Александр Дюма
Две Дианы
XVII. Под покровом темной ночи
Проводив герцога, Габриэль вернулся и подал знак Мартен-Герру, которому, очевидно, не нужны были никакие разъяснения. Он поднялся и вышел.
Через четверть часа оруженосец возвратился в сопровождении какого-то худого, оборванного человека. Мартен подошел к погруженному в размышления Габриэлю:
– Ваша милость, вот тот человек.
– Очень хорошо! Так это вы рыбак Ансельм, о котором мне говорил Мартен-Герр? – обратился Габриэль к пришельцу.
– Да, ваша милость, это я.
– И вы знаете, чего мы ждем от вас?
– Ваш оруженосец сказал мне об этом, ваша милость, и я к вашим услугам.
– Мартен-Герр должен был также поставить вас в известность, что вы рискуете жизнью наравне с нами.
– О, об этом можно было и не упоминать. Я и так каждый день рискую жизнью, чтобы поймать какую-нибудь рыбешку, и зачастую возвращаюсь ни с чем. Гораздо милее рискнуть сегодня своею вяленой шкурой ради вас… притом за приличное вознаграждение.
– Это верно, – заметил Габриэль, – но ведь твои повседневные опасности всегда непредвиденны, – например, в заведомую бурю ты не выйдешь в море. А тут опасность вполне определенная.
– Конечно, надо быть либо святым, либо сумасшедшим, чтобы в этакую ночь довериться морю. Но это дело ваше, не мне вас отговаривать.
– Но когда мы доберемся до цели, – продолжал Габриэль, – твоя служба на том не кончится. Тебе придется пойти в драку и поработать по-солдатски ничуть не хуже, чем по-рыбацки. Не забывай об этом!..
– Ладно, – проворчал Ансельм, – вы только меня не запугивайте. Вы отвечаете за жизнь тех, кто мне дорог, а я взамен отдаю свою. Сделка состоялась, больше говорить не о чем.
– Ты храбрый человек, – сказал виконт. – Можешь быть спокоен: и жена, и твои дети ни в чем не будут нуждаться. На этот счет я дал распоряжение своему управляющему Элио, а герцог де Гиз лично проследит за этим.
– Больше мне и не нужно, – молвил рыбак, – вы великодушнее любого короля. Я вас не подведу.
– Теперь скажи: твоя лодка выдержит четырнадцать человек?
– Ваша милость, она выдерживала и до двадцати.
– Нужны тебе еще гребцы?
– Ясное дело, ваша милость. У меня и так будет полно хлопот с рулем да с парусом, ежели придется его ставить.
Тут в разговор вмешался Мартен-Герр:
– Трое из наших ребят – Амброзио, Пильтрусс и Ландри – гребут так, словно никогда ничем другим и не занимались. Да и я сам прилично гребу.
– Ну и ладно, – рассмеялся Ансельм, – Мартен мне открыл все, кроме одного: где мы должны причалить.
– У форта Ризбанк, – произнес виконт д’Эксмес.
– У форта Ризбанк? Вы сказали: у форта Ризбанк? – переспросил пораженный Ансельм.
– А что, ты возражаешь?
– Какие там возражения! – махнул рукой рыбак. – Только место-то не слишком важное для высадки, я там еще ни разу не бросал якорь. Ведь это же голая скала!
– Ты отказываешься?
– Да нет же! Доставлю уж вас до форта Ризбанк, если удастся. Веселенькую прогулочку вы затеяли!
– Когда мы должны быть готовы? – спросил Габриэль.
– А вы хотите быть там к четырем часам?
– Между четырьмя и пятью, не позже.
– Тогда надо выйти из лагеря в час ночи.
– Хорошо, я предупрежу своих людей.
– Так и сделайте, монсеньор, – согласился рыбак. – Только разрешите мне соснуть часок вместе с ними. Со своими я попрощался, лодка надежно укрыта, так что уходить от вас мне не с руки.
– Ты прав, Ансельм, поспи-ка немного. Ведь нынешней ночью тебе придется потрудиться на славу. А сейчас… Мартен-Герр, оповести отряд.
– Эй, вы! Все сюда! – закричал Мартен-Герр.
– Что? Что случилось? – посыпались вопросы.
Все поднялись и обступили Мартен-Герра.
– Благодарите его светлость: через час – вылазка.
– Вот это здорово! Очень хорошо! Ура! – завопили волонтеры.
Мальмор тоже присоединил свое ликующее «ура» к товарищам по оружию. Но в этот же момент вошли четыре санитара, посланные Амбруазом Парэ, и, несмотря на сопротивление раненого, уложили его на носилки. Напрасно Мальмор обращался к своим товарищам с душераздирающими воплями, напрасно он осыпал их проклятиями, называя трусами и мошенниками. С ним никто не посчитался, и его унесли.
– Теперь нам остается, – сказал Мартен-Герр, – точно определить каждому свое место и распределить обязанности.
– А какая работенка нам предстоит? – спросил Пильтрусс.
– Пойдем на приступ!
– Тогда я иду первым! – вскричал Ивонне.
– Хорошо, – согласился оруженосец.
– Несправедливо! – заявил Амброзио. – Ивонне вечно лезет вперед, как будто, кроме него, никого нет!
– Не спорьте! – перебил их виконт д’Эксмес. – В предстоящем нам приступе первый в ряду подвергается наименьшей опасности. Это ясно хотя бы из того, что замыкаю шествие я!
– Тогда Ивонне просчитался, – рассмеялся Амброзио.
Мартен-Герр назвал каждому его номер в будущей цепи. Амброзио, Пильтрусса и Лактанция оповестили, что они сядут за весла. Итак, все было подготовлено, все рассчитано, все предусмотрено. Габриэль приказал всем ложиться спать: в нужный час он сам их разбудит.
Через несколько минут по всей палатке разнесся богатырский храп, которому вторили монотонные бормотания Лактанция. Наконец стихли и они.
Один Габриэль не спал. Через час он потихоньку разбудил своих людей. Все поднялись, бесшумно оделись и вышли из лагеря. Габриэль вполголоса произнес: «Кале и Карл», и часовые беспрепятственно пропустили их.
Маленький отряд во главе с Ансельмом миновал деревню и двинулся вдоль берега. Никто не проронил ни слова; только слышно было, как надрывается ветер да глухо стонет море…
Там, в городе, тоже кто-то не спал. То был лорд Уэнтуорс. Он только что вернулся в свой дом, чтобы хоть на какое-то время забыться сном. Он ведь не спал целых трое суток, с неослабевающей энергией затыкая все самые опасные бреши в обороне города, поспевая всюду, где требовалось его присутствие.
Вечером 4 января он еще раз побывал в Старой крепости, самолично произвел развод караулов, проверил надежность городской стражи, на чьей обязанности лежала охрана форта Ризбанк. Все было готово к отражению штурма. А завтра… завтра прибудут подкрепления, которые он запросил из Дувра.
Да, для волнений не было никаких причин, и все-таки утомленный до крайности лорд Уэнтуорс не мог заснуть.
Какая-то смутная, безотчетная тревога не покидала его, заставляя ворочаться в постели с боку на бок.
– Черт возьми! Ведь все предосторожности приняты. Старая крепость недоступна, и неприятель наверняка не отважится на ночной штурм, все остальные позиции надежно защищены дюнами и морем.
Лорд Уэнтуорс твердил себе это тысячи раз и все-таки не мог заснуть. Он чувствовал, как в ночи, окутавшей город, зарождается какая-то страшная беда, восстает во плоти какой-то невидимый враг. И этот враг – не маршал Строцци, не герцог де Невер, даже не великий Франциск де Гиз. Кто он?
Не бывший ли его пленник, тот самый безумный виконт д’Эксмес, воздыхатель госпожи де Кастро? Неужели это он? Ха-ха… Забавный противник для губернатора Кале, столь надежно охраняемого!
И, несмотря ни на что, лорд Уэнтуорс не мог ни подавить, ни объяснить своего страха.
Он чувствовал его, ощущал – и не мог спать.
XVIII. Между двух пропастей
Форт Ризбанк, тот самый, который из-за своих восьми выступов именовался Восьмигранником, был сооружен перед самым входом в Кале. Массивный и угрюмый, он глыбой вздымался над скалой, такой же мрачной и громадной.
Море нередко обрушивало свои грозные валы на эту сумрачную скалу, но никогда не добиралось до крепости.
В эту ночь, на 5 января 1558 года, море было как никогда бурным и зловещим. Из глубины его доносились какие-то протяжные скорбные стоны, подобные рыданиям безутешной в своем отчаянии души.
Прошло всего несколько минут после смены часовых, как вдруг чей-то отчетливый голос, похожий на зов далекой трубы, ворвался в шум рычащего прибоя, в эти вечные стоны океана.
Заступивший на караул часовой вздрогнул, прислушался и, словно не поняв происхождения этого странного зова, прислонил свой арбалет к стене. Затем, убедившись, что рядом никого нет, он приподнял сторожевую будку, извлек оттуда свернутую в клубок веревочную лестницу и тут же прикрепил ее к железному крюку, которым увенчивалась амбразура башни. Затем он связал между собою два конца лестницы и через амбразуру бросил ее вниз. Благодаря двум свинцовым грузилам лестница благополучно скатилась к самому подножию крепости.
Едва лишь часовой закончил свою таинственную процедуру, как показался ночной дозор и, увидев, что часовой на посту, обменялся с ним паролем и спокойно прошел дальше.
Было уже четверть пятого утра…
Через два часа поистине героических усилий лодка наконец причалила к форту Ризбанк. К скале приставили деревянную лестницу, уткнув верхний ее конец в первую же попавшуюся выемку.
Один за другим в полном молчании высадившиеся смельчаки одолели лестницу и начали карабкаться вверх по скале, пользуясь каждой щелью, каждым углублением.
Цель их – достичь подножия башни. Но ночь была темная, скала скользкая, руки у них срывались, пальцы кровянились о камень; один из них оступился и, не удержавшись, рухнул в море. По счастью, последний из четырнадцати все еще находился в лодке, и, видя, что сорвавшийся в море бедняга уже плывет к лодке, он протянул ему руку.
– Это ты, Мартен-Герр? – неуверенно спросил он, не разглядев его в темноте.
– Он самый, ваша светлость!
– Как это тебя угораздило свалиться? – упрекнул его Габриэль.
– Лучше я, чем другой.
– Почему это?
– А потому, что другой мог бы и закричать.
– Пожалуй, так, – согласился Габриэль. – Но коли уж ты очутился здесь, помоги мне привязать лодку вот к этому корневищу.
– Корневище не больно-то крепко держит, ваша светлость. Вдруг его вырвет волной, и тогда лодка пропадет, да и мы заодно с ней.
– Что делать? Лучше не придумаешь, – ответил виконт.
Привязав канатом лодку, Габриэль приказал оруженосцу:
– Подымайся!
– После вас, ваша милость.
– Тебе говорят – поднимайся! Ну! – нетерпеливо топнул ногой Габриэль.
Момент был неподходящий для споров. Мартен-Герр, а следом и Габриэль доползли до лестницы и стали подниматься вверх.
Когда Габриэль уже занес ногу на последнюю ступень, огромная волна налетела на берег, вырвала корневище и унесла в открытое море лодку вместе с лестницей.
Виконт погиб бы, если бы Мартен мгновенно не наклонился над морскою пропастью и не удержал за плащ своего хозяина.
– На сей раз ты спас мне жизнь, Мартен!
– Так-то оно так, но вот лодка-то распрощалась с нами!
– Пустяки! Ведь она оплачена, – беззаботно рассмеялся Габриэль, скрывая свое беспокойство.
– Все едино, – пожал плечами Мартен-Герр. – Если там, наверху, не окажется вашего человека, или лестница не достанет до земли, или оборвется у нас под ногами, – значит, все наши надежды на возвращение укатились вместе с этой проклятой лодкой.
– Тем лучше, – молвил Габриэль, – теперь нам остается победить или погибнуть!
– Пусть так, – просто согласился Мартен.
– Идем! Отряд, наверно, уже добрался до башни – шума-то совсем не слышно. Ладно, трогаемся… Только будь осторожен, Мартен.
– Не беспокойтесь, на этот раз не сорвусь!
Они двинулись в путь и через десять минут, преодолев неисчислимые опасности и препятствия, присоединились к остальным.
Было уже без четверти пять, когда Габриэль с непередаваемой радостью обнаружил веревочную лестницу, свисавшую со скалы.
– Видите, друзья, – вполголоса сказал он, – нас наверху ждут. Возблагодарим господа, ибо обратного пути у нас нет: море поглотило нашу лодку. Итак, вперед – и бог наш защитник!
– Аминь! – добавил Лактанций.
Теперь все знали, что вернуться обратно невозможно, но никто не заколебался.
При слабом свете едва наступающего утра Габриэль пристально вглядывался в суровые, бесстрастные лица смельчаков. И все они, как один, повторили за ним:
– Вперед!..
– Помните, кто за кем идет! Первый – Ивонне, за ним – Мартен-Герр, за ними – каждый по порядку своих номеров. Замыкающий – я. Веревка, полагаю, достаточно крепка.
– Веревка железная, ваша светлость, – сказал Амброзио. – Мы уж ее опробовали, она не то что четырнадцать, а тридцать душ выдержит!
– Тогда дело за тобой, Ивонне, – сказал виконт д’Эксмес. – Ты рискуешь пропустить самое опасное в нашем путешествии. Иди – и мужайся!
– Мужества, монсеньор, мне не занимать, особенно когда бьет барабан и грохочут пушки. Но, признаться, нет у меня привычки к тихим вылазкам и скользким канатам. А вообще-то хорошо, когда идешь впереди всех.
Габриэль, не желая спорить на эту тему, резко сказал:
– Хватит болтать! Надо не говорить, а дело делать. Вперед, Ивонне! И помни: передышка – только на стопятидесятой ступеньке. Все готовы? Мушкеты – за спину, кинжалы – в зубы! Смотрите вверх, а не вниз, думайте о Всевышнем, а не о гибели! Вперед!
Ивонне поставил ногу на первую ступень. Пробило пять часов. Медленно и бесшумно четырнадцать смельчаков начали свое опасное восхождение.
Поначалу Габриэль, замыкавший шествие, почти не ощущал опасности. Но чем выше они подымались, тем сильнее и сильнее раскачивалась эта диковинная гроздь, унизанная живыми существами. Вот тогда-то он и почувствовал, что опасность стала чуть ли не осязаемой.
Страшное и величественное зрелище представляла эта картина: в темноте, под дикое завывание ветра, четырнадцать человек, похожих на призраки, в полной тишине карабкаются по отвесной стене, на вершине которой ждет их возможная, а внизу верная смерть. На стопятидесятой ступеньке Ивонне остановился.
Еще раньше было обусловлено, что на передышку уйдет столько времени, сколько потребуется дважды прочитать «Отче наш» и «Богородицу». Но и после этого Ивонне не двинулся с места.
Тогда Мартен-Герр счел за благо хлопнуть его по ноге и шепнул.
– Трогай!
– Не могу… – хрипло отозвался Ивонне.
– Не можешь? Почему, негодяй? – вздрогнул Мартен-Герр.
– Голова закружилась…
Холодный пот выступил на лбу у Мартена. На какое-то мгновение он не знал, на что решиться. Если у Ивонне действительно закружилась голова и он упадет, он невольно увлечет вниз и всех остальных. Спускаться обратно тоже не имело смысла. В таком ужасном, никак не предвиденном положении Мартен совершенно растерялся и ограничился тем, что наклонился к Ансельму, который двигался за ним, и сказал:
– У Ивонне голова закружилась.
Ансельм, как и Мартен, тоже вздрогнул и, в свою очередь, сообщил Шарфенштейну, своему соседу:
– У Ивонне голова закружилась.
Так, по цепочке, эта страшная весть дошла до Габриэля, который, услыхав ее, побледнел.
XIX. Отсутствующий Арно дю Тиль оказывает пагубное влияние на судьбу бедняги Мартен-Герра
Это был самый страшный и напряженный момент. Потрясенный Габриэль словно увидел перед собой воочию неумолимую опасность. Да не одну, а целых три. Внизу бурлящее море, казалось, требовало своей доли добычи; впереди, над головой Габриэля, двенадцать человек застыли в смертельном ужасе, не имея возможности ни отступить, ни продвинуться, преграждая ему путь к третьей, пока еще незримой опасности – к пикам и аркебузам англичан, поджидающих их, вполне возможно, наверху.
По счастью, Габриэль был из тех людей, которые не медлят даже перед пропастью, поэтому решение его было мгновенным. Он даже и не задумался, что рука может дрогнуть и тогда он грохнется прямо о скалы. Подтягиваясь на руках, он стал подыматься по краю веревочной лестницы. Сила и воля его были столь велики, что он добрался до Ивонне.
– Ты будешь двигаться? – резко и повелительно обратился он к Ивонне.
– У меня… голова… кружится, – отвечал бедняга, выбивая дробь зубами.
– Будешь двигаться? – повторил виконт д’Эксмес.
– Не могу… – лепетал Ивонне. – У меня руки и ноги… отрываются от ступенек… вот-вот упаду…
– Посмотрим, – проронил Габриэль.
Он выхватил кинжал, потом, действуя ногами и левой рукой, дотянулся до поясницы Ивонне и приложил острие кинжала к его спине.
– Чувствуешь мой кинжал? – спросил он.
– Ох, ваша милость!.. Пощадите!..
– Клинок тонок и остер, – продолжал Габриэль с поразительным хладнокровием. – Стоит тебе откинуться назад, он сам собою пронзит тебя. Теперь слушай меня хорошенько. Мартен-Герр пойдет перед тобою, а я позади. Если ты хоть вздрогнешь, клянусь богом, ты не упадешь вниз! Я пришпилю тебя кинжалом к этой каменной стене, и все пройдут дальше через твой труп.
– О, смилуйтесь, монсеньор! Я пойду! – испуганно воскликнул Ивонне, избавившись от прежнего страха.
– Мартен, – сказал виконт, – ты слышал? Подымись выше.
Мартен тем же способом, что и его хозяин, через мгновение очутился первым на лестнице.
– Вперед! – произнес Габриэль.
Мартен ловко полез по лестнице, а Ивонне, забыв про свое головокружение, двинулся за ним, ибо Габриэль в правой руке держал кинжал, грозивший Ивонне смертью.
Так все четырнадцать прошли последние сто пятьдесят ступенек.
«Черт возьми! – весело размышлял Мартен-Герр, видя, что стена почти рядом. – Монсеньор нашел превосходное средство от головокружения…»
Развить эту мысль ему так и не удалось, ибо голова его вдруг вынырнула над краем крепостной площадки.
– Это вы? – обратился к Мартену незнакомый голос.
– Черт возьми! – только сказал оруженосец, переводя дыхание.
– Давно пора, – заметил часовой. – Через пять минут пройдет дозор.
– Ладно, мы сумеем его встретить, – отозвался Мартен и уперся коленом о каменный выступ.
И в эту же минуту часовой, пытаясь разглядеть его в темноте, спросил:
– Как тебя зовут?
– Мартен-Герр…
Не успел он закончить фразу, как Пьер Пекуа (это был именно он) изо всех сил толкнул его в грудь, и Мартен-Герр полетел в пропасть.
– Господи! – падая, прошептал бедняга.
На площадку уже взбежал Ивонне и, ощутив под ногами твердую почву, немедленно обрел свое хладнокровие и смелость; вслед за ним появились Габриэль и все остальные.
Пьер Пекуа не оказал им ни малейшего сопротивления. Он стоял словно окаменевший.
– Несчастный! – вскричал виконт д’Эксмес, тряся его за плечи. – Что с вами случилось? Что вам сделал Мартен-Герр?
– Мне? Ничего, – глухо ответил оруженосец. – Но Бабетте! Моей сестре!
– Да, я и забыл совсем! – вскричал пораженный Габриэль. – Бедный Мартен… Но это же был не он! Неужели его не спасти?
– Спасти от падения с высоты двухсот пятидесяти футов на голый камень! – зловеще рассмеялся Пьер Пекуа. – Полноте, господин виконт, подумайте лучше о том, как бы вам спастись самому вместе с вашими людьми! Сейчас не время жалеть преступника!
– Преступник! Он неповинен, говорю я вам! И я это вам докажу! Но сейчас не время, вы правы. Что же нам теперь предстоит?
– Сейчас пройдет ночной дозор. Надо заткнуть рот и связать четырех человек… Но нам не придется их ждать, вот они!
Едва Пьер Пекуа проговорил эти слова, как действительно показался городской патруль, направлявшийся по внутренней лестнице на площадку. Если бы они подняли тревогу, все бы, наверно, пропало. Но, по счастью, Шарфенштейны, дядюшка и племянник, люди от природы любопытные и дотошные, как раз оказались рядом с ними. Поэтому никто из всего патруля не успел даже и пикнуть. Мощные ладони зажали им рты и мгновенно прижали к земле. Подбежавшие Пильтрусс и еще двое волонтеров тут же обезоружили и связали четырех ошарашенных городских стражников.
– Здорово получилось! – заметил Пьер Пекуа. – Теперь надо захватить врасплох остальных часовых, а потом уж ринуться в караулку! Мы с братом обработали чуть ли не половину стражников, и теперь они ждут не дождутся французов. Я сам схожу и сообщу им о нашем успехе. А вы тем временем займитесь часовыми.
– Я крайне вам благодарен, Пекуа, – сказал Габриэль, – и если бы не гибель Мартен-Герра!..
– Еще раз прошу вас, господин д’Эксмес, предоставьте это дело богу и моей совести, – сурово ответил непреклонный горожанин. – Я ухожу. Делайте свое дело, а я займусь своим.
Все дальнейшие события развернулись именно так, как предсказывал Пьер Пекуа. Большинство часовых перешли на сторону французов. Один вздумал было сопротивляться, но был мгновенно обезоружен и связан. Когда оружейник возвратился в сопровождении Жана Пекуа и нескольких верных людей, вся крепостная площадка форта Ризбанк была во власти виконта д’Эксмеса.
Теперь предстояло завладеть караульным помещением, и Габриэль решил не медлить. Нужно было скорее воспользоваться первым смятением и нерешительностью врага.
В этот ранний утренний час сменившиеся с постов караульные спали праведным сном младенцев. Не успели они даже проснуться толком, как были уже связаны по рукам и ногам. Словом, до битвы дело не дошло, ибо вся эта суматоха длилась всего несколько минут. Не было еще и шести часов, как весь форт Ризбанк – ключ к гавани и к городу – принадлежал уже французам.
Итак, вся операция прошла необычайно быстро и удачно. Форт Ризбанк уже был взят, виконт д’Эксмес успел расставить новых часовых и сообщить им новый пароль, а в городе обо всем этом даже и не догадывались.
– Но раз Кале еще держится, значит, и нам рано складывать оружие, – говорил Пьер Пекуа Габриэлю. – Поэтому, господин виконт, советую поступить так: вы с Жаном и с половиной наших людей будете удерживать форт, а я – во главе с другими – вернусь в город. Если потребуется, мы там лучше поможем французам, чем здесь.
– А вы не боитесь, – спросил Габриэль, – что лорд Уэнтуорс разъярится и сведет с вами счеты?
– Будьте покойны! Не такой уж я дурак. Если надо, я обвиню Жана в предательстве. Мы, дескать, были застигнуты врасплох и, несмотря на яростное сопротивление, вынуждены были сдаться на милость победителя. А тех, кто отказался подчиняться вам, попросту прогнали с форта. У лорда Уэнтуорса теперь дела невеселые, так что он не усомнится в наших словах и еще поблагодарит нас!
– Ладно, – согласился Габриэль. – Идите обратно в Кале. Я вижу, вы не только смельчаки, но и большие хитрецы. Вы и мне сумеете помочь, если я рискну на вылазку.
– Ох, не рискуйте, ваша светлость! – воскликнул Пьер Пекуа. – С такими силами многого вы не добьетесь, а потерять можете все! Оставайтесь уж тут!
– Значит, пока герцог де Гиз и все остальные бьются, рискуя жизнью, я сложа руки буду здесь бездельничать? – возмутился Габриэль.
– Их жизнь принадлежит только им, ваша светлость, а форт Ризбанк – Франции, – возразил благоразумный горожанин. – Послушайте: в решающий момент я подниму всех, кто со мной одних убеждений. Вот тогда-то вы и явитесь, нанесете сокрушительный удар и передадите город герцогу де Гизу.
– Но кто же меня предупредит, что пора действовать?
– Вы мне вернете тот рог, что я вам вручил. Кстати, зов его оповестил меня о вашем прибытии. Когда до форта Ризбанк снова донесется призыв, смело выходите и во второй раз добейтесь победы!
Габриэль сердечно поблагодарил Пьера Пекуа, отобрал вместе с ним людей, которые должны были вернуться в город, и проводил их до ворот форта.
Было уже половина восьмого. Светало.
Габриэль сам проследил, чтобы над фортом водрузили французские флаги: ведь они должны были успокоить герцога де Гиза и отпугнуть английских капитанов. Потом он прошелся по площадке, которая была свидетельницей событий этой ужасной достославной ночи.
Побледнев, он подошел к тому месту, где был сброшен в пропасть Мартен-Герр, несчастная жертва рокового недоразумения, и наклонился над скалой. Сначала он ничего не увидел, но, приглядевшись, заметил у края водосточной трубы распростертое тело Мартен-Герра. Видимо, эта труба и смягчила силу страшного падения.
Ему показалось, что оруженосец мертв, и он захотел отдать ему последние почести. Рядом с Габриэлем стоял и Пильтрусс; оплакивая Мартен-Герра, которого всегда очень любил, он тут же присоединился к благочестивому намерению своего начальника. Укрепив веревочную лестницу, он полез обратно в пропасть и вскоре возвратился с телом своего друга. Мартен еще дышал.
Приглашенный хирург обнаружил, что у бедняги сломана рука и раздроблено бедро.
Хирург брался залечить руку, а ногу посоветовал ампутировать, но сам не решался на столь сложную операцию.
Осталось только ждать. Если бы удалось связаться с метром Амбруазом Парэ, Мартен-Герр был бы спасен.
