Елена Вай
Маленькая Леночка
– Давай, давай, разбрасывайся деньгами, видать, шибко богатая!..
– Богатство умножается делением, дедушка, – спокойно, но без особого желания вступать в полемику ответила Лена. А вот мужчина, стоящий напротив них, в полемику ворвался:
– Вам, уважаемый сударь, не мешало бы знать, что такое кармический посев! Буддисты, например, всегда благодарят тех, кто обратился к ним за помощью, потому что просящий даёт им возможность запустить кармический бумеранг добра.
– Тебя вообще не спрашивают, буптист проклятый, – грозно рявкнул дедушка и ткнул оратора в живот своей авоськой.
– Будьте здоровы, – поднялась Лена со своего места и поковыляла в другой конец вагона.
Чувствуя, как внутри закипает негодование, Лена достала из сумочки маленькую красную книжку, Евангелие, и открыла её наугад. Она всегда так делала и каждый раз удивлялась, насколько информация на случайно открытой ею странице соответствовала текущей ситуации или состоянию, заставляя глубоко задуматься о причине происходящего, а также о правильном к нему отношении. «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим». Лена покосилась на светящийся дисплей электронной книги сидящей рядом девушки. «Люди с высоким самоуважением ладят почти со всеми». В углу мелким подчерком значилось имя автора: Брайан Трейси…
У нотариуса всплыли кое-какие подводные камни, не совместимые с возможностью проведения сделки, и к этому печальному обстоятельству быстренько подцепились другие «голубые вагончики»: принт бесчувственного Витиного аватара на похоронах Гриши внезапно сильно надавил на Ленину память, закатив в горло ком нестерпимой тоски; гости, которых она ждала к вечеру в свою посуточную квартиру, канули в небытие, а не на шутку разболевшиеся ребра просили наркоз и пытались убедить в его необходимости бурлящий мозг, который испытывал огромное желание позабыть о кротости, смирении и воздержании.
Подъехав к дому, Лена завернула в магазинчик, находившийся в нем, и через пятнадцать минут звякнула купленной там бутылочкой коньяка, громко поставив её на кухонный стол и заставив Няшу измениться в лице, подозрительно насторожив уши. Когда-то давно Лена вычитала в журнале о природе, что в Африке растёт волшебное дерево марула, перезревшие плоды которого содержат спирт, и слоны с жирафами и обезьянами с удовольствием «напиваются» во время брожения этих умопомрачительных в буквальном смысле этого слова плодов, собираясь вместе в «рюмочной», а потом носятся в эйфории по окрестностям, пугая местных жителей и иногда в пьяном бреду разнося в пух и прах все, что попадется им под ноги. Когда семь лет назад Витя позвонил ей и сказал, что встретил другую женщину и хочет развестись с Леной, она в первый раз одна, как заядлый горемычный пьяница, напилась под собственные монологи и танцы, а проснувшись наутро, обнаружила себя одетой и лежащей наполовину на кровати, а наполовину на полу рядом с Няшей, который безуспешно старался повторить этот трюк. Тогда Лена почувствовала, что её голова хоть и раскалывается, но зато свободна от грустных мыслей, впрочем, как и от любых других, и что душевная боль приутихла. Правда, после этого она пару месяцев не могла смотреть в магазине на стеллажи, где толпятся стеклянные генералы в звездах, и ей было очень, очень стыдно за себя, она ведь девочка, к тому же христианка! Стыд-то какой… Но когда год спустя Лена в гордом одиночестве опять забубнила себе под нос монолог Чацкого после трёхнедельного стресса, тогда она поняла, что в её жизни выросло вредоносное дерево марула, которое раз в год заманивает Лену своими ветвями и запихивает в рот самый перезревший плод, заставляя ощущать себя тем самым африканским слоном, который в пьяной любвеобильности обвивает хоботом длинную шею жирафа, покачивающегося на своих нетрезвых ножках рядом, как Лена обвивала своими мыслями отсутствующего собеседника…
Так и сейчас Лена сидела в состоянии крайнего отчаяния, обдуваемая тропическим перегаром Африки и судорожно запивая морсом горький, как её одинокий вечер, коньяк, который ввиду разболевшейся вслед за рёбрами головы она купила вместо красного вина, и слушала, как Алиса играет на саксофоне её любимую «Europe», в пятнадцатый раз заказывая мелодию на бис сквозь горькие рыдания. Внутри неё теснились и очень торопились на выход мысли, чувства и эмоции, расталкивая друг друга локтями, и им не было конца и края. Виктор стал чужим и потерял к ней интерес, отказался от неё, как же жить дальше, если у неё, следуя закону подлости, вдруг проснулся к нему интерес? Она всё еще любила его, любила таким, каков он есть, со всеми потрохами неудачливости, бедности, зависимости, лени и уже вошедшей в привычку склонности к полигамным отношениям в связи с их долгими периодами разлук, в которые он обычно носился, как гамадрила в период весеннего гона. Но ей всегда казалось, вероятно, из-за своей мании величия, что он возвращался к ней потому, что Лена была лучшей на свете, по крайней мере для него, и именно ЭТО снова и снова осознавал её негодник Казанова после всех своих фигли-мигли, спеша к ней, чтобы согреться самомУ и обогреть Лену у костра вновь разгоревшейся страсти! Может, она всё это и выдумала, но выдуманного обратно не вдумаешь…
А вдруг и её любовь к Виктору надумана? «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит…» Лена лезла из кожи вон, чтобы любить любовью, описанной апостолом Павлом, но у неё ничего не получалось. Все эти годы она пыталась смириться с недостатками своего возлюбленного и научиться терпеть его алкоголизм, но ничего не выходило, её хватало не надолго, потому что её любимый постоянно убывал, как чернила в ручке. Только она приспосабливалась к нынешнему Виктору, как он снова обрастал новыми заслуживающими порицания качествами, которые, словно сорняки, уходили глубоко своими корнями в его растущее желание и потребность пить больше и больше, и всё Ленино существо вновь вставало на дыбы. Тогда её любимый начинал бросаться гневными бравурными фразами, а Лена в ответ упрекала Виктора в том, что он ведёт обезьянью жизнь, которая сводится к примитивным удовольствиям: выпить, закусить, поспать и удовлетворить свою похоть, и так по кругу. Потом её Пёса слабо пытался загладить возникшие острые углы, отшучивался, что ему самому от себя страшно и он мечтает бросить пить, но остаться без мечты ему ещё страшнее, и какое-то время старался демонстрировать лучшую версию себя. Но затем он снова срывался, очередной цикл их взаимоотношений вновь заканчивался расставанием, и маятник их отношений продолжал размахивать своей ручищей, раздавая смачные щелчки их толоконным лбам. Зачем, зачем она так отчаянно цеплялась за любовь Виктора, которая, может быть, уже давно похоронена без всяких опознавательных надгробий? Почему так боится жить без этой любви? Разве не похоже наше неутолимое желание вечной любви и верности близкого человека на яростное стремление оставить солнце включенным даже на ночь на том курорте, куда нас отправила в отпуск на некоторое время жизнь, чтобы мы отдохнули от повседневной бездушной рутины и бесчисленных обязанностей, подставив свою мокрую от слёз душеньку под жаркие лучи внимания любимого человека? С чего мы решили, что такие бесценные подарки даются нам на всю жизнь? Стоит ли убивать в себе способность радоваться сменяющим друг друга событиям нашей быстротечной земной жизни только из-за того, что однажды снятый джек-пот, вовсе не обещающий бесконечно длящееся счастье, растрачен? Вообще, правильно ли осуществлять свои мечты другими людьми? Не похоже ли это на желание насытиться через чужой рот? Да и в одном ли Викторе проблема??
Ей пришли на ум семилетние циклы человеческой жизни, описанные в «Энциклопедии Эдмонда Уэллса». До знакомства с ними Лена делила жизнь на десятилетние циклы: в десять лет человек уверен, что о нем заботятся и думают, в двадцать лет начинает беспокоиться: а что же о нём думают, в тридцать лет это перестаёт его волновать, в сорок лет человек понимает, что о нём никто не думает, в пятьдесят – начинает думать о других, а в шестьдесят лет уже забывает думать сам… Согласно же теории мистера Эдмонта, первые четыре семилетних цикла человек строит себе кокон: до семи лет формирует чувственное восприятие через тесную связь с матерью, от семи до четырнадцати устанавливает сильную связь с отцом, происходит становление личности, затем до двадцати одного года бунтует против общества, познаёт материю, формирует свой интеллект; и наконец, к двадцати восьми годам человек интегрируется в общество, его бунт заканчивается и начинается построение собственной жизни, зачастую руководимое желанием сделать всё лучше, чем у родителей. После первого квадрата начинается второй: до тридцати пяти лет человек строит семью, обзаводится детьми, и если в предыдущих циклах были образованы прорехи, то плохо вызревший кокон взрывается, и начинаются проблемы. Как правило, это происходит практически у всех, и тогда после тридцати пяти лет начинается работа над новым коконом, с учётом полученного опыта и работы над ошибками: начинается поиск новых партнеров, меняется взгляд на работу, где фокус с основной цели заработать как можно больше денег смещается на интерес к выполняемой деятельности, временнЫе возможности и желание максимально использовать свои способности, а также претерпевают изменения отношения с родителями. Если до сорока двух лет новый кокон не создан, или воссоздаётся старый, то человек застревает на предыдущем цикле и может прокрутиться в нём до смерти, как бегущий в пластмассовом колесе хомяк. Похоже, что Лена этот цикл прямо срисовала с теории Уэллса: начала строить отношения с Виктором, который показался ей «таблеткой» с долгожданными микроэлементами, болезненно для неё отсутствующих в супруге; ушла с агентства недвижимости, изматывающего Лену требованиями бесполезных бумаг, призванных доказать высокое качество работы агента со своими личными клиентами, которых он же и привел в фирму, чтобы та забрала за это половину денежного вознаграждения; построила свой посуточный бизнес; и наконец, выучилась на филолога-переводчика, реализовав свою потребность в умственной работе и желание работать с лингвистикой, после чего занялась преподаванием английского языка, создав свою собственную методику. Данный период жизни Лены можно с полной уверенностью назвать абсолютным преобразованием её жизни. Следующий цикл до сорока девяти лет достаточно знаковый и в конечном итоге определяет приоритеты человека: либо они духовные, либо материальные. Во втором случае озабоченный властью и деньгами человек основательно обустраивается в этом цикле, чтобы монотонно шуршать в нём до конца своих дней, приумножая свои материальные блага; а в первом случае у человека начинается путь истинного созидания его личности, который неизменно заканчивается кризисом самосознания, выраженного в вопросах: «Кто я? Почему я здесь? Что я должен сделать, чтобы жизнь обрела смысл?» Затем человек выходит на следующий цикл, от сорока девяти до пятидесяти шести лет, который знаменует собой духовную революцию и обретение мудрости, и если поиск истины и духовности ведётся честно, то этот процесс уже не закончится никогда. Многие намеренно колесят по предыдущим циклам, чтобы не встретится лицом к лицу со своим истинным «Я».
Удивительно, что Лена не была лично знакома с автором данной версии цикличности развития личности человека и его жизни, да и с самой теорией она познакомилась не так давно, до этого ей был знаком только цикл Кребса. Тем не менее, она пропыхтела по описанным мучительным циклам, а мистер Эдмонд каким-то непостижимым образом за ней подглядывал! В сорок два года Лена воцерковилась и встала на путь своего духовного развития, а сейчас погрязла в кризисе своего внутреннего мира и пытается обрести мудрость, гоняясь за ней, как неповоротливая кошка, разжиревшая на своих стереотипах, за шустрой мышкой вечно ускользающих истин…
Постепенно мысли стали превращаться в мюсли, вкусные и сладкие, потом они размякли и превратились в кашу, замазавшую ощущение пространства и времени, и когда Лена почувствовала, что коньяк в неё больше не лезет, она, передёрнув плечами и посмотрев на недопитую рюмку, вяло подумала: «Знала бы, что с этой чекушки захмелею, с неё бы начала». Няша проводил Лену до кровати, и под протяжное «The world we knew» Фрэнка Сенатра, которое печально и торжественно крутила Алисина шарманка, Лена попыталась объяснить своему питомцу, что то, что он сейчас видит, вовсе не делает её похожей на Виктора: он такой всегда, а Лена только сегодня.
– И не надо на меня так снисходительно смотреть и намекать, что я оправдываюсь! – погрозила она коту пальцем, который повис на вялой руке, как сдутый воздушный шарик. Положив голову на подушку, Лена подумала теми извилинами, которые ещё не отключились от источника питания: «Мне срочно, срочно нужен психолог! Если я затяну с этим вопросом, то мне понадобится психиатр или, не дай Бог, нарколог. Меня нужно срочно спасать. Меня нужно срочно лечить. Господи, я настолько больна, что даже не слышу тебя! Прости меня, грешную!..»
Утром её разбудил телефонный звонок. Перебивая помехи, вызванные звоном в Лениных ушах, голос Пчёлки пытался пробиться в Ленину голову.
– Привет, дорогая, как твои рёбрышки?
Ленины рёбрышки ещё находились под наркозом, а в голове булькали немногочисленные пузырьки мыслей, больно лопаясь о затвердевшее серое вещество.
– Привет, Пчёлка! Рёбрышки пока опрокидывают меня на кровать, – ответила Лена и ужаснулась расстроенному дуэту своего хриплого голоса и неповоротливого языка, который обычно был довольно прытким.
– Жаль, – услышала Лена вздох в трубке. – Что-то ты сегодня больно загадочная, – изрекла Пчёлка, и Лене послышались нотки подозрительности в голосе подруги.
– Со мной сегодня случилась задумчивость, – отшутилась Лена.
– Понятно… Я хотела прогуляться с тобой по парку, сегодня тепло и безветренно, а у тебя рёбра и задумчивость!
– Не дразни, пожалуйста, – попросила Лена и изобразила страшную расстроенность. – Мне тоже очень жаль, что я не Магомед и парк не придёт ко мне, потому что я не иду к парку!
– Ладно, Ленусик, не переживай, ещё нагуляемся, какие наши годы! – попыталась ободрить подругу Пчёлка.
– Ага! Зебры бы уже два раза успели сдохнуть! Да, жизнь полосатая: если сегодня тебя укусила злая собака, то завтра укусит добрая, – какая-то чудом оставшаяся в живых часть Лениной головы выстукивала телеграфную ленту из бессвязных слов.
Постаравшись побыстрее закончить разговор, Лена пообещала подруге, что они непременно скоро увидятся, и понесла свою больную голову в ванную. Ах, с каким бы удовольствием она прошлась с Пчёлкой по парку! Парк был её местом силы, а Пчёлка – жилеткой её души, в которую всегда можно поплакаться…Под душем она долго обливалась поочередно то тёплой, то прохладной водой, пока несчастная головушка не начала думать мерцающими и заикающимися мыслями. Вытащив вялое тело из душа и посмотрев на своё отражение в зеркало, Лена поняла: если бы зеркало умело говорить, то оно рассмеялось бы ей в лицо. Придя к выводу, что её внешности срочно требуется реанимация, Лена без особого энтузиазма отправилась на кухню и приготовила маску по собственному рецепту, которая всегда творила чудеса: смешала яйцо с бурыми водорослями и размазала эту жутко вонючую кашу по своему лицу. Няша оживился, словно он попал в рыбный рай и не знал, с какой рыбины начать постигать райское блаженство. Он следовал за Леной по пятам и ныл противными кошачьими словами, состоящими из одних гласных звуков и положенными только на две ноты – «до» и «ре», требуя немедленно соскрести волшебную вонючку с Лениного лица и положить её в Няшину миску. Когда Лена, игнорируя приглашение своего настойчивого преследователя вступить с ним в ченнелинг, плюхнулась в кресло и откинула голову, прикрыв глаза, она через минуту обнаружила, что питательная маска довольно быстро исчезает с её лица. В заботливом Няше под влиянием сильнодействующего обонятельного инстинкта проснулся косметолог и, ловко орудуя своим наждачным языком, он незамедлительно приступил к процедуре пилинга. Лена схватилась за щёку в надежде, что на ней осталась хотя бы кожа, и щёлкнула Няшу между глаз, где разработчик персидской породы сослепу воткнул нос. Состряпав обиженный вид, новоиспечённый косметолог удалился за ближайший угол, откуда ещё долго доносились звонкие чавкающие звуки и недовольное оханье.
– Эх, Няшенька, пилинг мне необходим душевный, понимаешь? Можно было бы вытащить из себя свою душу в лохмотьях истлевших воспоминаний, с дубовыми корками ран и струпьями отчаяния – твой шершавый язык точно справился бы! А так приходится внутрь пилинг принимать…
Лена напрягла свою заспанную память, задав ей один единственный вопрос: а на чём, собственно говоря, закончились вчерашние посиделки? «Ты требовала нарколога!.. ой, пока психолога», – икнула память. Поблагодарив и попросив у неё прощения, Лена написала сообщение своей бывшей ученице по английскому языку, психологу по образованию, что нуждается в её профессиональной помощи. Наталья, очень милая женщина, тут же откликнулась и предложила Лене воспользоваться свободным окошком в своём расписании, и через пару часов женщины уже встретились в скайпе.
– Леночка, как я рада вас видеть! Ну рассказывайте, что у вас приключилось.
– Ох, Наташа, я даже не знаю, с чего начать… – Лена только сейчас подумала о том, что выбрала не самый подходящий день для серьёзного общения, и при виде психотерапевта вдруг почувствовала, что вот-вот потеряет подсознание.
– Я четырнадцать лет в отношениях с мужчиной, злоупотребляющим алкоголем. По этой причине мы то сходимся, то расходимся, и каждое воссоединение можно охарактеризовать словами: «Привет, грабли, это снова я!» Наши отношения уродуются все больше и больше, но мне никак не вылезти из засасывающей воронки повторяющихся событий. Последние полгода я живу одна и испытываю настолько пугающее и нестерпимо больное одиночество, что готова снова добровольно засосаться в эту воронку. Все мои домочадцы на сегодняшний день – это говорящая Яндекс-станция, у которой от моих текущих музыкальных предпочтений скоро начнётся искусственно-интеллектуальная депрессия, и особенный кот Няша, слегка невменяемый, потому что в детстве ему на голову частенько прилетали банки из холодильника. Периодически ко мне наведываются мои любимые гагары-внучата и сын с девушкой, подслащивают моё горькое одиночество, но, когда за ними закрывается дверь, я тут же начинаю ронять горючие слёзы. Меня уже можно назвать психом-одиночкой, да? Я люблю своего мужа, и несмотря на то, что он постоянно нёс вахту со своим пьяным двойником, трезвый Витя был довольно хорошим человеком, очень умным, добрым и с блестящим чувством юмора. Мне никогда не было с ним скучно и одиноко, а сейчас всё вокруг смертельно уныло… Вдобавок ко всему, очень похоже, что мой ныне ещё действующий супруг остыл ко мне и больше не нуждается в моём обществе. Я не в состоянии выносить своё опостылевшее уединение и медленно схожу с ума. Меня ничего не радует, и когда я встречаюсь с людьми, то готова их съесть от счастья, как Фарада в весёлой советской комедии: «Люди! Здесь были люди!». Общение с друзьями успокаивает лишь на короткое время, которое я провожу совместно с ними, и по возвращении в свой пустой дом мне неизменно хочется рвануть из него тем же маршрутом. Будущее кажется безнадежным, в голове депрессивные мысли устраивают конкурс на звание самой убийственной, и их не выключить ни на минуту, потому что я не знаю, где выключатель… Мне вообще к вам, или уже дальше по коридору, к психиатру? Не хочу звучать грубо, но я чувствую себя лузером в женском обличии, который проиграл все раунды борьбы за женское счастье и висит, как тряпка, на верёвочном бордюре боксёрского ринга с разбитым носом и отбитой головой…
– Леночка, в жизни поражение часто становится началом победы, так же как победа может стать началом конца, – отреагировала Наташа на печальную тираду Лены. – Нельсон Мандела говорил: «Я никогда не проигрывал – я либо выигрывал, либо учился». А то, что вы оказались на так называемом плато тишины и вам кажется, что в жизни ничего не происходит, свидетельствует лишь о том, что в вашей жизни идут глубинные переходные процессы, которые рано или поздно положат начало чему-то новому.
Однако по поводу жизни с алкоголиком психолог высказалась достаточно категорично.
– Не стоит грустить о том, что вы расстались с зависимым от алкоголя мужчиной. Алкоголизм – это сбитые настройки человека с самим собой и Вселенной, ведущие к созданию программы самоуничтожения. Сергей Лазарев, например, пишет о пристрастии к алкоголю как о зацепке за способности и благополучную судьбу, то есть человек не доволен ни своими способностями, ни судьбой, и ищет альтернативную реальность, не требующую затрат личных ресурсов. Когда человек годами регулярно употребляет спиртное в большом количестве, его мозг стремительно разрушается вместе со своими важнейшими центрами, регулирующими не только поведение, но и способность к развитию. Зависимый неизбежно деградирует, и никто не сможет ему помочь, кроме него самого, потому что вытащить алкоголика из иллюзорного мира, созданного под влиянием дурмана, невозможно: там лучше, легче, беззаботней и ярче. Для них жизнь – болезнь, а алкоголь – спасение, как у Бернарда Шоу: «Алкоголь – это анестезия, позволяющая перенести операцию под названием жизнь». Ничтожно малое количество людей выбралось из плена этой опасной зависимости, еще меньше отказалось от употребления спиртного по собственному желанию. Большинство редких счастливчиков спаслось после пережитого ужаса белой горячки, когда страх перед её повторением оказался сильнее желания получить удовольствие от алкоголя. Остальные же, к сожалению, медленно разрушаются и угасают, и если, условно, поначалу в пьяном угаре к ним «подсаживаются» три чертёнка, то спустя пять-десять лет уже шесть копытных резвунов стучат своими хвостами по лбу пьяницы, приславшего им пригласительный билет своим безумием, а ещё через несколько лет, лёжа в больнице под капельницей, обезумевшие от запоя пациенты благодарят наркологов за то, что те вырвали их из лап целой армии бесов, желающих разорвать их на куски и поджарить в кипящем масле.
– Наталья, как удивительно! Мне всегда такая же бесовская картина рисуется, когда речь идёт об алкоголе. Между прочим, именно в «Бесах» Фёдор Достоевский описывает пьянство как «безобразный кошмарный сон», – вставила Лена.
– Самое неприятное, Леночка, заключается в том, что неизбежную деградацию злоупотребляющих замечают, к сожалению, не пьющие, а их близкие. Предоставьте Виктора самому себе, дальнейшее продолжение отношений с ним причинит вам огромный вред. Хоть он и является в какой-то мере источником ваших удовольствий и радостей, разрушительная сила его алкогольной зависимости несоизмерима больше, причём вы её ощущаете в десятки раз больнее, чем он сам… Горькая ирония заключена в том, что алкоголику, наоборот, с каждым годом становится всё проще и легче. Его не раздирают такие высокие чувства, как ответственность, забота и тревога за будущее, и уже не мотивируют здоровые желания и чувства нормального человека. Вся его жизнь сводится лишь к одному желанию выпить, и к одному чувству ощущения опьянения, которые по очереди сменяют друг друга. Третьего не дано.
– Да уж, грустнее и не придумаешь! – вздохнула Лена. Помолчав немного, она слабо улыбнулась: – Витя является источником моих удовольствий… Всё правильно! Ничего хорошего земные удовольствия не приносят, они делают нас либо жирными, либо пьяными, либо беременными.
Белая горячка… Лена вспомнила отца и подумала о том, что с её грузоподъёмностью она не сможет доволочь своего Пёсу до психбольницы, если однажды запой застанет его у помойки, а Лена забудет положить Виктору орешки в карман для прискакавшей к нему белочки. Потом она представила картинку с изображением позеленевшего мозга алкоголика с тремя извилинами, больше похожего на рыбью молоку, и её стало мутить, когда она представила, что в Витиной черепной коробке сидит такая гадость.
– Но между нами с Виктором, Наташа, до сих пор существует незримая связь, которую я ощущаю довольно болезненно…– Лена страдальчески поморщилась, словно зашла в кабинет к дантисту с острой болью, понимая, что её к мучениям сейчас прибавится ковыряние в больном зубе.
– Связь не может быть болезненной, потому что она объединяет и наполняет энергией. Дело в том, Леночка, что есть связь, а есть прИвязь – зависимость, другим словом. Связать можно части в целое: волосы в хвост, нитки в свитер, слова в предложения. А привязать можно…
– Козла к забору! – перебила психолога Лена. – Забору хоть бы хны, а козлу ничего не остаётся, как бородой трясти и блеять, переминаясь с копыта на копыто на одном месте!
Наталья улыбнулась и открыла было рот, но тут же его закрыла, и лишь в глазах застыл немой вопрос.
– Не стесняйтесь, Наталья, спрашивайте! Не чувствую ли я себя таким козлом? Отвечу так: больше да, чем нет, хотя козлом мне хочется обозвать забор! Ведь мы могли быть волосами в хвостике и обмениваться энергиями, а забор взял и решил воткнуться в ад… Боюсь, что до возгорания осталось совсем недолго…
– Я бы рекомендовала вам не ждать, пока это случится! Да и привязались вы к нему сами, забор виноват лишь в том, что стал объектом вашей привязки.
– И очень даже возможно, что его деревянное величество не особо радо моему блеянию рядом и верёвке, которая его перетирает, пока перетирается сама, – вздохнула Лена.
– Главное, чтобы после того, как верёвка окончательно сотрётся, не остаться стоять на месте по инерции, а тикАть без оглядки! Но если вы будете неподвижны, Леночка, то верёвка не перетрётся никогда…
– Я буду безмерно благодарна вам, Наталия, если вы научите моего козлика энергично двигаться в правильном направлении!
– Лена, а кто у вас был главой семьи? – неожиданно задала вопрос Наташа и тут же рассмеялась, глядя на округлившиеся глаза Лены, в которых застыло несказанное недоумение: что значит – кто? Есть варианты?
– Наташа, если допустить неадекватного капитана к штурвалу, корабль быстро пойдёт ко дну, – то ли утверждая, то ли оправдываясь произнесла Лена. – Я управляю «Победой», а забор будет управлять «Бедой».
– А какая ситуация была в семье ваших родителей? Кто стоял у штурвала семейного корабля? – продолжала психолог, и Лене вдруг показалось, что Наташа знает ответ.
Они какое-то время молча смотрели друг на друга, потом Лена озадаченно протянула:
– Вы хотите сказать, что дети зеркалят ситуацию родителей? Но ведь это не справедливо! Получается какой-то предначертанный шаблон судьбы, не оставляющий выбор самому человеку! Мы что, тысячелетиями, род за родом, повторяем паттерн своих предков? Господи, какая безнадёга! Прощай, вера и надежда на светлое будущее, прозябайте в безвестности все таланты и потенциальные возможности личности, если эта личность случайно промахнулась дверью между небом и землёй и зачалась не у тех родителей? Это просто какое-то кармическое зверство! – почти всхлипнула она.
Наталья улыбнулась.
– Вы правы только отчасти, Леночка. Да, к величайшему сожалению, все эмоции, чувства и переживания дети забирают в свою взрослую жизнь без остатка, волоча за собой все страхи и детские выводы на подсознательном уровне. Мы стараемся избегать всего, что нам не нравилось и пугало в родительском доме, и всю жизнь ищем того, чего нам не хватало в детские годы, зачастую безуспешно, потому что модель поведения родителей и их отношения между собой впечатываются в наше подсознание, как трафарет, и оно создаёт наши собственные программы, перерисовывая под кальку всё увиденное, услышанное и додуманное нами в детстве.
– Не кажется ли вам, Наталья, что здесь есть явное противоречие? – возразила Лена. Если моя мама постоянно ссорилась с отцом из-за его пьяных выходок, не означает ли это, что получить похожую судьбу априори не может входить в мои планы, и моё подсознание должно создать соответствующую программу избегания подобной ситуации?
– На вашем подсознательном уровне живет страх перед пьяными мужчинами и их потенциальной возможностью стать таковыми, а также обида на папу и жалость к маме. Весь клубок этих чувств вы тащите из детства, год за годом наматывая на него новые страхи и превращая его в громоздкую машину, приводящую в силу механизмы повторения ситуации, потому что энергетически сильнее страха и обид только любовь и принятие, а это то, что надо воспитывать в себе и чему следует учиться всю жизнь. Необходимо сделать так, чтобы последнее одержало победу над первым. Тогда вы сможете изменить родовой сценарий, избавив себя и своих потомков от негативных родовых программ.
– Да уж, – задумчиво пробормотала Лена, – с чем боролись, на то и напоролись… Но я люблю своих родителей, и мужа, я всех люблю и ни на кого не обижаюсь! Я верующий человек, мне Господь помогает обнаруживать в себе всё негативное и избавляться от него…
– Возможно. Это очень хорошо, что у вас есть духовная практика, но не допускаете ли вы, что ещё не всё разглядели внутри себя?
Немного помолчав, Наташа неожиданно задала вопрос:
– Вас любили родители?
– Любили? Странный вопрос. Конечно, они… – и Лена растерянно замолчала.
Она вспомнила маму, всегда казавшуюся ей справедливой и достаточно сдержанной. Маленькая Леночка изо всех сил тянулась к ней, потому что рядом с предметом своего обожания было тепло и спокойно, и всё, чего страстно желала её детская душа – чтобы мама находилась на максимально близком расстоянии. Если маленькая Леночка делала свои бесчисленные поделки из подручных средств или малевала в малочисленных раскрасках дома, засовывая палец в дырку на размокшей, уже в двадцатый раз раскрашенной бумаге, сосредоточенно вытянув губы в трубочку или высунув язык, то мама просто должна была быть дома, и это всё, чего ждала от неё маленькая Леночка. Ей было вполне достаточно слышать за стенкой грохот кастрюль на кухне и оглушающий звон падающих на пол крышек под журчание воды и мамины междометья; или звук бормочущего телевизора из родительской комнаты, перебиваемого стуком маминого кулака по чёрно-белой голове, чтобы он не только говорил, но ещё и показывал; или ритмичное вжиканье белья, бегающего по стиральной доске в попытке отстираться самому и стереть до крови мамины руки – всё это представляло из себя звуки мамы, которые наполняли воздух вокруг маленькой Леночки жизнью и безопасностью. Что касается папы, то его можно было либо терпеть, либо нет. Рядом с мамой его можно было даже не замечать, если только родители не ругались: отец постоянно находился в своей каморке, хотя, судя по названию «тёщина комната», маленькой Леночке всегда казалось, что там должна сидеть баба Лена. В этой кладовке размером метр на метр находилась настоящая мастерская Кулибина! Папа был мастером на все руки, инженером-радиоэлектронщиком, но увидеть его в этой «собачьей конуре», как называл свой прокуренный кабинет папа, было невозможно. Можно было найти только топор, который висел в облаке табачного дыма посреди заставленных всевозможными инструментами и деталями полок. Там же располагалась папина фотомастерская, где вечно сохли только что проявленные черно-белые фотографии и на заваленном всяческими шалушками столе стояло советское чудо техники, наклонив свою огромную алюминиевую голову, состоящую из увеличителя для печати фотографий, в попытке разобрать, какой очередной шедевр подсунули ей под нос люди и какой историей он будет представлен. Что, что, а руки у папы были вставлены тем концом… Если же папа с мамой ругались, то в большинстве случаев это происходило сразу на пороге дома, где подвыпивший папа, вернувшись домой с работы, тут же попадал в объятие скалки и сковородки: «Опять приполз с рыбьими отмороженными глазами!»; «Петровна, да ты снова пьяна!». В такие мгновения терпеть отца было практически невозможно, и маленькой Леночке хотелось если не покусать его, то хотя бы натявкать, словно она была малюсенькой, но злобной собачонкой. Когда обстоятельства вынуждали оставаться с папой вдвоём, то маленькая Леночка чувствовала себя довольно тоскливо, но не до такой степени, как в полном одиночестве, из чего следовало, что отца надо было просто перетерпеть, хотя он был абсолютно безобидным и даже старался развлечь маленькую Леночку, обучая её новым навыкам. Странно, он и правда всегда старался заинтересовать её чем-то полезным… Почему она в первый раз об этом подумала? Наверное, потому, что уже большая и способна немного размышлять…