Андрей Воронин
Банда возвращается
Тимур полушепотом чертыхнулся, переложил упаковку в левую руку и пошел по лестнице вверх. Он поднялся на седьмой этаж. Именно здесь горела чуть не единственная в подъезде лампочка. Ничтоже сумняшеся Тимур выкрутил ее и спокойно пошел вниз. Он чувствовал через замшевые перчатки тепло от лампочки.
Тимур ввернул лампочку на четвертом этаже, потом достал из-за пазухи черную ермолку и надел ее – сдвинул ближе к затылку. Заулыбался, нажал на кнопку звонка.
Самого звонка он практически не слышал – толстые стены, звуконепроницаемая дверь. Ждал минуту, две… Никто и не думал открывать. Хотя хозяева были дома. Прежде чем входить в подъезд Тимур специально смотрел – во всех окнах квартиры горел свет.
Тимур позвонил еще раз, уже настойчивее.
Наконец за дверью послышалось какое-то шевеление. Появилась искорка света в «глазке». Тимура довольно долго изучали – будто держали под микроскопом. А он стоял и широко и масляно улыбался в этот «глазок»…
Мужской голос, немного встревоженный и приглушенный, спросил из-за двери:
– Это кто?
Тимур улыбнулся еще шире – как только мог. Лицо его стало совсем круглое – хоть блины пеки. А он еще слегка повернулся к свету – чтобы лицо его, а главное – ермолку – разглядели:
– Дубман здесь живет?
За дверью долго соображали, здесь живет Дубман или не здесь; но, видно, так и не смогли сообразить, спросили:
– А что?..
Тимур слегка приподнял упаковку:
– Если здесь, то им посылка из Тель-Авива, если не здесь, то не знаю, что делать… – и он ступил шаг к лестнице.
– Откуда?
– Из Тель-Авива.
– А от кого? – допытывался голос, который стал менее напряженным.
– Тетя Роза у вас там есть? Прямо к самолету передала…
– Ах, тетя Роза! – один за другим заскрежетали замки. – Диночка, ты слышала? Тетя Роза весточку подает…
Дверь наконец отворилась – на ширину плеч – и в проем выглянул сухощавый бледный мужчина лет сорока пяти, – должно быть, сам Дубман. В его гладкой – будто глянцевой – лысине отразился свет электрической лампочки. С благодарной улыбкой Дубман протянул руку за посылкой, даже не подумав однако пригласить гостя в квартиру.
Но гость вошел сам. Он шел как танк – его было не остановить щуплому, небольшого ростика Дубману.
Испуг мелькнул в глазах хозяина квартиры:
– Но позвольте…
Тимур, взявшись за дверь, оттолкнул упирающегося Дубмана и вошел в прихожую.
Из кухни выглянула средних лет стройная женщина:
– От тети Розы?.. – и осеклась.
Дина увидела, как муж ее, отскакивая от незнакомца, будто мячик, пытался упираться ему в грудь, чтобы вытолкнуть из квартиры. Но незнакомец был – как скала.
Дина догадалась, что это не от тети Розы и обомлела.
А незнакомец, ворвавшийся в квартиру, бросил свою коробку на пол, а потом сделал неожиданное движение ногой, и бедный муж Дины подлетел над полом, перевернулся в воздухе и исчез в глубине спальни – так силен был удар. Сразу же из спальни послышался грохот. Потом наступила зловещая тишина.
Незнакомец закрыл за собой дверь:
– Дина Дубман?
Дина смотрела на него широко раскрытыми от страха глазами.
Тимур подошел ближе:
– Я спрашиваю.
– Да, – едва выдохнула Дина; но вдруг ее прорвало: – Вы же убили его. Вы – убийца! Что вам надо?.. Я уже нажала на кнопку сигнализации… Сейчас милиция приедет…
Тимур поморщился:
– А где дети?
Дина поняла, что угроза с несуществующей сигнализацией не подействовала, поэтому решила сменить тон на более вежливый. Она, кажется, сейчас полностью зависела от этого человека – какого-то маньяка:
– Они у бабушки…
– Тем лучше для них, – Тимур запер замки и спрятал ключи в карман.
– Что вы хотите? – у Дины тряслись руки и подкашивались ноги; женщина попятилась, села на табурет.
– Ничего особенного. Трогать тебя – в известном смысле – я не собираюсь…
– Но вы убили его!..
Тимур и сам знал, что убил: после такого удара не выживают даже очень крепкие ребята, не то что такие хлюпики. Однако сказал:
– Оклемается… Полежит полчасика и встанет.
Дина поверила. Наверное, потому, что очень хотела поверить. На лице ее появилось умоляющее выражение:
– Разрешите ему помочь… Я должна. У него диабет, не убивайте его…
– Потом, потом!.. Некогда!.. – Тимур заглянул в одну комнату, в другую. – В квартире никого больше нет?
– Нет. Что вы хотите? Денег?
Тимур не ответил; он на всякий случай осмотрел кладовку, ванную и туалет.
Дина едва шевелила побелевшими губами:
– Я дам вам деньги. Хотя у нас и немного: трех тысяч не наберется. Вы не в ту квартиру пришли…
– Деньги?
Женщина обрадовалась, заметив, что его как будто заинтересовали деньги, заговорила с жаром:
– Они там в зале – среди книг. Во втором томе Пришвина…
Тут Тимур подошел к ней и навис сверху:
– Деньги твои мне не нужны. Ты только должна позвонить одному человеку и дать кое-какую информацию.
– Какую информацию?
– Ты работаешь в «Экобанке»… – Тимур сходил в прихожую, принес телефонный аппарат и поставил его на стол перед женщиной.
– Да, но я там маленький человек. Я всего лишь – валютный кассир, – лепетала Дина. – Мне не известно ничего.
– Это не важно, – голос Тимура стал как бы мягче, и это несколько успокоило Дину. – Достаточно того, что многое известно мне. Из первых рук, так сказать…
Дина оглядывалась в сторону спальни. Но из спальни не доносилось ни звука. У Дины дрожали губы:
– Разрешите, я ему помогу. У него диабет…
– Не отвлекайся, – нахмурился Тимур. – Сейчас ты наберешь вот этот номер, – он достал из портмоне клочок бумаги с написанным номером, – и позовешь к телефону Геннадия Анатольевича…
У Дины будто крыша поехала, женщина все оглядывалась в сторону спальни:
– Разрешите, я ему помогу…
– Заткнись и слушай!.. – прорычал Тимур и больно схватил ее за волосы, ткнул носом в телефонный аппарат.
Дина заплакала. Беззвучно. Но слезы потекли в два ручья.
Женщина боялась поднять глаза на этого человека; она уже мельком видела их – в них была лютая ненависть… Несмотря на то, что от незнакомца так и веяло теплом – будто он только что вышел из парилки.
Дина вытерла слезы локтем:
– Хорошо, я позвоню.
– Так-то будет лучше. Ты ведь сама тянешь время.
Дина взяла себя в руки:
– Что сказать?
– Скажешь, что на счета телерадиостанции «Молодежная» поступила некоторая сумма.
Женщина подняла на Тимура изумленные глаза:
– Откуда вы это знаете? Ведь банк не разглашает такие сведения…
Тимур пропустил мимо ушей ее замечание:
– Скажешь, что если этого человека интересует такая информация, то он должен тебе заплатить… Его информация заинтересует, и он пообещает тебе гонорар. Если хочешь, можешь поторговаться – правдоподобнее будет выглядеть…
Дина слушала его с серым лицом и мертвыми глазами.
Тимур продолжал:
– Когда вы сойдетесь в цене, выдашь ему следующую информацию: на счет названной телерадиостанции из партийной кассы КПРФ переведены сорок миллионов рублей. Отправлены деньги восемнадцатого марта, получены – двадцать третьего…
Дина покачала головой:
– А если он не поверит?
– Поверит… Но ты должна быть убедительной, – Тимур посмотрел на нее внимательно. – То, что ты испугана, волнуешься, – это хорошо. Это будет выглядеть натурально. Не каждый же день сотрудница из банка выдает прессе банковские секреты… Не забудь представиться ему, назови свой счет – на который надо будет перевести гонорар…
Дина подавленно кивнула:
– Хорошо… Только наберите номер сами – у меня руки сильно дрожат.
Тимур подал ей трубку и быстро набрал требуемый номер.
Через несколько секунд трубку на том конце провода сняли. Дина спросила взволнованным голосом:
– Геннадий Анатольевич?..
Геннадий Анатольевич, действительно, очень заинтересовался информацией и даже не стал торговаться; он заверил, что завтра же на счет Дины Дубман будут переведены полторы тысячи долларов. И положил трубку.
Дина тоже положила трубку и подняла на Тимура умоляющие глаза:
– Разрешите мне теперь…
– Да, конечно, теперь можешь…
Дина поднялась с табурета и… только двинулась из кухни по направлению к спальне, как стальная струна вдруг захватила женщине шею.
В глазах у Дины потемнело, сразу кровь застучала в висках…
Дина широко раскрыла рот и захрипела. Но струна затянулась еще сильнее – настолько сильно, что Дина не могла уже даже хрипеть.
Боль была такая, будто ножом резали шею – струна впилась глубоко в кожу. И кожа лопнула, по шее потекла кровь.
Лицо женщины стало багровым. Дина сначала напряглась, хотела вырваться; хваталась руками за шею – тщетно пробовала сунуть пальцы под струну, но – безрезультатно. Убийца слишком превосходил ее в силе… Дина дерзнула ударить его локтем – и ударяла… С каждым разом все слабее и слабее. Наконец обмякла, выпученные налитые кровью глаза ее остекленели, и женщина мягко осела на пол…
Тимур еще минуты три стоял, согнувшись над ней, не отпуская струну. Смотрел, как конвульсивно дергаются ее ноги… Потом пощупал пальцем сонную артерию и выпрямился; отер струну о подол халата Дины. Переступив через тело, вышел в прихожую. Поднял коробку.
Он собрался уже уходить, но тут вспомнил о деньгах. Решил все-таки взять. Не то, чтоб они ему были очень нужны – скорее для того, чтобы инсценировать ограбление.
Тимур нашел среди книг двухтомник Пришвина и вытащил второй том. Переложил доллары к себе во внутренний карман пальто. Огляделся. Сбросил на пол с десяток книг, выбросил какие-то бумаги, документы из секретера, высыпал в боковой карман драгоценности из шкатулки…
Затем тихо покинул квартиру.
На улице, проходя мимо мусорного бака, бросил в него свою коробку – она все равно была пустая.
* * *
Виктория Макарова,
10 часов вечера,
24 марта 1996 года,
у себя дома
Ольга Борисовна делала в ванной горячий массаж Прокофию Климентьевичу, когда Виктория пришла домой. За спиной у девушки громко щелкнул дверной замок.
– Виктория, ты одна? – послышался из ванной голос женщины.
– Да, Ольга Борисовна, – бросив сумочку на стул, Виктория устало снимала пальто.
– Не каждый же день ей новых кавалеров водить, – покряхтывая под довольно сильными руками женщины, прокомментировал ситуацию дед.
– Борщ на плите, гуляш в холодильнике, – сообщила Ольга Борисовна. – Мы скоро заканчиваем.
Виктория в одиночестве села ужинать на кухне.
День на службе закончился без катаклизмов и даже без осложнений, которых девушка боялась с утра.
И накатила вечерняя усталость. Здесь, на старой кухоньке, пропахшей вкусным борщом, Виктория впервые с утра ощутила себя защищенной. Это, наверное, еще детские впечатления, устоявшаяся уверенность: дедушка сильный, с ним спокойно, он никому не даст обидеть; дедушка – незыблемая основа… Так ли это? Очень многое изменилось с тех давних времен, когда Вика, маленькая девочка, ловила в скверике за домом бабочек сачком. Дедушка стал совсем старик. И хотя крепится, – видно, как сильно он сдал, как слабеет с каждым днем и сам все чаще нуждается в помощи – в самой обыкновенной, в быту…
Виктория отогнала эти грустные мысли. Ей еще необходимо было обдумать сложившуюся ситуацию… Кажется, сие не терпело отлагательств.
– Как дела на работе? – спросила Ольга Борисовна.
– Нормально.
Что же произошло сегодня? Почему она столь неожиданно для себя бросилась в омут головой? Ведь это даже не в ее характере. Как опытному стрелку ей скорее свойственно сидеть в засаде и подпускать добычу на верный выстрел, а затем поражать ее – легким движением указательного пальца, нажимающего на спусковой крючок…
Снова послышался такой домашний голос Ольги Борисовны:
– Виктория, ты поможешь нам перебраться в кресло?
Девушка отодвинула тарелку:
– Да-да, иду…
Через полчасика дедушка отослал Ольгу Борисовну заниматься домашними делами, чтобы без помех переговорить с внучкой. У Прокофия Климентьевича было благодушное настроение, – наверное потому, что почти ничего не болело. После массажа на время отпустил кашель. Они сели чаевничать вдвоем, не включив даже телевизор.
Прокофий по-стариковски не спеша отхлебывал чай:
– Что-то произошло, Вика?
От деда не спрячешься. Виктория посмотрела на него с уважением и любовью:
– Мне надо посоветоваться с тобой, прокрутить ситуацию. Дело серьезное.
Старик насторожился:
– Что-то я от тебя подобного давненько не слышал, включи-ка радио, красавица. Музычку послушаем…
– Не нужно, – Виктория положила на стол аккуратную пластмассовую коробочку размером с пачку сигарет. – Я взяла у ребят в техническом отделе подавитель «жучков».
– Как, как? Подавитель?..
– У нас появляются время от времени любопытные новинки…
Старик с сомнением покосился на прибор:
– И напрасно. Шум льющейся воды или плохо настроенного канала радио забивают микрофоны напрочь, но при этом не привлекают внимания. А с твоей коробочкой ты в данный момент насторожила какого-то парня на прослушивании, – об этом он сказал с уверенностью специалиста.
– Стандартное прослушивание сейчас ведется автоматически, человек в наушниках сидит только на конкретных заданиях, – тоже со знанием дела возразила Виктория. – Остальные каналы контролируются выборочно, а также по ключевым словам, по заданным голосам… И еще прочая техническая заумь. Нас это не должно волновать.
– Хорошо, – сдаваясь, поднял руки Прокофий, – не будем спорить о технике. Давай о людях, – это гораздо интересней. Что произошло, девочка? Я не слышал от тебя такого обеспокоенного тона с тех пор, как ты собралась выходить замуж. Если помнишь, ты страшно переживала тогда, что не сможешь по-прежнему ухаживать за мной, хотя я был в гораздо лучшем состоянии, чем сейчас. Но мы же справились с ситуацией.
Виктория ласково погладила ему руку:
– Не мы, дедушка, а ты. Зачем перекладываешь на меня свои лавры? Ты в семьдесят пять лет привел в дом женщину на двадцать пять лет моложе себя и отпустил меня с богом. И с чистой же совестью.
Легкая тень мелькнула по лицу старика:
– Да, а через год и ты вернулась ко мне. Так что, немного разума, немного терпения – и все налаживается так, как нужно, – проведя психологическую подготовку, Прокофий Климентьевич резко перешел к делу. – Тебя как будто втягивают в опасную игру? Кто?
– У меня ощущение не просто кризиса, а катастрофы. Возможной катастрофы, – поправилась Виктория. – Ситуация в Доме просто закипела. Все, кого я как будто неплохо знала, разительно переменились. Мне словно приходится знакомиться с людьми заново…
– Что же ты хочешь! Происшествие из ряда вон, – заметил Прокофий. – Для каждого в отдельности и для всех вас вместе – испытание на прочность. Точнее на вшивость – как говорили в прежние времена.
Виктория заботливо поправила плед у него на коленях:
– И не только это… Мне кажется, кто-то решил сыграть ва-банк. История с убийством – лишь показатель всей этой нестабильности. Сейчас от небольшого, по сути, толчка могут произойти глобальные события.
Старик смекнул, куда она клонит:
– Кто-то решил предать команду и разыграть собственную карту?
– Мне кажется, так.
– Ты знаешь, кто? – он посмотрел на Викторию каким-то новым взглядом; внучка быстро росла в его глазах.
– Нет, но это может быть почти любой.
– Так, так… – Прокофий задумался.
– Президенту грозит реально проиграть выборы, все об этом знают. И это, вне всяких сомнений, означает смену строя в России, несмотря на все заверения демократов о необратимости реформ… Внутри администрации идет война. Из-за бездарного ведения дел в Чечне под удар сейчас становится министр обороны, вместе с ним попадают под удар Секретарь совета безопасности, Минфин, МВД, ФСБ, – никто не знает, кого принесут в жертву, никто не знает, на кого ставить в предвыборной гонке.
Обстановка напряженная, а люди растеряны. Но главное, что-то неладно в этой истории с убийством…
Старик отставил пустую кружку на стол:
– Тебе кажется, что это спланированная акция?
– Трудно такое предположить. Такую акцию почти невозможно провести. Но этот скандал все пытаются обратить друг против друга. Я просто чую эту подспудную возню, – через несколько дней этот нарыв прорвется и грызня пойдет в открытую. Полетят головы.
– Ты пытаешься вычислить, чьи?
Виктория напряженно посмотрела на деда:
– Я боюсь, что кто-то попытается обратить ситуацию против Президента.
Прокофий Климентьевич толкнул рукой ворох свежих газет на тумбочке:
– Да этого сколько угодно, только об этом и кричат.
Девушка кивнула:
– В газетах только крик. Но вот кто-то из своих может подставить Президента всерьез. И я даже не сомневаюсь, что попытается это сделать.
Старик взглянул на нее хмуро:
– Послушай, девочка, перестань ходить вокруг да около. Что предприняла лично ты? – Прокофий Климентьевич был человек проницательный и хорошо знал людей. – Ты, похоже, ввязалась в эту бойню. На чьей стороне?
Виктория решилась:
– На своей собственной.
Лицо старика окаменело:
– Ты осознаешь, что это самоубийство? Какие шаги уже сделаны?
Девушка полезла в сумочку:
– Вот фотография, снятая в день убийства, на ней Смоленцев и Липкин.
– Вижу. Это держатель партийной кассы. Думаешь, он пытался перекупить Смоленцева?
Виктория пожала плечами:
– Важно, что так считает Принцесса.
– Откуда ты знаешь?
– Я допросила ее сегодня…
Старик хмыкнул:
– Допросила Принцессу… Каково!
– Похоже, она считает, что Смоленцев получил слишком выгодное предложение, от которого нельзя отказаться, и собирался шантажировать ее и Президента. У Принцессы об этом прямо написано на лице… Она передала мне список требований Смоленцева, вот он.
Прокофий Климентьевич просмотрел список с подписью Смоленцева.
Губы его плотно сжались. Он нервно потер себе подбородок:
– Ты хоть представляешь себе, девочка, какую бомбу держишь в руках?
– Да.
– Зачем она тебе? Чего ты хочешь для себя?
– Если говорить честно, то я не хочу быть игрушкой в чужих руках. Возможно, даже – не в чистых руках. Имею я на это право? Хочу сделать свою собственную часть дела, хочу на полных правах участвовать в игре… Хочу разобраться в этом клубке. И принести на своем месте пользу.
Дед кивнул… как будто одобрительно:
– Понятно. Ты просто боец. Без страха и упрека. Увидел бой и ввязался в него. Как оцениваешь свои шансы?.. Как думаешь, быстро твою деятельность засекут?
Виктория ответила не сразу:
– Сейчас все заняты своим, на меня у большинства просто не хватит зрения. Выворачивая камни, мелких сошек не замечают. Я надеюсь, что у меня в запасе – весь завтрашний день. Разве этого мало?
– От кого Елена получила информацию о Смоленцеве?
– Думаю, от отца.
– Почему?
– Принцесса должна была вчера устроить ему аудиенцию, – девушка показала на список, – чтобы принципиально решить его вопрос.
– Вот как, – вскинул брови Прокофий. – Значит, все сходится на Кожинове?
Виктория тихо ответила:
– Да. Он информирует Президента.
– Дай мне сигареты.
Виктория безропотно подчинилась. Прокофий Климентьевич с наслаждением закурил.
Потом рассудил так:
– Не все концы сходятся. Сейчас Кожинов узурпирует следствие, чтобы придать ему сугубо уголовный характер. То есть защищает Президента.
– Я только день веду расследование.
– И у тебя есть еще один, как ты полагаешь. Тебе надо найти союзника, – Прокофий Климентьевич тут взглянул на внучку лукаво. – Что поделывает сейчас твой майор?
– Я встретила его сегодня случайно у заместителя Смоленцева… – призналась Виктория и осеклась. – Постой-ка, дедушка, а ведь он с сегодняшнего утра отстранен от дела по настоянию Кожинова.
Прокофий усмехнулся:
– Значит, он, как и ты, идет по следу. Возможно, даже на свой страх и риск. Не думаю, что Щербаков станет всерьез прикрывать его. Не та у генерала должность… Майор, скорее, сам по себе. Я его сразу понял: он из рыцарей-одиночек… Вот тебе и ответ. Попробуй обратиться к нему.
Однако у девушки были сомнения:
– А что, если он разыгрывает какую-то хитрую карту ФСБ?
– Мне представляется, Вика, что он просто пытается в первую очередь раскрыть убийство. Я бы во всяком случае на его месте так себя и вел. И тебе это на руку в твоем сегодняшнем положении. Каков твой план на завтра?
– Встретиться утром с Липкиным.
– Хорошо, – старик, увлекшись этим делом, позабыл обо всем, а самое главное – о своих недугах. – Поскольку в ближайшие дни, скорее всего, дома тебе ночевать будет опасно, то давай-ка сядем мирком, да проанализируем возможные версии. Я на данную минуту вижу шесть основных…
* * *
Александр Бондарович,
11 часов вечера,
24 марта 1996 года,
у себя дома
Филя, наевшись сухого корма, взобрался хозяину на колени. Александр сидел в кресле посреди комнаты на равном расстоянии от музыкальных колонок. У него не было дедушки – старейшего чекиста страны, – и посоветоваться Банда мог только с громадным черным котом. И то не вслух, – памятуя о вчерашней попытке установить у него систему прослушивания. Сегодня звук могли снимать и более элегантным способом: наружным микрофоном или лазерным лучом со стекла.
Впрочем, общение с Филей прекрасно осуществлялось и без слов.
Александр взял в руки пульт управления проигрывателя. «Пионер-700» для лазерных дисков был, пожалуй, самой дорогой вещью в доме, – если, разумеется, не считать кота. Александр включил седьмую композицию на диске, Роберт Фрипп и его семь учеников-гитаристов начали свивать причудливую аранжировку для восьми гитар на музыку Баха.
Бондарович подводил итоги дня и делал свои выводы.
Сначала основное. В то, что альбинос совершил убийство, он не верит, – это раз. Дальше ситуация вертится вокруг четырех основных имен: Президент, Елена Монастырская, Кожинов, Поливода, – это два. Связываться с любым из них Банда не имеет ни желания, ни возможности, – это три. А главное – жить еще хочется… Пытаться работать с политическим убийством дальше бесперспективно, можно вспомнить Кеннеди, Пальме, Машерова, Листьева, Меня, – ни одно из убийств не было раскрыто. Это четыре. Завтра Бондарович возвращается к разработке вора в законе Севы Могилевчука, – это пять. Вывод: выбросить все поскорее из головы, пусть этим занимается тот, кому положено, – генерал Щербаков.
Александр выключил проигрыватель и взял в руки пульт от телевизора. На одной из спутниковых программ шла запись джазового фестиваля в Монтре, играл Чик Кориа.
Уютно мурлыкал на коленях кот.
