Евгений Гончарик
Вампиры: Тени прошлого
Сначала всё действительно шло хорошо. Рита выглядела немного лучше, а её присутствие наполняло дом теплом. Однако вскоре её состояние начало стремительно ухудшаться. Она худела, бледнела и становилась всё слабее.
Несмотря на это, она оставалась удивительно ласковой и застенчиво нежной. Рита не отказывала мне в поцелуях, но её тревожные взгляды, будто она чего-то боялась, настораживали меня. Я даже начал подшучивать над её поведением, сравнивая её с девушкой, боящейся строгой гувернантки. Это казалось смешным, но в глубине души меня это мучило
73 день
«Трагическая смерть Франчески потрясла нас до глубины души. Рита с тех пор почти не спит по ночам, её глаза полны усталости, а тень страха словно поселилась в её взгляде.
Мой старик доктор посоветовал перемену места, и я решил перевезти Риту в Охотничий дом, благо комнаты там уже готовы. Нужно лишь отправить всё необходимое для её комфорта – кружева, ленты, цветы и прочее. Лючия обещала заняться этим немедленно.
Надеюсь, переселение будет недолгим. Как только Рита почувствует себя лучше, я переведу её обратно в замок, но уже в другое крыло, чтобы ничто не напоминало ей о недавних ужасах.
Старик доктор, конечно, твердит о вампиризме, но после разговора с Альфом, который убедил меня в абсурдности этой идеи, я с ним согласиться не могу. Однако остаётся много необъяснимого.
Например, как Франческа оказалась на полу у кровати Риты? Её волосы были взъерошены, ночной наряд разорван, тело покрыто ссадинами и синяками, как будто она вела жестокую борьбу перед смертью. На её лице застыл такой ужас, что этот образ невозможно забыть.
Её мёртвые глаза широко раскрыты, а губы сжаты так решительно, что кажется, она отдала свою жизнь за кого-то. Этот трагический облик напомнил мне мучениц первых веков христианства или героев, пожертвовавших собой ради других.
Если Франческа погибла, защищая Риту, то от кого или от чего? Это тайна, которую она унесла с собой в могилу.
Я попросил Альфа не задавать Рите никаких вопросов об этой ночи. Её трясёт при малейшем намёке. Ясно, что она пережила нечто ужасное, но говорить об этом она не может или не хочет.
Старик уверен, что смерть Франчески – дело рук вампира. Он считает, что этот монстр убил её, потому что она помешала ему насытиться кровью или, возможно, любовью Риты. По его мнению, Франческа пожертвовала собой ради спасения своей подруги.
Но ведь возможно, что всё гораздо проще? Может, Франческа, больная или в припадке, упала у постели Риты, и даже самый крепкий человек, проснувшись и увидев такое, мог бы впасть в обморок.
Этот её крик, когда она очнулась и увидела тело у своих ног, я никогда не забуду.
Я попросил не тревожить Риту, чтобы дать ей время прийти в себя.
75 день
Теперь каждое утро в лесной дом будут доставлять букет свежих роз, а любимая канарейка Риты тоже прибудет туда. Надеюсь, её пение не потревожит твоё спокойствие больше, чем молчание и печаль моей невесты.
80 день
О свадьбе я даже не смею заикнуться. Она кажется чем-то далёким и недостижимым.
Скоро я присоединюсь к Рите и Альфу в Охотничьем доме. Надеюсь, их общество немного скрасит моё одиночество».
80 день
Но и там Рита продолжала угасать. Казалось, силы покидали её с каждым днём, пока однажды она не впала в странный сон, похожий на летаргию. Мы с Альфом приняли это за смерть. Её лицо было столь спокойным и красивым, что казалось, она просто уснула.
Я до сих пор чувствую, как что-то внутри меня сжимается от страха и вины. Что я упустил? Что я сделал не так?»
81 день
«Мы одели Риту, дорогую покойницу, в её любимое голубое шёлковое платье. В её волосы я вставил ту самую гребёнку императрицы, которой она так дорожила. Альф и Лючия занимались подготовкой гроба, а я только настаивал, чтобы ни на чём не экономили. Мне хотелось, чтобы она покоилась в окружении всего прекрасного, что она любила, – лент, кружев и роз.
Капеллу украсили чёрным сукном, а сад опустел – все розы я велел срезать. Пусть они увядают вместе со своей госпожой.
Мы с Альфом, Лючией и старой Цицилией сами вынесли тело Риты из её салона. Я запретил пускать туда чужих, чтобы не нарушить ту священную атмосферу, которую создала она сама. Мы договорились, что салон останется закрытым навсегда.
82 день
Прощание состоялось под звон колоколов, в присутствии всей деревни и дворни. Мы отнесли тело в капеллу, где утром должна была пройти заупокойная служба.
Но ночью всё изменилось.
Сначала ничего не предвещало беды, но вдруг разразилась буря – страшная, яростная. Гром раскатами сотрясал землю, молнии разрывали небо, ветер завывал так, что, казалось, стены замка не выдержат.
Мы собрались в столовой. Горе, нервное напряжение и шум бури сделали воздух в комнате почти невыносимым. Никто не произнёс ни слова. Мне казалось, что весь мир рушится, как будто смерть Риты уничтожила желание жить у всего, что её окружало.
И тут, сквозь грохот грома, до нас донёсся странный вой и крики людей. Это был не обычный человеческий страх – это был ужас.
Двери распахнулись, и в столовую вбежали несколько человек из прислуги. Они были бледны, волосы взъерошены, глаза полны паники. «Она встала, она идёт!» – кричали они, бросаясь то ко мне, то к дверям.
Я хотел потребовать объяснений, но тут сам увидел… Риту.
Она стояла в дверях, в голубом шёлковом платье, с розами на груди – точь-в-точь такой, какой мы её похоронили.
Я не мог двинуться. Казалось, время остановилось. Я видел, как Альф застыл бледный, старик-доктор побледнел ещё сильнее, его челюсть мелко дрожала.
И вдруг тишину нарушил крик Лючии:
– Господи, это был обморок! Ты жива! Жива, Рита!
Эти слова словно разбили наш оцепенение. Все бросились к Рите, радуясь её чудесному возвращению. Даже я, несмотря на шок, чувствовал, как моё сердце снова наполняется надеждой.
Только доктор стоял, как статуя, глядя на Риту с тревогой и непониманием.
Рита же была слабой и бледной, но молчаливой. Ни убранство капеллы, ни гроб, в котором она очнулась, казалось, не произвели на неё никакого впечатления. Она не произнесла ни слова о том, что пережила.
Но в ту же ночь случилось снова пришла беда.
Молодая служанка умерла, словно смерть, лишённая своей добычи, всё же решила взять жертву.
84 день
Теперь в замке обосновалась сама Костлявая. Казалось, она наблюдала, выжидая своего следующего часа».
И Рита…
«Говоря правду, мне все труднее мириться с тем, что Рита, моя невеста, так явно отдаёт предпочтение Альфу. Мое положение становится, мягко говоря, неловким.
Когда Рита жила в лесном доме, их отношения не бросались мне в глаза. Всё выглядело естественно, дружелюбно, без тени двусмысленности. Я даже сам себе объяснял это как необходимость, ведь Альф всегда был рядом и помогал ей.
Но после её странного летаргического сна Рита сильно изменилась. Она стала почти неузнаваемой – капризной, отстранённой и закрытой.
Каждый вечер, во время заката, она уединяется, запирается в своей комнате на несколько часов. Я не могу объяснить, зачем это нужно, но она категорически отказывается от моих попыток вмешаться.
Она перестала обедать с нами, предпочитая, чтобы еду подавали ей в комнату. Но при этом я часто вижу, что подносы уносят почти нетронутыми.
Рита даже настояла, чтобы Лючия больше не жила рядом с ней, мотивируя это тем, что одной Цецилии ей достаточно. Лючия обижена, а Рита, кажется, даже не задумывается, что этим её задела.
И всё же, несмотря на эти странности, Рита заметно поправилась. Она больше не выглядит бледной и измождённой, напротив – её лицо снова свежее и розовое, словно те розы, что украшают её грудь.
Странно, что даже смерть двух итальянских лакеев, которых она сама же привезла из Венеции, не вызвала у неё никакого эмоционального отклика. Она лишь пожала плечами и отказалась сопровождать их гробы на кладбище.
Но самое болезненное – это её поведение, когда она ждёт Альфа или собирается в лесной дом. Она оживает, глаза её сияют, а её голос становится нежным и полным ожидания. Со мной же она холодна и вежлива, даже тогда, когда я стараюсь угодить ей во всем.
Например, она настояла, чтобы гроб из капеллы не убирали. У неё к нему какая-то странная привязанность. Она навещает его несколько раз в день, и мне трудно это понять.
Когда она пришла в себя после летаргии, я рассказал ей, что в своём горе мы даже не подумали о том, что её канарейка осталась в запертом кабинете. Я предложил её спасти, но она ответила с холодной отстранённостью:
– К чему, оставь всё по-старому.
Я уже не понимаю Риту. Она стала чужой.
97 день
И, честно говоря, если бы на месте Альфа был другой мужчина, всё могло бы сильно обостриться. Я не уверен, что сдержался бы.
Но Альф – это близкий друг. Я доверяю ему. Думаю, он понимает, что происходит, лучше меня…»
Прости меня Альф. Тогда я ещё не знал…
Через много лет, мне попало в руки письмо Альфа, которое он писал мне, это письмо-исповедь Вот оно.
Хорошо, давай улучшим. Вот переработанная версия текста, сохранив дух оригинала:
Исповедь Альфа
Женя продолжал читать:
"Дорогой Карло, нам надо наконец объясниться. Настоящее положение становится невыносимым, я не раз пытался заговорить с тобой, но ты ускользаешь от меня. Сначала я это приписывал случаю, теперь же ясно вижу, что это не случай, ты бежишь от меня, от объяснений. Волей-неволей приходится прибегать к письму, что я и делаю.
Карло, милый, ведь мы друзья детства. Дружба наша тянется не один год. Мы не можем разойтись с тобой так, из-за ничего. (Каюсь, я порывался уехать, не поговорив с тобою.)
Зачем недомолвки, хождение кругом, будем говорить прямо и просто.
Ты меня ревнуешь к своей невесте, не отрицай. Но в уме ли ты?
Я кабинетная крыса, бедняк, с строгими взглядами на отношения к женщинам. Помнишь, как вы все, товарищи по коллегии, смеялись надо мной. Твой лучший друг и изменю всем и всему и буду отбивать у тебя любимую женщину, невесту.
Скоро разбирая свое поведение, я, положа руку на сердце, не могу себя упрекнуть ни в одном слове, ни в одном нескромном взгляде. Клянусь тебе.
Все же я не могу вполне и тебя обвинить. В Рите есть какая-то перемена и, прости меня, перемена к худшему. Во время болезни, когда ты поселил ее в лесном доме, она была иной. Мы целые дни проводили втроем: она, покойница Лючия и я.
Много говорили о поэзии, Италии. Девушки пели и играли на лютне. Я рассказывал о последних открытиях и изобретениях.
Самый строгий, неумолимый судья не нашел бы в наших отношениях и тени некорректности, ни слова порицания.
Да и ты сам, наезжая вечером и в разное время дня, входя без доклада, видел ли ты хоть раз чтолибо намекающее на скрытые отношения. Ручаюсь, что нет.
В тот страшный день, когда внезапно Рита впала в летаргию, мы все потеряли голову.
Еще утром она была достаточно бодра, только нервна ужасно, казалось, она чего-то ждет. Не было ли это предчувствие? Я все думал, что она ждет тебя, что вы, тихонько от нас, условились о твоем приезде. Но когда от тебя принесли букет полевых цветов, я убедился, что предположение мое неверно.
Ставя букет по просьбе Риты в серебряную вазу, я видел слезы у ней на глазах и в руках маленькую черную книжечку, по-видимому, молитвенник.
Потом она попросила меня и Лючию оставить ее с Цецилией, говоря, что она очень устала. Мы вышли.
Вскоре же она отослала и Цецилию.
"Синьорита что-то пишет", – сказала кормилица.
Мы с Лючией сидели в соседнем проходном салоне и ждали, когда нас позовут к Рите.
Вдруг раздался страшные крик. Мы бросились в комнату Риты, но это кричала не Рита, а старая Цецилия.
Рита же лежала на кушетке, вся вытянувшись и закинув голову назад.
Я бросился к ней, она тяжело открыла глаза и снова сомкнула их; думая, что ей дурно, я поспешил налить в стакан воды, но в ту минуту, когда я приподнял ее голову, чтобы дать ей напиться, она снова взглянула на меня, и… это в первый раз – мне показался ее взгляд… странным, что ли… в нем было что-то манящее, любовное… Она тихо прошептала:
– Поцелуй меня.
Испуганный, не отдавая себе отчета, я наклонился и поцеловал ее в губы…
В ту же секунду она откинулась, тяжело вздохнула и впала в летаргию, или, как мы тогда сгоряча думали, умерла.
Наклонись еще раз, я невольно отшатнулся, лицо Риты сделалось злым, зубы оскалились и казались длинными, это была не та Рита, которую я знал, а чужая, злобная. Вскоре это выражение сменилось тихим и спокойным, такой ты ее и застал.
Ты помнишь, как мы все тогда потеряли головы и я, не то что скрыл, а прямо забыл сказать тебе о поцелуе.
Затем начались приготовления к похоронам, перенесение тела в капеллу, твое, да и общее наше отчаяние.
Тогда же, по твоему желанию, закрыли салон Риты, где она умерла, и второпях забыли там бедную канарейку, а затем внезапное воскресение или оживление, не знаю как выразиться, Риты, среди ночи во время бури, перепугавшее замковую прислугу, да и, что греха таить, нас всех чуть не сильнее самой смерти.
После же воскресения Риты мне уже было неудобно сказать тебе о прощальном поцелуе; да я бы скоро его и забыл, если б не ловил время от времени взгляд Риты, напоминающий тот, что сопровождал поцелуй.
Ты как-то на днях написал мне, что находишь большую перемену в Рите, да и я нахожу эту перемену, и чем дальше, тем больше. Ты прав. Она расцветает физически, но как-то опускается нравственно: прежде такая чуткая к чужому горю, она теперь остается совершенно спокойной; даже смерть Лючии и других домашних проходит, не задевая ее совсем. К гибели своей любимицы канарейки она тоже отнеслась возмутительно холодно.
Наружностью своей она перестала заниматься, я заключаю это из того, что все зеркала она приказала закрыть кисеей "в знак траура", как говорит она, и даже свой собственный туалет.
Ни песен, ни игры на лютне (кстати, лютня, кажется, тоже осталась в роковой комнате) я больше не слышу. Рита предпочитает уединение.
Характер ее тоже пошел на минус. Вот пример.
Последние дни перед летаргией она не расставалась со своим молитвенником, – знаешь, черная книжечка, – я и спросил, где она у ней, не принести ли? Рита прямо разозлилась, глаза засверкали, зубы оскалились, и она наговорила мне дерзостей.
Другой раз я подал ей ручное зеркальце, также прежде вечного ее спутника, – так она не только его бросила, но растоптала каблуком, не пожалела даже художественной золотой оправы.
Несмотря на эти выходки, все же по временам я, как и говорил уже, ловлю на себе взгляд Риты, полный желания, призыва и страсти… да, страсти… Мне невыносим этот взгляд, страшен, я боюсь его. Боюсь как-то безотчетно, даже не по отношению к тебе. В нем есть что-то.
Меня прервали, принесли от тебя приглашение приехать в замок. Такой разницей веет от этого приглашения, против прежних, – какой официальный язык!..
Я отказался, зачем?
Завтра, послезавтра я исчезну с твоей дороги. В начале письма я искал объяснений с тобою, а под конец много продумал и решил лучше уехать; уехать не прощаясь.
Оставлю тебе это письмо, ты сам поймешь, что отъезд – это лучшее, что я могу сделать. Спасибо за прежнюю любовь, крепко верю, что со временем ты опять вернешь мне ее. Я же все люблю тебя по-прежнему и не переставал любить. Привет Рите, желаю вам обоим счастья.
Твой Альф.
…Сутки. А как перевернулся весь мир, посейчас я не могу ясно представить, что случилось. Постараюсь вспомнить и записать. Обыкновенно записывание упорядочивает и проясняет мою голову. Итак.
Я написал Карло прощальное письмо и оставил его на столе, собираясь при окончательном отъезде приписать несколько слов приветствий и пожеланий.
Дальше.
Гулял по саду: ночь тихая, лунная, озеро лежит, как зеркало, только воздух, как перед грозой.
Лег спать с открытым окном.
После полуночи мне показалось, что я не один в комнате и что на груди у меня тяжесть, – открываю глаза…
Пресвятая Дева Мария, Рита у моей постели, вернее, лежит на моей груди!
– Что же это? Хочу вскочить, крикнуть… не могу… ведь я осрамлю ее! Что скажут люди! Что скажет Карло?
Ясно, Рита опять больна, иначе, зачем бы она попала в мою комнату, да еще ночью? Она или лунатик, или в бреду.
Что делать, чтобы не испугать ее?.. Все это вихрем несется у меня в голове. А голова кружится, кружится, истома давит тело… Что делать, как быть?.. И опять все качается.
Затем я теряю сознание, ну это в первый раз в жизни… Открываю глаза, никого нет. Полная тишина, луна заходит, веет предрассветный ветерок… и снова я не могу одуматься. Куда она делась? Что она была здесь, я уверен, еще до сих пор пахнет ее любимыми духами лавандой. Что с ней сталось? Зачем она приходила?
Что это мог быть сон, мне даже не пришло в голову, настолько все было реально. Вдруг меня пронзила мысль: случилось несчастье, Рита приходила за помощью!
Сорваться с кровати и одеться было делом одной минуты, я кинулся вон.
Второпях я даже не заметил, что дверь моей комнаты была замкнута, и вот, только теперь, записывая все, я вспомнил это. Следовательно, еще одна загадка! Обежав дом, я ничего не нашел подозрительного: все спало, все тихо, везде темно. Я бросился в сад. И там тихо. Запутавшись в траве, я упал в кусты шиповника и очень неудачно: изранил лицо, руки и даже сухим сучком ранил шею настолько сильно, что запачкал кровью рубашку.
Когда я вернулся в дом, то слуги уже начали вставать и на мои вопросы: не случалось ли чего ночью? – отвечали удивленными взглядами и полным отрицанием.
Вот факты. Какие же выводы?
Что она была у меня, это несомненно, закладываю душу!..
Первый вопрос: как попала?
Дверь замкнута. Ключ у меня… Следовательно, другим ключом, заказным, значит, с "заранее обдуманным намерением".
А если в окно? Оно достаточно низко от земли и было открыто. Если так, то все же с намерением, а не случай.
Второй вопрос: зачем приходила?.. Фу, даже в пот бросило, неужели Карло прав, и она меня любит, любит настолько сильно, что пришла сама? Рискуя всем… Неужели я так слеп и не видел этой страсти… Вот уж мой ночной обморок был некстати – что она подумала обо мне? Наверное, презирает теперь…
Третий вопрос: что же делать теперь?
Бежать, бежать, бежать немедля… А если она любит, сильно любит?.. Ну, погрустит и забудет… А ведь не все способны забывать, вот и я ее никогда не забуду.
Да и имею ли я теперь право уехать? Ведь она осрамила себя. Положим, никто не знает, что она ночью была у меня, но сама-то она сознает, что она, девушка, красавица, невеста другого, была ночью одна в комнате молодого мужчины… ведь я еще молод! Лежала у него на постели, на груд и… Не замучает ли ее эта мысль?
Не должен ли я во что бы то ни стало остаться?
Нет, нет и нет… не финти и не хитри. Альф, сама с собою, не для тебя эта любовь! Пока ты честен, ты должен бежать.
В замок не пойду, уеду в город, закажу там почтовых лошадей и к вечеру уеду.
Решено… Рассвет. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот тебе и уехал!
Правду говорит пословица: "человек предполагает, а Бог располагает". Впрочем, тут Бог, наверное, участия не принимал!..
Я плохо ему молился, плохо верил, и он меня оставил этой ночью!
Сейчас я совершенно спокоен, спокоен, как человек, неизбежно приговоренный на смерть.
Весь ужас открытия правды, вся безвыходность моего положения отошли в сторону, и жалость жизни и боязнь смерти: все переболело, перегорело… Теперь остался один долг – предупредить Карло. Лично я этого не могу, "она" не допустит.
Пусть эти записки откроют ему страшную тайну. Чтобы оберечь их от "нея", я положу их в библию. Конечно, будет следствие по случаю моей внезапной смерти, обыск в моей комнате, их найдут и передадут по адресу.
Чтобы Карло все было ясно, продолжаю рассказ. Итак, я решил уехать. В город, чтобы заказать почтовых, я отправился верхом. В лесу, на крутом повороте дороги лошадь моя заупрямилась. Несмотря на хлыст и шпоры, она не трогалась с места. Можно было думать, что она почуяла волка. Она вся дрожала и покрылась потом. Недоумевая, я слез и пошел пешком, таща коня в поводу.
За поворотом дороги я увидел Риту, сидящую на пне дерева, я, кажется, в первую минуту так же испугался ее, как и моя лошадь волка.
Оправившись, я подошел и заговорил, притворяясь, что я ничего не знаю и не помню. Но один взгляд Риты показал мне, что она все помнит и видит мои уловки насквозь.
Я растерялся. Лошадь рванулась и убежала. Рита смотрела на меня, не спуская глаз, и голова моя опять начала кружиться, все закачалось. Я сел на траву.
Рита наклонилась к моему лицу и начала шептать:
– Зачем ты бежишь? Разве ты не видишь, не чувствуешь, что я люблю тебя?
Я хотел заговорить…
– Оставь, молчи. Я знаю, что ты скажешь, – продолжала она, – но какое нам дело до Карло и до всего земного? Ты будешь счастлив, вечно счастлив. Ты будешь бессмертен, я подарю тебе вечную жизнь, там, где я, Карло не может за мной следовать, не может мне принадлежать: его оберегают! криво усмехнулась она.
Согласись на мою любовь, и я тебе открою тайны, каких не знает никто; я унесу тебя высоко-высоко, лунный луч будет нашей дорогой, а в час покоя мы будем сладко спать!
Я с ужасом отшатнулся!
Уже с первых слов Риты мне показалось многое странным в ее словах и обещаниях и я со страхом убеждался в том, во что до сих пор не хотел верить…
Получив от тебя письмо о том, что твоя мать, по словам старого доктора, была вампиром, я заинтересовался этим поверьем и купил старинную, латинскую книгу, трактующую о ламиях, "не мертвых" и т.п.
Поштудировав ее немного, я, конечно, отбросил ее в сторону, не мог же я тогда верить во всю эту чушь, не мог не считать все вымыслом. А ведь странности твоего старого доктора, его разговоры только еще больше укрепили мое мнение. Я был убежден, что вся история с вампирами бред его больной фантазии. И вот теперь эта фантазия встала передо мной во всем своем ужасе правды!
Я понимал, что Рита любит и под влиянием чувства открывает мне многое, что не должно быть ранее открыто, или, быть может, она так верит в обладание мной, что уже не стесняется.
Она сама вампир, ее погубил или, как она выражается: "призвал к жизни", старый граф Карди., тот что привез себя из Америки.
Он отдыхает в большом каменном гробу, он долго ждал ее… наконец, она пришла и вызвала его теплотой своего молодого душистого тела.
Для того чтобы достигнуть вечного существования, надо умереть для людей.
Так с ней и случилось. Но на вторую же ночь Дракула силою своего могущества заставил ее встать и жить между людьми, как бы по-прежнему.
Она так много говорила о прелести быть вампиром, что мозг мой больше и больше начал тускнеть и все пошло кругом.
Точно сквозь дрему я вспомнил, что в старинной книге сказано, что вампир не дает тени, не любит зеркал, не пьет, не ест, спит на закате солнца. И, к ужасу моему, я находил у Риты все эти приметы! Или я их сам заметил, или о них сообщил мне Карло. Силы совершенно меня оставили.
– Ты согласен, милый, отдайся мне, не бойся, – шептала она. – Я отдыхаю в моем гробу, и я заставлю Карло поставить твой гроб рядом с моим.
При этих словах я рванулся и вскочил:
– Нет, я не хочу! – вырвалось у меня.
Она зло засмеялась.
– Не хочешь, тем хуже для тебя; тебе нет возврата к жизни. Не воображай, что ранки на твоей шее нанесены тебе сучком шиповника; о нет; это я ночью положила на тебя свою печать. Ты погиб. Ты можешь только выбирать: смерть, настоящую смерть, с червями и холодом могилы, или бессмертную жизнь вампира. Я до ночи даю тебе время на размышление. Ночью я приду. Ты не спрячешься, не уйдешь от меня – не пытайся. Выбирай, моя любовь и бессмертие или ты, в недалеком будущем, скелет, с провалившимися глазами и дырою вместо носа.
В это время возле нас раздались голоса; это были слуги, посланные Карло за Ритой.
Нам ничего не оставалось, как взяться под руку и идти в замок.
В удобных местах я все косился, ища тени от "неё", от Риты, все еще надеялся на что-то.
Тени не было.
В замке я провел несколько неописуемых часов. "Вурдулак", Рита, не спускал с меня глаз; Карло невыносимо ревновал, сам я не знал, что предпринять, как спастись; ум мой мутился; я пробовал молиться, но не находил слов.
Вся прошлая жизнь в моем воспоминании, и какой она мне показалась прекрасной, а будущее?
Сколько ждет меня интересной работы, открытий; быть может, любовь, но не эта проклятая, а святая, чистая… Я готов был рыдать, а тут Карло, с его резкими речами, и взгляд "его", Риты, говорящий:
– Ты мой, исхода нет!
Наконец, я не выдержал и бросился бежать. Я не только забыл хлыст и перчатки, но даже мою шляпу.
И вот я пишу, торопясь исполнить последнее: открыть глаза Карло, а там… да помилует меня Бог.
Я решился погибнуть: вампиром я не буду. Скоро полночь! Луна сияет.
Мать моя, благослови меня, не дай мне в последнюю минуту жизни изменить себе и согласиться на мерзкое существование вампира..
111 день
Альф покончил собой. Он не стал кровососом, решив свести счёты с жизнью.
Прочти я письмо Альфа тогда, многое стало бы на свои места. Но в тот момент я оставался в неведении. Люди умирали один за другим – в том числе близкие Риты. Со стороны казалось, что ей всё равно.
115 день
В деревне погребальный звон не стихал, как будто сама смерть поселилась рядом. Этот гул тревожил, пробуждал воспоминания из детства и наводил ужас. Кругом вставали страхи, как теневые фигуры в темноте. А тут ещё этот доктор со своими рассказами о вампирах.
Бедный старик! Он окончательно потерял рассудок. Теперь он словно призрак бродит по замку, появляясь неожиданно, источая стойкий запах чеснока. На каждой поверхности, где только можно, он рисует пентаграммы – знак, связанный с древними заклинаниями против нечистой силы.
Особенно сильно он уделяет внимание моим комнатам и вещам. Сперва я пытался спорить, но потом сдался – лишь бы он перестал украшать мою спальню букетами чеснока. Теперь у нас негласное соглашение: пусть разрисовывает стены, только бы не приносил своих «подношений».
С Ритой он теперь враг. Раньше старик ухаживал за ней, почти рыцарски, и она относилась к нему ласково, как к другу семьи. Теперь же она не переносит его, испытывает почти ненависть. Я думал, что это одна из причин, почему Рита стала всё чаще есть одна, у себя в комнате.
Я списывал на эту же причину и её отказ принять мой подарок. Вещь была сделана на заказ, по её собственному желанию, и получилась на удивление красивой: тонкая золотая цепочка с пентаграммой, инкрустированной бриллиантами. Камни играли, как капли утренней росы. Но Рита даже не взглянула на неё.
127 день
Недавно Рита, оглядываясь, вошла в мой кабинет, схватила тяжёлое пресс-папье и с силой швырнула его в большое зеркало. Стекло разлетелось вдребезги.
Затем она столкнула китайскую вазу с подставки, и та с грохотом упала на пол. Когда вбежали слуги, Рита спокойно сказала:
– Передайте хозяину, что я случайно столкнула вазу, и она разбила зеркало.
136 день
На днях я взял в руки латинскую книгу, которую забрал из лесного дома Альфа. Это был труд «О ламиях». Бессонница не оставляла меня в покое, и я начал читать. Без рассказов старого доктора я бы вряд ли что-то понял.
Но всё равно – вампиры? Как в это можно поверить, тем более обвинить в таком Риту? Я пытался искать объяснения: может быть, болезнь, может, стресс.
В книге было сказано, что наибольшей опасности подвергаются близкие вампира люди. Если бы это была правда, я должен был бы умереть первым. Но я жив. Никто не приходит ко мне ночью… кроме кошмаров.
Но той ночью… Я услышал крик. Или мне показалось? Вероятно.
Вскоре я заметил огромную чёрную кошку, крадущуюся у моей двери. Она испугалась меня и скрылась в темноте коридора. Откуда она взялась? В замке нет таких животных. Может, забрела из леса…
137 день
Ну и ночь выдалась! Сейчас солнце светит ярко, как будто издеваясь, но я всё ещё не могу отделить кошмар от реальности… а может, они уже слились?
Вчера ночью в мою комнату заглянула огромная чёрная кошка. Я только успел взять перо, чтобы записать свои мысли, как дверь с грохотом распахнулась, и влетел доктор. На нём был засаленный халат, на голове венок из чеснока, а в руках – тот самый знаменитый осиновый кол, который он таскает с собой повсюду.
– Кто-то был здесь! – выпалил он, заметно возбужденный, и принялся рыскать по комнате. Он заглядывал под кровать, открывал шкафы, смотрел за портьеры и даже в печке попытался найти что-то.
– Ушёл! – наконец заключил он.
– Кто ушёл? Кого вы ищете? – спросил я, пытаясь сохранить спокойствие.
– Его! – бросил он, указывая на вырезанную пентаграмму на пороге моей комнаты. – Сюда не сунется, ага! Я двери-то чесночком намазал, а он в окно! Чёрной кошкой шмыгнул, вверх… А я за ним… эх, старые ноги не поспели!
Старик тяжело опустился на стул, глубоко вздохнул, но, казалось, не собирался останавливаться. Из обрывков его слов я понял, что ночью он запер капеллу и часами караулил «его» – по его словам, это был вампир, и не кто иной, как моя Рита.
Будь передо мной не старик, я бы вышвырнул его из комнаты, несмотря на всё его безумие. Это уже переходит все границы! Но пока я соображал, как его утихомирить, он вдруг вскочил и схватил меня за руку:
– Идём! «Он» наверняка у итальянца. Засосёт беднягу, если не поспешим!
Сопротивляться было бесполезно. Я неохотно последовал за ним. Мы поднялись на третий этаж, где находилась комната итальянского художника, и крадучись приблизились к двери. Старик приоткрыл её, и я замер, глядя на картину, которая предстала передо мной.
В комнате, залитой лунным светом, на груди художника полулежала Рита. Они словно слились в поцелуе. Моё дыхание перехватило. Я не мог двинуться с места.
Когда я, наконец, нашёл в себе силы крикнуть, Рита подняла голову. Её лицо обернулось ко мне в свете луны. Её глаза горели странным сладострастным блеском, а по губам струилась свежая кровь.
– Видишь?! – закричал доктор и кинулся вперёд с колом.
В этот момент порыв ветра резко распахнул окно, занавеска взвилась в воздухе и ударила старика, сбив его с ног. Я поспешил ему на помощь, но тут же осознал, что луна скрылась за облаком, погружая комнату в кромешную тьму.
Я с трудом нащупал свечу и зажёг её. Свет слабо осветил помещение. Риты больше не было. Никого не было. Старик, охая, поднимался с пола, а художник мирно спал на кровати.
Я был готов всё списать на галлюцинацию, пока старик не подошёл к художнику и, приподняв его за плечи, спокойно произнёс:
– Засосала.
Я шагнул ближе. Художник был мёртв. Его лицо побледнело, руки обвисли, как плети, а на вороте ночной рубашки виднелись следы свежей крови.
Господи, что же это? Как всё это понять? Неужели Рита… не мёртвая? Неужели она… вампир? Нет! Это старик с его сумасшедшими идеями затуманил мой разум. Но в то же время я знаю, что я здрав, разумен… Хотя разве не считают себя такими все сумасшедшие?
