Александр Дюма
Две Дианы
VI. Другое испытание
Итак, расчет Габриэля на протестантов не оправдался, но в запасе оставался еще честолюбивый герцог де Гиз.
На следующий день, ровно в десять часов утра, Габриэль явился в Турнелльский дворец. Его уже ждали и тотчас же провели к герцогу. Де Гиз бросился к Габриэлю и крепко сжал его руки.
– Наконец-то, мой друг! Мне пришлось чуть ли не выслеживать вас, и если бы не моя настойчивость, бог знает, когда бы нам довелось увидеться! В чем дело? Почему вы сразу не пришли ко мне?
– Ваша светлость… столько горя… – тихо проронил Габриэль.
– Вот как! Я так и думал, – прервал его герцог. – Значит, вам солгали, не выполнили те обещания, что вам давали? Вас обманули, над вами надругались, вас истерзали! Я так и думал, что тут кроется какая-то гнусность! Мой брат, кардинал Лотарингский, был в Лувре, когда вы прибыли из Кале. Он слыхал, как вы назвались графом де Монтгомери, и догадался – недаром он священник! – что вы для них либо жертва, либо посмешище! Почему вы не обратились к нему? Он бы помог вам.
– Я вам крайне признателен, монсеньор, но, уверяю вас, вы ошибаетесь. Данное мне обещание было выполнено наиточнейшим образом.
– Но вы говорите это таким тоном…
– Ничего не поделаешь, монсеньор… но еще раз повторю – мне не на что жаловаться, все обещания, на которые я рассчитывал, были выполнены… в точности. Умоляю вас, не будем больше обо мне говорить… Вы знаете, что я не большой любитель таких разговоров, а сейчас мне это вдвойне тяжело.
Герцога де Гиза расстроил подавленный тон Габриэля.
– Довольно, друг мой, – сказал он, – я, совсем того не желая, коснулся ваших еще не заживших ран. О вас больше ни слова!
– Благодарю вас, ваша светлость! – низко поклонился Габриэль.
– Но все-таки помните, – продолжал герцог, – что я всегда в вашем распоряжении.
– Благодарю.
– На этом и договоримся. Ну, а теперь, друг мой, о чем же мы побеседуем?
– Как о чем? О вас, о вашей славе, о ваших намерениях.
– Моя слава! Мои намерения! – покачал головой Франциск Лотарингский. – Увы! На этот раз вы избрали слишком грустную для меня тему.
– Как! Что вы говорите? – воскликнул Габриэль.
– Истинную правду, друг мой. Мне казалось, что я действительно заслужил некоторое признание, и это, естественно, обязывало меня ко многому. Я ставил перед собой какие-то определенные цели, я мечтал о великих подвигах… И я сумел бы их совершить, черт побери!
– И что же дальше?
– Дальше вот что, Габриэль. Вот уже шесть недель, как я возвратился ко двору, и я утратил веру в свою славу, я отказался от всех своих намерений.
– Боже мой! Но почему же?..
– Да разве вы не видите, каким постыдным миром завершили они все наши победы?
– Это так, ваша светлость, – согласился Габриэль, – не вы один сокрушаетесь… Такая богатая жатва – и такой скудный урожай!
– Вот именно, – продолжал герцог. – Как же вы хотите, чтобы я продолжал сеять для тех, кто не умеет убирать? Разве они сами не убили во мне жажду действия, подвига? Отныне моя шпага покоится в ножнах и не скоро вырвется из своего заключения. Война кончена, и я надолго распростился со своими честолюбивыми мечтами.
– Однако вы не утратили своего могущества, – возразил Габриэль. – При дворе вас почитают, народ вас любит, иноземцы страшатся.
– Народ… иноземцы… это верно, но не говорите мне о почете при дворе! Король и его присные не только свели на нет плоды наших побед, но и подорвали исподтишка мое влияние… Вернувшись, я застал здесь в зените славы… Кого вы думаете?.. Постыдно побитого при Сен-Лоране Монморанси! О, как я его ненавижу!
– Наверное, не больше, чем я, – прошептал Габриэль.
– Этот мир, о котором нельзя говорить без стыда, заключен именно им! И заключил он его себе на пользу! Больше того… Вы же сами видите, что за спиной коннетабля стоит не добрая слава, а нечто такое, что посильнее самого короля! Вам должно быть понятно, что мои заслуги не могут сравниться с заслугами Дианы де Пуатье, гром ее разрази!
– О боже! – прошептал Габриэль.
– Что сделала с королем эта женщина? В народе поговаривают о каких-то зельях, о колдовстве! Я же думаю, что их сочетала не только любовь, но и преступление. Я готов поклясться в этом!
При этих словах Габриэль вздрогнул.
– Разве вы не согласны со мной, Габриэль?
– Думаю, вы не ошиблись, – глухо ответил он.
– И для полного унижения, возвратившись из армии, я получаю личную благодарность: с меня слагают полномочия главнокомандующего!
– Возможно ли? И это все, чем вас наградил король? – воскликнул Габриэль, умышленно подогревая пламя в негодующем сердце герцога.
– А какую еще награду можно преподнести слуге, который больше не нужен? – процедил сквозь зубы герцог. – Я же не господин коннетабль, осыпанный королевскими милостями! Он ведь вполне заслужил их своими бесконечными поражениями! Но клянусь Лотарингским крестом: если снова грянет война, а меня будут умолять стать во главе армии, я пошлю их к коннетаблю! Пусть он их спасает! А что до меня, так я принимаю приговор и подожду лучших времен!
– Такое решение крайне прискорбно, и я глубоко сожалею о нем, – многозначительно заговорил Габриэль. – Но именно поэтому я и хотел вам предложить…
– Бесполезно, друг мой, бесполезно, – перебил его герцог. – Я уже решил. В мирное время о славе помышлять не приходится.
– Простите, монсеньор, – возразил Габриэль, – но мое предложение и относится как раз к мирному времени.
– В самом деле? – заинтересовался Франциск Лотарингский. – Что же это? Нечто похожее по смелости на взятие Кале?
– Смелее, чем взятие Кале!
Герцог еще больше удивился.
– Даже так? Признаюсь, вы заинтриговали меня.
– Мы одни здесь?
– Абсолютно. Нет никого, кто бы мог подслушать.
– Тогда вот что я вам скажу, ваша светлость, – смело заявил Габриэль. – Король и коннетабль решили обойтись без вас. Они лишили вас звания главнокомандующего, вырвите его снова из их рук.
– Но как? Объясните!
– Монсеньор, чужеземные монархи боятся вас, народ боготворит, армия за вас, вы и сейчас больше, чем король Франции. Если вы осмелитесь заговорить как повелитель, вам все будут внимать как владыке. И я первый почту за счастье назвать вас: «Ваше величество!»
– Вот поистине дерзновенная затея, Габриэль! – с изумлением улыбнулся герцог.
– Я преподношу эту дерзновенную мысль великому человеку, – подхватил Габриэль. – Я говорю все это во имя блага Франции. Вы повторите Карла Великого![61]
– А ведь Лотарингский дом происходит от него! – отозвался герцог.
– В этом никто не усомнится после ваших деяний, – заверил его Габриэль.
– Но где те силы, на которые я мог бы опереться?
– В вашем распоряжении две силы.
– Какие?
– Армия и протестанты, ваша светлость. Если хотите, вы можете стать военным диктатором.
– Захватчиком! – вырвалось у герцога.
– Скажем: победителем. Но можно и так – станьте королем протестантов.
– А как же принц Конде? – улыбнулся герцог де Гиз.
– У него очарование и ловкость, а величие и блеск – у вас. Кальвин не будет колебаться в своем выборе. Скажите слово – и завтра же у вас будет под началом тридцать тысяч избранных солдат.
– Я ценю вашу искренность, и, чтобы это вам доказать, я тоже открою вам свое сердце… Выслушайте меня. Я и сам не раз думал об этой… хм… затее, на которую вы мне сегодня указали. Но согласитесь, друг мой: поставив перед собою подобную цель, нужно быть уверенным, что ее достигнешь, а сделать такую ставку раньше времени – значит потерять ее навсегда!
– Вы правы, – заметил Габриэль.
– Так вот. Такой переворот нужно подготавливать долго и тщательно. Нужно, чтобы умы прониклись сознанием необходимости такого переворота. А разве вы можете утверждать, что ныне народ созрел? Я командовал армиями, я защищал Мец, брал Кале, я дважды был главнокомандующим – и этого, однако, недостаточно! Недовольных, конечно, немало, но отдельные партии не представляют всего народа. Генрих Второй молод, разумен, отважен, он сын Франциска Первого. Да и опасности, кстати, не таковы, чтоб свергать его с престола.
– Итак, ваша светлость, вы колеблетесь?
– Более того, я отказываюсь. Если бы хоть несчастный случай или какая-нибудь болезнь…
«И этот клонит туда же», – подумал Габриэль.
– А если б такой случай представился, что бы вы тогда сделали?
– Тогда я стал бы регентом при юном и малоопытном короле. О, если бы это случилось, ваши предположения были бы вполне своевременны!
– Понимаю… Но если такого случая так и не предвидится?..
– Я решил терпеть.
– Это ваше последнее слово, монсеньор?
– Последнее, – сказал герцог. – И пусть все это умрет между нами.
Габриэль поднялся с места:
– Мне пора.
– Как! Уже?
– Да, монсеньор, я узнал все, что хотел. Мне нужно было убедиться, что честолюбие герцога де Гиза еще не очнулось от спячки. Прощайте, монсеньор!
– До свидания, друг мой.
И, опечаленный, растревоженный, Габриэль покинул Турнелльский дворец.
«Ну что ж, – подумал он, – из двух земных союзников, на которых я рассчитывал, навстречу мне не пошел ни один. Кто остается? Бог!»
VII. Опасный шаг
Диана де Кастро, вновь обосновавшаяся в Лувре, жила теперь в постоянной и смертельной тревоге. Она тоже выжидала, но это вынужденное гнетущее ожидание давалось ей, пожалуй, еще труднее, чем Габриэлю. Однако у нее сохранилась еще возможность получать некоторые сведения о Габриэле: раз в неделю паж Андре являлся на улицу Садов Святого Павла и расспрашивал Алоизу о молодом графе. Правда, полученные вести не радовали Диану: граф де Монтгомери был молчалив, мрачен и подавлен. Рассказывая о нем, кормилица невольно бледнела и заливалась слезами. Диана просто жаждала покончить с этими постоянными страхами и опасениями. Она долго колебалась, но в конце концов решилась.
В одно прекрасное июньское утро, закутавшись в простой плащ и скрыв лицо под густой вуалью, она вышла из Лувра и в сопровождении Андре направилась к Габриэлю.
Пусть он избегает ее… пусть!.. Она сама идет к нему первая! Разве не может сестра навестить брата? Разве долг не велит ей предупредить его или утешить? К сожалению, все ее мужество ни к чему не привело.
Габриэль для своих одиноких прогулок избирал обычно ранние часы, и, когда Диана робко постучала в ворота, оказалось, что его уже не было дома. Подождать? Но никто не знал, когда он вернется, а долгое отсутствие Дианы тотчас же заметили бы в Лувре.
Ничего! Она будет ждать столько, сколько нужно! А пока непременно повидает Алоизу и сама обо всем ее расспросит.
Андре провел свою госпожу в уединенную комнату и побежал за кормилицей.
За все эти годы Алоиза и Диана – дочь народа и дочь короля – ни разу не встречались. Поэтому, войдя в комнату, Алоиза хотела было низко поклониться госпоже де Кастро, но Диана бросилась к ней, обняла и воскликнула, как в те далекие благословенные времена:
– Дорогая кормилица!
– Как, сударыня, – робко спросила Алоиза, тронутая до слез, – вы помните меня? Вы меня узнаете?
– Конечно, помню! – засмеялась Диана и, слегка покраснев, добавила: – Я, кормилица, пришла не ради праздных разговоров…
– Вы хотите поговорить со мной о нем?
– Конечно!.. Как жаль, что я его не застала! Я бы и его утешила, и сама бы утешилась! Как он? Такой же мрачный, такой же угрюмый? Почему он ни разу не навестил меня в Лувре? Что говорит он? Что делает? Говори, говори же, кормилица!
– Вы же сами знаете, что он тоскует… Вы только представьте себе…
– Погоди, Алоиза, – перебила ее Диана, – ровно через час я должна уйти. Я не хочу, чтоб в Лувре заметили мое отсутствие. Так вот, через час выпроводи меня отсюда.
– Это не так легко, сударыня… да и время пробежит незаметно. Нужно, чтоб кто-то нам об этом напомнил.
– Верно! И это сделает Андре!
Паж, находившийся в соседней комнате, обещал ровно через час постучать им в дверь.
– А теперь, – сказала Диана, усевшись рядом с кормилицей, – никто и ничто не помешает нам поговорить по душам…
В этой затянувшейся беседе опечаленная кормилица поведала Диане все, что знала, или, вернее, все, что видела. Диана и радовалась, потому что ей рассказывали о ее Габриэле, и печалилась, потому что слышала столь грустные вести.
В самом деле, откровения Алоизы не только не успокоили госпожу де Кастро, а наоборот – еще сильнее ее растревожили. И с каждым мгновением, с каждым сказанным Алоизой словом она все больше и больше убеждалась, что если она хочет спасти своих близких, то время пришло.
Так в горестных признаниях промелькнул час, и, когда Андре постучал в дверь, Диана и Алоиза несказанно удивились:
– Как! Уже?
Потом Диана нерешительно проговорила:
– Как хотите, я еще побуду у вас хоть четверть часа!
– Будьте осторожны, сударыня!
– Да, кормилица, ты права, мне нужно идти. Одно только слово… Скажи, неужели он ни разу не говорил обо мне?
– Ни разу, сударыня…
– Что ж… Он правильно поступает… – вздохнула Диана.
– Ему бы лучше вообще не думать о вас…
– А по-твоему, он все-таки думает обо мне?
– Наверняка.
– Однако он избегает меня, избегает Лувра!..
Кормилица только покачала головой:
– Если он и избегает, так вовсе не из-за тех, кто ему дорог.
Диана поняла: «Из-за тех, кто ему ненавистен» – и вслух сказала:
– Нет, все-таки я должна его видеть! Непременно!
– Хотите, я скажу ему, что вы просили его прийти к вам в Лувр?
– Нет, нет, только не в Лувр! – отчаянно замотала головой Диана. – В Лувр пусть не приходит. Я подожду… Я сама к нему приду!..
– Но если его опять не будет? В какой день вас ждать? Скажите хоть приблизительно!
– Этого я не знаю… я ведь не вольна в своих поступках. Но если я смогу, то пошлю Андре, он предупредит.
В эту минуту паж вторично постучал.
– Иду, иду! – крикнула ему Диана и обратилась к кормилице: – Пора расставаться. Обними меня покрепче, как в те далекие, счастливые времена.
И когда взволнованная Алоиза молча прижала ее к груди, она шепнула:
– Заботься о нем!.. Береги его!
С этими словами Диана покинула особняк и через полчаса была уже в Лувре. Последствия опасной вылазки ничуть ее не беспокоили, ее терзало другое: каковы же тайные намерения Габриэля?..
Габриэль вернулся домой поздно. День выдался жаркий, и он изрядно устал. Но когда Алоиза произнесла имя Дианы и рассказала о ее посещении, всю его усталость как рукой сняло.
– Чего она хотела? – забросал он вопросами кормилицу, даже не давая ей возможности ответить. – О чем говорила? Что делала? Ах, почему меня не было!.. Ну говори же, Алоиза! Она хочет меня видеть? Она не знает, когда сможет прийти сюда снова? Я не могу оставаться в неизвестности, Алоиза! Я иду немедленно в Лувр.
– В Лувр? О господи! – ужаснулась Алоиза.
– Конечно, – спокойно ответил Габриэль, уже овладев собою. – Почему бы и нет? Путь в Лувр мне не заказан, и я полагаю, что спаситель госпожи де Кастро имеет полное право выразить ей свое уважение.
– Разумеется, – пробормотала Алоиза. – Но госпожа де Кастро очень просила, чтобы вы не навещали ее именно в Лувре.
– Не грозит ли мне там опасность? – надменно спросил Габриэль. – Если так, тем лучше.
И он приказал принести ему другое платье. Бедная Алоиза тщетно пыталась отговорить его:
– Вы же сами избегали Лувра, госпожа де Кастро так и сказала. Вы ни разу не пожелали ее видеть после вашего возвращения.
– Я не хотел ее видеть, пока она сама меня не позовет, – возразил Габриэль. – Я избегал Лувра потому, что мне нечего было там делать. Но сегодня все переменилось. Я направляюсь в Лувр!
VIII. Непредвиденная оплошность
В Лувр Габриэль прошел беспрепятственно. Со времен взятия Кале имя молодого графа де Монтгомери произносилось так часто, что никому и в голову бы не пришло не допустить его к герцогине де Кастро.
Диана в то время сидела за пяльцами с одной из своих камеристок. Но рука ее часто застывала в неподвижности: задумавшись, она снова и снова принималась распутывать клубок утренней беседы.
Вдруг в комнату ворвался Андре.
– К вам, герцогиня, виконт д’Эксмес! – Мальчик еще не привык по-иному называть своего бывшего господина.
– Что? Виконт д’Эксмес?
– Он идет за мной, – сказал паж. – Вот он!
На пороге, тщетно пытаясь скрыть свое волнение, показался Габриэль. Он низко поклонился Диане, а она, растерянная, ошеломленная, даже не сразу ответила ему на поклон. Потом она отпустила пажа и камеристку.
Оставшись наедине, Диана и Габриэль, застыв на мгновение, долго смотрели друг на друга.
– Вы приходили ко мне, Диана? – наконец произнес Габриэль. – Вы хотели поговорить со мной? Вот я и поспешил…
– Неужели только сегодняшний мой визит открыл вам глаза, Габриэль? Разве вы сами не знали, что мне нужно вас видеть?
– Диана, – грустно улыбнулся Габриэль, – я не раз проявлял мужество и потому могу признаться, что я боялся прийти в Лувр!..
– Боялся? Чего? – вырвалось у Дианы.
– Боялся за вас!.. И за себя, – еле слышно проговорил Габриэль.
– И потому предпочли забыть нашу давнюю дружбу?..
– Признаться, я предпочел бы забыть все, Диана, лишь бы не являться в этот проклятый Лувр. Но, увы, так не вышло!.. И вот доказательство…
– Доказательство?
– Доказательство в том, что достаточно было одного вашего шага – и все мое благоразумие лопнуло как мыльный пузырь! И вот я в Лувре, которого должен избегать. Я отвечаю на все ваши вопросы. Я знаю, насколько это опасно, и все-таки поступаю так! Диана, нужны ли вам еще доказательства?
– Да, Габриэль, да! – только и могла сказать Диана.
– О, если бы я был более благоразумен, я бы упорствовал в своем решении, не встречался бы с вами, бежал бы прочь! Так было бы лучше и для вас, и для меня, Диана! Я знал, что вы волнуетесь, тревожитесь, но я молчал… молчал, ибо не хотел вас огорчать. Так почему же теперь, о боже мой, почему я так бессилен перед вами?
Диана начинала понимать, что не надо было ей выходить из этой томительной неизвестности. Да, так было бы лучше! Ведь каждое его слово причиняло ей страдание, каждый его вопрос грозил опасностью! Но коли уж она бросила вызов судьбе, об отступлении не могло быть и речи. Она пойдет на все, если даже впереди ждет ее отчаяние и гибель!
Наконец она сказала:
– Я искала встречи с вами по двум причинам – мне нужно было объясниться с вами и в то же время задать вам один вопрос.
– Говорите, Диана, говорите.
– Прежде всего я должна вам объяснить, почему, получив косынку, я сразу не ушла в монастырь, как было договорено во время нашего последнего свидания.
– Разве я хоть как-то упрекнул вас в этом? Ведь я передал вам через Андре, что возвращаю вам свое обещание. То была не простая фраза, а совершенно искреннее побуждение.
– Но ведь и я искренне хотела уйти в монастырь…
– Но зачем, Диана? Зачем вам отрекаться от света, для которого вы созданы?
– Не говорите так, Габриэль… Нет, я хочу покинуть свет, где так много вынесла страданий. Мне нужен покой и отдых. Не лишайте меня последнего убежища!
– О, я вам так завидую!
– И если я еще не осуществила свое намерение, так только потому, что еще не знаю, как вы бы отнеслись к моей просьбе. В своем последнем письме я просила вас не быть ни судьей, ни карателем…
– Диана, Диана!
– Все равно! Я не желаю больше пребывать в неизвестности. Скажите мне, Габриэль, получили ли вы наконец подтверждение того, что я действительно ваша сестра, или вы окончательно отказались от надежды распознать эту чудовищную тайну? Говорите! Я вас спрашиваю, я умоляю вас!
– Я вам отвечу, – печально молвил Габриэль. – Диана, есть испанская пословица: «Всегда лучше верить худшему». За время нашей разлуки я свыкся с мыслью, что вы – моя сестра. Но должен признаться, что никакими доказательствами я не располагаю. И в то же время, как вы сами сказали, я не имею ни возможности, ни надежды обрести их.
– Силы небесные! – воскликнула Диана. – Значит, тот… тот, кто мог бы открыть истину… не дожил до вашего возвращения из Кале?
– Он дожил, Диана!
– Значит, король не сдержал своего обещания! Но ведь мне говорили, что он прекрасно вас принял…
– Диана, все, что мне обещали, было выполнено абсолютно точно…
– Но вы все это говорите с таким мрачным видом!.. О святая дева! Какая страшная загадка кроется в ваших словах?
– Вы хотели все знать. Хорошо… Я поделюсь с вами этой тайной, а потом… потом я хочу знать, будете ли вы по-прежнему говорить о всепрощении… Слушайте!
– Я слушаю вас, Габриэль.
Тогда Габриэль, задыхаясь от волнения, рассказал ей все: как принял его король, как он подтвердил свое обещание, как госпожа де Пуатье и коннетабль изложили, видимо, королю свои доводы; затем рассказал, какую лихорадочную ночь ему пришлось провести, описал вторичное посещение Шатле, свое нисхождение в смрадную преисподнюю и, наконец, передал зловещий рассказ коменданта де Сазерака.
Диана, уставившись в одну точку, слушала его молча, застывшая и неподвижная.
Когда Габриэль кончил свой нелегкий рассказ, наступило долгое молчание. Диана попыталась было заговорить и не смогла.
Габриэль смотрел на нее с каким-то странным удовлетворением. Наконец из ее груди вырвался хриплый возглас:
– Пощаду королю!
– Ага! Вы говорите о пощаде! – воскликнул Габриэль. – Значит, и вы признаете, что он преступник! Пощады? Так это же и есть осуждение! Пощады? Значит, он заслужил смерть?
– Я этого не говорила, – растерянно пролепетала Диана.
– Нет, вы думаете то же, что и я, но выводы у нас иные. Женщина молит о милосердии, мужчина требует правосудия!
– О, до чего же я опрометчиво поступила! И зачем я вас позвала в Лувр!
В это время кто-то тихо постучал в дверь.
– Кто там? Чего еще от меня хотят, боже ты мой!
Андре прошмыгнул в дверь.
– Простите, ваша светлость, письмо от короля.
– От короля? – переспросил Габриэль, и взгляд его загорелся.
– Неужели нельзя было подождать, Андре?
– Письмо, мне сказали, спешное. Вот оно.
– Дайте. Что нужно от меня королю? Идите, Андре. Если будет ответ, я позову.
Андре вышел. Диана сломала печать и прочитала:
«Дорогая Диана, мне сказали, что вы в Лувре. Я прошу вас не уходить, пока я не навещу вас. Я сейчас в Совете, он вот-вот кончится. После него я тут же зайду к вам. Ждите меня. Я ведь так давно не видел вас. Мне что-то взгрустнулось и хочется поговорить по душам с нежно любимой дочерью. Итак, до встречи.
Генрих».
Побледнев, Диана скомкала письмо в руке.
Что делать? Попросить Габриэля уйти? Но если, уходя, он столкнется с королем? Удержать его здесь? Но тогда король его увидит! Да, они непременно столкнутся, и повинна в этом будет только она, Диана! Что же делать? Как отвратить роковую встречу?
– Что нужно от вас королю? – спросил Габриэль. Голос при этом невольно дрогнул.
– Ничего, ничего, поверьте, – ответила Диана. – Просто он напоминает о сегодняшнем вечернем приеме.
– Быть может, я вам мешаю, Диана… Тогда я ухожу…
Но Диана с живостью возразила:
– Нет, нет, останьтесь… – И добавила: – Но если у вас спешное дело, я вас не удерживаю…
– Письмо взволновало вас, Диана. Я не хочу быть лишним и лучше уйду.
– Вы – лишним! О, друг мой, как вы можете так думать! Не я ли первая пришла к вам? Я с вами еще встречусь, но не здесь, а у вас. При первой же возможности я приду к вам, чтобы продолжить этот страшный разговор… Я вам обещаю… А сейчас… вы правы – я слишком озабочена, мне как-то не по себе… Меня лихорадит…
– Я это вижу, Диана, – грустно заметил Габриэль, – и я вас покидаю.
– До встречи, друг мой, идите…
Она проводила его до двери, лихорадочно соображая: «Если его задержать, он наверняка встретится с королем; если он сейчас уйдет, может быть, они разминутся…»
И все-таки она колебалась и сомневалась.
– Простите, Габриэль, еще одно слово, – сказала она уже на пороге, теряя власть над собой. – Ваш рассказ… боже мой, как он меня потряс… Я не могу собраться с мыслями… Что я хотела спросить?.. Да, вот… Одно слово… очень важно… Ведь вы мне все-таки не сказали, что намерены предпринять. Я говорю: «милость», вы – «правосудие»… Но как вы хотите добиться правосудия?
– Я еще сам ничего не знаю, – сумрачно отозвался Габриэль. – Я полагаюсь на бога и на случай.
– Как вы сказали? На случай?.. Вернитесь, вернитесь! Я вас не отпущу, пока вы мне не скажете, что значит «случай»! Остановитесь, я вас заклинаю!..
И, схватив Габриэля за руку, она потащила его обратно в комнату, в смятении размышляя: «Если они встретятся с глазу на глаз… король без свиты, а Габриэль при шпаге… А здесь я сама могу броситься между ними, могу умолять Габриэля, могу, наконец, подставить свою грудь под удар клинка! Нужно, чтобы Габриэль остался здесь!»
А вслух произнесла:
– Мне стало лучше… Возобновим наш разговор… Объясните мне то, о чем я просила… Мне гораздо лучше.
– Нет, Диана, сейчас вы слишком взволнованы. Знаете ли вы, в чем я вижу причину ваших страхов?
– Откуда же мне знать, Габриэль?
– Так вот, вы недавно умоляли меня о пощаде. Вполне понятно: вы боитесь, что я покараю виновного, и тем самым вы невольно признаете за мною это право. Вы пытаетесь меня удержать от заслуженной кары, которая вас приводит в ужас, но в то же время она представляется вам совершенно оправданной. Правильно ли я говорю?
Диана вздрогнула – удар попал в цель, но, собрав последние силы, она выкрикнула:
– О, Габриэль, и вы могли мне приписать подобные мысли! Вы – убийца?! Вы из-за угла нападаете на того, кто не думает о защите? Невозможно. Это была бы не кара, а подлость! И вы думаете, что я от этого вас хочу удержать? Ужасно! Идите, уходите! Двери открыты! Я совершенно спокойна, о боже! Оставьте меня, покиньте Лувр! Я приду к вам, и мы закончим наш разговор. Идите, друг мой, идите!
Торопливо глотая слова, Диана довела его до приемной. Она хотела приказать пажу проводить Габриэля до ворот Лувра, но эта предосторожность еще сильнее выдала бы ее волнение. Поэтому она только шепнула пажу на ухо:
– Не знаете, Совет уже кончился?
– Нет еще, сударыня, – тихо ответил Андре, – по крайней мере, из большой залы еще никто не выходил.
– Прощайте, Габриэль, – обратилась Диана к молодому человеку, – прощайте, друг мой, до скорой встречи…
– До встречи, – повторил с грустной улыбкой Габриэль и пожал ее руку.
Он ушел, а она долго глядела ему вслед, пока не захлопнулась за ним последняя дверь. Вернувшись в свою комнату, она в слезах рухнула перед аналоем.
