эйр Франс! Приём! Вызывает Киров-центр. – с нами по-английски связался диспетчер.
– На приёме! – ответил я. Что случилось?
– Истребителей сопровождения не будет. Рассчитывайте посадку своими силами.
– Что случилось? – спросил французский пилот
– Сообщение о группе регенератов в двухстах километрах от Кирова. Истребители перенаправлены для проведения воздушной операции.
– Скажите, это у вас постоянно такое? – нервно спросил француз.
– Ответ отрицательный. Это первый подобный инцидент. Просто сядьте и всё. Дальше разберутся.
05:21
Мы молча продолжили полёт, и через пятнадцать минут начали заход на посадку. Стоило нам преодолеть высоту четыре с половиной километра, как вдруг мы влетели в чёрное тягучее вещество. Нет, не патока, скорее какой-то кисель, который обволакивал и не давал вырваться.
– Аэрофлот, пропадаете из вида. – передал француз. У вас все маяки горят?
– Да, все. Сократите дистанцию до пятидесяти метров. Снижаемся по прямой. Следите за механизацией.
– Принято.
Я понял, что самолёт влетел прямо в центр бури, а огни метеорадара стали показывать красные облака, какие нужно облетать, а я же шёл напролом.
Внезапно болтанка усилилась, и мне стало тяжело выдерживать курс. Однако Сельчук подстраховал меня с педалями руля направления.
– Продолжай вести, я займусь рулём направления.
– Спасибо! – крикнул я и опять уставился в навигационный дисплей. Курс самолёта едва-едва совпадал с курсом посадки.
– Киров-центр вызывает Аэрофлот два четыре один семь. Уточнение: вертикальная видимость на аэродроме восемьдесят, горизонтальная четыреста. Учитывайте при посадке. – обратился диспетчер к нам по-русски.
– Спасибо.
Ещё десять минут мы снижались, и стоило нам вынырнуть из-под облаков на высоте около километра, я начал выпускать механизацию и шасси. Французы, как мне доложила Оля, сделали точно также. Резко в наши лобовые стёкла ударила стена воды, словно это мы в неё влетели, а не она в нас. Я включил дворники в тщетной надежде хоть как-то улучшить себе обзор.
Далее в игру вступает диспетчер посадки. Ну как вступает… Он сейчас вышел со скамьи запасных, а я готовлюсь туда уйти.
– Победилово-посадка. Звено Аэрофлот-Эйр Франс, заходите на посадку, полоса ноль три. Приоритет посадки для Эйр Франс один один шесть.
– Принято. – ответили мы с французами хором.
Я не стал перенастраивать рацию и просто вызвал французов.
– Так, парни. Заходите на посадку. Встаньте строго за нами, повторяйте все наши движения.
– Простите, один семь, а как нам сесть всё-таки.
Голос был явно молодой.
– Элементарно. Заходите нам в хвост и повторяйте наши движения. Когда мы коснёмся полосы, мы тут же взлетим, а вы сядете.
– Принято.
Это очень опасный манёвр, потому что для "Дримлайнера" есть опасность угодить в наш "спутый след"[45]. Хотя стоп. Мы же несколько меньше их. Так что им ничего практически не будет. Но есть другая опасность – порыв ветра припечатает нас друг к другу и финита ля комедия. Так что пришлось вызванивать французов.
– Так, держитесь от нас на дистанции семьсот пятьдесят футов. Один семь.
– Принял вас, один шесть.
Стоило мне увидеть полосу, я взял телефон и обратился к пассажирам.
– Уважаемые пассажиры, мы сейчас сядем, но тут же взлетим. В течении получаса мы окончательно сядем.
Я начал делать те же действия, что и при обычной посадке, но только на большей скорости, что предписано нашими инструкциями. Так-то мы должны сесть на скорости около двухсот километров в час, а сейчас мы сделаем это на двухстах сорока. Так что придётся, как только радиовысотомер выдаст предупреждение о пятидесяти футах, топить двигатели в максимальный режим и уходить на второй круг.
И вот настал момент истины. Электронный мужской голос на уже приевшемся мне английском отрапортовал:
– Пятьдесят.
– Уход на второй круг!
Я резко перевёл двигатели во взлётный режим, секундой ранее дёрнув сайдстик на себя до упора так, чтобы самолёт ни при каких обстоятельствах не коснулся полосы. И это сработало – самолёт резко ушёл в набор высоты, в скорость начала расти. Но на такой скорости можно свалиться и всё. Так что я просто опустил сайдстик, и самолёт быстро перешёл в горизонтальный полёт. Немного подождав, я услышал от диспетчера фразу:
– Эйр Франс один один шесть, ждите машину сопровождения. Вас сопроводят до зоны досмотра.
Значит, они сели нормально.
– Так, теперь наша очередь. – сказал я про себя и вызвал диспетчера. – Победилово-посадка. Аэрофлот два четыре один семь, запрашиваю посадку на полосу ноль три правая. Заход по ИЛС.
– Вас понял, один семь. Уйдите в зону ожидания до уведомления. Эшелон четыре три ноль.
Не понял юмора? Диспетчер решил пошутить и отправил меня на высоту более 12 километров? Звучит тупо для зоны ожидания.
– Победилово, повторите последнее сообщение.
– Повторяю. Занять высоту четыре тысячи футов. До уведомления.
– Сделаем.
Похоже, что я принял электрические помехи от ионизации воздуха за команду “четыре три ноль” вместо команды "четыре тысяч". Ну и чёрт с ним. Потерпим минут тридцать-сорок, если не…
– Харитон Владимирович! – крикнул я, увидев, что мой, получается уже бывший инструктор, клюнул носом и упал прямо на радиопанель.
– Врача в кабину! – крикнул я в салон, не трогая интерком.
Через десять секунд в кабину влетел Лёха и Вася с Жекой.
– Что случилось?
– Харитон Владимирович потерял сознание. Это может быть последствием укуса?
– Фиг его знает. Вась, поднимай его, запрём пока в туалете. – отдал он приказ и повернулся ко мне. – Двери выдержат?
– Должны по идее. Но всё равно, чем-нибудь там укрепите её.
За минуту бессознательное тело Сельчука вынесли из кабины, а я вернулся к управлению самолётом, правда теперь на мне была и радиосвязь. Короче, придётся, как в этой поговорке, “И швец, и жнец, и на дуде игрец.”… до сих пор не могу понять каламбур этой русской поговорки. Но вроде как это “Мастер на все руки”, или что-то вроде этого.
Только через полтора часа мне дали команду совершить посадку на полосу два один.
– Аэрофлот два четыре один семь, вас понял, посадка на полосу два один, режим ИЛС.
– Подтверждаю, полоса два один, режим захода ИЛС. Ждите команду зачистки.
– Вас понял, один семь.
Я начал разворот, перед этим настроив бортовой компьютер на посадку в режиме ИЛС. Через две секунды я получил расчёт скорости и процедуры захода. Включив автопилот в реижм автопосадки, я начал выпускать закрылки.
Где-то за пять минут до посадки загорелось предупреждение о выпуске шасси, что и было незамедлительно сделано. Далее оставалось только выключить автопилот и идти по приборам.
Через шесть напряжённых минут самолёт снова коснулся земли. На этот раз, полоса была полностью свободна, но нас заранее предупреждали, чтобы мы сделали пробег при торможении не более километра, так как разворачиваться тут теперь практически негде, так что пассажирам предстояло пережить не самое комфортное торможение…
07:21
Наконец, остановившись, я запросил уход с полосы, на что мне сказали дожидаться команды зачистки, которая подоспела через 15 минут. На этот раз в этой команде были не аляповатые клоуны в броне поверх костюмов химзащиты, а обычные спецназовцы в балаклавах. Одновременно с ними подогнали трап и карету скорой помощи на базе обычной “Буханки”, только на ней были чёрные номера, как на всей военной технике. Это меня смутило.
Вскоре на борт взошло человек 15 спецназовцев, которые начали осматривать пассажиров и членов экипажа, даже меня. Смотрели довольно интересно – светили в глаза, в рот, а далее вообще приказывали закатать рукава и штанины.
– Где ваш “полуукушенный”? – спросил меня видимо командир этого отряда
– Заперли в туалете. На всякий случай. – ответил я.
– Оружие на изготовку! – крикнул этот солдат и аккуратно открыл дверцу туалета. Там сидел Сельчук, в сознании, но мучавшийся от боли.
– Хоть бы морфин дали, изверги! – шутливо заявил он. сжимая своей левой рукой то, что когда-то было запястьем правой руки.
– Выходите, за вами прислали скорую. – сообщил спокойным голосом тот же человек. – Медпомощь кому-нибудь нужна?
– Нет. Только очень долгий сон, и всё. – на этом я протяжно зевнул, так как благодаря адреналину я смог продержаться все эти четыре часа.
– Ладно, шасси и багажное отделение мы осмотрели, всё в порядке, можете запускать двигатели и рулить на стоянку.
– Спасибо. – сказал я, взглядом провожая Сельчука, которого практически под руку вывели с самолёта.
Через десять минут трап убрали, как и всю технику, и я смог запустить двигатели, уточнив у диспетчера, куда мне рулить. Повезло, что возле аэровокзала стоянки практически были пустыми. Видимо, их используют для стоянки тех самолётов, которые тут летают ну очень часто. Нас загнали на стоянку, и после того, как я заглушил двигатели, к двери самолёта подогнали трап. На борт поднялся Миролюбов в бесформенном плаще-дождевике.
– Илья Денисович, чем обязаны? – спросил я.
Он молча протянул руку для рукопожатия.
– Хорошая работа. Во всех смыслах. – сказал он вполне мирным и дружелюбным голосом. – Можете Алексея позвать?
– Сейчас.
Я чутка отошёл от Миролюбова и взяв трубку внутреннего телефона, сделал объявление.
– Лёха, подойди в нос самолёта.
Я подошёл к Миролюбову и сказал “Сейчас подойдёт”. И вправду, через несколько секунд Лёха подоспел к нам и встал по стойке смирно.
– Хорошо поработали. – Миролюбов протянул ему руку. – Что с депутатом?
– А что с ним? Патронов тратить было лень, так что мы их просто подпалили.
– Инквизиторы… Ладно, отсыпайтесь, завтра утром жду вас обоих в управе ФСБ, я пришлю машину.
– Хорошо. А у нас что, проблемы?
– Вообще-то нет. Вы же выполняли приказ, так что с вас взятки гладки. Свободны. И да, Гоффман, организуйте вооружение ваших людей.
– Простите, каким образом?
– А, вы не знаете, вчера вечером приняли указ о выдаче населению огнестрельного оружия. Так что возьмите ваших людей с документами, ну и посетите склад вооружения. Он тут, в аэропорту.
– Сделаем. – тут я очень громко зевнул. Я даже начал чувствовать, что глаза стали закрываться на ходу.
– Идите спать уже.
– Спасибо.
Я развернулся и пошёл в кабину вызывать техобслуживание самолёта. Нужно было элементарно поставить заглушки на двигатель и подключить наземное питание.
В коей-то веке закончив все дела, я вышел на трап и посмотрел куда-то вдаль. Там уже вовсю разгоралось солнце. Так что, это был неплохой рейс, хоть и начался, можно сказать, двое суток назад. А теперь – спать. Потом подумаю над тем, что нужно вооружать людей. Да и сон требовался и Лёхе с его парнями. Некоторые были уже третьи сутки на ногах, а человек может нормально прожить без сна не более трёх суток, пока он окончательно не потеряет рассудок.
Я подошёл к спящей Лене, которая мирно посапывала в кресле бизнес-класса, поправил плед, ну и сам плюхнулся в соседнее кресло, которое перед этим разложил в максимальное положение. Едва я подумал, что надо искать какое-нибудь “жильё” в этом городе, а то спать в самолёте – не слишком хорошо для здоровья. Попробую завтра этим заняться… Или послезавтра, не знаю. Но точно в ближайшие двое суток после того, как я отосплюсь.
______________________________
[41] В гражданской авиации для оповещения о чрезвычайной ситуации используется как код ответчика (говорилось в примечаниях к главе 5), так и трижды повторяемый голосовой сигнал "Mayday", который является французским словом m'aidez, означающим в переводе фразу "Помогите мне!". Аварийная частота в авиации – 121,500 МГц. На ней можно транслировать только сигналы бедствия.
[42] Boeing B787 “Dreamliner” – широкофюзеляжный пассажирский авиалайнер производства компании Boeing. В России не эксплуатируется.
[43] Авиационные метеорадары имеют цветовую шкалу силы грозового фронта: зелёную, то есть самую слабую и безопасную, жёлтую, красную и самую мощную и опасную – фиолетовую. Нашим героям "повезло" нарваться на "фиолетовую" грозу.
[44] Предупреждение: Так как МС-21 – самолёт слишком новый, то не все его особенности известны широкой публике. Поэтому могут возникать некоторые неточности, вроде этой "мелочи".
[45] Спутный след – завихрения воздуха с возникающие позади летящего самолёта. По идее, такие завихрения могут запросто уронить самолёт, размеры которого меньше того самолёта, что оставил этот самый след. Но в нашем случае это всего лишь лишняя болтанка.
Глава 8: Посиделки
Без даты. Где-то над Красноярским краем, Россия. На борту самолёта Airbus A350 XWB.
Мне похоже опять снились кошмары. Я сидел в кабине пилотов на левой чашке, управляя самолётом, новеньким Аэробусом А350 по маршруту Москва – Иркутск. Рядом со мной второй пилот, молодой выпускник Бугуруслана, который только-только закончил подготовку к управлению на этот тип ВС. И в какой-то момент я замечаю впереди по курсу огромную грозовую стену, нет, не фронт, а именно стену. Я вызываю бортпроводника по внутреннему телефону и сообщаю:
– Слушай, у нас тут сильная гроза, приготовьтесь к турбулентности.
– Сделаем.
Я в свою очередь включил табло "Пристегните ремни" и сделал объявление пассажирам:
– Дамы и господа, наш самолёт вскоре войдёт в зону турбулентности, поэтому всем пассажирами необходимо вернутся на свои места, пристегнуть привязные ремни и привести спинки кресел в вертикальное положение. Это будет очень неприятное приключение.
Я попытался скорректировать курс автопилота на облёт грозы, но самолёт внезапно угодил в стену воды, от которой не спасали никакие дворники. Плюс, началась такая сильная турбулентность, что крылья гнулись как сумасшедшие. В какой-то момент самолёт так тряхнуло, что позади меня послышался скрежет металла и рывок, словно что-то оторвалось. К сожалению, я сразу понял, что у нас оторвалось – крылья. Все. Самолёт резко стал камнем падать на землю. Самое интересное, сохранив киль, мы обеспечили себе падение строго носом вперёд, как авиабомба. Я слышал, как пассажиры кричат от ужаса, как бортпроводники кричат от ужаса, как дети… дети умоляют родителей спрятать их… только мне не было повода кричать. Я просто уставился в показания приборов. Пикирование в 90 градусов, скорость свыше 1500 километров в час, высота тает со скоростью в 500 с лишним метров/секунду. Я просто расслабился в кресле и подумал о пассажирах. Я их видел, перед взлётом. И что? Ответа на вопрос "Что" я не успел себе придумать, так как мир исчез в резком хлопке и наставшей темноте.
Темноте, из которой нет спасения, нет выхода, а есть только ничего, и всё. Ни звуков, ни запахов, ни света, вообще ничего…
*****
“Гостям дважды радуются: встречая и провожая.”
Русская народная поговорка
13 апреля 2029 года. Аэродром Победилово, Киров, Россия. 16:56 местного времени. На борту самолёта Иркут МС-21-210
Меня определённо стоит привязывать к чему-нибудь перед тем, как я засну! Потому что я вскочил с кресла и сходу впечатался головой в стенку. От удара я сполз по ней, оставив небольшую по ширине, но протяжённую красную полоску.
– Паша, ты что, убиться решил? – начала восклицать Лена – Кто-нибудь, принесите аптечку!
– Да в порядке я… – сказал я, чувствуя, как на лбу появлялось что-то мокрое.
– Не в порядке. Ты себе лоб рассёк! Так что сиди и не двигайся. Или я попрошу твоего Лёху прострелить тебе ноги, чтобы ты не вскакивал когда не нужно. – с угрозой заявила она мне.
Если это угроза от Лены, то это вполне себе серьёзно. Ну, если не прострелит ноги, то точно придумает, как меня ограничить в передвижениях.
Таким образом, мне не оставалось ничего другого, кроме как ждать, пока Лена промоет мне раны и заклеет рассечённую кожу. Теперь у меня на лбе было несколько полосок классического лейкопластыря, который оторвать нереально, равно как и использовать, но свою работу выполняет на ура.
– Так, ты вроде засыпал нормальным, а теперь побитый. Это что, немецкая национальная фишка? – появился невесть откуда взявшийся Лёха. Он стоял в мокрой форме.
– Сходу в стенку влетел. – ответил я. – Кошмар приснился.
– Ну-ну. Помнишь, что тебе оружием экипаж надо оснастить. Про гражданских я сам позабочусь, но не про твою невесту. Она хоть и гражданский, но тут я не помощник. Она тут скорее по твоей части проходит.
– Хорошо. Я подготовлю экипаж.
– И да, стволы, что я тебе дал…
– Он в сейфе, дверца открыта. – Я подумал, что он попросит свой пистолет и тот “Кедр” обратно, но следующей фразы я не ожидал.
– Оставь себе, но не свети. Носить будешь только то оружие, что тебе выдадут.
– А что сделать с этим?
– В сейфе оставишь. На всякий пожарный. А потом подумаем, что сделать. И да, я буду тебя сопровождать.
Я прошёлся по самолёту и понял, что он опустел – остались только бортпроводники да Лена. Всё. Пройдя до хвостовой кухни и взяв телефон, я сделал объявление.
– Так, народ, просьба всех собраться около трапа. Явка обязательна, если что.
Повесив телефон, я быстро прошёл через весь самолёт и в итоге сделал объявление.
– Так, товарищи бортпроводники, в общем, расклад такой, со вчерашнего вечера ввели обязательное ношение оружия, и мы должны получить пистолеты. Я же как оказывается, был назначен ответственным за получение вами оружия.
– Хорошо, пойдём. Какие документы?
– Ну, паспорт, наверное.
– Фриц, ты военный билет с собой таскаешь, или нет? – спросил Лёха. Я даже забыл, что он тут.
– В рюкзаке в кабине. А что?
– Да мужикам рекомендуется иметь при себе военник.
– А если с собой его не будет, то тогда что? А девушкам? – спросила Лена.
– Через базу “Госуслуг” будут пробивать. Но билет лучше иметь при себе. А что насчёт девушек – как-то они всё же будут прописывать.
– Спасибо.
– Ладно, народ, собираемся и идём. – обратился я к подчинённым с невестой и внезапно вспомнив про автомат, который мне дали перед броском на Солнечногорск, и из которого я отстреливался во время заворушки в аэропорту. – А что с тем автоматом?
– На складе вооружения. Как и все те ящики с содержимым. Ну, что вообще вывезли. А вот то, что лежало в твоей машине, пришлось оставить.
– Хорошо. – ответил я и обратился к остальным. – Идёмте.
Мы надели плащи-дождевики и быстро пошли в сторону здания аэровокзала, где военные устроили раздачу оружия гражданским. Лёха шёл рядом с нами, показывая нам дорогу.
– Слушай, тут вообще душ организовывали?
– Конечно. Есть три – все в палаточном лагере на поле, но там такая очередь, что надо бронировать пятиминутку под лейкой за двое суток. – сказал Лёха, но потом добавил. – Но ничего, у нас своя есть, не горячий душ, но минут десять-пятнадцать на каждого организую.
– Блин, спасибо. Что должны?
– Шутишь? Во-первых, вы все просто согласились помочь мне и моим парням, и за это мы вам по гроб жизни. Во-вторых, ну просто по человечески. Вы сколько не мылись, дня четыре?
– Все шесть, как уже получается.
– Вот, и когда ты был дома, ты просто взял невесту в охапку и ушёл.
– А что было делать. И так вас задерживали.
– Ну… да. Но и за нами косяк есть – думали организовать полевой душ, да Каверин этот, будь он проклят, устроил своё представление.
Когда мы подошли к раздаче оружия, Лёха просто попросил нас постоять несколько минут и ушёл в служебное помещение. Мы несколько минут постояли, ожидая продолжения, но вскоре он вернулся и сказал:
– Идёмте, к свободному окну.
Мы пошли и упёрлись в перегороженную лентами дорожку. Лёха просто снял ленту, и мы прошли. Я ожидал народного недовольства, но увидел табличку над окошком
“Только для экипажей самолётов!”.
Она и спасла нас от гнева. И ничего, что все мы были одеты не в форму, а в обычные джинсы, брюки и прочее. Бортпроводники часто, я заметил, возят с собой сменную одежду “на всякий пожарный”. Разве что на мне была уже изрядно грязная белая рубашка с тремя золотыми полосками на погонах. А, ну и на всех членах экипажа были бейджики авиакомпании, и мы проходили вполне спокойно.
Мы прошли к окошку, где я вытащил своё свидетельство, паспорт, на этот раз российский (не как в прошлый раз), военный билет и спокойно передал его в окошко, в котором сидел военный в “офисной[46]” форме. Тот проверил данные на своём ноутбуке, чем-то напоминавшем защищённые ноутбуки фирмы “Panasonic”.
– Всё в порядке, Павел Андреевич. – офицер протянул мне мои документы вместе с заламинированной карточкой и картонной коробкой средних размеров, на которую была наклеена бумажка с моими ФИО и кое-какими данными и четыре маленьких коробочки. – Ваше оружие.
– Спасибо.
Я отошёл чуть в сторону от окошка и вместе с Лёхой стал наблюдать за процессом получения уже моим экипажем оружия. Я же глянул на карточку, которую мне выдали, и я увидел, что это – разрешение на ношение оружия. В моём военном билете также была сделана запись о выдаче оружия. В течении получаса все бортпроводники в количестве трёх человек получили оружие вместе со своими документами и заламинированными карточками, а вот с Леной возникли проблемы.
– Вы не бортпроводник, вставайте в общую очередь. – гаркнул офицер Лене.
Я не знал, что сказать. По идее, он прав – Лена не бортпроводник, значит, ей дорога в общую очередь. Но ситуацию спас Лёха.
– Товарищ капитан, этот человек причислен к обслуживающему персоналу авиасамолёта. Под мою ответственность.
– Да чёрт с вами. Давайте документы. – заявил офицер в окне.
Лена дрожащими руками протянула паспорт, и через минут десять она получила обратно свой паспорт вместе с какой-то карточкой и коробкой.
– Это всё? – спокойно спросил офицер
– В данный момент все. У нас один в больнице. Лишился запястья правой руки. – ответил я.
– Это плохо. Инвалидам могут не выдать оружие, разве что “Наганы” времён Царя Гороха! – сказал мне офицер и отошёл от окошка, погасив свет.
Мы все вместе вернулись в самолёт, где мы оставили свои коробки и пошли искать… прачечную. Да, её самую. У людей уже второй комплект одежды на подходе, считай, уже третьи сутки её не снимали, и я отправился в аэропорт, узнавать насчёт прачечной.
– Ну это, что тебе сказать, есть прачечная. Только порошка нет, есть хозяйственное мыло, его навалом, а стирать на доске, как тогда.
– Ну хоть так. Где это?
– Для экипажей – нигде. Запрашивать вам у авиамехаников нужно. Тазик дадут, когда будет время. А доска и мыло – сразу дадут.
Я пошёл к техникам выбивать необходимый инвентарь. Благо, они заседали в здании терминала, и я смог пройти через служебное помещение.
– Конечно дадим. Для экипажей сейчас плату за обслуживание не взимают, если вообще начнут когда-нибудь. Так что, держи.
Видимо начальник бригады, молча выдал мне два увесистых брикета классического хозяйственного мыла , чугунный таз на 20 литров и стиралку образца XIX века.
– А что с пассажирами? – не удержался и поинтересовался я.
– А что? В порядке живой очереди на публичную прачечную. Она возле старой полосы.
Вместе с этим странным комплектом я вернулся в самолёт, где девушки уже вскрыли свои именные коробки. У всех оказались новенькие пистолеты Ярыгина[47] с пустым магазином. Также в комплекте был запасной магазин и две кобуры – для ношения на поясе и наплечная, инструкция по эксплуатации, наставление, сертификаты, инструменты для обслуживания и смазка. Вскрыв свой комплект, я увидел всё то же самое, что и у них. Маленькие коробочки оказались из-под патронов. Две коробочки были под стандартный патрон Парабеллум 9х19 мм, а третья коробочка была под специальный бронебойный патрон 7Н21 с гильзой от Парабеллума, если верить ещё работающей Википедии. Как ни странно, в последней коробочке был ещё один магазин. Видимо, кто-то дал приказ снарядить нас ещё одним магазином сверх положенного. У остальных оказались точно такие же комплекты.
Мы все потратили около часа на то, чтобы научиться обслуживать наши пистолеты, тем более, что они были в транспортировочном масле, и нужно было потратить время на их подготовку для стрельбы.
– Так, ребят, думаю, что стоит снарядить два магазина обычными патронами и один специальными. – подвёл я своё мнение. – Третий магазин уберите так, чтобы случайно из него не выстрелить. И да, то, что тогда мне дали в пользование в Остафьево, останется на самолёте как оружие “последнего шанса”. Я запрещаю вам рассказывать об этом кому-либо, кроме тех, кто находится в этом самолёте.
– А как Алексей? – спросила Наташа.
– Он знает. И точно не расскажет про наш маленький секрет.
– Хорошо. – сказала Валя и спросила. – И как нам стрелять из пистолетов? Никита хоть и стрелял, но меня не учил… Хотя стойте. Отец, когда мне было лет пять, кажется, притащил меня на стрельбища в свою часть, и дал мне пострелять из табельного пистолета.
– Значит, ты сможешь выстрелить?
– Не уверена.
Тут я посмотрел в иллюминатор и вспомнил, что надо постирать одежду.
– Девочки, собираемся и идём.
– Куда?
– Одежду стирать. Ладно, откроем задний выход слева, там и будем всё делать.
Девушки, несмотря на моё явное ощущение, что они начнут капризничать, взяли свои комплекты формы и попытались вырвать мою, но я сказал, что сделаю сам.
Началась спецоперация локального масштаба по стирке одежды. Я носил воду в использованных пятилитровках, которые довольно быстро наполнялись дождевой водой, так как ливень не утихал уже больше около суток. Таким образом, мы смогли постирать всю форму где-то за пару часов. “Погладить” форму мы решили довольно странным методом – взяли пустую касалетку, невесть откуда взявшуюся, заполнили её кипятком и разогрели одежду. Получилось конечно не идеально, но для апокалипсиса на улице вполне себе сгодится. Когда мы закончили, какой-то авиатехник подбежал к самолёту и крикнул нас всех:
– Народ, простите, что отвлекаю, но вас вызывают.
– Кто? – растерянно спросил я.
– Какие-то французы. Сказали, они с рейса сто шестнадцать.
– Понятно. Ребята, как насчёт визита?
– Отлично, куда идём? – спросила Оля.
– К лягушатникам. – с изрядной долей иронии сказал я. – И так хотел зайти к ним, а тут повод подвернулся. Ну что, пойдём?
– Пойдёмте. – сказала Оля и добавила. – У нас в баре как раз остался армянский коньяк.
– Им этого не показывай, а то получим второе Бородинское сражение. – воскликнула Лена и спросила. – А водки у нас не осталось?
– Куда делась водка – жениха спроси! Берём коньяк и идём в гости!
– На том и порешили. Берём коньяк, засуньте его в какой-нибудь рюкзак, чтобы тут никто на нас не наехал.
– А могут? – спросила Валя
– Откуда мне знать. И да, пистолеты теперь при вас будут пожизненно. Никогда их не снимайте, кроме душа, ну или если наши военные требуют. А сейчас – снимайте пистолеты и выходим. Не хочу, чтобы французы нас пугались.
Мы быстро сняли кобуры, спрятали бутылку коньяка в рюкзак и пошли на поиски французского самолёта. Благо, дождь уже закончился, ну и на весь заштатный аэропорт был всего один самолёт компании Air France. Он стоял на закрытой полосе, которую превратили в стоянку для более чем двух десятков самолётов.
