Андрей Воронин
Банда возвращается
Глава 3
Коридоры кончаются стенками
Бондарович и Макарова,
10 часов ночи,
23 марта 1996 года,
Кремль
Когда за Кожиновым закрылась дверь, оставшиеся с минуту стояли в молчании. Девушка – то бишь лейтенант Макарова – сосредоточенно просматривала свои записи в блокноте; Репека прислонился спиной к кафельной стене и, судя по мелькнувшему мечтательному выражению на лице, думал о чем-то постороннем; Секретарь Совета безопасности все еще раздраженно смотрел в ту сторону, куда ушел Кожинов… Или внимание его привлекала дверь?
Александр несколько секунд прощупывал Секретаря взглядом:
«Красивый дядя! Благородные черты; приятная – украшающая – седина. Волевое лицо… Такие всегда при власти, даже если не обладают никакими способностями, даже если совершенно бездарны; таких тянет внешность – представительная, впечатляющая, запоминающаяся; такие при необходимости могут нравиться… Да, они всегда будут при власти, – хоть маленькой, но при ней. Как при кормушке… А у Секретаря Совета безопасности власть большая».
Бондарович отвернулся. Он устал, он был раздражен. И переносил свое раздражение на всех, кто оказывался рядом. Давно пора было взять себя в руки…
– Послушай, майор, – Поливода решил за неимением лучшего воспользоваться тем, что есть. – Как у члена следственной бригады у тебя имеются определенные права…
Бондарович наконец взял себя в руки. Он повернулся к Секретарю всем корпусом и едва не щелкнул каблуками:
– Так точно, товарищ генерал-полковник.
Секретарь Совета безопасности слегка удивился неожиданному переходу майора к уставным отношениям. Однако Бондарович твердо смотрел ему в переносицу, выражая всем своим видом полную лояльность.
Поливода подошел ближе:
– Генерал Кожинов, кажется, считает это происшествие внутренним делом Кремля и не собирается никого подпускать к нему на пушечный выстрел.
Александр вскинул брови, но ничего не сказал.
Секретарь Совета безопасности продолжал каким-то вкрадчивым голосом:
– Однако в условиях чеченского конфликта и приближающихся выборов этот случай подрывает престиж Президента и становится вопросом поистине национальной безопасности, – Секретарь сделал значительную паузу, за время которой майор мог осознать всю меру своей ответственности и оказанного ему доверия. – Поэтому я вменяю вам в обязанность ежедневно два раза, или даже чаще – по мере необходимости – докладывать мне о результатах вашей работы. В этом случае я смогу оказать вам – специалисту, бесспорно, опытному и инициативному – оперативную поддержку.
Банда мысленно чертыхнулся; этого ему еще не хватало:
– Следственная бригада, товарищ генерал-полковник, в интересах дела работает независимо от кого-либо, о результатах своей деятельности докладывает только непосредственному начальству и не имеет права разглашать кому бы то ни было следственные секреты. Господин Президент объявил о своем непосредственном контроле за действиями бригады, поэтому вам следует решать вопрос о вашем регулярном информировании через генерала Щербакова, или через председателя ФСБ, или через Президента, – все это Бондарович оттарабанил на одном дыхании и снова уставился в переносицу Поливоде.
Тот побледнел и покачнулся.
– Ваньку валяешь, майор? Ты часом не собрался стать капитаном? – Секретарь с силой хлопнул дверью.
Бондарович остался с двумя разнополыми лейтенантами. Он устало подошел к креслу и уселся в него, закурил. Его примеру никто не последовал.
Александр подумал: что-что, а остаться незамеченным высоким начальством ему не удалось. Он усмехнулся этой мысли.
– Похоже, я произвел на дедушек не слишком благоприятное впечатление, – сказал он, глядя на девушку.
Банда уже заметил, как она хороша. И успел подумать, что от такой красотки на такой службе, должно быть, не очень-то много проку; впрочем, генералу Кожинову видней… А может, у девочки протеже… Еще Александр заметил, что девушка не почувствовала себя неуверенно под его пристальным изучающим взглядом, – она неплохо владела собой.
Посмотрела на него с прохладцей – как на человека, напрочь лишенного чувства такта:
– Руководителем объединенной следственной группы по делу об убийстве Виктора Смоленцева назначен распоряжением Президента Наум Степанович Кожинов, с которым вы говорили, – размеренно сообщила она.
– Я понял, – сидя в удобном кресле, Банда все еще оглядывал девушку.
– Поняли до того, как спросили, – утвердительно произнесла Виктория. – Остается непонятным: какого эффекта вы добивались?
Александр улыбнулся:
– Хотел уточнить – всего лишь.
Она смотрела на него изучающе; не поверила:
– Дело имеет ярко выраженный политический аспект и беспрецедентно по характеру. В этих условиях было логично доверить его ведение человеку, которому Президент безусловно и полностью доверяет. Именно этот человек сможет учесть все политические последствия своих действий.
– А Поливода? – Александр почувствовал, как на него все больше наваливается усталость; этот длинный день прошел в суматохе.
– Секретарь Совета злопамятен, – девушка оглянулась на дверь, прошлась по комнате; она чувствовала себя спокойно под пристальным оценивающим взглядом; впрочем, с такими данными, как у нее, можно было чувствовать себя спокойно под любым взглядом – даже под взглядом искушенного Славы Зайцева. – В общем, вам не стоило так себя вести…
– Как? – Александр помимо воли улыбнулся, женщина напоминала ему теперь молодую строгую учительницу.
Девушка предпочла уйти от ответа:
– Я оставлю свое мнение при себе, товарищ майор.
– Хорошо. Как вас зовут?
– Виктория Васильевна.
– Я хочу взять у лейтенанта свидетельские показания для того, чтобы войти в курс дела, – Бондарович все еще смотрел на нее снизу вверх, из кресла, и ее это, похоже, устраивало. – Вы можете на некоторое время отвлечься на свои дела.
– Я поняла. Я подготовлю вам часть документов, которые понадобятся. Через какое время мне вернуться?
– Надолго не пропадайте. Но минут десять-пятнадцать нам точно потребуется. Да вы мне не мешаете, даже наоборот… Тем более что комната прослушивается, просто я экономлю ваше драгоценное время, – Бондарович устало улыбнулся ей. – До встречи!..
– Благодарю, – Виктория ушла.
Банда взглянул на Репеку и тихонько помассировал себе глаза. На Александра угнетающе действовала обстановка в Кремле; и не только потому, что здесь недавно произошло убийство, и даже не столько потому, – сам дух властных учреждений Александру претил. В таких учреждениях он чувствовал себя картинкой, заключенной в дубовую рамку. Рамка давила – давила на грудь. И как бы мешала дышать… А Александр Бондарович всегда достаточно ревниво следил за своей независимостью – в том числе и за независимостью от непосредственного начальства, нравилось это тому или нет. Он был высококлассный специалист, и с его индивидуальными особенностями вынуждены были мириться, если, конечно, хотели его способности использовать…
– Садитесь, лейтенант Репека, – Бондарович указал на кресло напротив. – Скажите, пожалуйста, где вы находились во время преступления?
Лейтенанта, очевидно, смутил столь вежливый тон:
– В машине, а потом возле выхода из блока, в холле на контроле.
– Вас кто-то вызвал?
Лейтенант сел в предложенное ему кресло:
– Нет, я вернулся, выполнив поручение, и занял свое место.
– Какого рода поручение? – Александр все еще массировал себе глазные яблоки.
– Эти сведения я могу дать только с разрешения…
– …Кожинова, – завершил за него Бондарович. – Я понял… Фиксируется фамилия посетителя и время каждого прихода и ухода отдельно?
– По правилам – да.
– Ав реальности? – зацепился Александр, без особой, правда, надежды выяснить что-либо значительное, прошедшее мимо внимания других.
Репека отвечал обстоятельно и точно:
– Когда выходит относительно большая группа, мы фиксируем только номер карточки и очередность прохода. Время потом проставляется приблизительно.
– Сколько человек присутствовало на совещании?
– Двадцать семь.
– А всего было в блоке?
– Восемьдесят четыре. Вам скоро дадут список.
– Таким образом, с совещания люди выходили одним сплошным потоком?
– Сначала большая группа. А потом по одному, по двое следовали задержавшиеся.
– И мы можем установить очередность выхода, но не точное время?
– Да.
– Это можно узнать, только просмотрев видеопленку? – это была уловка: не проговорится ли лейтенант, не выдаст ли что-нибудь на блюдечке.
– Вопрос к Кожинову…
– …Президенту и Госдуме, я уже слышал, – разочарованно вздохнул Банда. – В ваши обязанности входит регулярная проверка сортиров?
– Нет, я зашел, так сказать, по собственной инициативе, – Репека за словом в карман не лез.
– По нужде, то есть.
Репека пожал плечами:
– Может, и так.
– Смоленцева убили в кабинке?
– Нет, его тащили туда, – лейтенант кивнул в сторону туалетной комнаты, – на полу остались капли крови, а тело было брошено ничком на унитаз.
– Ноги не торчали?
– Нет, там достаточное расстояние до двери.
– Хорошо, все это я увижу по фотографиям. Что вы предприняли дальше?
– Достал пистолет и проверил остальные кабинки, затем сообщил о происшествии по команде.
Банда оживился:
– Кому именно?
Последовала почти неуловимая пауза:
– Я находился на тот момент в оперативном подчинении у лейтенанта Макаровой, ей и сообщил.
– А она?
– Она через несколько секунд прибыла сюда.
– Дальше.
– Макарова отослала меня к Кожинову, а сама осталась дежурить здесь. Я побежал.
Тон Александра не демонстрировал особого интереса; все это были, можно сказать, рутинные вопросы:
– Побежали?.. Почему нельзя было просто сообщить по переговорнику?
– Услышали бы посторонние, нет связи, которая бы работала только с Кожиновым.
– А телефон?
– Тоже кто-то услышал бы…
Бондарович сообразил:
– …и в записи осталось бы на прослушивании. Понятно. Потом ты прибежал с Кожиновым, и все закрутилось.
– Именно так.
– Ясно… Как был убит Смоленцев?
Наверное, Репеке этот вопрос задавали сегодня уже не один раз. Лейтенант отвечал почти механически:
– Мне кажется, ему треснули по голове тяжелой стеклянной пепельницей, а потом перетаскивали в кабинку туалета и повредили шею, он был крупный человек. Или ломали шею специально, чтобы добить.
– Где была пепельница?
– Обычно, понятное дело, стояла на столике между креслами. Вот тут, – он указал рукой. – А когда я вошел, она валялась на одном из кресел. Есть снимки, сами увидите.
Вытянув ноги под столик, Бондарович расслабился. Он хотел использовать эти несколько минут разговора с Репекой еще и для того, чтобы хоть немного отдохнуть…
– Понятно: в одном из кресел… А дверь?
– Какую вы имеете в виду дверь?
– Из курилки в коридор.
– Эта дверь была закрыта. Точнее притворена… Поскольку она на пружине, то всегда в таком положении…
В курилку вернулась Виктория.
Александр сразу ощутил, что от девушки повеяло некоей свежестью – волнующей, можно сказать, свежестью. А еще можно сказать – как бы весной. Всякой молодой девушке подошел бы этот аромат… Вероятно, Виктория воспользовалась каким-то очень редким благородным дезодорантом.
Девушка остановилась у столика:
– Разрешите? Вот список лиц, присутствовавших во время убийства на этаже, – она протянула Александру распечатку. – А это ваше удостоверение члена следовательской группы и пропуск в четвертый госпиталь.
– Спасибо. Я вам признателен, – он глянул в пропуск, потом бросил на девушку благодарный взгляд; и сам удивился: взгляд его получился очень искренним.
– Вы уже закончили? – она спокойно смотрела в глаза Бондаровичу.
– Расследование? Пока нет.
– Вы всегда шутите на месте убийства? – Виктория не была склонна улыбаться.
– Да, такой уж я весельчак, – Бондарович потер лицо ладонями. – Не подумайте только, что у меня неадекватная реакция. Это срабатывает своего рода защитный механизм… Куда мы направимся дальше?
Ему казалась все симпатичней эта девушка. Сдержанность ее, умение держать себя в руках просто не могли не подкупать.
Виктория сделала движение к двери:
– В рабочую комнату, там получите остальные документы, и там же – все свежие сведения.
– А кофе?
– Да, конечно, – на почти неуловимое мгновение глаза девушки стали удивительно уютными.
«Прямо обалдеть», – поставил себе диагноз Банда и поднялся из кресла:
– Тогда пойдемте.
Виктория Макарова обернулась к своему напарнику, спросила Александра:
– Лейтенант Репека вам еще нужен?
– Нет.
– Отправляйся домой, Николай, – тихим мягким голосом велела Виктория. – Отдохни и завтра к восьми.
Они пошли бесконечными кремлевскими коридорами. Теперь коридоры по большей части были пустыми. Женщина шла чуть впереди и справа от Александра, указывая дорогу. Шла довольно быстро и уверенно. Бондарович, у которого был наметанный глаз, обратил внимание на некую неправильность в том, как на ней сидит пиджак.
– Что это у вас под левым плечом морщит пиджак? Плохой портной или «волына»?
– Что? – удивилась Виктория.
– «Волына» – это пистолет на языке моих клиентов. Я по долгу службы в основном не с кремлевскими генералами общаюсь, а с «братвой».
Девушка чуть замедлила шаг:
– Это «волына», по-вашему.
– И вы из нее, простите, стреляете? Не для виду носите? «Макаров», наверное? – все острил Александр; такое у него было настроение. – Фамильный?
– Да, приходилось, – спокойно подтвердила Макарова, продолжая указывать дорогу. – А шутка про мою фамилию, как вы понимаете, второй свежести…
– …и последней, – подхватил Бондарович цитату.
«Господи, – подумалось ему, – что это меня сегодня несет? И чего я к ней привязался?.. Должно быть, понравилась девица… запала. Что ж, бывает! Но почему опять раздражаюсь? Ах, да! Чертовы кремлевские игры…»
– Как ни странно, это мое любимое занятие, – слегка потупившись, сказала Виктория. – И, наверное, единственное, что я умею делать хорошо.
– Вот как? – ничего умнее этого замечания у Александра не придумалось.
Ему показалось, что девушка взглянула на него насмешливо. Или лукаво?
– Да вы наверняка знаете об этом, Александр Владимирович, просто не вытащили из памяти, где слышали мою фамилию.
– Я о вас знаю?..
Александр встрепенулся, и несколько секунд в его голове происходил отсев данных.
– Ну конечно, – с облегчением воскликнул он, хлопнув себя по лбу ладонью. – Виктория Макарова, чемпион Европы и чемпион мира по стендовой стрельбе!
Она позволила себе тихо засмеяться:
– Вот видите!
– А я вас зачем-то подначиваю насчет стрельбы. Вы же родились ковбоем, – Бондарович взглянул на девушку с уважением. – Я вам признаюсь. И может, это послужит оправданием… Меня просто раздражают эти чертовы политические игры. Чувствую себя не в своей тарелке.
Виктория, мельком оглянувшись на спутника, слегка улыбнулась. Лицо ее, оставшись на мгновение без отчужденной официальной маски, сделалось вдруг опять по-настоящему красивым. Как все-таки выражение лица меняет человека! Как красит женщину улыбка!..
Девушка сказала:
– Вот видите, вы и без кофе проснулись.
– Спасибо. Дадите автограф? – Банда и не думал флиртовать; он знал, что через два – три дня следствие закончится, и он эту девицу больше не встретит и быстро выкинет ее из головы; сколько уже встречалось у него на жизненном пути таких красивых и миленьких девиц!..
– И не один, а на всех ваших бумагах.
Да, в остроумии ей не откажешь…
В довольно тесной комнате хлопотали человек восемь.
Усадив Александра за один из столов, Виктория включила кофеварку, которая вскоре начала клокотать, будто маленький вулкан. Александр вспомнил, что ему сегодня даже поужинать не пришлось. А пообедать?.. Поэтому он с удовольствием поглядывал в сторону кофеварки.
Собрав у сотрудников несколько бумаг, копии которых были необходимы майору ФСБ, Виктория подошла к нему:
– Распишитесь, пожалуйста, на протоколах. Мы уже говорили об этом…
Бондарович вместо того, чтобы просто поставить свою подпись, везде сделал надпись:
«С протоколом ознакомился. Майор Бондарович. 23.45/23.03.96».
Виктория никак не прокомментировала его действия, а подошла со всеми бумагами к женщине, обслуживающей ксерокс. Изготовив копии, та занесла все данные в журнал размножения секретных документов, и Бондаровичу пришлось в нем тоже расписаться. Специальные пометки были сделаны и на самих копиях. Что называется – комар носа не подточит.
Получив наконец свою кружку кофе, Бондарович углубился в чтение протокола осмотра и в запись показаний дежурных сотрудников охраны.
– Я могу с кем-то серьезно обсудить дальнейшие действия следствия? – оторвавшись, спросил он у Макаровой, которая набивала все это время какой-то документ на клавиатуре компьютера.
Девушка едва оторвалась от работы:
– Да, Александр Владимирович, со мной.
– Какие действия предпринимает сейчас служба охраны? – это был вопрос по существу. – Каким образом она собирается сотрудничать с ФСБ?
– Ведется проверка людей, бывших на совещании. По порядку с конца списка выходивших.
– Почему я отстранен от этой работы? – тон Александра был прохладно-деловым, будто четверть часа назад они и не перекинулись в коридоре парой любезных фраз.
– Работа была начата еще до вашего появления и…
– Именно это я и имею в виду, Виктория Васильевна. Служба охраны несколько часов не ставила нас в известность о происшедшем здесь убийстве; лично я узнал об убийстве по радио, впрочем, как и мой непосредственный начальник… Ваша служба самостоятельно произвела осмотр места происшествия, сейчас как бы потихоньку производит какие-то оперативные мероприятия, – и все это для того, чтобы изолировать от дела ФСБ. Извините, но такое складывается впечатление…
У девушки слегка побледнели губы:
– Вы серьезно?
Бондарович развел руками:
– Это одно из предположений, и, согласитесь, весьма небезосновательное.
Макарова ответила официальным тоном:
– Если вы ставите вопросы в таком ракурсе, то ни мое звание, ни моя компетенция не позволяют на них ответить.
«Опять глухая стена! Даже за таким милым личиком».
Банда допил кофе и чувствовал себя теперь очень бодрым, опять готовым к действиям:
– В таком случае я хочу получить ответы от генерала Кожинова.
– На этот случай мы получили четкие инструкции, если вы помните… – парировала Виктория Макарова. – А самодеятельность в этих стенах, как вы понимаете, исключается.
– Да, конечно: я должен держать связь через вас и не соваться к генералу со своими маленькими проблемами, – Александр, подавляя в себе раздражение, огляделся. – Каким телефоном можно воспользоваться?
Виктория молча поставила перед ним аппарат. Бондарович в раздражении набрал номер генерала Щербакова.
– Слушаю, Щербаков, – раздалось в трубке.
– Разрешите доложить, товарищ генерал? – Банда испытующе взглянул на Викторию, но та почти демонстративно отвернулась к клавиатуре.
– Откуда вы звоните? – спросил Щербаков; ясно, что он с нетерпением ждал этого звонка.
– Из охраны.
– Хорошо, докладывайте.
– Документы я получил, место осмотрел, однако к тому времени труп уже увезли, – четко докладывал Банда, попутно оглядывая сзади стройную фигурку Виктории Макаровой; фигурка была что надо. – Получил показания охранника… Это все…
– Да, не густо.
– Мне выделен лейтенант для связи, к остальным мероприятиям я не допущен. Прошу дальнейших инструкций.
На генерала, казалось, сказанное Бондаровичем не произвело большого впечатления:
– Хорошо, майор, попросите на всякий случай разрешения на участие в допросе задержанного, но я сомневаюсь, что вы его так запросто получите. Славу делить никто не любит. А тут еще такое нашумевшее дело… В случае отказа просто отправляйтесь домой спать. Завтра вы понадобитесь, чтобы оформить это дело до конца. Подчеркиваю – оформить. Как участник следственной группы будете представлены к поощрению…
– Разрешите выполнять? – у Банды было ощущение, что его здесь поставили за дурака.
Последовали короткие гудки.
Известие о каком-то задержанном было полной неожиданностью для Александра.
Бондарович поднял глаза на Макарову:
– Как представитель ФСБ в следственной группе я хотел бы знать: кто и на каких основаниях задержан. Кроме того, я требую участия в его допросе. Если, конечно, меня здесь вообще принимают всерьез…
Виктория, казалось, была сама удивлена:
– Хорошо, я попробую связаться с шефом, – девушка поднялась из-за компьютера, – подождите немного, – она торопливо покинула кабинет.
Александр подлил себе еще кофе.
* * *
Виктория Макарова,
11 часов 30 минут ночи,
23 марта 1996 года, кабинет Кожинова
Виктория быстрым шагом проследовала к кабинету Кожинова. Девушку мучил вопрос: неужели и правда убийца пойман?.. Перед дверью кабинета стоял один из молодых охранников. Он остановил Макарову:
– Минутку, – и заглянул в кабинет. – Товарищ генерал, к вам Макарова… – через несколько секунд охранник повернулся к девушке. – Заходите.
В кабинете, кроме шефа, находились его заместитель – полковник Карпик – и капитан Егоров. Разместившись с разных сторон стола, они допрашивали мужчину лет сорока – типичного альбиноса, высокого, худого, с редкими белыми волосами и такими же белыми бровями и ресницами.
В кабинете царил полумрак, потому что горела только настольная лампа. Генерал Кожинов, у которого от постоянного напряжения часто воспалялись глаза, не любил яркого верхнего света.
Задержанный заметно нервничал, точнее, был почти в истерике, он курил короткими затяжками, делая судорожные, суетные движения.
Виктория молча застыла возле стенки.
Кожинов залез пальцами в пепельницу на столе и вытащил оттуда окурок, который только что затушил альбинос.
– Вот этот нам вполне подойдет, давайте сравним, – Кожинов достал из стола другой окурок, но – в полиэтиленовом пакете и с биркой. – Вот, пожалуйста, сами убедитесь, совпадает марка – «Житан», совпадает и характерный прикус – вы держите фильтр зубами, совпадает манера излома при затушивании… Наверное, совпадет и группа крови, которую не трудно будет определить по следам слюны? Что вы на это скажете?
– Всего-то, что это, наверное, два моих окурка. Что из того? – альбинос схватился руками за стол. – Разве это может что-то значить?
– А то, что окурок этот найден в курительной комнате, где был убит Смоленцев, – у Кожинова было багровое лицо, на лбу поблескивали капельки пота. – Причем это единственный найденный там окурок, помимо, конечно, фильтра от сигареты самого Смоленцева.
– Но я же сразу сказал, что был в курилке и курил там, это же совершенно естественно. Почему из этого вдруг вытекают какие-то подозрения?
Генерал Кожинов грозно сдвинул брови:
– Сказали вы это далеко не сразу, а только после того, как вас строго допросили и предъявили ручку с вашими, как уже известно, отпечатками пальцев, найденную в туалете.
– Сказал не сразу, потому что испугался, – это тоже естественно. И вы испугались бы на моем месте… К тому же…
– Что – к тому же?
– Не терял я никакой ручки, – губы альбиноса заметно дрожали, дрожал и голос, – я в туалет вообще не заходил. Я сидел и курил после совещания, когда в туалет зашел Смоленцев. Я затушил сигарету и вышел оттуда.
– Вышел и все? – усмехнулся Кожинов.
– Все. Делайте со мной, что хотите. Это все, что я могу сообщить вам по делу об убийстве.
– Хорошо, Олег Александрович, допустим, что все так. Но хотелось бы знать, почему вы так сразу, торопливо покинули помещение. Куда-то опаздывали?
Альбинос чуть не плакал:
– Нет. Я никуда не опаздывал. У нас были неприязненные отношение с Виктором в последние месяцы, поэтому мне не хотелось с ним разговаривать.
– Вы здоровались?
– Нет.
Генерал вел допрос в довольно быстром темпе. Подозреваемые часто не выдерживают этого темпа и проговариваются, что, естественно, значительно облегчает следствие.
– Почему вы поссорились?
– Я работал у него, а потом вследствие производственных проблем ушел из его телестудии.
Кожинов заметно оживился:
– Вот об этом и стоит нам поговорить поподробнее. У нас есть некоторые показания относительно характера ваших разногласий. Речь идет просто о тысячах долларов рекламных денег, которые вы утаивали на телестудии. Разве не так?.. Смоленцев выгнал вас со скандалом, а мог бы вообще привлечь к уголовной ответственности…
– Я хочу, чтобы допрос велся с адвокатом, вы шьете мне дело о тяжелейшем убийстве, подтасовываете факты! – альбинос сорвался на крик. – Вы думаете, я ничего не понимаю? Вы же ославите меня на всю страну… Как мне потом жить со всем этим? Или вы хотите поскорее сослать меня по этапу – первого подвернувшегося. И доложить по инстанции: виновный найден… Но я ведь не виновен и понятия не имею, кто убил Виктора и что там произошло…
– Так вот я вам сейчас скажу, как все произошло, – голос Кожинова стал металлически жестким. – Достаточно двух найденных окурков, чтобы восстановить картину убийства. Вы сидели в курилке, и приход Смоленцева был для вас действительно неожиданностью. Однако вы не ушли сразу, – как рассказываете нам тут байки, – Смоленцев успел закурить и сесть в кресло. Его сигарета дотлела уже на полу, возле нее лежал длинный столбик пепла, – генерал вытер со лба пот платочком. – Вы затушили свой окурок, а затем неожиданно ударили Смоленцева тяжелой хрустальной пепельницей по голове.
– Что за бред! – альбинос вскочил.
– Сядьте, гражданин Глушко! На крик тут никого не возьмешь, – Кожинов ударил ладонью по столу, отчего Глушко немедленно затих и сел. – Дальше вы запаниковали, потому что совершили все это спонтанно, в состоянии аффекта, как говорится, – не могли же вы выбрать такое место – Кремль – для умышленного убийства. Это было бы, согласитесь, более чем странно. Хотя и эту версию мы проверим… – голос генерала Кожинова был спокоен. – Однако никто в курилку не входил, и вы схватили тело и потащили его, чтобы спрятать в туалетной кабинке. За голову тащили?
– Я никого не тащил! – подозреваемый Глушко был смертельно бледен.
– Тащили за голову или приподнимали, и повредили шейные позвонки при этом. Затем вы быстро ушли, – генерал рассказывал с такой уверенностью, будто сам был очевидцем происходящего. – Пепельница рифленая со всех сторон, поэтому ее не было нужды протирать, а свой окурок вы не решились отыскать – у вас на то просто не было времени. А может быть, разволновавшись, забыли. Так все было? – Кожинов пытливо заглядывал в глаза Глушко. – Или изложите свою версию?
– Я уже сказал вам, как было, но вы почему-то не хотите слушать меня.
Кожинов действительно как бы не слышал его:
– Может быть, Смоленцев на вас напал, а вы защищались? Подумайте! А потом я хочу узнать, о чем вы говорили и что послужило причиной того, что вы пришли в такое бешенство.
Подозреваемый уже подавленно молчал…
Кожинов вышел из-за стола и подошел к Макаровой:
– Что у вас, Виктория?
Девушка заговорила полушепотом:
– Майор Бондарович получил сведения о задержании подозреваемого.
– Откуда? – искренне поразился генерал Кожинов и оглянулся на Глушко.
– От своего непосредственного начальства.
– Что он хочет?
– Сведений о задержанном и требует своего присутствия или участия в допросе.
– Ясно, – нахмурился Кожинов. – Ну и фрукт! Вот что ему передашь…
* * *
Бондарович и Макарова,
О часов 30 минут ночи,
24 марта 1996 года,
Кремль
Бондарович курил в коридоре, поглядывая на часы, когда наконец появилась Виктория.
Девушка со сдержанной улыбкой подошла к Александру:
– Прошу прощения за долгую задержку. Мне пришлось самой ожидать, пока генерал подойдет к телефону. Он ведет в Бутырках допрос задержанного…
– Спасибо, что вообще вернулись, я подозревал, что вы во мне разочаровались и ушли по-английски, – Александр за время ожидания справился с раздражением, которое вызывали в нем все эти тайны «мадридского двора» и не очень уважительное отношение к нему как к представителю ФСБ. – А вы, оказывается, человек обязательный. Наверное, с вами хорошо вести дела – не подведете.
– Не надо иронизировать, – тихонько покачала головой Виктория, – ситуация очень напряженная, а вы здесь, заметьте, человек незнакомый.
– Я здесь следователь ФСБ, – заметил веско Бондарович. – Что решил генерал?
– Он просил сообщить вам, что задержан Олег Александрович Глушко, – задержан по подозрению в убийстве.
– Глушко? Знакомая фамилия.
– Это руководитель видеомастерской «Каре», один из лучших клипмейкеров на телевидении.
– Понятно, да-да, – я вспомнил – видел его фамилию в списке, она одна из последних. Что слышно насчет моего участия в допросе?
– Генерал Кожинов просил сообщить вам, что в допросе, который он сейчас ведет, затрагиваются некоторые вопросы, касающиеся работы предвыборного штаба. Это вопросы высокого уровня секретности, а у вас нет необходимого допуска, – по лицу Виктории пробежала тень. – В данную минуту вопрос о допуске решить не представляется возможным. Поэтому материалы допроса в его несекретной части вы получите утром, тогда же сможете самостоятельно допросить подозреваемого… Но я думаю – не тет-а-тет…
– Ничего другого я не ожидал, – развел руками Банда. – А почему он не в Лефортово?
Виктория мягко улыбнулась:
– Причина очень проста: возле Лефортово дежурят журналисты. Не стоило устраивать для них преждевременную сенсацию. Сами понимаете, не вести же арестованного с мешком на голове. Завтра можно будет его перевести в Лефортово, – Виктория как-то рассеянно глянула в глубину коридора. – Александр Владимирович, давайте найдем более уютное место для разговора, и я постараюсь ответить на все ваши вопросы.
– Вот как? – Бондарович затушил сигарету. – Я знал, что мое врожденное обаяние сработает, и вы непременно перемените ко мне отношение.
Куда мы отправимся, в курилку с хрустальной пепельницей наготове?
– К вашим шуткам непросто привыкнуть, – серьезно ответила девушка. – Меня отпустили до утра отдохнуть… Не могли бы мы совместить беседу с дорогой?.. Или вы хотите остаться здесь, в штабе следствия?
– Я предпочел бы отправиться в Бутырку и как можно скорее допросить Глушко, но сидеть там ночь, в общем-то, как я понимаю, бессмысленно. Я собираюсь ехать домой. Могу подвезти и вас, далеко ваше жилище?
– Вовсе нет: на Старом Арбате.
Банда округлил глаза:
– Даже так? Неплохо вас обеспечивают жильем…
Виктория только усмехнулась.
Дверца распахнулась, и молодая женщина в плаще на меху уселась на переднее сиденье.
Весенняя свежесть разлилась по салону. Бондарович вздохнул и завел двигатель. Скоро перед лобовым стеклом начала разворачиваться перспектива ночного города… Кремлевская Набережная, река Москва, мост… Поток машин и ночью велик в этих местах, а днем – постоянные пробки… Но на этот раз торопиться было некуда, Бондарович расслабленно с удовольствием вел машину. Он достал из кармана кассету и сунул в магнитофон, заиграла ритмичная и несколько экзотичная музыка, за легкостью которой угадывалась большая глубина.
– Что это? – заинтересованно спросила Виктория, нарушая молчание.
