Александр Дюма
Две Дианы
XXXIII. Новая встреча с Арно дю Тилем
Миновало еще шесть недель, и вот мы уже у порога красивого домика в деревушке Артиг, что неподалеку от Риэ.
15 июля 1558 года…
На гладко выструганной деревянной скамейке сидел какой-то человек, проделавший, судя по его запыленной одежде, немалый путь. Он небрежно протягивал ноги, обутые в грязные башмаки, женщине, стоявшей перед ним на коленях и, видимо, собиравшейся их расшнуровать.
Человек недовольно хмурил брови, женщина улыбалась.
– Долго я буду ждать, Бертранда? – грубо спросил он. – Ты выводишь меня из терпения! До чего же ты неуклюжа!
– Вот и готово, Мартен, – кротко промолвила женщина.
– Что готово? Эх! – заворчал мужчина. – А где домашние туфли? Ну! Разве ты вовремя догадаешься их принести, дубина ты стоеросовая!.. А я сиди босой и жди!
Бертранда метнулась в дом и через секунду вернулась с туфлями.
Вы, конечно, узнали, с кем имеете дело. Да, это были все тот же подлец и негодяй Арно дю Тиль, укрывшийся под именем Мартен-Герра, и ныне укрощенная и удивительно смиренная Бертранда де Ролль.
– А где мой стакан меду? – пробурчал Арно.
– Все готово, – робко сказала Бертранда, – я сейчас принесу…
– Опять дожидаться! – нетерпеливо топнул он ногой. – Поторапливайся, а не то… – И он выразительным жестом завершил свою недосказанную мысль.
Бертранда исчезла и вернулась с молниеносной быстротой. Мартен взял из ее рук стакан меду и с явным удовольствием залпом выпил его.
– Здорово! – причмокнул он языком, как бы удостаивая благодарности жену.
– Бедный мой дружок, тебе жарко! – Бертранда осмелилась отереть платком лоб своего сурового муженька. – Надень шляпу, а то еще простудишься. Ты, наверно, устал?
Тот ответил ей тем же ворчанием:
– И надо было мне считаться с какими-то дурацкими обычаями и гонять по всей округе, чтоб созвать на обед целую стаю голодных родичей! Как же, годовщина свадьбы!.. Клянусь, я начисто забыл про этот нелепый обычай, и вот только вчера ты мне напомнила… Ну ничего, обошел теперь всех… Через два часа вся эта родня с ненасытными челюстями будет здесь…
– Спасибо, Мартен. Ты верно говоришь: обычай действительно нелепый, но ему нужно покоряться, если не хочешь прослыть гордецом и невежей.
– Тоже мне философ! – с издевкой отозвался Мартен-Герр. – А ты, бездельница, хоть что-нибудь сделала по своей части? Стол накрыт?
– Да, Мартен, как ты и приказал.
– А судью пригласила?
– Пригласила, Мартен, и он сказал, что постарается заглянуть к нам.
– «Постарается»! – яростно завопил лже-Мартен. – Это не то! Надо, чтоб он непременно был! Плохо ты, значит, его приглашала! Этого судью мне нужно приручить. Его приход хоть как-то окупит всю эту глупую сумятицу с бестолковой годовщиной!..
– «Бестолковая годовщина»! – слезливо повторила Бертранда. – И это о нашей свадьбе! Ах, Мартен, ты теперь стал образованный, много ездил, много видел и можешь презирать обычаи нашего края… но все-таки… Эта годовщина мне напоминает то время, когда ты был не так суров к своей бедной женушке…
Мартен разразился язвительным хохотом:
– Да, да, но тогда и женушка была не так нежна к своему муженьку!.. Помнится, иной раз она даже позволяла себе…
– О Мартен! – воскликнула Бертранда. – Не заставляй меня краснеть…
– А я когда вспоминаю, что был ослом, который мог терпеть… Да ладно уж… довольно об этом… Характер мой с тех пор изменился, да и твой тоже… Ну, а теперь все идет ладно, и у нас получилась недурная семья.
– Вот именно, – подтвердила Бертранда.
– Бертранда!
– Что, Мартен?
– Ты сейчас же отправишься снова к судье, еще раз пригласишь к нам и непременно заручишься его согласием. И знай: если он не явится, то быть тебе битой!
– Все сделаю, Мартен, – уверила его Бертранда и мгновенно исчезла.
Арно дю Тиль одобрительно посмотрел ей вслед, потом блаженно потянулся, удовлетворенно вздохнул и самодовольно прищурил свои глазки, как человек, который ничего не боится и ничего не желает.
Он даже и не заметил, что по дороге, безлюдной в этот знойный час, бредет, тяжело опираясь на костыль, какой-то путник.
Завидев Арно, он остановился:
– Извините, приятель, нет ли в вашем селении таверны, где можно было бы отдохнуть и пообедать?
– Таковой у нас не имеется, – вяло отозвался Арно. – Вам придется идти в Риэ, это две мили отсюда. Там есть постоялый двор.
– Еще две мили! – ахнул незнакомец. – Я и без того валюсь с ног и охотно бы дал пистоль за хорошую постель и добрый обед.
– Пистоль? – пошевелился Арно дю Тиль (его отношение к деньгам ничуть не изменилось). – Ну что ж, если уж вам так хочется, то можно будет постелить в уголке, а что до обеда, так у нас сегодня справляют годовщину свадьбы и лишний сотрапезник не помешает. Подойдет?
– Конечно, ведь я же сказал, что валюсь с ног от голода и усталости.
– Тогда решено: оставайтесь за один пистоль.
– Получите вперед!
Арно дю Тиль привстал, чтобы взять деньги, и приподнял шляпу, закрывавшую его лицо.
Увидев его, странник изумленно попятился:
– Племянничек! Арно дю Тиль!
Арно взглянул на него и побледнел, но тут же оправился.
– Ваш племянничек? Я вас не узнаю. Кто вы такой?
– Ты не узнаешь меня, Арно? Ты не узнаешь своего старого дядюшку по матери. Карбона Барро, которому ты, так же как и всей семье, причинил столько хлопот?
– Да нет, клянусь! – нагло рассмеялся Арно.
– Как так! Да разве ты не уморил свою матушку, мою бедную сестру, которую десять лет назад ты бросил в Сожьясе?! Ах, так, значит, ты меня не узнаешь, негодяй! Но я-то тебя тут же признал!
– Не понимаю, сударь, что вы хотите этим сказать? – ничуть не смущаясь, отвечал наглец. – Я никакой не Арно, я Мартен-Герр, я не из Сожьяса, а из Артига. Здешние старожилы знают, что я здесь родился, и если вам охота выставить себя на посмешище, так повторите свои бредни перед моей женой Бертрандой де Ролль и перед моими родными.
– Жена! Родные! – повторил ошеломленный Карбон Барро. – Позвольте… Неужели я ошибся?.. Нет, невозможно… Такое сходство…
– За десять лет трудно поручиться, – перебил его Арно. – Но, может, вам и зрение изменяет? Мою родню вы сможете увидеть и услыхать здесь, они вот-вот подойдут.
– Ну что же, пусть так! – Карбон Барро начинал убеждаться в своей ошибке. – Бывает… но могу сказать от имени всей семьи, что племянничек-то наш был величайшим прохвостом! И, по моему расчету, даже трудно предположить, чтоб он был жив. Думается мне, что его давным-давно повесили!
– Вы так думаете? – не без горечи спросил Арно дю Тиль.
– Я в этом уверен, дорогой Мартен-Герр! – убежденно заявил Карбон Барро. – Но вам-то все это ни к чему, поскольку речь идет вовсе не о вас.
– Совершенно ни к чему, – подтвердил Арно с некоторым недовольством.
– Ах, сколько раз, – продолжал разговорчивый дядюшка, – сколько раз, глядя на слезы его бедной матери, я поздравлял себя с тем, что остался холостяком и не наплодил кучу детишек!
«Ладно! У дядюшки Карбона нет детей, значит, нет и наследников!» – поразмыслив, заключил Арно.
– О чем вы задумались, мэтр Мартен? – спросил дядюшка.
– Вот думаю, – мягко отозвался Арно, – что, несмотря на все эти утверждения, вы, почтенный Карбон Барро, все-таки были бы не прочь иметь сынка или, на худой конец, хоть вот такого неважного племянника… Все же родственник… вы бы могли ему завещать свое состояние…
– Мое состояние? – переспросил Карбон.
– Ну конечно! Вы, наверное, не слишком-то бедны, ежели так легко бросаетесь пистолями! А этот Арно был бы вашим, как я полагаю, наследником. Черт возьми! Вот потому-то я и жалею, что не могу хоть на время превратиться в Арно!
– Арно дю Тиль действительно был бы моим наследником, – согласно кивнул головой Карбон Барро. – Но невелика радость от моего наследства, ибо я совсем небогат… Правда, сейчас я могу заплатить пистоль, потому что очень устал и проголодался. Но тем не менее мой кошелек не слишком туго набит…
– Хм!.. – недоверчиво хмыкнул Арно дю Тиль.
– Вы мне не верите, мэтр Мартен-Герр? Как вам угодно… Впрочем, проверить нетрудно: я направляюсь в Лион, где председатель судебной палаты, у которого я двадцать лет служил судебным приставом, предлагает мне приют и кусок хлеба до конца моих дней. Он-то мне и прислал двадцать пять пистолей на уплату долгов и на дорогу. Словом, мое наследство не таково, чтобы соблазнить Арно дю Тиля… если он здравствует и поныне. Вот почему…
– Хватит болтать! – грубо оборвал его раздосадованный Арно дю Тиль. – Мне только и дела, что выслушивать ваши побасенки! Давайте мне ваш пистоль и заходите в дом, если хочется. Потом пообедаете, отоспитесь, и мы будем квиты. И незачем так долго и много разглагольствовать.
– Но вы же сами меня расспрашивали!
– Ладно… Вот уж и гости собираются… Я вас покидаю, надо их встретить… А вы не стесняйтесь, заходите сами. Провожать я вас не буду…
– Сам вижу, – буркнул Карбон Барро и вошел в дом, поругивая про себя хозяина за столь неожиданные перемены в его настроении.
Три часа спустя все сидели за столом под тенистыми деревьями. Артигский судья, которого так усердно зазывали на обед, восседал на почетном месте. Добрые вина чередовались с затейливыми тостами. Молодежь говорила о будущем, старики – о минувшем. Дядюшка Карбон Барро имел полную возможность убедиться, что хозяина и в самом деле называли Мартен-Герр и что среди обитателей Артига он свой человек.
– Помнишь, Мартен-Герр, – говорил один, – августинского монаха, брата Хризостома, того, что нас обоих учил читать?
– Ну как же, как же! – отвечал Арно.
– А помнишь, братец Мартен, – подхватывал другой, – как на твоей свадьбе впервые у нас в краю дали салют из мушкетов?
– Как же, припоминаю…
И, дабы оживить приятные воспоминания, он крепко обнимал жену, горделиво восседавшую рядом с ним.
– Если у вас такая прекрасная память, – раздался вдруг позади него повелительный голос, – если вы помните все детали, то, может быть, вы припомните и меня?
XXXIV. Правосудие попало впросак
Тот, кто произнес эти слова, сбросил с себя коричневый плащ и широкополую шляпу, затенявшую ему лицо, и подгулявшие гости увидели перед собой богато одетого молодого человека с гордой осанкой. Неподалеку от него стоял слуга и держал под уздцы двух лошадей.
Все почтительно встали, удивленные и заинтересованные.
Один лишь Арно дю Тиль вдруг побледнел как мертвец.
– Виконт д’Эксмес! – растерянно прошептал он.
– Так как же? – громовым голосом обратился к нему Габриэль. – Узнаете ли вы меня?
Арно прикинул в уме свои шансы на выигрыш и после мгновенного колебания решился.
– Конечно, – ответил он, пытаясь придать своему голосу необходимую твердость, – конечно, узнаю… Вы – виконт д’Эксмес, которого я не раз видел в Лувре в те времена, когда был в услужении у господина де Монморанси… Но я никак не полагал, что вы запомните меня, скромного и незаметного слугу господина коннетабля.
– Вы забываете, что служили одновременно и у меня!
На лице у Арно отразилось глубочайшее изумление:
– Кто? Я? Простите, но вы, монсеньор, глубоко ошибаетесь!
– Я настолько не боюсь ошибиться, – спокойно возразил Габриэль, – что предлагаю артигскому судье, который присутствует здесь, немедленно вас арестовать и заключить в тюрьму! Теперь ясно?
За столом воцарилась настороженная тишина. Удивленный судья подошел к Габриэлю. Один Арно сохранял завидное самообладание.
– Хотел бы я знать, в каком преступлении меня обвиняют, – обратился он к виконту.
– Я вас обвиняю, – громко заявил Габриэль, – в том, что вы нагло подменили собою моего оруженосца Мартен-Герра и предательски завладели его именем, имуществом и женой, использовав при этом поразительное внешнее сходство.
Услыхав такую четкую формулировку, пораженные гости со страхом переглянулись.
– Что бы это значило? – бормотали, крестясь, они. – Мартен-Герр больше не Мартен-Герр? Что за дьявольщина? Уж не колдовство ли здесь?
Арно дю Тиль понял, что нужно немедленно ответить ударом на удар и тем самым перетянуть на свою сторону усомнившихся. И он тут же обратился к той, которую называл своей женой:
– Бертранда! Скажи сама наконец: муж я тебе или нет?
Испуганная, задыхающаяся Бертранда не проронила ни звука. Она только широко раскрыла глаза и переводила их то на Габриэля, то на своего мнимого супруга. Но когда Арно дю Тиль сделал угрожающий жест, все ее колебания мгновенно кончились, и, бросившись в его объятия, она вскрикнула:
– Дорогой мой Мартен-Герр!
Эти слова вывели из оцепенения гостей, и до виконта донесся ропот негодования.
– Теперь, сударь, – заявил, торжествуя, Арно дю Тиль, – при наличии свидетельства моей жены, а также и всех моих родичей и друзей вы все еще настаиваете на своем нелепом обвинении?
– Настаиваю.
– Минутку! – вмешался в разговор дядюшка Карбон. – Ясно, что на свете существует другой человек, похожий точь-в-точь на вот этого, и я утверждаю, что один из них непременно мой племянничек Арно дю Тиль!
– Вот уж поистине помощь свыше, и как раз вовремя! – заметил Габриэль и обратился к старику: – Так вы действительно признаете в этом человеке своего племянника?
– Точно не скажу, – отвечал старик, – но могу поклясться наперед, что, ежели тут кроется какой-нибудь обман, так, значит, в нем замешан мой племянник!
– Вы слышите, господин судья? – обратился Габриэль к представителю власти. – Кто бы ни был виновен, но преступление налицо.
– А где же тот, кто хочет обличить меня в обмане? – усмехнулся Арно. – Почему не дают мне очную ставку? Прячется он, что ли? Пусть он покажется, и тогда нас рассудят!
– Мартен-Герр, мой оруженосец, – сказал Габриэль, – по моему приказу пребывает в Риэ под стражей; господин судья, я граф де Монтгомери, бывший гвардии его величества капитан. Обвиняемый сам меня опознал. Я, как обвинитель, настаиваю на том, чтобы он был арестован и заключен в тюрьму. Когда они оба будут в руках правосудия, мы без труда установим, на чьей стороне истина.
– Вы совершенно правы, ваша светлость, – согласился с Габриэлем судья. – Отведите Мартен-Герра в тюрьму.
– Раз такое дело, я бы и сам туда пошел, – проговорил Арно. – Слава богу, я ни в чем не виновен… А ваши верные показания, мои добрые и честные друзья, – обратился он к гостям, желая перетянуть их на свою сторону, – сослужат мне хорошую службу в такой крайности. Ведь вы все помните меня и знаете, разве не так?
– Так, так, Мартен, можешь быть покоен! – зашумели гости, растроганные его словами.
Бертранда же упала в обморок.
Через восемь дней в трибунале города Риэ начался судебный процесс.
Дело было поистине трудное и необычайное для судопроизводства! Оно могло быть интересным и для нашего времени, поскольку за прошедшие триста лет ничего подобного еще не случалось.
Если бы не вмешался Габриэль де Монтгомери, то, по всей вероятности, превосходные судьи из Риэ никогда бы не выпутались из этого дела.
Габриэль прежде всего настоял, чтобы обоим подследственным не устраивали очной ставки до особого распоряжения. Допросы и показания снимали с них порознь.
Мартен-Герр и Арно дю Тиль находились в строгой изоляции.
Мартен-Герра, закутанного в широкий плащ, представили Бертранде, дядюшке Карбону Барро и всем соседям и родичам.
Все его опознали. Это был он, его осанка, его лицо. Ошибиться было невозможно. Но и Арно дю Тиля также все опознали. Все кричали, все волновались и никак не могли установить истину.
Да и как можно найти какое-то различие между такими удивительными двойниками, как Арно дю Тиль и Мартен-Герр?
– Тут сам черт себе ногу сломит! – ворчал растерявшийся Карбон Барро.
По виду различить их было просто невозможно. Оставалось единственное средство: подметить разницу в их поступках и особенно в их склонностях.
Вспоминая о своей юности, Арно и Мартен говорили об одних и тех же случаях, помнили те же самые числа, называли те же имена с поразительной точностью.
В подтверждение своих слов Арно предъявлял письма Бертранды, семейные документы, а также и свое обручальное кольцо; в ответ на это Мартен доказывал, что тот, повесив его в Нуайоне, имел возможность похитить у него и обручальное кольцо, и все бумаги.
Таким образом, судьи пребывали все в том же замешательстве, все в той же неуверенности. Показания и улики одной стороны были так же четки и убедительны, как и другой, высказывания взаимообвинителей казались совершенно искренними. Нужны были какие-то особые, необычные улики, способные разрешить с полной очевидностью такой трудный спор.
Габриэль их нашел и пустил в ход.
По его предложению председатель суда задал Арно и Мартену один и тот же вопрос:
– Где вы жили в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет?
Каждый из двух ответил совершенно одинаково:
– В Сен-Себастьяне, в Бискайе,[53] у моего кузена Санси.
Санси был тут же и подтвердил, что так оно и было.
Тогда Габриэль подошел к нему и что-то сказал ему на ухо. Санси рассмеялся и обратился к Арно на бискайском наречии. Арно побледнел и не сумел ответить.
– Как же так? – спросил Габриэль. – Вы четыре года прожили в Сен-Себастьяне и не знаете местного наречия?
– Я его позабыл, – пробормотал Арно.
Мартен-Герр, подвергнутый такому же испытанию, болтал по-бискайски добрые пятнадцать минут, к великой радости кузена Санси и к вящему убеждению суда, а также и всех присутствующих.
Таково было первое доказательство, пролившее первый луч света на истину, а за ним последовало и другое, которое оказалось тем не менее достаточно убедительным.
Сверстники Мартен-Герра по Артигу с восхищением и не без зависти вспоминали, как ловко он играл в мяч. Однако после возвращения он постоянно отказывался от игры, ссылаясь на рану в правой руке, тогда как настоящий Мартен-Герр с радостью согласился сыграть и тут же, в присутствии судей, обыграл лучших игроков. Но играл он, между прочим, закутавшись в плащ; его подручный только подносил ему мячи, которые он забивал с изумительной легкостью.
С этого момента общественное мнение перешло на сторону Мартена и оказалось, как ни странно, на стороне истины.
Наконец последний факт окончательно уронил Арно дю Тиля в глазах судей.
Арно и Мартен были одного и того же роста. Но Габриэль в поисках мельчайших улик заметил, что ноги, вернее, одна-единственная нога у его оруженосца гораздо меньше, чем у Арно дю Тиля.
Старый артигский башмачник предстал перед судом и предъявил ему новые и старые мерки Мартена.
– Да, – сказал он, – в прежние времена обувь Мартен-Герра была меньшего размера, и я несказанно удивился, узнав по возвращении, что теперь он носит обувь другого размера – на целых три номера больше, чем раньше!..
Мартен же с гордостью протянул ему уцелевшую ногу, и сапожник, сняв мерку, тут же признал, что она ничуть не увеличилась в размерах, несмотря на долгие странствия.
Теперь уже никто не сомневался в невинности Мартен-Герра; все считали преступником Арно дю Тиля.
Но Габриэлю мало было этих формальных улик, он хотел нравственных доказательств.
Он отыскал того самого крестьянина, которого Арно дю Тиль отправил будто бы из Нуайона в Париж с престранным поручением: распустить слух о гибели Мартен-Герра. Крестьянин подробно рассказал, как в особняке на улице Садов Святого Павла встретил того, кого уже видел на дороге в Лион.
После выступления этого свидетеля снова обратились к Бертранде де Ролль. Бедняжка Бертранда, несмотря ни на что, показывала в интересах того, кто внушал ей страх. Ей задали вопрос: заметила ли она какие-либо перемены в характере ее мужа после его возвращения?
– Конечно, он очень изменился, – ответила она и тут же добавила: – К лучшему, к лучшему, господа судьи.
Когда же ей предложили пояснить свои слова, Бертранда совсем разоткровенничалась:
– Раньше Мартен был слабенький, тихий, как барашек, и иногда мне было даже стыдно за него. А как вернулся, сразу стало видно: мужчина, хозяин! Он в два счета доказал мне, что прежде я вела себя не так и что женское дело – слушаться слова и палки. Теперь он говорит, а я его слушаю. Одним словом, когда он приехал из своих странствий, мы поменялись ролями, и все стало на свое место.
Другие жители Артига тоже подтвердили, что прежде Мартен-Герр был добродушен, благочестив и безобиден, а ныне стал дерзок, насмешлив и задирист. Как и Бертранда, они объяснили такую перемену долгими странствиями.
Граф Габриэль де Монтгомери начал свою речь при почтительном молчании судей и всех присутствующих.
Он рассказал, при каких непостижимых обстоятельствах у него служили два Мартена, как он не в силах был понять неожиданные перемены в поведении своего оруженосца, как он наконец напал на верный след…
Рассказал он и о горестном недоумении Мартена, и о предательстве Арно дю Тиля, о порядочности одного и о подлости другого, пролил свет на всю эту запутанную и темную историю и закончил тем, что потребовал кары виновному и полного восстановления в правах неповинного.
В те времена правосудие было не столь предупредительно и благосклонно к обвиняемым, как в наши дни. Арно дю Тиль не знал всей совокупности обвинений, выдвинутых против него. Его беспокоили лишь две улики: бискайское наречие и игра в мяч, но в то же время ему думалось, что данные им разъяснения вполне убедительны. В показаниях же башмачника толком он не разобрался, да, кстати, и не знал, что ответил на те же вопросы Мартен-Герр.
Габриэль из чувства справедливости и великодушия предложил, чтобы Арно дю Тиль присутствовал при заключительном заседании суда и мог лично отвечать суду на предложенные им вопросы. Поэтому Арно слышал всю обвинительную речь Габриэля.
Когда виконт д’Эксмес кончил, Арно дю Тиль, не терявший присутствия духа, подошел к судьям и попросил слова. Суд хотел было отклонить эту просьбу, но Габриэль воспротивился, и Арно предоставили слово.
Говорил он превосходно. Изворотливый, смышленый наглец имел врожденный дар красноречия. И он снова попытался спутать все нити следствия и заронить в головы судей спасительную для него неразбериху.
Не пускаясь в объяснения всех происшедших недоразумений, он принялся четко и последовательно излагать все события своей жизни от раннего детства до нынешнего дня. Он обращался к друзьям и родичам, вспоминая массу подробностей, о которых те давным-давно забыли. И, слушая его, они то заливались хохотом, то умиленно вздыхали.
Он намекал, что при желании его сопернику нетрудно было подучить бискайское наречие и набить руку в игре в мяч. Он спрашивал у графа де Монтгомери, где доказательство того, что он будто бы похитил у оруженосца бумаги. Ну, а что касается крестьянина-свидетеля, кто может поручиться, что он – не кум лже-Мартена? Если, наконец, говорить об исчезнувших выкупных деньгах, то непременно надо учесть, что он, Мартен-Герр, прибыл в Артиг с суммой, значительно превышавшей размер выкупа, а происхождение этой суммы объяснялось грамотой от весьма высокопоставленного и могущественного вельможи, коннетабля де Монморанси.
Арно дю Тиль в заключительной части своей речи с такой ловкостью ввернул имя славного коннетабля, что оно совершенно ослепило судей.
Он настоятельно просил, чтобы о нем справились у этого влиятельного лица, и выражал уверенность, что полученные сведения без труда помогут восстановить его доброе имя.
Одним словом, в своей речи сей прохвост проявил столько ловкости и изобретательности, объяснялся с таким пылом, что судьи снова заколебались.
Нужно было нанести последний удар, и Габриэль, хотя и с неохотой, наконец решился на это.
Он что-то шепнул на ухо председателю суда, и тот приказал отправить Арно дю Тиля обратно в тюрьму и привести Мартен-Герра.
