Наши с Холли пути разошлись менее чем через год еженедельных сессий. Однажды в разгар спора она выбежала из офиса, хлопнула дверью и поклялась больше никогда не возвращаться. Возможно, она не знала иного способа попрощаться. Полагаю, девушка почувствовала, что готова попробовать справляться самостоятельно. Возможно, она наконец устала от попыток переубедить меня; в конце концов, я был так же упрям, как и она! Недавно Холли позвонила мне, чтобы сообщить, как сложилась ее жизнь. Несмотря на то, что она по-прежнему испытывает трудности из-за перепадов настроения, она уже на последнем курсе и лидирует в своей группе по успеваемости. Ее мечта о том, чтобы пойти в аспирантуру и продолжить профессиональную карьеру, кажется, претворяется в реальность. Удачи вам, Холли!
В мышлении Холли заключены многочисленные ментальные ловушки, которые могут вызвать стремление к суициду. Почти всем суицидальным пациентам свойственно нелогичное чувство безысходности и убеждение в том, что они столкнулись с неразрешимой дилеммой. Выявив искажения в своем мышлении, вы сразу же испытаете значительное эмоциональное облегчение. Это может дать вам повод для надежды и поможет предотвратить попытку самоубийства. Кроме того, эмоциональное облегчение даст некоторую передышку, и вы сможете вносить дальнейшие существенные изменения в свою жизнь.
Возможно, вам трудно идентифицировать себя с эмоциональным подростком вроде Холли, поэтому давайте вкратце рассмотрим еще одну распространенную причину суицидальных мыслей и попыток – разочарование и отчаяние, которые иногда настигают нас в среднем возрасте или позднее. Оглядываясь на прошлое, вы можете решить, что ваша жизнь по сравнению с ожиданиями молодости на самом деле оказалась не так уж богата событиями. Это называется кризисом среднего возраста: на этой стадии вы пересматриваете свои реальные жизненные достижения, сравнивая их с надеждами и планами. Если вам не удается успешно преодолеть этот кризис, вы можете испытывать такую сильную горечь и глубокое разочарование, что можете попытаться покончить с собой. Опять же, эта проблема имеет мало или даже ничего общего с реальностью. Причина вашего страдания – искаженное мышление.
Луиза была 50-летней замужней женщиной, которая эмигрировала из Европы в Соединенные Штаты во время Второй мировой войны. Семья привела ее в мой кабинет через день после ее выписки из отделения интенсивной терапии, где ее лечили после почти успешной и совершенно внезапной попытки самоубийства. Семья не знала, что Луиза пребывала в серьезной депрессии, поэтому ее внезапная попытка самоубийства оказалась полной неожиданностью. Луиза с горечью рассказала мне, что ее жизнь оказалась разочарованием. Она так и не испытала радости и удовлетворения, о которых мечтала, будучи девочкой, жаловалась на чувство неуместности и была убеждена, что как человек потерпела неудачу. Она рассказала мне, что ничего не достигла, и заключила, что ее жизнь не имела смысла.
Поскольку я почувствовал, что необходимо быстро вмешаться, чтобы предотвратить вторую попытку самоубийства, я использовал когнитивные техники, чтобы как можно скорее продемонстрировать ей нелогичность ее собственных слов о себе. Сначала я попросил ее составить список своих реальных достижений, чтобы проверить убеждение, что ей ничего не удалось.
Л у и з а. Ну, я помогла семье сбежать от нацистского террора и переехать в США во время Второй мировой войны. Кроме того, я научилась свободно говорить на многих языках – если быть точной, на пяти. Когда мы приехали сюда, я работала на неприятной работе, чтобы семье хватало денег. Мы с мужем воспитали прекрасного сына, который поступил в университет, сейчас он успешный бизнесмен. Я хорошо готовлю, в дополнение к тому, что я, возможно, хорошая мать, мои внуки, похоже, считают меня хорошей бабушкой. Вот то, чего я, кажется, достигла в своей жизни.
Д э в и д. Как можно в свете всех этих достижений утверждать, что вы ничего не сделали?
Л у и з а. Понимаете, в моей семье все говорили на пяти языках. Отъезд из Европы был лишь вопросом выживания. Моя работа была обычной и не требовала особых талантов. Поддерживать семью – долг любой матери, и всякая хорошая домохозяйка должна уметь готовить. Все это я просто должна была сделать, как и любой другой человек на моем месте, так что это нельзя считать реальными достижениями. Они – самые обычные, и именно поэтому я решила покончить жизнь самоубийством. Моя жизнь не имеет смысла.
Я понял, что Луиза напрасно расстраивала себя, говоря «Это не в счет» в отношении чего-то хорошего о себе. Ее главным врагом было распространенное когнитивное искажение, называемое «обесценивание положительного». Луиза сосредотачивалась только на своих недостатках и ошибках и настаивала на том, что ее успехи ничего не стоят. Если вы будете обесценивать свои достижения подобным образом, то создадите ментальную иллюзию, что вы полный ноль и ничего не стоите.
Чтобы наглядно продемонстрировать Луизе ее ошибку мышления, я предложил ей сыграть в ролевую игру. Я сказал, что буду играть роль психиатра в депрессии, а она должна стать моим психотерапевтом, который пытается выяснить, почему я так плохо себя чувствую.
Л у и з а (в роли психотерапевта). Почему вы чувствуете себя подавленным, доктор Бернс?
Д э в и д (в роли психиатра в депрессии). Ну, я осознал, что ничего не добился в жизни.
Л у и з а. Значит, вы чувствуете, что ничего не добились? Но это не имеет смысла. Вы, должно быть, все-таки чего-то достигли. Например, вы заботитесь о многих пациентах, страдающих депрессией, как я понимаю, публикуете статьи о своих исследованиях и читаете лекции. Похоже, для столь молодого возраста вы достигли многого.
Д э в и д. Нет. Ничто из этого не в счет. Видите ли, заботиться о пациентах – это обязанность любого врача. Так что это не в счет. Я просто делаю то, что должен. Кроме того, мой долг в университете – проводить исследования и публиковать результаты. Так что это все не настоящие достижения. Это делают все преподаватели, и, как бы то ни было, мои исследования не очень важны. Мои идеи – самые обычные. Моя жизнь – одна сплошная неудача.
Л у и з а (смеется над собой, уже не играя роль психотерапевта). Я вижу, что последние десять лет точно так же критиковала себя.
Д э в и д (снова как психотерапевт). Что вы чувствуете, когда постоянно говорите себе «Это не в счет», думая о том, чего добились?
Л у и з а. Говоря это себе, я чувствую подавленность.
Д э в и д. И насколько имеет смысл думать о несделанном, что вам, возможно, понравилось бы, и упускать из виду сделанное – то, что получилось хорошо и было результатом ваших усилий и решимости?
Л у и з а. Это лишено всякого смысла.
В результате этого вмешательства Луиза смогла увидеть, что напрасно расстраивалась, повторяя снова и снова: «То, чего я достигла, недостаточно хорошо». Когда она распознала, насколько необоснованно было так относиться к себе, она тут же испытала огромное эмоциональное облегчение, и ее желание покончить с собой исчезло. Луиза поняла, что независимо от того, сколького она достигла в жизни, если она хочет расстроить себя, то всегда сможет оглянуться и сказать: «Этого было недостаточно». Это указывало на то, что ее проблема не была реалистичной, а просто являлась ловушкой ума. Наша смена ролей, казалось, позабавила и рассмешила ее. Апелляция к чувству юмора, казалось, помогла ей признать абсурдность самокритики, и Луиза прониклась столь необходимым чувством сострадания к себе.
Давайте рассмотрим, почему ваша убежденность в собственной «безнадежности» нерациональна и саморазрушительна. Во-первых, следует помнить, что депрессия как болезнь обычно, если не всегда, связана с самоограничением. И в большинстве случаев она в итоге проходит даже без лечения. Его цель – ускорить процесс выздоровления. В наше время существует много эффективных методов лекарственной терапии и психотерапии, а также появляются и быстро развиваются новые методы. Медицинская наука постоянно эволюционирует.
В настоящее время наши подходы к лечению депрессии как болезни переживают возрождение. Поскольку мы не можем с полной уверенностью предсказать, какое психологическое вмешательство или медикаментозное лечение будет наиболее полезно для конкретного пациента, иногда необходимо применить ряд методов, пока не удастся подобрать правильный ключ к заблокированному потенциалу счастья. Хотя это требует терпения и упорного труда, важно понимать, что отсутствие результата при использовании одной или даже нескольких техник не означает, что безрезультатными окажутся все техники. В действительности чаще всего верно обратное. Например, недавние исследования в области лекарственных средств показали, что пациенты, которые не отреагировали на один вид антидепрессантов, часто имеют шанс выше среднего положительно отреагировать на другой. Это означает, что, если у вас не наступит улучшений после приема одного препарата, ваши шансы на улучшение после другого препарата только возрастают. Учитывая, сколько существует эффективных антидепрессантов, способов психотерапевтического вмешательства и методов самопомощи, вероятность выздоровления становится крайне высокой.
Когда вы в депрессии, то можете быть склонны путать чувства с фактами. Безысходность и полное отчаяние – это всего лишь симптомы депрессии как болезни, а не факты. Если вы считаете себя безнадежным, то будете чувствовать себя соответственно. Ваши чувства только следуют за нелогичными механизмами мышления. Только специалист, работавший с сотнями пациентов в депрессии, способен дать обоснованный прогноз на выздоровление. Ваши суицидальные устремления просто указывают на необходимость лечения. Таким образом, убежденность в том, что вы «безнадежны», почти всегда доказывает, что это не так. Вам показана терапия, а не самоубийство. Хотя обобщения могут быть ошибочными, я позволяю себе руководствоваться следующим правилом: пациенты, которые чувствуют себя безнадежными, на самом деле не безнадежны.
Убеждение в безысходности – один из самых любопытных аспектов депрессии как болезни. Фактически степень безысходности, которую испытывают пациенты в тяжелой депрессии с отличным прогнозом выздоровления, обычно выше, чем у пациентов со злокачественной опухолью на терминальной стадии, имеющих неутешительный прогноз. Очень важно как можно скорее разоблачить нелогичность, которая скрывается за чувством безысходности, чтобы предотвратить реальную попытку самоубийства. Вы можете быть уверены, что проблемы в вашей жизни неразрешимы. Вы можете чувствовать, что загнаны в ловушку, из которой нет выхода. Это способно привести к сильнейшему расстройству и даже к желанию убить себя, что кажется единственным путем к спасению. Однако, когда я спорю с пациентом в депрессии в отношении того, в какой именно ловушке он или она оказались, и в максимальном приближении анализирую их «неразрешимую проблему», то неизменно обнаруживаю, что пациент заблуждается. В этой ситуации вы, подобно злому волшебнику, создаете ужасающую иллюзию посредством умственной магии. Ваши суицидальные мысли нелогичны, искажены и ошибочны. Ваши страдания порождает не реальность, а ваши собственные искаженные мысли и ошибочные предположения. Когда вы научитесь видеть то, что находится за зеркалом, то обнаружите, что обманываете себя, и ваше стремление к суициду исчезнет.
Было бы наивно сказать, что у людей в депрессии и у тех, кто имеет суицидальные желания, никогда не бывает «реальных» проблем. У всех нас есть реальные проблемы, в том числе в сфере финансов, межличностных отношений, здоровья и т. д. Но подобные трудности почти всегда можно разрешить разумным образом, не прибегая к самоубийству. Фактически решение таких проблем может стать способом улучшить настроение и стимулировать личностный рост. Кроме того, как говорится в главе 9, реальные проблемы ни в малейшей степени никогда не смогут погрузить вас в депрессию. Лишить вас оправданных надежд или самоуважения способны только искаженные мысли. Я никогда не видел у пациента в депрессии настолько неразрешимой «реальной» проблемы, чтобы самоубийство могло быть единственным выходом.
Врач, исцели самого себя.
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ЛУКИ, 4:23
Недавнее исследование стресса показало, что одна из самых тяжелых работ в мире с точки зрения эмоционального напряжения и частоты сердечных приступов – это диспетчер аэропорта. Эта работа требует точности, и диспетчер, регулирующий воздушное движение, должен быть постоянно начеку – ошибка может привести к трагедии. Однако мне интересно, равноценна ли эта работа по затрате усилий моей. В конце концов, пилоты заинтересованы в том, чтобы взлететь или приземлиться безопасно. Но корабли, которыми я руковожу, иногда сами так и норовят потерпеть крушение.
Вот что произошло в прошлый четверг всего в течение получаса. В 10:25, незадолго до сессии, назначенной на 10:30, я получил по почте и пробежал глазами длинное, путаное, злое письмо от пациента по имени Феликс. Тот объявлял о своих планах устроить «кровавую баню», убив трех врачей, в том числе двух психиатров, которые ранее его лечили! Феликс писал: «Я просто жду, пока мне хватит сил поехать в магазин и купить пистолет и пули». Я не смог дозвониться до Феликса, поэтому в 10:30 начал свою сессию с Гарри. Он был истощен и выглядел как жертва концентрационного лагеря. Гарри отказывался есть, считая, что его кишечник «закрылся». Он уже потерял 70 фунтов. Пока мы обсуждали нежелательный вариант госпитализации и принудительного кормления через зонд, позволяющий предотвратить смерть от голода, я получил срочный телефонный звонок от пациента по имени Джером, который прервал сессию. Джером сообщил, что стоит с петлей на шее и серьезно подумывает повеситься, прежде чем жена вернется с работы. Он объявил о нежелании продолжать амбулаторное лечение и настаивал на том, что госпитализация также будет бессмысленной.
К концу дня я разрешил эти три чрезвычайные ситуации и отправился домой, надеясь расслабиться. Однако перед сном мне позвонила очень известная женщина, которой меня порекомендовал один из моих пациентов. Она рассказала, что уже несколько месяцев испытывает депрессию и что немного раньше этим же вечером она стояла перед зеркалом и примеривалась, как будет перерезать себе горло лезвием бритвы.
Она объяснила, что позвонила мне только для того, чтобы успокоить друга, который направил ее ко мне, но не желала назначать встречу, будучи убеждена, что ее случай «безнадежен».
Безусловно, такая нервотрепка у меня не каждый день! Но иногда мне кажется, что я попал в скороварку. Это дает мне массу возможностей научиться справляться с острым чувством неопределенности, беспокойством, расстройством, раздражением, разочарованием и виной. Все это позволяет мне использовать когнитивные методы в работе с самим собой и увидеть, будут ли они действительно эффективны, а также приносит много потрясающих и радостных моментов.
Если вы когда-либо обращались к психотерапевту или консультанту, есть вероятность, что психотерапевт почти все время слушал и ожидал, что главным образом говорить будете вы. Это объясняется тем, что многих терапевтов учат быть относительно пассивными и недирективными – своего рода «человеческим зеркалом», которое просто отражает то, что вы говорите[24]. Такое одностороннее общение могло показаться вам непродуктивным и разозлить. Возможно, вы задавались вопросом: «Каков мой психиатр на самом деле? Какие чувства он испытывает? Как он с ними справляется? Какое давление испытывает, имея дело со мной и с другими пациентами?»
Многие пациенты спрашивали меня напрямую: «Доктор Бернс, вы действительно применяете то, чему учите?» Правда в том, что, возвращаясь домой на поезде, я часто достаю лист бумаги и рисую посередине вертикальную линию, чтобы применить технику двух колонок. Она помогает справиться с любым докучливым эмоциональным похмельем от прошедшего дня. Если вам любопытно заглянуть за кулисы, я буду рад поделиться своей домашней работой по самопомощи. Это ваш шанс самому сесть в кресло и послушать рассказ психиатра о себе! В то же время вы можете получить представление о том, как когнитивные методы, которые вы освоили для преодоления клинической депрессии, можно применить при всякого рода встрясках и стрессах, которые являются неотъемлемой частью повседневной жизни.
Одна из ситуаций, в которой я часто чувствую напряжение, это взаимодействие с враждебными, требовательными, безрассудными людьми. Полагаю, мне доводилось лечить нескольких чемпионов Восточного побережья по гневу. Эти люди часто выплескивают свое возмущение на людей, которым больше всего небезразличны, и иногда таким человеком становлюсь я.
Хэнк был сердитым молодым мужчиной. Прежде чем его направили ко мне, он успел отказаться от услуг 20 врачей. Хэнк жаловался на эпизодическую боль в спине и был убежден, что тяжело болен. Поскольку, несмотря на длительные и сложные медицинские обследования, никаких доказательств физической аномалии так и не обнаружилось, многие врачи говорили, что его боль в спине, по всей вероятности, результат эмоционального напряжения, подобно головной боли. Хэнк не желал соглашаться с этим. Он считал, что доктора пытаются от него отделаться и им просто наплевать. Он снова и снова впадал в ярость, отказывался от очередного доктора и искал нового. Наконец он согласился на прием у психиатра. Его возмутило это направление, и, не достигнув никакого прогресса за год лечения, Хэнк отказался и от психиатра и обратился за лечением в нашу Клинику настроения.
Хэнк был очень подавлен, и я начал обучать его когнитивным техникам. Ночью, когда его боль усиливалась, Хэнк злился и настойчиво звонил мне домой (он убедил меня дать ему домашний номер, чтобы не натыкаться на автоответчик). Он сыпал проклятьями и обвинял меня в постановке неправильного диагноза, настаивая, что его проблема медицинского, а не психиатрического характера. Затем он выдвигал какой-нибудь безрассудный ультиматум: «Доктор Бернс, если завтра вы не организуете мне сеанс электрошоковой терапии, сегодня вечером я покончу с собой». Выполнить большинство его требований мне было трудно, а то и вовсе невозможно. Например, я сам не занимаюсь электрошоковой терапией и, кроме того, не считал, что это лечение показано Хэнку. Когда я пытался объяснить это дипломатично, он взрывался и угрожал предпринять импульсивные разрушительные действия.
Во время наших сеансов психотерапии Хэнк постоянно указывал на мои недостатки (а они вполне реальны). Он часто в бешенстве метался по кабинету, пинал мебель, забрасывал меня оскорблениями и вел себя крайне грубо. Особенно задевало меня обвинение Хэнка в том, что мне до него нет дела. Он говорил, что меня волновали только деньги и высокий коэффициент успешности терапии. Это ставило меня перед дилеммой, потому что в его критике была доля правды: он часто задерживал оплату на несколько месяцев, и я был обеспокоен, что он может преждевременно отказаться от лечения и в конечном итоге еще больше разочароваться.
Кроме того, я и правда испытывал острое желание добавить его в список пациентов, с которыми мы добились успеха. Поскольку в нападках Хэнка была доля истины, я чувствовал себя виноватым и в ответ на его нападки занимал оборонительную позицию. Он, конечно, чувствовал это, и его критика усиливалась.
Я просил у коллег в Клинике настроения совета, как эффективнее справляться с вспышками гнева у Хэнка и со своим собственным расстройством. Рекомендация доктора Бека оказалась особенно полезной. Во-первых, он подчеркнул, что мне «необыкновенно повезло»: Хэнк давал мне великолепную возможность научиться эффективно справляться с критикой и гневом окружающих. Это стало для меня полной неожиданностью; раньше я не осознавал своей удачи. Помимо рекомендации использовать когнитивные техники для работы с моим собственным раздражением, доктор Бек предложил попробовать необычную стратегию взаимодействия с Хэнком, когда тот впадал в гнев. Суть ее заключалась в следующем: 1) не пытаться отбиться от Хэнка, защищая себя, вместо этого, наоборот, просить его высказать все худшее, что он только может; 2) попытаться найти долю истины во всех его критических замечаниях, а затем согласиться с ним; 3) после этого прямо, тактично и неконфликтно указать на моменты несогласия; 4) подчеркнуть важность сотрудничества, несмотря на частные разногласия. Можно напомнить Хэнку, что досада и противостояние могут замедлить процесс терапии, но они ни в коем случае не разрушат отношений и не воспрепятствуют плодотворной работе.
Я применил эту стратегию, когда Хэнк снова разбушевался и начал на меня кричать. Согласно плану, я настойчиво попросил Хэнка продолжать в том же духе и высказать самое худшее обо мне, что только могло прийти в голову. Результат был немедленным и поразительным. Через несколько мгновений у него иссяк весь запал, а жажда возмездия, казалось, растворилась без следа. Он начал общаться разумно и спокойно. Фактически, когда я согласился с некоторыми его критическими замечаниями, он внезапно начал защищать меня и говорить обо мне приятные вещи! Я был настолько впечатлен результатом, что начал использовать тот же подход с другими гневливыми взрывоопасными людьми и даже стал испытывать удовольствие от вспышек враждебности, потому что у меня был эффективный способ справиться с ними.
Также после одного из полуночных звонков Хэнка я применил технику двух колонок для записи своих автоматических мыслей и ответов на них (см. табл. 16.1). Как и мои коллеги, я попытался увидеть мир глазами Хэнка, чтобы выработать определенную эмпатию. Это противоядие отчасти растопило мой собственный гнев и досаду, и я чувствовал себя гораздо менее уязвленным и расстроенным. Это упражнение помогло мне увидеть в этих всплесках эмоций скорее защиту собственной самооценки, чем нападение на меня, и я смог понять его ощущение собственной никчемности и отчаяния. Я напомнил себе, что большую часть времени Хэнк был чертовски трудолюбив и охотно шел на сотрудничество и с моей стороны было исключительно глупо требовать, чтобы он был готов сотрудничать все время. Когда я начал чувствовать себя в работе с Хэнком более спокойно и уверенно, наши отношения начали постепенно улучшаться.
В конце концов депрессия и боль в спине отступили, и Хэнк прекратил работу со мной. Я не видел его много месяцев, пока однажды не получил сообщение на автоответчик: Хэнк просил меня перезвонить. Я внезапно почувствовал страх; воспоминания о его бурных тирадах захватили мой разум, мышцы живота напряглись. Со смешанными чувствами я набрал его номер. Был солнечный субботний день, и я с нетерпением ждал столь необходимого отдыха после особенно утомительной недели. Хэнк ответил: «Доктор Бернс, это Хэнк, вы помните меня? Я уже некоторое время хотел вам кое-что сказать…» Он замолчал, и я приготовился к очередной вспышке. «Я практически перестал страдать от боли и депрессии с тех пор, как мы закончили год назад. Я снялся с учета по недееспособности и получил работу. А еще я веду группу самопомощи в родном городе».
Это был не тот Хэнк, которого я помнил! Я почувствовал облегчение и восторг, а он продолжил: «Но я звоню не поэтому. Я хочу сказать вам, что…» И снова пауза. «Я благодарен за ваши усилия и теперь знаю, что все это время вы были правы. Со мной не происходило ничего ужасного, я просто расстраивал себя собственными нерациональными мыслями. Я просто не мог в это поверить, пока не убедился наверняка. Теперь я чувствую себе полноценным человеком, и я должен был позвонить вам и сообщить, как у меня все сложилось. Мне было тяжело это сделать, и я сожалею, что потребовалось так много времени, чтобы сказать это вам».
Спасибо, Хэнк! Я хочу, чтобы вы знали, что, когда я это пишу, мои глаза полны слез радости и гордости. Это стоило мучений, через которые мы оба проходили сотню раз!
С вами когда-нибудь такое случалось: вы прилагали все возможные усилия, чтобы оказать человеку услугу, а он отвечал на ваши старания равнодушием или даже озлобленностью? Люди не должны быть такими неблагодарными, верно? Если вы говорите себе это, то, вероятно, будете снова и снова перемалывать в уме этот инцидент несколько дней. Чем более мстительными будут ваши мысли и фантазии, тем сильнее вы станете беспокоиться и злиться.
Позвольте мне рассказать о Сьюзан. Окончив школу, она обратилась за лечением от циклической депрессии. Она очень скептически относилась к моим возможностям помочь и постоянно напоминала мне, что безнадежна. Несколько недель она находилась в истерическом состоянии, не в силах решить, в какой из двух университетов поступать. Сьюзан вела себя так, будто ее «неверное» решение приведет к концу света. Выбор был действительно неочевиден. Настойчивое желание избавиться от любой неопределенности обрекала ее на бесконечное разочарование, потому что сделать это просто невозможно.
Она очень много плакала и рыдала. Она грубила и оскорбляла своего бойфренда и членов семьи. Однажды она позвонила мне, умоляя о помощи. Ей просто нужно было принять решение. Она отклоняла все мои предложения и сердито требовала, чтобы я придумал подход получше. Она настаивала: «Раз я не могу принять решение, это доказывает, что ваша когнитивная терапия для меня не сработает. Ваши методы никуда не годятся. Я никогда не смогу ничего решить, и мне никогда не станет лучше». Поскольку она была так расстроена, на следующий день я экстренно проконсультировался с коллегой. Он высказал несколько отличных предложений. Я тут же перезвонил ей и дал несколько советов, как преодолеть нерешительность. Затем она смогла прийти к удовлетворительному решению за 15 минут и почувствовала мгновенный прилив облегчения.
На очередной сессии Сьюзан сообщила, что во время нашего последнего разговора почувствовала, что расслабилась, и уладила все формальности, чтобы отправиться в выбранный университет. Я ожидал услышать от нее поток благодарностей за недюжинные усилия, предпринятые ради нее, и спросил, уверена ли она, что когнитивные методы оказались для нее неэффективными. Она ответила: «Да, абсолютно! Это только доказывает мою точку зрения. Я была загнана в угол, и мне просто пришлось принять это решение. То, что я сейчас чувствую себя хорошо, не в счет, потому что долго это не продлится. Эта глупая терапия не помогает. Всю оставшуюся жизнь я проведу в депрессии». В этот момент я подумал: «Боже мой, как далеко можно зайти в своей нелогичности? Даже если бы я на ее глазах превратил грязь в золото, она бы не заметила!» После ее слов у меня вскипела кровь, и в тот день я решил использовать технику двух колонок, пытаясь утихомирить оскорбленную гордость (см. табл. 16.2).
Записав свои автоматические мысли, я смог определить нерациональное предположение, из-за которого неблагодарность Сьюзан так расстраивала меня: «Если я прилагаю усилия, чтобы помочь кому-то, этот человек обязан чувствовать благодарность и вознаградить меня». Хорошо бы всегда так и происходило, но, к сожалению, все не так. Ни у кого нет морального или юридического обязательства хвалить меня за ум или усилия, которые я приложил ради их блага. Тогда стоит ли этого ожидать или требовать? Я решил выработать более реалистичное отношение: «Если я что-то делаю, чтобы помочь кому-то, велики шансы, что этот человек будет действительно испытывать благодарность ко мне, и от этого я буду чувствовать себя хорошо. Но время от времени кто-то не будет реагировать на мои усилия так, как я хочу. Если реакция этого человека будет необоснованной, она будет отражать трудности этого человека, а не мои, поэтому зачем расстраиваться из-за этого?» Такое отношение сделало мою жизнь намного приятнее, и в целом мне везло, и я получал столько благодарности от пациентов, сколько мог пожелать. Кстати, на днях Сьюзан мне позвонила. Она успешно училась в университете и вот-вот должна была его окончить. Ее отец был в депрессии, и она хотела направить его к хорошему когнитивному терапевту! Возможно, таким образом она сказала мне «спасибо»!
Каждый понедельник по дороге на работу я всегда думаю, что принесет будущая неделя. Один такой понедельник начался с серьезной встряски. Открывая дверь кабинета, я почувствовал, что на выходных кто-то подсунул под нее листы бумаги. Это было письмо на 20 страницах от пациентки по имени Энни, которую направили ко мне несколькими месяцами ранее, в ее двадцатый день рождения. Восемь лет она успешно лечилась у нескольких терапевтов от ужасающих перепадов настроения. С 12 лет жизнь Энни разрушали кошмарные приступы депрессии и самоповреждения. Ей нравилось резать руки в клочья острыми предметами; однажды потребовалось наложить 200 швов. Она также предприняла несколько почти успешных попыток самоубийства.
Я напрягся, взяв в руки ее письмо. Энни переживала регресс, выражавшийся в глубоком чувстве отчаяния. В дополнение к депрессии она страдала от тяжелого расстройства пищевого поведения и на прошлой неделе три дня предавалась неконтролируемому компульсивному перееданию. Переходя от ресторана в ресторан, она часами без остановки запихивала в себя еду. Затем ее тошнило, и она ела снова. В письме она называла себя «мусорным ведром» и объясняла, насколько безнадежна. Она говорила, что решила отказаться от попыток исправить ситуацию, потому что поняла: она «пустое место».
Прервав чтение, я позвонил в квартиру, где она жила. Соседи по комнате сказали, что она собрала вещи и «уехала из города» на три дня, не указав, куда и почему. В моей голове зазвучал сигнал тревоги! Именно так она и поступала до начала лечения, пытаясь убить себя: снимала комнату в мотеле, регистрировалась под вымышленным именем и глотала таблетки, желая умереть от передозировки. Я продолжил читать. Энни писала: «Я истощена и похожа на перегоревшую лампочку: можно пропускать через нее электричество, но она так и не загорится. Я сожалею, но думаю, что уже слишком поздно. Я больше не буду тешить себя ложной надеждой… В последнее время я не испытываю особой грусти. Время от времени я тщетно пытаюсь ухватиться за жизнь, надеясь сжать ладони и почувствовать что-то – что угодно, но в моих руках по-прежнему ничего, они пусты».