Данир Дая
ТЫ ЕСТЬ
Смерть притёрлась, стала привычкой, и, если об этом не думать, то кажется, будто всё в норме, но как бы не пыталась Рената игнорировать ужасающий вид своей подруги, девушки, которую ждали где-то там новые горизонты, постигнуть которые она не успела, она всё равно непроизвольно рыдала. Её будущее совершило суицид, эгоистично скинув все проблемы на её настоящее. Её прошлое – лежит в объятиях холодной земли. И осталась только она.
Ноги приходили в норму, Рената старалась быстрее добраться до леса. В кроваво-красное небо взмыли птицы, похоже вороны. Живности здесь не было с самого их прибытия, но неожиданно за птицами из леса выбегали лоси, кабаны и остальные жители скрытого, пугающе необузданного, массива столбов и мха. Выбегали беззвучно, без животной истерии, не спеша, но спешили убраться дальше, в сторону той лысой горы вдалеке. Ренату они огибали. Более в лагере людей не было. Почти не было и того поезда, что привёз их сюда. Гнилой, полуразрушенный, практически всосанный в землю.
Нужно спешить. Раньше, после того, как сели все мобильные, а наручные часы встали, возможно было ориентироваться во времени по круговороту солнца. Сейчас, когда жёлтый шар растворился в пучине апокалипсического купола, словно весь мир вокруг находится в игрушке, в снежном шаре. Вся эта миниатюра осточертела Ренате, хотелось быстрее закончить этот путь.
«Я всё поняла», – хотелось кричать Ренате в небо.
Она дошла до рвов и траншей перед лесом. Силуэты людей, последних оставшихся в лагере, растворялись в глуби. Тропинка просела, виднелись следы подошв. Никого рядом не оказалось, кто мог бы ответить ей на вопрос.
И хоть Рената повторяла про себя, что ей нужно спешить, сил уже не было. Она ковыляла, наступала поверх остывающих подошв. Какие-то были больше её стопы, какие-то – меньше. Подбородок Ренаты прилип к груди, поднять головы – страшно. Надежда угасала, как и последние силы, второе дыхание иссякло, но останавливаться она не посмела.
Дойти, доползти, жадно впиваться в травинки, толкать себя, но нужно дойти, найти Льва. Сомнения съедали: нужно ли ей вообще что-либо искать? Потерять вновь – такая её судьба? Может, всё это – урок высших сил, о которых говорил Захар, псевдо-Захар, Дима, проповедник, отец её ребёнка, или как его ещё можно охарактеризовать? А как вообще можно охарактеризовать её? Точно ли её зовут Рената? А может, её зовут Эвелина?
Её отец – Виктор? Была она беременна или беременна сейчас? Может, в тот день она всё же осталась дома и не поехала в клуб? Кто те люди, что спровоцировали их сбежать из клуба и попасть домой к малознакомым людям? Кто она или была ли вообще? Кто сейчас может доказать существование некой Ренаты из Москвы, которую воспитал отец-одиночка?
Следы, ведущие в лес, оборвались, но Рената продолжала путь. Куда именно – она уже не понимала, интуитивно доходила до берега чистой речки. Воздух там свежее и вкусный, в отличии от места, где стояла железная капсула. Вены на висках вздувались, пульсировали, ударяя по глазам, из-за чего половину вида прикрывали чёрные пятна.
Каменистый берег, возле которого оставались двое: Дима, некогда называвшийся Захаром, и Лев, оставшийся Львом. Или никогда не бывавший Львом, но именно таким представлялся, а иных, вскрывшихся имён никто не знал. Дети же врут больше? Откуда вообще Рената взяла, что его зовут Лев, она не помнила. Совсем забыла их первую встречу, первый разговор. Хотелось быстрее лечь и отоспаться.
Лев посмотрел на подходящую Ренату, она в свою очередь мило, по-матерински, улыбнулась ему и помахала левой рукой, а правой старалась нащупать в кармане опасную бритву. Хоть и Дима не двигался, не оборачивался, не обращал внимания ни на Ренату, которая возможно не Рената, ни на Льва, который, может, и не Лев вовсе, рисковать она не хотела.
– Лёвушка, милый, – обратилась Рената к мальчишке, – отвернись, пожалуйста.
Он послушал и повернулся к реке. Рената села на корточки перед Димой, в руках которого лежало ружьё, положила ладонь на его лоб и приподняла его голову. Он не мёртв, но и будто не жив. Глаза открыты, но не суетятся. Смотрят в одну точку, а именно – ровно в глаза Ренаты.
– Как выйти отсюда? – спросила она равнодушно.
– Я не знаю.
– Зачем вам Лев?
– Я всего лишь выполняю свою работу.
– Как поезд оказался здесь?
– У меня нет представлений. Я не занимался этим вопросом.
– Кто ты на самом деле? – шёпотом, чтобы не услышал Лев, спросила Рената. – Кто я на самом деле? Что вообще…
Рената поняла, что смысла спрашивать одни и те же вопросы, на которые ей ни разу не ответили, нет. Она вдохнула полной грудью, опрокинула голову на багровое, полутёмное небо и хотела закричать от бессилия и бессмысленности происходящего.
– Ты всего лишь пациент, – уничижительно проговаривал Дима с ленивой ухмылкой. – Хочешь знать, кто ты есть? Не более, чем обезумевшая девчонка, которая не справилась сама с собой.
– Я всего лишь ошиблась.
– И не поняла ошибку. Говорят, что никогда не поздно исправить, но что ты можешь исправить, когда твои рельсы позади сгнили. Как говорил твой отец? Жизнь – это поезд, верно? Ты оставила всё позади, а обратного билета тебе не выдавали. Следуешь только вперёд. Думала, что скинешь багаж? Он попадает в поезд, что следует за тобой позади. И когда-нибудь обязательно настигнет. Особенно когда колеса прокручиваются на месте.
Дима откашлялся. Болезненно, выплёвывая всю жижу из себя. Повернул голову вбок и уже не мог смотреть на Ренату. Наслаждался последним, что увидит перед кончиной.
– И ты, – продолжал Дима всё тише, – как бы ты не хотела, всё равно, так или иначе, ничего не поняла из своего прошлого. Доедет к тебе багаж или нет, ты не рассмотришь в нём своих вещей. Так как мне ответить, кто ты есть, если ты сама не хочешь знать этого на самом деле?
– Откуда тебе знать, чего я хочу? – хмуря брови, спрашивала Рената, вытаскивая из кармана опасную бритву.
– А как ты сама думаешь, Рената? Ты чего-то хочешь. Найти смысл в сделанном. Смысл? Смысл – лишь невроз перед страхом суда божьего.
– Не заливай мне не про Бога. Ты не тот, кто имеет право говорить про него.
– Твоя жизнь – невроз. Невроз от осознания своих дел и скорой смерти. Кто ты есть? Алкоголичка с манией величия…
– У меня мания величия? – захохотала Рената. – Ты подвергнул смерти кучу народа, но ради чего?
– А была ли эта куча народа? Все люди, которых ты видела, лишь обезумевшая опухоль, посмертная вспышка в твоём крайне больном мозгу, что не способен как-либо оправдать свои действия. Постродовая депрессия? Алкоголизм? Несчастный брак, в который тебя втянули против воли? Или всё сказанное – оправдания перед собой? Знаешь, почему я не отвечу тебе, кто я?
Рената угрюмилась, стискивая рукоять опасной бритвы в ладони. Дима, Захар, сектант или кем он является в представлении Ренаты, пододвинулся к ней.
– Потому, что ты сама не придумала, кто я твоей голове. Всё, что ты знаешь: я выполняю свою работу врача.
Рената не стерпела услышанное. Опасная бритва чёткой линией прошла по гортани, забрызгав её лицо кровью. Она откинула Диму на спину, оставила его истекать, прощаться с жизнью, пока он не сделает последний выдох. В его руках, помимо ружья, которое так и не выстрелило, лежал «билет жизни» с его именем, на обратной стороне которого неаккуратным почерком было послание для Ренаты. Она уже видела подобное.
Обернувшись, Рената поняла, что Лев всё это время наблюдал за происходящим, не послушав Ренату. Но он не шокирован, не радостен. Никаких эмоций на его лице, будто ничего не произошло. Рената встала в полный рост, доковыляла до реки, собрала в ладони чистую, прозрачную, с отсветом от неба, воду и умыла лицо. Повернувшись ко Льву она только и произнесла:
– Я очень устала, Лёвушка. Пойдём спать?
Они взялись за руки и побрели к пустующему лагерю. Зашли в вагон, не поднимаясь по лестнице, ведь тот был на уровне земли и дошли до купе, где жили вместе с Эвелиной. Эвелины не оказалось, как бы того не хотелось Ренате. Даже её вещи исчезли. Вместо кота, который любил приютится на столе, лежало обычное полено. Ровное, спиленное из местного леса.
***
Лагерь пустовал. Впервые за несколько недель, или уже даже месяц, Рената могла выспаться. Выспаться вопреки тому, что небо не темнело и не расцветало: красный оттенок не сходил с него. Приобняв Льва, который прильнул к её груди, она спала здоровым сном, коего ей не хватало долгое время. Локоны её длинных в недавнем времени волос проглядывались в неровно отрезанных.
Но проснуться ей всё же пришлось. Рената открыла глаза и почувствовала неладное: живот дико сводил, а рот набился слюной. Резкий подъём не разрубил Льва, как и торопливый топот. Босыми ногами Рената коснулась замёрзшей земли, упала на колени. Её вырвало на лёгший снег.
Вырвало ещё раз. Глубокие вздохи провоцировали рвоту выйти в третий, что Рената подавила внутри. В ушах неприятно запищало. Тонко, впиваясь в перепонки, до дикой боли в голове.
– Что это, твою мать? – надавила Рената на собственные виски.
Послышался хруст снега под ногами. Рената не желала открывать глаза, слепо вернуться ко Льву и лечь спать. Хруст прекратился перед её извержением желудка. Она почувствовала жар перед лицом, вздохнула воздуха для храбрости и всё посмотрела вперёд себя, закинула подбородок ввысь. Дикарь стоял над ней. Смотрел жалостливо и с восхищением.
– Гнылъяогп рзйцр зр пгр, – произнёс дикарь быстро, но она так или иначе бы не поняла, что именно он хотел сказать ей.
Она только мотнула головой. Не злилась, не отбивалась, а будто молила взглядом: «Прошу, оставьте нас в покое и позвольте нам уйти».
Дикарь поднял и указал в сторону вагонов, а после мотнул головой.
– Рзйцр зр, – повторил он.
Рука опустилась к подбородку Ренаты, крепко стиснула его и потянула вверх. Ренате пришлось встать на ноги, остужая стопы. Вторая, свободная рука дикаря, коснулась живота Ренаты.
– Яхлдзухфл фгр хзъсш схн ,шзх млргжгухф хс фгр яылегдкл л фгр яыифгтф юх .Пгр грйцр юх сррзпл, – поглаживал дикарь живот Ренаты.
– Я не понимаю, – испуганно произнесла Рената.
– Нет, – снова указал дикарь на вагоны. – Ты, – указал он на Ренату.
Рената кивнула ему. Дикарь кивнул в ответ и оставил её наедине, не спеша возвращаясь в лес, откуда пришёл.
– Подожди, – остановила Рената дикаря.
Он обернулся к ней в ожидании, что же она у него спросит.
– Почему? – без уточнения, пискляво, спросила Рената, будто получит достойный ответ.
– Они убивают, – с сильным акцентом произнёс дикарь. – А мы ничего не сделаем их. Убийцы. Жизнь.
Пару секунд они ещё смотрели друг на друга. Дикарь не стерпел – ему нужно спешить обратно. Рената осталась наедине, наглаживая свой живот. Дышала она глубже и чаще, после чего взорвалась слезами. Она крикнула, но прикрыла рот рукой, мыча уже в неё. Снова упала на колени и не могла смотреть на свою блевотину. Смотрела на лес.
***
Рената не могла уснуть после такой встречи. Всё думала, кто есть она, кто есть они. Раньше ей казалось, будто все хотят забрать у неё Льва, но сейчас он нужен только ей. Никому он не нужен, кроме неё. Но меньше ли интереса к его спасению? Кажется, что нет, но смотря на него прямо сейчас, когда он спит крепким сном, не смотря на всё пережитое, всё равно что-то ломается в груди. Что именно Ренате нужно делать? Где её прошлое стремление? Почему мальчик лет пяти должен был увидеть всё произошедшее. Повлияло ли это на него? Конечно, повлияло, иначе он не смотрел на неё в последнее время, не испытывая ни одной эмоции. В нём не читалось ничего. Стоит ли его спасать, если он сгнил внутри?
Нет, не может быть такого, что он больше не достоин жить. Почему Ренате жалко Эвелину, что сейчас лежит перед вагонами, которая не успела прожить и доли того прекрасного и ужасного, но не жалко мальчишку, вставшего на ноги вчера? Но если в этой истории она – инструмент, то кто Лев? Вспоминалось послание в двух экземплярах, – от мёртвой бабушки и Димы, – где ей советовали, даже наказывали, чтобы она спасла Льва. А Лев ли это? Или же Максим?
Второй шанс – это тот, кто лежит сейчас рядом или тот, кто формируется в её животе? Для чего она пошла к Диме, почему рискнула, почему он не успел вытащить вовремя? Извергнуть семя в неё – его работа? Убить десятки людей – его работа? Или на самом деле она всех привела сюда, но в голове щёлкнул тумблер, стирающий всё самое жуткое и некрасивое? Как это было с убийством, как это и сейчас? Может, она просто забыла? Могла бы она забыть такое? Могла.
Мысли путались, если их вообще можно так обозвать. День не начинался. День не кончался. Тишина съедала, Лев не просыпался, Рената не засыпала. На столе, рядом с бревном, лежала опасная бритва. За окном кружился снег. Окно не висело вовсе: между купе и улицей была лишь перегородка железной стены с дырами от коррозии. Холод пронизывал, но холодно не было. Умерла ли Рената ещё там, когда висела на тросе?
– Лёвушка, – еле слышно произнесла Рената и подтолкнула его. – Лёвушка, пора вставать.
– Я устал, тётя Рената.
– Я понимаю, Лёвушка. Но ты же хочешь на море?
– Да, – в подушку произносил Лев.
– Мне написала твоя бабушка. Она ждёт нас на море, нам всего лишь надо встать и пойти.
– А что мы будем делать на море?
– Хм, – протянула Рената. – Сначала придём. Там будем красивый пляж с мелким-мелким песком. Возьмём ведёрко, польём это песок, чтобы делать куличики. Построим огромный замок из песка. А потом плавать. Будем плавать, пока солнце не сядет. А может, и когда уже сядет. Как ты скажешь, так и будет. Накупаемся вдоволь и пойдём за мороженым. Самым сладким мороженым.
Лев похихикал, поднял голову и посмотрел на Ренату. Детской души в глазах не проглядывалось, улыбка не искренняя, как бы Лев не старался.
– Точно? – уточнил он наивно.
– Обещаю. Пока вставай, а я соберу вещи. Хорошо?
Лев кивнул. Рената поцеловала его в лоб и встала с койки. Вышла из купе, из вагона, встала на снег, кто прогнулся под её весом. Лес волновался, сбрасывая красные листья на белоснежную землю. Мягкая подушка оцепила всё, до чего дотягивался взгляд. Пока Лев спал, и она не могла уснуть, Рената нашла в оставшихся вагонах немного керосина, который заблаговременно оставила у входа в поезд. Подхватив его, она направилась к лесу.
Рената знала, что это бесполезно, что это не остановит дикарей, но ей необходимо выиграть время. Зайдя за траншеи и покосившийся забор, она собрала всё легковоспламеняющееся, сложила в стопку, полила керосином и подожгла. На удивление, огонь быстро схватился, распространяясь дальше и выше. Огонь красив, сложно оторвать от него взгляда. Огонь танцевал, привлекал, дарил эмоции счастья и восторга, позабытые временем. Рената вернулась к вагонам, где её встречал заспанный Лев.
Огонь потрескивал. Даже не огонь – целый пожар, охвативший периметр густого леса. Опавшие кленовые листья красных и жёлтых цветов смешивались с языками пламени, поддакивали танцу, распространяя его выше и дальше, чтобы каждый несчастный сантиметр местной фауны мог поучаствовать в празднике природы. Разгонял треск завывающий ветер, напевал под сломанный ритм сдающихся от щекотки оранжевых кончиков ветвей деревьев.
Сажа летала по округе, прилипала на осколки стекла, что еле сдерживалось на резиновой прокладке окна вагона. Кое-какие осколки срывались с места. Отблески красного света красовались на ржавой, наполовину вкопанной железной капсуле, одиноко стоящей где-то в глуши, где небо неестественно красное затмевалось горьким, тёмным дымом.
Ничего, что находилось здесь, кроме старых вагонов, не намекало о цивилизации. Как мог оказаться целый поезд в таком месте? Никто не ответит. Но это явно разозлило природу, что решила устроить концерт из ритуального обряда, который прогонит злой дух в виде механического, ранее ей невиданного, змея.
Рената обернулась к горе. Гора была огромной, хоть из-за отдаления от неё казалась миниатюрой. Недалеко от купе разбился лагерь, образованный, скорее всего, теми, кто находился в комнатке-кладбище. Сотканные между собой обрезки вещей напоминали палатки, чемоданы использовались вместо ящиков, что хранили в себе хоть какую-то еду.
Ветер взял разгон, и всё покрывалось разорванными телами листьев. Одно из деревьев сдалось, чьё основание превратилось в труху, и с грохотом свалилось на землю, разбрасывая красных сверчков, устраивая салют из своих останков. За всем этим ужасом чуть дальше от всего происходящего, стоя в темноте, украшаемые красками зарева, наблюдали двое: Рената Лев. Они держались за руки, провожая на покой место обитания нескольких недель, а то и месяцев, вдыхая его разгорячённый дух.
Сколько они здесь провели, им бы никто не ответил: мальчишка ещё не понимал концепцию времени, а Рената сбилась со счёта после трёх недель. Молча, не переглядываясь, они прощались с тем местом, где нашли друг друга. Лев устало выдохнул, потягивая руку Ренаты, чтобы она обратила внимание и послушала его. Обернувшись, она увидела созревший вопрос в глазах Льва, улыбнулась и кивнула, присаживаясь, чтобы он видел её лицо на уровне своего роста.
– Что такое, Лёвушка? – спросила она у мальчишки наигранным тоном.
– Тётя Рената, – тонкий голос вырвался из его рта, – а куда мы дальше?
Спросил он, будто об этом они не говорили несколько минут назад, поэтому Рената не знала, что ответить. Не хотела расстроить, но и напугать голодного, одетого в невесть что ребёнка, покрытого ссадинами и копотью, ведь если они оба будут напуганы, точно здесь и пропадут. Рената не знала ответ, потому что не знала, где они находятся.
Догадки, конечно, были: что они застряли в тайге, хоть ехали в центральной части, в каком-то из таинственных лесов магического происхождения или же все дружно попали в социальный эксперимент. Она видела подобные передачи, в которых ничего не подозревающие люди попадали в экстремальные либо в психологически сложные ситуации, постепенно перестав здраво мыслить.
Догадки были, только вот чёткого вердикта нет. Её губы сжались, а глаза забегали; рука потянулась к голове мальчишки, приглаживая растопыренные волосы.
– А куда бы ты больше хотел?
Лев задумался, выпячивая нижнюю губу вперёд и чуть надувая щёки, гуляя мечтательным взглядом по звёздному небу, что заполонил смог.
– На море, где была бы ты и бабушка.
– Хорошо. Мы найдём бабушку и поедем на море, а по пути купим тебе мороженое, сколько ты хочешь. Шоколадное, твоё любимое, да? Покатаемся от души. Только нужно идти сейчас, договорились?
– Но я устал. Давай поспим сначала?
– Я понимаю, Лёвушка. Но здесь опасно.
Рената обернулась на ненасытный огонь, поглощающих всё больше живого, как болезнь съедает человека.
– Нам нужно идти.
– Я так устал, – протягивал Лев.
– Ничего, сейчас отдохнёшь. Я возьму тебя на ручки, и ты отдохнёшь.
Рената схватила на руки Льва, чтобы он не тратил больше сил, чем за последнее время, и оценила завораживающий и одновременно страшный процесс природы. К треску и гулу ветра приглушённо – настолько приглушённо и отдалённо, что, если не вслушаешься, то и не поймёшь, – добавились удары. Стройные удары на натянутое полотно, напоминая бубны, говорили о том, что всему происходящему «они» не рады.
Спотыкаясь об свои же ноги, Рената, пока Лев не мог разглядеть её лицо, показала истинные эмоции тьме: страх, отчаяние, боль, что впивалась в её тело, и усталость. Усталость от всего происходящего, от унижения и борьбы. Лев приложил голову на её плечо и мог наблюдать за пожаром в лесу, из которого вырисовывались чёрные силуэты, и испуганно заголосил:
– Тётя Рената! Тётя Рената!
– Что такое, зайчик? – запыхавшись спросила Рената.
– Они снова выходят!
Рената обернулась, увидев свой главный страх и подтвердив своё предположение, что так просто от них не избавиться. Пока она в ужасе наблюдала за скоплением, что напоминало людей, она споткнулась об выемку на земле, упала на колени, сберегая Льва, цепляясь в его тельце крепче, чтобы оно не соскользнуло с рук. Вся музыка природы замолчала. В ушах встал звон, и только удары, что вторили сердцебиению Льва, которое она ощущала на своей груди и шее, впивались в ушные перепонки.
Рената не смела дальше смотреть на эти кровожадные силуэты, иначе не смогла бы спасти Льва, а сама бы оказалась в той куче трупов в вагоне на съедение мух, разлагаемая и беспомощная. Встав с колен, которые покрылись язвами, не обращая внимания на жжение в мышцах, она бежала, куда направлен её взор. Бежала, не оборачиваясь.
Бежала, приглушая страх. И вроде бы их не нагоняли, но будто уже обогнали их. Лев соскальзывал с рук, Рената с каждым метром вжимала его в себя ещё сильнее. Никого не осталось, кроме них. Ни бабушки, ни Эвелины, ни Захара или Димы, ни козла отпущения, ни странных людей, ни сопротивления. Она, он. Никого. Ноги сводило, руки не держались. Рената боролась с собой, борясь с другими. Обманывала себя, обманывая других. В чём её искупление?
Задав себе этот вопрос, Рената остановилась. Она наконец поняла, что делает здесь и что от неё хотят. Рената отпустила Льва. Он не понимал, что происходит, но и задавать вопросов не стремился. Глупо пялился наверх, на горящий лес, далёкую гору. Пару дикарей нагоняли их, Рената уже готовилась принять удар, улыбнувшись ему со всем возможным теплом и обернулась к лагерю.
– Всё будет хорошо, – сказала Рената то ли себе, то ли Льву.
Самый ближний к Ренате дикарь допрыгнул до неё, повалив её на землю. Сев на её живот, он с замахом рассёк ей глаз лезвием в руках. Хлынула кровь.
– Мсхф! – яростно успокаивал второй дикарь, которого Рената видела и, подхватив сидевшего на Ренате за плечи, уволок его дальше.
Рената села, прикрывая разрезанный глаз. Пришли ещё несколько, в середине которых стоял, как могла предположить Рената, вожак: более сносная одежда, морщины, посох в руках.
– Позвольте, – просила Рената. – Я делала много ошибок, но сейчас поняла. Не нужно меня убивать, не нужно убивать мальчика.
Вожак не слушал её. Сел рядом, коснулся её живота и протяжно охнул. Все остальные подхватили это оханье.
– Позвольте просто спасти мальчишку. Вы можете делать со мной, что хотите.
На её слова до сих пор никто не реагировал: все переглядывались между собой. Рената осмотрела Льва. Он не испытывал ничего, стоял столбом и молча наблюдал.
– Только оставьте его в живых и выведите отсюда.
– Хорошо, – сказал ей вожак. – Ты нужна нам.
– Да, хорошо, – истерично говорила Рената, – только не трогайте мальчика.
Вожак посмотрел на знакомого Ренате дикаря и кивнул ему. Тот кивнул в ответ. Он подошёл ко Льву, взял его за руку и повёл к горе. Рената могла только с жалостью наблюдать за тем, как они уходят всё дальше и дальше от неё.
– Всё будет хорошо, Лёвушка, – пыталась сама себя убедить Рената.
Лев обернулся к ней, но ничего не сказал. Её саму подхватили под мышки и приподняли. Половина лица её была окровавлена, и она не видела полной картины. Только скопление силуэтов, горящий вдали лес и красное небо.
***
Сколько прошло – неясно. Рената не вела счёт времени и даже не пыталась. Она знала, что здесь давно. Живот рос непропорционально быстро, не так, как это бывает обычно. Её лицо грубело, стягивались вниз, а рана на глазе затянулась. Она жила в сотканной из брёвен будке, но не в худших условиях: внутри было тепло, её хорошо кормили, а каждый из живших дикарей с ней каждый день, каждый час касался её живота и охал от удивления.
Лагерь, в котором они обитали, практически не отличался от лагеря возле вагона. Только вместо ветоши и различной человеческой утвари домики были из деревьев. Каждая – не больше или меньше остальных других. Что происходит с вагоном Рената не знала: всё время проводила в лесу, и никто не позволял ей выбраться дальше лагеря даже с сопровождением. Иногда она находила человеческие корни, но старалась не думать об этом глубже нужного.
Прошло ещё несколько месяцев: прошла зима. На её руках уже лежал ребёнок, которого она родила практически ценой собственной жизни. Сама она выглядела на пятьдесят с лишним. Разглядеть своё лицо Рената могла только в отражении воды. Прошла весна, прошло лето. Чувствовалось, как снова холодеет. Рената давно не смотрела на себя. Знала, на кого она теперь похожа. Малыш рос быстро, дикари учили его и практически не отдавали в руки матери, которую, как она слышала, просят называть бабушкой.
***
Малыш начал походить возрастом пятилетки, хоть и прошло не более года. Вожак подошёл к Ренате и сел рядом, безмолвно говоря ей: «Можешь спрашивать». Рената не спрашивала. Спрашивать нечего. Никаких вопросов у неё не осталось. Те, что были – не получат внятного. Ей было всё понятно. Она только кивнула. Вожак оставил её наедине. В конце концов, терять ей было нечего: она уже искупила свою вину. Как же поживает Лев сейчас? Где он? Ответ на вопрос стоял совсем рядом с ней. Её ребёнок так походил на Льва, на Максима, на Захара, Диму, Игоря, Виктора, кого-либо угодно. Она знала, что нужно. В её карманах ютились записка и бритва.
***
Казанский вокзал. Осеннее утро. Расторопные люди бегают из угла в угол, высматривают расписание прибытия, платформы, покупают кофе в аппаратах. Рената идёт в красном пальто, держась за руку Льва, который то и дело пытается ей что-то рассказать.
– А мне вот дяденьки подарили блокнот, – хвастался Лев.
– Я знаю, я их попросила, – безучастно отвечала Рената.
– Они ещё говорили мне, что есть такая штука, как поезд! Что мы на нём может поехать на море, представляешь?
– Да что ты говоришь? – пыталась сыграть удивление Рената.
Вдруг она на секунду остановилась. Поймала взглядом Ренату. Эвелины не было рядом, как не было и отца. А провожали её тогда, подсаживались ли рядом? Точно ли Рената может отдавать себе отчёт о том, что происходило с ней? Не плод ли её фантазии всё произошедшее? Лежит ли она сейчас на реабилитации или всё реально? Даже спустя год она не могла ответить на этот вопрос и живёт будто одним и тем же днём.
Всё, что она могла – взглянуть на себя со стороны и только усмехнулась.
– Искупила ли я вину? – не проговаривая, а только шлёпая губами, спросила Рената.
Ещё с пару секунд поглядела на себя в прошлом, какую помнит себя год назад, а после обратилась ко Льву:
– А они ведь тебя ещё и писать научили, да?
– Конечно!
– А они не говорили, для чего?
Лев задумался, окинул взглядом окружение, и только после пожал плечами.
– Говорят, я должен спасти их. А как это – только их? Я думал спасти всех!
– А ты знаешь, как меня зовут?
– Как это! – искренне удивился Лев. – Ты бабушка!
– Что ж, – присела Рената на корточки. – Открою тебе тайну. Меня зовут Эвелина. Приятно познакомиться?
Рената протянула свободную руку. Лев подумал.
– Кажется, бабушка тебе идёт больше, – надул он щёки.
Ренате только и оставалось, что мило улыбнуться мальчишке.
– А знаешь, было интересно: у нас так похожи имена!
С хрипом Рената встала во весь рост и шла к выходу на платформу, крепко держась за руки со Львом.
ЭПИЛОГ
В замочную скважину проскользнул ключ, прохрустел и дверь открылась. Шатающаяся Рената взялась за ручку. И только, как она притянула её к себе, поняла, что не очень желает быть внутри своей квартиры. Её встретила молодая няня, с интересом выглядывая лишь головой из детской. Это вызвало улыбку у Ренаты, она коснулась указательным пальцем губ и прошипела, а после лёгким движением подозвала няню. Няня не смела перечить.
– Ты наверняка устала, – шёпотом, что вкупе с пьяной речью, прозвучало от Ренаты крайне невнятно.
Она вытащила кошелёк из дамской сумочки и высчитала деньги.
– Мне несложно, Рената, – отнекивалась от денег няня.
– Тш-ш-ш, – вытащила Рената всё-таки банкноты и передала в руки няне. – Это за два дня: за сегодня и завтра. Если Игорь спросит, то тебя сегодня не было. Поняла?
Рената подмигнула. Няня лишь кивнула.
– Собирайся, – сказала мимоходом Рената, проходя на кухню.
Из вежливости няня отказывалась, но, как только получила деньги, так уже шнуровала ботинки.
– До свидания, – так, чтобы не разбудить Максима, няня шепнула, закрывая дверь.
– Мгм, – не церемонясь с чьим-то сном, будто нарочно громко прощалась Рената.
Дверь Рената не защёлкнула. Стремилась сразу же к Максиму. Открыла дверь и линии света прокатились по полу. Ночник тускло подсвечивал смотрящие в разные стороны волосы Максима. Рената улыбнулась. С пьяной, кривой улыбкой затопала к своему ребёнку, нависла над ним и долго смотрела, изредка закидывая взгляд на окно. Ночь тёмная. Темнее обычного.
– Максим, – протянула имя ребёнка Рената. – Максим, вставай.
Ей и не нужно, чтобы он проснулся – просто дразнилась. Руки, будто ковш, протиснулись между пижамой и постельным бельём. Рената приложила Максима к сердцу, покачивала его, откровенно пялилась, хоть глаза не кучковались, попятилась назад и чуть не упала. Цель – окно. Почему оно – сама Рената не могла ответить.
– Иногда так бывает, Максим, что неожиданно вокруг тебя вместо друзей оказываются лишь враги, – учила жизни Максима Рената. – Бывает и такое, что пытаешься найти хорошее в плохом. Плохо выходит.
Ещё пару шагов и Рената дойдёт до подоконника.
– Оно и понятно, Максим. Плохое всегда победит хорошее. Хорошему сложно собраться, оно моментами. А плохое всегда с тобой.
Защёлка прокрутилась вверх. Свежий воздух летнего вечера окатил комнату. Максим моргал, но не мог проснуться. Рената подскочила, сев на подоконник. Перекинув на него ноги, она встала и снова нагло пялилась на Максима. Улыбка на её лице жутковатая, материнским в ней и не пахнет. Но в руках её ребёнок. Она прошла много, но уже не знала, кто есть такая на самом деле. Никто не подтвердит, что она – та, кто есть.
– Но мама знает способ огородиться от плохого. Честно. Это не страшно. Ты и не успеешь понять.
Рената услышала, как открывается дверь квартиры, и кто-то её подзывает. Знакомый мужской голос вдалеке. Сейчас или никогда.
– Рената, – басил голос Виктора.
Очнулась Рената в машине отца. Подняла взгляд с коленей: впереди сырой газон, за ним – асфальт проезжей части. Повернувшись налево, она видела чуткого, заботливого отца, что находился в замешательстве или даже в грусти. Понять так быстро Рената не успела. Повернувшись направо, к зеркалу заднего вида, увидела лишь оборванную надпись: «Реабил…».
– Я всегда с тобой, – подбадривал отец, хоть сам до конца не верил в свои слова. – Я не заставляю тебя этого делать. Жизнь ведь…
– Я знаю, пап, – перебила Рената его. – Ты уже говорил.
Смотреть на отца не просто стыдно, а скорее тошно. Рената прятала взгляд, лишь бы не коснуться отцовского обеспокоенного взора.
– Ты научил меня всему, но ни разу не ответил, что такое зло. Но, кажется, я сама разобралась.