Данир Дая
ТЫ ЕСТЬ
Рената, что до этого никогда не стеснялась поговорить на острые темы, когда коснулась личного, интимного, сжалась в неловкости.
– Я настояла, чтобы мы переспали. Игорь был не очень против, но явно не готовился к такой инициативе с моей стороны. С ним я забывалась, забывала свои планы. Обильно готовилась к покупке квартиры, но всё остальное время посвящала Игорю, либо думала о том, как мы и что мы будем делать, – Рената усмехнулась. – Я всегда брала контрацепцию для подруг, но когда она потребовалась мне, то сразу же вылетела из головы. А у Игоря, как оказалось, совсем нет реакции.
– Максим, – уточнила Эвелина, обернувшись на Ренату.
– Узнала об этом через две недели, – кивнула Рената. – Тогда и наконец включился отец Игоря Всеволодовича. Ему было плевать на сына, на меня – тем более. Он переживал, что всё выйдет в прессу. Сынишка депутата, который выстраивал образ идеальной семьи, с которой проводил максимум полчаса и уходил по делам, не интересуясь их жизнью, лишь бы не наделали делов, не был для него чем-то важных, я уж тем более. Его волновал статус. Расставаться нельзя, аборт – ни в коем случае. Обручиться задним числом и выйти в свет. Всеволод связался с моим отцом, пообещал ему всякого. Действительно помогал. Но что хочу я…
Рената, затронул такую тему, начала активно жестикулировать, хоть и продолжала говорить полушёпотом.
– Я хотела построить карьеру, сделать себя без чьей-либо помощи. Я была молодая и горячая на голову, принимала всё в штыки, понимаешь? Была более, чем эгоистична. И тут ненужный ребёнок.
Лев зашевелился на постели, из-за чего Ренате пришлось быть тише и не выказывать эмоций.
– Игорю это тоже было неинтересно, – с ноткой разочарования произнесла Рената, – он стал отстранённее. Эта жизнь не была ему интересно, но против отца не попрёшь, а меня, как бы я не кричала, никто не стал слушать, как бы я не кричала. Я отчаялась. Была в яме, топталась на месте. На меня тратили кучу ненужных мне денег. Квартиру я всё же купила себя, а по брачному договору она всё равно оставалась со мной. Игорь уезжал в командировки. Часто. Его работа вообще не подразумевала командировки. Он знал, что я знаю. Но ничего не менялось. Мы просто играли в глупый театр через силу. Меня злило это. Мне хотелось отомстить.
Рената пыталась найти понимание в глазах Эвелины, чтобы продолжить самую ужасающую страницу из её рассказа, благо она с лихвой нашла его.
– Я не стала возиться с Максимом. Как только он родился, я наняла няньку, что сидела с ним. Малыш не видел ни отца, ни мать. Один – шастал по проституткам, другая – пыталась забыться в клубе с подружками. Будто никаких девяти месяцев не было. Десятки тысяч на коктейли только за неделю, утром на работу до самого вечера, сон три часа, снова в бар или куда-либо ещё. Я перестала чувствовать Максима, если чувствовала его вообще.
– В каком смысле «чувствовать»? – уточнила Эвелина.
– Мне казалось, что его подменили. Что он и не мой вовсе. Казалось, что мы просто помогли молодой маме и приютили их с ребёнком у себя дома. Я приходила домой и даже не заглядывала к Максиму. Ложилась спать. С Игорем мы пересекались редко. Меня он не понимал, кричал на меня, что я не уделяю время ребёнку и сам уходил к Максиму, рядом с которым всё время сидела нянька. Понятное дело для чего. Я стала блеклой и неинтересной на фоне. Все три дня рождения Максима мы пропускали, только няня покупала ему кексик. Кажется, с клубничной начинкой. Я выжила из ума, пила всё больше. Понять, когда у тебя проблемы довольно сложно. Больные никогда до конца не признают, что они больные.
– Как же отец?
– Он видел, пытался помочь, образумить, отправить на лечение в клинику, отправить к психотерапевту или вовсе к психиатру. Я потерялась в себе же. Я вряд ли была собой. Всеволод подкидывал денег, я уже не стеснялась их брать, когда меня уволили за опоздания. Потом я пришла рано утром и увидела, как Игорь лежит в обнимку с нянькой. Я не помню, что чувствовала. Не разочарование, обиду, предательство. Просто щёлкнуло в голове. Я собрала вещи и ушла, будто не видела этой картины. Внутри что-то кипело, непонятная субстанция. Чёрная такая. Иногда казалось, что я могу её нащупать.
– Наверно, это месть?
– Наверно. Да, видимо это так. Я не отдавала отчёта. Хотела исправить ошибку, переиграть, будто это было возможно. Спала в отеле, а когда вернулась домой вечером следующего дня, сказала, что няня сегодня может быть свободна. Заказала ей такси, проследила, чтобы она уехала. Открыла все окна, расставила стулья и тумбочки ближе. Максиму было четыре. Мир казался таким интересным и удивительным. Был шестой этаж.
За окном светлело за время разговора Эвелины и Ренаты, на что они синхронно и обратили внимания. Лев скрыл голову под подушку и спихнул своё одеяло, которое Рената и вернула на место, а после снова села рядом с Эвелиной.
– Я громко включила музыку, легла спать в другую комнату. Не видела, что происходит. Утром пришла полиция. Нашли Игоря, обзвонили всех родных. 109, 125, 156 – собрали все статьи, что только можно. Но деньги и связи всё решают. Максима теперь и не было никогда, заключения брака не осуществилось. Мы не были знакомы с Игорем. Ничего не было. Никогда.
Рената зависла, рассказ историю без подробностей, но всё решила уточнить:
– Я убила его. Убила Максима всем назло. Осознать это было сложно, я не хотела принимать того факта, что его нет. Что не было всех этих лет. Я полюбила его искренне только когда его не стало. Вот и всё. Жить с этим ужасно. Если всех остальных обманывают, либо все игнорируют существование этой истории, то и… я начну.
– Теперь мне всё стало ясно, – выдохнула с некоторым облегчением Эвелина.
– По доброте душевной и с большим уважением Всеволод помог моему отцу уложить меня в экспериментальный наркологический центр. Куча инноваций, эксперты с разных стран, лучшая помощь за немалые деньги, которые он полностью оплатил. Центр реабилитации отделения комитета по исследованию, что работает и в «Пороге». Ты должна знать о таком.
Эвелина лишь кивнула ей.
– Там я и осознала весь ужас, но всё равно не могла смириться. Поэтому и решила уехать дальше, чем видят мои глаза. Куда угодно. Оказавшись здесь, я и не питала надежды выбраться, но ради него.
Рената указала на Льва, забившегося к стенке.
– Это покажется странным, но кажется я смогу искупить свою вину. Мне нечего терять, а ему есть. Ты понимаешь? Ты веришь мне?
– Да. Да, я верю.
– Ты можешь думать обо мне, что угодно. Можешь использовать это всё против меня, рассказать Захару. Он может убить меня. Но не отдавай ему Льва. Я прошу тебя.
– Я не подвиду тебя, Рената.
Они закрепили договор короткими кивками и лёгкой улыбкой надежды.
– Но какой твой план с этим всем?
Эвелина указала на стопку документов Захара.
– Посмотришь завтра. Но не стоит выходить из поезда.
– Ты спасёшь всех?
– Когда никого не останется, – Рената не оставила ни капли надежды на хороший конец для всех Эвелине, – и всё станет спокойно, то бери Льва и беги. Беги к горе.
– Думаешь, там что-то…
– Других вариантов нет.
Рената пригладила Эвелину за плечо и встала с её койки, чтобы прижаться ближе ко Льву.
***
Под утро, когда солнце достаточно нагрело лес, отчего и возникла дымка ближе к траве, оставшиеся, разбитые и обессиленные, потерявшиеся и воодушевлённые, собрались у нелепой трибуны, если её так можно назвать. Кашель волной проскальзывал через толпу, ведь температура снаружи ничем не отличалась и внутри: окна давно сбросили шкуру, отчего ветер, как по бульвару, пробегал мимо коек. Вагоны приняли местный камуфляж, скрашивались, рыжели вместе с лесом. Толпа была зла, голодна, но совсем по-другому: жажда крови зрела в них минуткой ненависти, когда они могут сбросить пар от их скитаний, назначенные божественным замыслом.
Из сотен человек оставалось меньше сорока. Чувствовалось, как народ редеет особенно на работах по благоустройству, оттого день казался длиннее и сложнее, поэтому отдушина была просто-напросто необходима. Но разговоры шли не только про жертвоприношение, но и про «спасительного мальчишку», у которого каждый успел закупиться «билетом жизни», что и спасло их на ночь, а значит нужно и сегодня успеть поймать его. Кто-то даже радовался малому количеству людей и им «больше достанется». Конечно, они жили верой, которую преподал им Захар, но и умирать никто не стремился. Каждый жил в полярных мыслях, где они готовы пожертвовать собой ради мирной жизни в раю, где нет горя, но и не были готовы расставаться с грешной землёй.
Вышли парни Захара, разговоры приглушились. В это же время Рената встала со своего места и прошла с украденными документами ближе к проёму, где видно скопление. Эвелина глядела на неё из койки со страхом и мысленным прощанием, хоть и обернувшаяся Рената пыталась усмирить переживания улыбкой с надеждой. Лев тоже проснулся, присел на кровать и завернулся в одеяло. Рената закурила и помахала на прощание, а после спряталась от взгляда самых важных людей в этом месте.
Пришёл к трибуне и сам Захар, за ним, с найденным тросом, завязанным на шее, следовал дикарь. Толпа загудела, кто-то даже осмелился закидать дикаря ботинками и камнями, но таких смельчаков быстро утихомирили. Оставалось только галдеть, свистеть, бранить их врага, который мирно жил в своём же лесу, пока ниоткуда не возьмись не возник странный железный червь. Без особых привилегий дикаря затащили на сцену и поставили лицом к толпе, чтобы она была способна рассмотреть мерзкое, смазанное местной почвой лицо.
– Братья и сёстры, – обратился к своим поклонникам Захар, руками им приказывая снизить тон. – Я знаю ваши чувства. Я чувствую тоже самое, абсолютно тоже самое, – бил он себя по груди, воротился слева-направо и наоборот, – но мы с вами здесь не просто так. В первую очередь мы люди. Мы те, кто создал павший мир. Мы те, кого наш отец посчитал достойными.
Захар указал пальцем в небо, также ворочаясь, чтобы увидеть глаза каждого.
– Мы люди, – указал он после на дикаря, чуть ли не протыкая его висок, из-за чего маска на лице треснула, – а они звери. Хуже. Отвернувшиеся от нас. От веры. От всех. Достойны ли они жизни?
Захар будто не знал ответа, но подкрепил его чётким криком «нет», что вызвало у него улыбку.
– Я спрашиваю, – драл свою глотку Захар, – достойны ли они жизни?
Рената спешила ближе к сцене, чтобы разглядеть всё, спрятав за пазухой все факты разоблачения, пока Захар вытаскивал из широких штанин опасную бритву. Толпа в общей истерии готовилась выйти на сцену и самолично разорвать кого угодно, особо не разбираясь, но парни Захара всех усмиряла, а тех, кого не получалось – била по морде и выводила подальше от всех. Под шум Рената вышла к сцене, где её и заметил Захар. Улыбнулся и отставил бритву от глотки дикаря, указав ей на свою любовь.
– Конечно же они не достойны. Я бы забрал его недожизнь, поганую и грязную. Но сегодня я позволю сделать это своей важной женщине в жизни. Рената, – обратился он к девушке, после чего парни Захара и вывели её из толпы, поднося на трибуну, – прошу тебя.
Рената подошла ближе к Захару, который передал ей прямо в ладонь бритву и прижался ближе к её уху.
– Я знаю, что ты сделала, – шептал Захар, – но тебе лучше не стоит делать этого.
Ни одна мышца на лице Ренаты не дёрнулась. Она сделала лёгкий кивок и прошла на место Захара, где её и встречала толпа с благодарными выкриками и остальной бессвязной фонетикой. Рукоятка в ладони Ренаты игралась, не способная найти себе место. Свободная ладонь коснулась дрожащее плечо дикаря.
– Дикарь! Дикарь! – кричала толпа.
Рената перекидывала взгляд с востока на запад, дошла до вагонов, где в разбитом окошке за ней наблюдала Эвелина. Рената прокашлялась.
– Браться и сёстры. Вы запуганы. Вы разбиты. Вы боитесь, как и я. Я боюсь за себя. Я была довериться кому угодно. Но никому из нас не следует этого делать.
Аккуратным движением опасная бритва сложилась, а толпа затихла в непонимании.
– Мы верим не тому. Верим лжецу. Лжецу, что и привёл нас сюда.
Рената обернулась и указала на стоявшего неподалёку Захара. Он лишь закатил глаза перед тем, как неоткуда возникшее сопротивление не подставила перед ним лезвие топора. Парни Захара тоже были окружены, чтобы никто не посмел дёрнуться с места и остановить Ренату в её обращении. Толпа негодовала, переглядывалась.
– Всё очень просто: доброго проповедника, что жаждал нас спасти никогда не было здесь. Лишь волк в шкуре овцы. Маска. Ложь. Больше ничего.
Рената вытащила подтверждающие её правоту документы.
– Захар – не тот, кем представлялся. Захар – это Дмитрий. Один из террористов, человек «Порождения Сына», сектант, убийца. И лжец. Мы находимся там, где они готовились убивать ничего не подозревающих людей, использовать их ради страха. Обезопасить своё пребывание на враждебной территории. Очистить мир ради пришествия Антихриста, используя как сосуд моего ребёнка. Льва, благодаря которому вы можете слушать меня сейчас.
Рената прикоснулась маски дикаря, выковыривая грязь на его лице. По крупинке оно открылось, и он снова мог видеть.
– Всё хорошо, – убедила его Рената и поставила на ноги, чтобы каждый мог рассмотреть парня, а потом обратилась к людям. – Вы его соседи. Вы видели его. Наверняка видели. Он не дикарь. Он – это вы, которому не повезло. Он и многие отправленные в лес лишь те, кого хотел истребить Захар и его кураторы. И опасны не дикари, что находятся на родной земле и которым страшнее, чем нам. Они воюют лишь потому, что им страшно. Опасны не они. А мы.
Толпа молча ждала продолжения, хотели дослушать. Но Ренате нужна была передышка, чтобы докричаться до каждого.
– Это зловещий, не гуманный план, где вас лишь используют. Используют меня, Льва, мою подругу, вас. Разве это вы хотели? Быть обманутыми и убитыми ни за что?
Но Ренате всё же не удалось закончить и добить сомнения: Захар вырвал топор из рук сопротивления и сначала разломил его череп тупой частью, а после пробил несколько раз по шее, груди и спине, когда парень скрутился от боли. Парни Захара тоже не остались в стороне и начали выбивать орудия из рук врагов – где-то успешно, а где-то не очень. Непонимание и суматоха перекинулась на толпу, где хаос и две группы, которые оставались за Захара и которые встали на сторону Ренаты.
Захар, расправившись с парнем, направлялся к Ренате, хоть и ему пытался помешать псевдодикарь, который быстро прибавил количество трупов. Рената не знала, что делать. Да и не стремилась сбежать, а принимала доблестную стойку, чтобы попрощаться с жизнью достойно. Но Захар остановился в двух шагах от Ренаты.
– Я говорил тебе. Посмотри.
Рената косо глянула на происходящее: бешенство, убийство чужих и своих, крики и последние вздохи, визг и отхаркивания крови.
– Зачем ты это всё сделал, Дима? – безучастно спросила Рената.
– Ты уже сама знаешь ответ, – истерично рассмеялся Захар. – Ложь. Правда обвиняешь меня во лжи? А что сделала ты? Незнание оберегает людей, а что сделала ты?
– Ты больной человек, которому осталось совсем немного, – Рената обратила на резкое старение Захара. – Что ты хочешь? Думаешь, сможешь спасти себя?
– На кого ты оставила Льва? Точно доверяешь ей, принцесса?
– Откуда ты…
– Ты сама же знаешь ответ, – спокойно ответил Захар, переворачивая топор на тупую сторону. – Обвинять меня во лжи, когда сама врала себе. Где твой Максим?
В Ренате треснула засохшая рана: та, которую избегала, пыталась забыть, зарыть поглубже, завраться настолько, чтобы поверить в свою ложь. Само имя выковыривало всю гниль, затоптанную до состояния компоста, что даже самой Ренате казалось, что никакого Максима никогда не существовало. А если существовал – она не виновата в его забвении.
Рената отвлеклась, что и было нужно Захару. Топор с замахом прошёлся по голове. Она свалилась на пол, дважды ударившись. Последнее, что успела увидеть – беснующуюся толпу, что резала себя без разбора, услышать крики женщин, брань мужчин, визг, схожий на заколотую свинью. Терпеть тяжесть век становилось невыносимо. Наступила тьма, фонема затухала.
***
Очнулась Рената позже. Сумерки спускались на их лагерь. «Отстранившиеся» пачками заносились в вагон, оставшиеся с Захаром жили обычной жизнью, будто с утра ничего не происходило. Голова жутко болела, но больше не из-за удара. Осознать своё положение было сложно. Носочки еле касались травы, что щекотались между пальцев. Холод пронзал кости. Знобило. Скальп будто вот-вот оторвётся от остального тела. Волосы отрывались, как натянутые струны. Кисти так связаны, что кончики пальцем уже посинели.
Когда Рената полностью оклемалась она поняла, что с ней происходит: её волосы завязали на канат, который огибал целый вагон и закреплялся с другой стороны. Рената натянута и еле касалась земли. Неимоверная боль рвущихся, вырывающихся по волоску прядей. Трос скрипел, вдали у костров запивали весёлые песни. Так Рената снова вырубилась.
ГЛАВА X. ПРАВДА
Трос затирался, закусывался сгнившим металлом и ныл, низко гудя. Издалека гогот под простенькие аккорды доходил с задержкой, повторялся дважды. Сухие губы Ренаты шлёпали. Измученные, неестественно выпуклые от боли и изнеможения глаза были закрыты. Заколочены наглухо, ведь иначе, открой их, всё равно ничего не изменится. Вид на дальние колебания желтоватого цвета от костров с то и дело блуждающими продолговатыми тенями не изменялся. От него даже подташнивало.
Лихорадка Ренаты не проходила – сдавливай её внутри или нет. Ещё один день, нет, ночь в таком состоянии, когда кажется, что скальп вырвется с черепа, и она точно впадёт в то помешательство, что и оставшиеся в живых, как Рената говорила про себя, приспешники слова псевдо-Захара, будет изумлённо хохотать и облизывать ноги сумасшедшему сектанту. Рената ловила себя и на той мысли, что была бы готова переспать с Захаром повторно, чтобы её освободили, но в этот момент уже не церемониться, а перерезать твари горло, чтобы из глотки прыснула кровь и омыла всё в периметре.
Может и вовсе не стоило ничего делать? Рисковать стоило тише, собраться в ночь и проверить… а что, собственно, проверять? Не было понятно, что ждёт у той горы вдалеке, что терпеливо глядит на разваленный, редеющий лагерь. Не было понятно, что именно скрывается в лесу, дальше реки. Что это за река и куда она падает? И может Рената бы и справилась, но маленький мальчик лет пяти от роду?
Вариантов было – сосчитать пальцами одной руки. Что опаснее в данной ситуации: пугающая своей неизвестностью природа по кругу или толпа народа под предводительством жестокого деспота, что является совершенно не тем, кем является, но страшнее – ты не знаешь, кем он является? Кисти сжигались из-за трения, хотелось пить и выкурить пару сигарет. Чего больше – не было понятно. Голова гудела. Сон рылся где-то в переносице, но не наступал. Чувствовалось настырное дыхание смерти, что издевательски смакует перед тем, как наконец забрать.
Ренате в подвешенном состоянии оставалось надеяться, что Эвелина со Львом в порядке. Эта мысль сдерживала её. Нет, не давала покоя. Она не могла умереть, пока не узнает, что с ними сейчас. Но спросить некого: с момента пробуждения к ней не подходил ни один человек. Когда лагерь затих, Рената задремала нездоровым сном. Картинки не проносились, шёпот из вагонов замаривал, мир ощущался туманом между забвением и реальностью, где трудно разобраться, где между ними грань.
Нужно, даже необходимо было оставаться в одном положении, чтобы не получить очередной укол боли от отдёргивающихся струн волос. Смутные воспоминания резали хуже острия опасной бритвы псевдо-Захара, а отвлечься от них получилось, когда вспоминался Лев. По телу проходил холод. Чувствовалось, как градус отпускается за ноль. Вздохи Ренаты проносились с паром. Привел её в чувства толчок. Лениво, через колючую боль глаза открылись. Светало, что Рената не могла до конца осознать: она ведь лишь на пару секунд прикрыла глаза.
Под её ногами оказалась тумба, поэтому та свербящая боль потихоньку, но сходила на нет. Перед Ренатой стояла вымотанная Эвелина, что свою изнеможённость пыталась скрыть за лёгкой, такой привычной для неё, улыбкой. Эвелина приложила к губам Ренаты стакан с водой, дотягиваясь до них на цыпочках. Жадно, как телёнок пьёт молоко тёлки-матери, заглатывала Рената. По уголкам губ и вниз стекали струйки, не попав в рот, но хотя бы половина попала внутрь неё, проходя рекой по засохшей, потрескавшийся земле.
Когда же она уже была не в состоянии пить дальше, мотнула головой так, что кружка чуть не соскользнула с рук Эвелины. Эвелина отставила кружку, встала полной стопой на землю и наклонилась поставить воду на землю, параллельно вытаскивая мятую пачку с зажигалкой. Внутри коробочки оставалось две сигареты. Как раз для Эвелины и Ренаты. Жадные губы измотанной пыткой Ренаты закусили фильтр, следом закусила и Эвелина. Не следуя этикету, Эвелина с сигаретой во рту подала огонь сначала Ренате, а позже себе. Клубы дыма заполонили зябкую улицу.
– Где Лев? – спросила Рената, почти уронив сигарету.
Во тьме сложно разглядеть, куда именно смотрела Эвелина: то ли в сторону, то ли прямо в глаза Ренаты.
– Почему ты уверена, что нужно бежать именно к горе? – перебила Эвелина своим вопросом вопрос Ренаты.
– Я не знаю.
– Эти билеты ведь полная чушь, верно?
– Я не могу сказать, – всё больше Рената переходила на шёпот.
– А эти дикари…
– Эвелин, – с усмешкой и одновременно с раздражением произнесла Рената. – Я не знаю, что здесь происходит.
– Что ты хотела доказать этим выступлением?
Эвелина картавила сильнее, что значило только одно: она испугана незнанием.
– Ты хотела… что? Привлечь внимание, открыть глаза, после чего все вдруг обернуться против?
– Я верила в лучшее.
– Нужно было спасаться. Бежать. Плевать на всех. Ты хочешь искупить вину или наказать злодея? А что такое зло?
– Я не верю, что это говоришь ты.
Пепел с сигареты Ренаты сорвался с горящего огонька, пролетев вниз.
– Я не знаю, что такое зло, – решила Рената ответить на последний из кучи вопросов. – Зло – верить в свою ложь. Зло – не видеть других сторон. Искренне и с пеной у рта доказывать, что есть только девятка, но нет шестёрки. Нет. Зло – знать, что есть и шестёрка, и девятка, но игнорировать одно из них.
Эвелина замолчала. Несправедливо долго держался паузу, не могла подобрать нужных слов или, судя по их разговору с Ренатой, вопросов.
– Что со Львом? – уставши спросила Рената.
– Спит.
– Мы ведь договорились, – чуть не с рычанием произнесла Рената, качнувшись вперёд.
Эвелина посмотрела на почти что докуренную сигарету, откинула её в сторону и подошла ближе к Ренате. Пошарив в её карманах, Эвелина вытащила опасную бритву, обходя Ренату. Пыталась разрезать хилые цепи на запястьях, что с трудом, но всё же вышло сделать.
– Что происходит в лагере?
Ренате не то, чтобы была интересна судьба людей. Скорее, она пыталась оценить свои шансы на выживание.
– Ад на земле, – неуместно прыснула смехом Эвелина.
Ответив на вопрос, она передала в руки Ренаты бритву и снова пристала перед лицом, сорвав стул из-под её ног. Рената, только привыкнув к обычному положению, заново почувствовала невероятную боль натяжения.
– Дальше ты сама.
– Иди ко Льву, – приказным тоном произнесла Рената.
Эвелина только кивнула. Спустя минуту Рената осталась одна. Оставалось лишь наблюдать за тем, как синеющее небо съедает мерцающие звёзды.
***
Солнце красовалось над вершинами деревьев, скидывающих свой сезонный парик. Люди потолпились перед сценой, с вечера ожидая очередное представление, разрядку, минуту ненависти, где смогут выкрикнуть всю боль, страх, усталость изнутри. Рената так и не смогла уснуть, как и задремать. По крайней мере не ощущала жажды, жжения в груди от недостатка никотина. Остались переживания за маленького, оставшегося совсем одним в мире, мальчишку. Хотелось хотя бы украдкой увидеть его темечко и желательно рядом с картавой девушкой, которая напоминала Ренате её саму в том же возрасте.
Представление от псевдо-Захара закончилось, не успевши начаться, но и этого короткого мига хватило для счастья оставшейся толпы, до сих пор верной своему предводителю. И ради них Рената сейчас практически разрывает свой скальп? Или ради трупов, которые даже не успели осознать, что умерли и умерли ни за что. Почему она вообще поверила, что сможет переменить за щелчок мнение испуганных, которые только и хотели, что поверить в высший путь, лишь бы не сломаться под экзистенциальным кризисом. Их путь окончился бы здесь, только под какой агиткой: рискнуть или быть частью чего-то большего?
Головы разбрелись, словно тараканы при включившимся свете. Спустя пару минут, ковыляя, к Ренате добрался морщинистый, дряхлый старик, коем когда-то звался Захаром. Рядом ни одного охранника, ни одного человека, кроме него и неё. Чахлый, больной человек с улыбкой смотрел на измученную, насильно прикованную девушку. Улыбка грозная, безумная с ноткой деменции, раздражала Ренату.
– Сколько крови на твоих руках, Димка? – с пренебрежением подкалывала Рената своего мучителя.
– А на твоих?
Наконец псевдо-Захар добрался до Ренаты, встал ближе, впритык. Рената могла разглядеть, как время и болезнь не жалели мужчину, высасывая всю силу, какие-никакие симпатичные черты лица и пигмент с бороды.
– Жалеешь меня? – спросил Захар.
– За что жалеть зверя?
– Зверя?
– Точно, ты прав. Ставить равно между твоим уродством, которые ты полностью осознаёшь, и зверем, что действует по инстинктам – сильное упущение, очернение. Ты человеческий ублюдок, каким человек и есть. Так за что тебя жалеть? Что ты делаешь здесь?
– Ровно тоже, что и ты.
Дима отхаркиваясь покашлял в кулак, посмотрел на кровавые харчки и протёр о штанину.
– В чём наше отличие? – прохрипел Дима. – Мы только и делаем, что обсуждаем, чем отличаемся друг от друга. В этом проблема человечества. Никто не хочет услышать и увидеть другого. Любой из сторон плевать на тебя, любая идеология – ложь. Ложь, в которую ты веришь и пытаешься убедить других. Что именно ты хотела, встав тогда на трибуну?
– Чтобы толпа загрызла тебя.
Рената не смотрела на Диму, бурчала себе под нос. Освободившиеся руки затекали в одном положении, но она не могла дать знать Диме, что она свободна. Ждала, когда подойдёт ещё ближе, чтобы провести лезвием по его глотке.
– Ты здесь ради того, чтобы забыть своё прошлое. А я просто выполняю свою работу. Ты действуешь по воле абстрактных желаний, обманывая себя, а я действую по инструкции, выполняя свою роль. Кто из нас больший лжец, Рената?
– Что здесь происходит?
Наконец Рената взглянула в безумные, дёрганные зрачки Димы. Он смотрел на неё сгорбившись, исподлобья. И моментально улыбнулся, шмыгнув.
– Забыла счастливое время в реабилитации? Забыла, где была пару лет? Убившая сына алкоголичка, что не смогла смириться с тягостью семейной жизни. Не смогла смириться, что может находиться под властью, что кто-то влияет на неё. Не это ли было написано в твоём досье?
– А ты? Преступник-сектант, нанятый террорист, что на корм своим коллегам-людоедам отправил целый вагон поезда?
– Вот мы и раскусили друг друга, – щёлкнул пальцами Дима и поковылял в сторону, дальше от Ренаты. – Только ты упускаешь саму цель, в которой мы схожи.
Дима махнул рукой в сторону, откуда тут же выбрался Лев в паре с охранником. Они встали ближе к Диме, чтобы Рената смогла разглядеть получше своего почти что сына. Рената не выдавила и писка – глупо пялилась вперёд, истошно пытаясь прочитать эмоции Льва, но ни одна мышца на его лице не дёрнулась.
– Мальчишка-мессия, что подарит вечное царство пепла в «Пороге», извергнет пламя на неверных. Прямо как в пророчестве.
Дима пытался кричать громче и глубже, что у него плохо получалось.
– Но вовсе не второй шанс для больной женщины, – уже шептал Дима.
Он приобнял Льва за плечо и отправил охранника обратно к лагерю.
– Максим, – шлёпала губами Рената.
– Но я не оставлю тебя без подарка, моя дорогая жена и мать будущих детей, – обращался Дима к Ренате, уходя от неё дальше. – Ты ведь хотела избавиться от своего прошлого? Искупить вину? Пожалуйста.
Дима вновь махнул рукой и исчез из поля зрения Ренаты. Вместо него и Льва рядом с ним охранники на две руки тащили труп, небрежно кинув его к ногам Ренаты так, чтобы она могла вглядеться в лицо бездыханного тела. Рванная одежда, что открывала самые интимные, окровавленные части тела, застывшая гримаса ужаса, отпечаток последнего кадра жизни в зрачках и замотанная, грязная тряпка вокруг рта. Эвелина больше никогда не улыбнётся, не найдёт ответа для Ренаты, не мило прокартавит. Теперь она – изуродованное тело.
Округу не оцепил истошный крик, стоны отчаяния, мольбы, не окатывались эхом в лесу. Из глаз тихо, без лишнего шума, стекали струи слёз, кучкуясь на подбородке. Смотреть на юную девочку с отрастающей чёлкой тошно, но не смотреть – невозможно. Небо багровело. Не от заката, а будто кровь заливалась в глаза. Суеты вдалеке не было. Не было совсем грохота тарелок, хруста ветвей падающих деревьев, гогота, криков. Будто лагерь в моменте исчез, что в данных реалиях вполне возможно.
Рената слишком долго выжидала момента, но никогда не поздно начать действо. Руки за спиной расправились. Дотянуться слетевшими из сустава руками до троса было сложно, но по крайней Рената дотягивалась до своих волос. Один за одним волос сокращал длину, Она брала передышку, но не долгую: чем меньше волосы скреплялись с тросом, тем больнее, невыносимее было находится в таком положении. Рената практически дошла до конца, как вдруг остатки выдернулись с корнем, и она в полной мере могла ощутить землю под ногами. И как бы желание отдохнуть не превалировало над решением проблем, она не могла остановиться.
Тишина пугала, била по голове тяжелее, чем суматоха, возгласы, лязги голосовых связок обезумивших, захлёбывающихся в собственной крови ни в чём не повинных. Тишина предвещала одно: из леса кто-то вышел. Ренате нужно спешить. Оттёкшие ноги ломались, что она практически ползла к лагерю, лесу позади него, но нужно спешить.
Только это вертелось в голове. Чем дольше откладываешь и чем позже понимаешь совершённое, тем хуже приходится, тем больше понадобиться разгребать завалы нерешённых, игнорируемых проблем. Допустить такое – не научиться ни чему в этом пути борьбы. Допустить – продолжать врать себе, кто ты на самом деле. Нужно спешить.
Смерть стала обыденностью. Не абстрактной, где в бездушной сводке новостей или в статистике приводятся цифры о смертности населения от тех или иных происшествий. Она происходила перед носом, открывая всю физиологию с её отвратительной стороны.