Евгений Гончарик
Вампиры: Тени прошлого
А дальше…
139 день
Я чувствую, как сомнения разрывают мой разум, не оставляя ни минуты покоя. Они сильнее любых мук ревности, терзают меня до предела. Я осознаю, что нахожусь на грани безумия – стоит ли доверять тому, что я вижу, или же всё это плод моего уставшего воображения?
141 день
На счастье, из Рима вернулся старый Петро. Я едва узнал его: похудевший, с усталым лицом, он выглядел ещё старше, чем прежде. Но в его глазах горела странная решимость, а голос звучал твёрдо.
– Господь помиловал меня, а святой отец благословил на борьбу с тьмой, – сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Я ничего больше не боюсь, мой господин. За вас я готов бороться с любой нечистью. Мы справимся, не унывайте.
Петро быстро освоился в замке. Он провёл день в деревне, чтобы узнать о последних событиях, а вечером за ужином рассказал мне о своём пребывании в монастыре.
– Там было спокойно, как в раю, – сказал он, и в его голосе слышалась грусть. – Я мог бы остаться там навсегда, но моё сердце рвалось сюда. Я боялся за вас, мой господин. Слава Богу, я не опоздал.
Старик был осторожен в словах, но я чувствовал, что он пытается завести разговор о матери. Когда он наконец спросил напрямую, я не стал скрывать правды.
– Да, я знаю, – признался я. – Доктор рассказал мне.
Лицо Петро потемнело, он задумчиво произнёс:
– Так вот она, причина его безумия… Несдержанная клятва. Но куда он исчез? Вы знаете?
– Он всё ещё здесь, в замке, – ответил я.
Петро нахмурился, но перешёл к главному:
– Господин, я вернулся, чтобы уничтожить упырей. Это моя миссия.
Его слова не вызвали у меня возражений. Петро заверил меня, что наша семья в безопасности, по крайней мере пока.
– Склеп вашей матери, он в горе – с ним всё в порядке. Запечатано надёжно. Видимо, старый граф «отмолил» её. Это счастье, господин. Ведь представьте только: вонзить осиновый кол в сердце собственной матери… – Он замолчал, покачав головой.
Но я видел, что его беспокоит не только это. Петро осторожно завёл разговор о Рите.
– Я слышал, она была тяжело больна, но оправилась. Люди говорят, что она стала ещё прекраснее. Это… странно.
Его слова меня насторожили.
– Ты её видел? – спросил я.
– Нет, пока не имел чести, – ответил он.
Я чувствовал, как сомнения вновь подступают ко мне. Мне хотелось поделиться с Петро своими страхами, рассказать о тех странностях, которые я замечал за Ритой, но я не мог решиться. Что, если это всего лишь плод моего воображения? А если он решит, что и я схожу с ума, как доктор?
К тому же доктор уехал в город, и мне не хотелось будоражить Петро раньше времени. Я решил пока молчать, отложив этот разговор на потом. Возможно, молчание – это единственный способ сохранить хоть крупицу здравомыслия.
142 день
По нашему обычаю, после обеда мы с Ритой, хоть и обедаем раздельно, совершаем прогулку по тропе над обрывом. Прежде эти прогулки были для нас особенными: каждое мгновение было наполнено словами, чувствами и общением. Но теперь мы словно отбываем ритуал, который давно утратил смысл. Вместо откровений – натянутые фразы о погоде.
Вчерашняя прогулка не стала исключением. Мы шли молча, бросая друг другу случайные замечания, когда на площадке появился Петро. На нём была старинная парадная ливрея, туфли с большими серебряными пряжками. Его седые волосы были аккуратно зачёсаны, а в руках он держал небольшой свёрток.
Я сразу понял, зачем он пришёл. Старик хотел представиться своей будущей госпоже.
– Рита, – обратился я к ней, указывая на Петро, – это мой старый дядька Петро, верный слуга моих родителей.
Рита снисходительно кивнула, едва удостоив его взглядом. Петро с низким поклоном подошёл ближе, протягивая ей руку для приветствия. Но, к своему ужасу, я впервые заметил перемену, произошедшую с руками Риты. Прежде нежные и розовые пальцы, с изящными ноготками, теперь стали длинными, бледными, а ногти – твёрдыми и острыми, словно когти.
Когда Петро попытался коснуться её руки, Рита резко отдёрнула её и холодно заявила:
– Я не хочу!
Старик замер, растерянный и смущённый её поведением. Вместо того чтобы отступить, он попытался вручить ей свёрток.
– Я принёс это для вас, – сказал он. – Сам святой отец благословил их.
На этих словах лицо Риты исказила злоба. Она отпрыгнула в сторону, словно от огня, и прошипела:
– Убирайся прочь, дурак! – После чего быстрыми шагами направилась к замку.
Петро остался стоять, бледный и растерянный. Его руки дрожали, бумага свёртка порвалась, и из неё выскользнули янтарные чётки с маленьким крестиком.
Я смотрел на эту сцену, и моё сердце сжалось. Всё, что происходило, наполняло меня страхом и пониманием. Разве могла Рита, в её теперешнем состоянии, принять чётки, благословлённые святым отцом? Конечно, нет.
Я шагнул к Петро, пытаясь его успокоить.
– Отдай их мне, старина, – сказал я, забирая чётки. – Мне они скоро пригодятся.
Но старик был убит случившимся. Его голос дрожал, когда он произнёс:
– Милый Карло… что же это? За что? Почему?
Я посмотрел на него и тихо ответил:
– Мужайся, Петро. Это значит только одно: ты опоздал. Старый граф Дракула сделал своё дело. Он погубил ту, кто освободил его.
В моей голове эти слова звучали, как приговор, и, возможно, как последнее предупреждение.
После долгих моих рассказов и своих собственных наблюдений Петро, с его проницательностью и знанием мира нечисти, пришёл к страшному заключению: Рита – вампир, и её необходимо уничтожить.
Я слушал его выводы, чувствуя, как холодный страх впивается в мою душу, но, несмотря на это, где-то в глубине сердца всё ещё теплилась надежда. Надежда на то, что это ошибка, игра моего измученного воображения, может быть, галлюцинация или даже обострённый психоз.
Петро видел мои сомнения, мою борьбу с самим собой, и, чтобы развеять их, он твёрдо решил доказать мне правду. Он не оставил мне выбора, кроме как взглянуть в лицо реальности, какой бы страшной она ни была.
145 день
Петро стал следить за Ритой. Он был уверен, что её вампирский сон происходит в гробу, скрытом в капелле. Не зря она так бережно охраняет это место. Для него это стало истиной, и он уже не сомневался. Сегодня ночью мы решили окончательно подтвердить его подозрения.
148 день
Вчера, когда солнце стало клониться к горизонту, и, по мнению Петра, вампиры должны были укрываться в своих могилах, мы с ним отправились в капеллу. В коридоре было тихо, и только наш шаг эхом раздавался в пустом пространстве. В капелле царил мрак. Последние лучи заката проникали через высокие окна и окрашивали стены в багряный цвет, подсвечивая засохшие розы на полу и тёмный катафалк в центре. Вся атмосфера наполнялась зловещей тишиной.
Петро, с его неизменным сосредоточением, расставил два стула, обвёл круг мелом и начал произносить тихие слова, из которых едва можно было уловить смысл. В центре круга он начертил пентаграмму. Время тянулось, и полумрак, наступивший в капелле, сгущался, становясь всё более зловещим. Гроб, подсвечники, аналой – всё это сливалось в единую мрачную картину.
Петро время от времени осторожно клал руку мне на колено, как бы подбадривая, успокаивая. Я же сидел, закрыв глаза, ощущая тяжесть в воздухе. С каждым мгновением становилось всё труднее выдохнуть.
Когда я открыл глаза, капелла была залита холодным светом луны. И всё вокруг стало как бы нереальным, фантастическим. Лунный свет придавал всему, что окружало, призрачный вид, а даже засохшие розы казались живыми, их запах наполнил пространство.
Петро снова коснулся моего колена, его жест был настойчивым. Я посмотрел в сторону двери, которая только что была закрыта, а теперь стояла настежь. В проёме появился силуэт – это был старик. Высокий, седой, в чёрном бархатном одеянии, с золотой цепью на груди. Без сомнений, это был старый граф американец.
Моё сердце пропустило удар. Я едва верил своим глазам. Если бы не мрак, я бы поклялся, что передо мной – портрет, который когда-то висел в лесном доме моего отца, перенесённый в эту капеллу.
Старик, не спеша, подошёл к гробу, отодвинул крышку. Внутри, в голубом платье с розами на груди, лежала Рита. Она открыла глаза, и её лицо озарила счастливая улыбка. Она протянула руки к старику.
– Пора, милый, – сказала она. – Ты мой учитель, ты сделал меня могущественной, я люблю тебя.
Она приподнялась и вскоре стояла на ногах. Рита с улыбкой продолжала:
– Зачем ты хочешь, чтобы я жила с ними днём? Мне лучше с тобой в темном склепе. Эти люди мне противны. Я чувствую их присутствие.
Она тревожно оглядывалась вокруг, как будто что-то её настораживало. Старик успокоил её:
– Полно, они не смеют сюда явиться!
Мы с Петро сидели в затаённом дыхании, замерев. Рита подняла голову, и её взгляд был направлен прямо в сторону хоров, где мы прятались. Я заметил в руках Петра маленький ковчежец с облатками.
– Уйдём отсюда, уйдём, – сказала Рита, обняв старика. И, с лёгкостью, как будто не касаясь пола, они понеслись к окну. Лунный свет, словно отражаясь от их тел, на мгновение заслонил пространство, а затем всё снова вернулось в привычную светлую ясность.
Мы увидели только пустой гроб и закрытую дверь. Всё это выглядело так нереально, как сон, из которого не хотелось бы просыпаться.
– Будем ждать, – сказал Петро. – Летняя ночь коротка. Они скоро вернутся.
Время тянулось мучительно медленно. Я чувствовал усталость, мои ноги стали тяжелыми, а голова как будто налита свинцом. В воздухе витал тяжёлый запах тления, словно рядом разлагается труп.
Скоро на востоке показались первые лучи солнца. Риты всё не было. Но на окне сидела большая чёрная кошка. Я уже собирался встать, но кошка, словно невидимая тень, прыгнула в капеллу. И это была не кошка. Это была Рита.
Она шла к гробу, её глаза горели каким-то жутким алым огнём, а на губах играла кровавая пена. Мгновение – и она исчезла.
– Пора уходить, – сказал Петро, хватая меня за руку. – Нам нужно быстрее уйти отсюда.
– Да, да, – прошептал я, – и правда, пора.
Едва я дотащился до своей постели, как рухнул, будто убитый.
149 день
Что мы пережили сегодня. Ну и ночь! Она еще страшней той, когда в первый раз встала Рита. Но по порядку.
После бессонной ночи, проведенной в капелле, а главное, от разных дум и пережитого горя я свалился на постель и заснул тяжело, без грез, без видений.
Вдруг кто-то сердито меня толкает, открываю глаза, передо мной стоит Рита. Лицо ее перекошено злобой, острые ногти впиваются в мою руку.
– Вставай, что же это за безобразие, твои два дурака залезли в мою капеллу и не хотят оттуда уходить. Прогони их сейчас же! И прикажи снять решетки и глупые цветы, – кричит Рита.
– Какие цветы, какие решетки, я ничего не знаю, – говорю я.
– Я так и знала, что ты ничего не знаешь! Идем! – и она тащит меня в капеллу.
Оказывается, сумасшедший ездил в город за тем, чтобы заказать на окна капеллы решетки из омелы и теперь они с Петро укрепили их на место и всюду развесили гирлянды цветов. Тяжелый запах сразу открыл мне, что эти белые цветочки не что иное, как чеснок.
– Прикажи убрать, прикажи убрать! – кричала Рита. Я взглянул на Петро.
– Хорошо, Рита, я распоряжусь, и завтра все уберут.
– Нет, сегодня же, сейчас! – настаивала Рита.
– Сегодня поздно, скоро закат солнца, а вечером никто из слуг не станет работать там, где стоит гроб, хотя бы и пустой, – сказал я самым равнодушным образом, – вот тебе ключ от выходной двери капеллы, завтра, когда ты пожелаешь, тогда и очистят здесь. Я прикажу.
Рита взяла ключ и еще колебалась; Петро в это время проговорил, ни к кому не обращаясь:
– Надо прочесть «Аве Мария», солнце закатывается.
– Уходите прочь, я замкну дверь, – сказала Рита.
Мы вышли. Оба старика довольно улыбались и подталкивали друг друга.
– Ну, Карло, теперь за дело, пока ты спал, мы с Петро все приготовили, – сказал сумасшедший, и он сказал это так спокойно и решительно. Голос был такой ясный.
Я невольно взглянул на него. Глаза светлые, разумные.
– Да, милый Карло, я поправился. Я теперь знаю, что я не один и что Петро поможет мне. Да и ты сам видишь теперь, что я говорил правду и только от горя и бессилия у меня кружилась голова и я, правда, временами сходил с ума. Сегодня же, как увидел Петро, мне сразу стало легче, а когда он мне все рассказал, то с меня точно гора свалилась! Вот помогу вам, кончим здесь все, и я пойду в тот монастырь, где был Петро. Хорошо там, он говорит!
– Дело, дело говори, пора уже, – перебил его Петро.
– Да, мы решили на всякий случай заделать окна решетками из омелы через нее нечистая сила не проходит, – а двери, кроме наружной, замкнули и залили свинцом, смешанным с св. облаткой, так что ходу им, кроме двери, нет.
Два осиновых кола и большой молоток мы приготовили… так через четверть часа и пойдем.
Я буду держать кол, Петро ковчежец и ты, Карло, должен вбить кол. Не бойся, я направлю его прямо в сердце, я ведь все же доктор. Покончим с женщиной, спустимся в склеп. Хорошо?
Я согласился.
Мы прошли в замок. Он был пуст. Слуги, видимо, нарочно были отпущены.
Старики принялись молиться, а я сел на окно и смотрел на закат солнца.
И вот картина за картиной стали вставать в моем воображении:
Закат солнца, темный канал, а на нем гондола и черные красивые глаз а…
Вот церковь. Орган тихо играет и тут близко от меня – черные, милые глазки, но они не смотрят…
Вот снова черные глазки, но как они светятся, сколько ласки, любви… я чувствую нежные руки… запах роз… скоро-скоро она будет совсем моей, моей обожаемой женой…
«Идем», – говорит кто-то. Меня берут за руку, ведут… кто, куда, зачем?
Мрачные стены обтянуты черным сукном, украшены белыми пахучими цветами. Серебряный гроб покрыт богато расшитой пеленой и засыпан розами…
Солнце закатилось, и последние отблески наполняют воздух бегающими зайчиками.
Жарко и душно.
Вот две черные фигуры подходят к гробу. Молча свертывают покров, снимают крышку.
В гробу, на белой шелковой подушке, вся в кружевах и лентах лежит дорогая мне головка, черные волосы, как короной, украшены жемчужным гребнем, между розовых губ блестят белые зубки… Встречи на канале, в церкви снова проносятся в моей голове. Виски стучат.
Вот одна из черных фигур подает мне что-то длинное и упирает это что-то в грудь моей невесты. Затем мне дают тяжелый молоток и я слышу:
– Ударь, сильнее ударь!
Я повинуюсь, поднимаю руку и… вдруг два милых, черных глаза тихо открываются, смотрят на меня, не мигая губки шепчут: «Карло».
«Бей, бей», – кричит голос мне в ухо. Я опять повинуюсь, поднимаю молоток… черные глаза печально мерцают, губы скорбно сжаты, маленькая ручка беспомощно поднята… Минута. Молоток с грохотом падает на пол, и я сам валюсь на ступени катафалка.
Слышу отчаянный крик, злобный хохот… и теряю сознание.
Очнулся я поздно ночью у себя в комнате. Открываю глаза и вижу: Петро и доктор стоят возле моей кровати. Петро усердно меняет на моей голове компрессы, а доктор говорит:
– Ничего, отойдет, это «она» его заколдовала. Ну, да мы в обиду не дадим.
Вдруг страшный порыв ветра пронесся над замком. Захлопали двери, застучали ставни, слышно было, как забегали и засуетились слуги. Новый порыв ветра.
– Сорвало крышу, сломало старый дуб! – кричали голоса. Я вскочил на ноги.
– Ну, это «они», ведь на небе не было ни одного облачка давеча. Откуда же такая непогодь? – сказал Петро.
– Да, не иначе, как «они», теперь «их» время, – подтвердил доктор.
Затем они сообщили мне, что когда вынесли меня в обмороке из капеллы, они тотчас же закрыли дверь и залили свинцом с св. облаткой, как сделали это и раньше с остальными дверями. И вот теперь «нечисть», не находя выхода, вызвала бурю.
Вдруг раздался такой удар грома, что, казалось, сама скала, на которой стоит замок, лопнет сверху донизу.
Оба старика бросились на улицу, к дверям капеллы. Двери дрожали, точно кто могучей рукой потрясал их… Вот внутри что-то упало и задребезжало, опять и опять. Звон разбиваемых стекол и звон металла сливался с ревом бури.
Внутри выли, стонали, скрежетали зубами, в окнах мелькали тени, то белое облако, то черная голова, то светились зеленые глаза…
Буря ревела неистово.
Каждую минуту, казалось, что двери сорвутся с петель. Я ждал, что старая стена капеллы не выдержит и рухнет, похоронив нас под своими обломками.
Петро, с всклокоченными седыми волосами, в развевающейся полумонашеской одежде, крепко стоял против двери, высоко над головой подняв заветный ковчежец. Лицо его светилось глубокой верой и решимостью.
Доктор лежал на земле, распластавшись крестом, он точно хотел своим телом загородить путь.
Новый, еще более страшный удар грома… я упал на пороге капеллы…
Старики страшно, нескладно запели молитвы.
Слуги с криками ужаса бросились в ворота замка. От страха они бежали в деревню.
Внезапно все стихло.
И вот, в тишине, еще более жуткой, чем сама буря, раздался тихий, нежный голос, звавший меня, он прерывался стонами и слезами, в нем было столько любви и нежности…
Я невольно приподнялся, но в ту же минуту почувствовал, что что-то тяжелое придавило меня к земле и строгий, угрожающий голос доктора произнес:
– Лежи, ни с места! Или, клянусь Богом, я всажу в горло этот нож, – и на шее я почувствовал холодок стали.
Просьбы и мольбы из-за двери становились все нежнее. Я слышал ласковые названия, намеки, обещания… вся прежняя обожаемая Рита стояла передо мной…
Еще минута… И Бог знает чем бы кончилось!..
На мое счастье, раздался громкий удар колокола, за ним другой, третий…
Звонили в деревне. Звуки лились к небу, прося и требуя, в них смешивались и молитвенный благовест и тревожный набат…
Оказалось, слуги бросились в деревню и рассказали о наших ужасах.
Священник, уже давно подозревавший, что в замке не все благополучно, бросился в церковь и приказал звонить. Он начал сборы крестного хода в замок.
Только что тронулись хоругви, как яркий луч солнца прорезал облака.
Моментально в капелле все смолкло. Звон колоколов победно усилился.
– Спасены, спасены, – шептали старики. И мы все трое опустились на колени.
В первый раз в жизни я молился от всей души и с полною верой!
Много позже. Мне немного остается прибавить к этой истории.
Успокоившись, мы решили не рисковать и капеллу не открывать. Чтобы обессилить «нечисть», мы придумали «их» разъединить, т.е. не допускать старого Дракулу в капеллу.
Старики сознали свою ошибку, они не заговорили внутренней двери между капеллой и склепом, и этим дали возможность действовать сообща.
Мы вырыли в склепе глубокую могилу и спустили туда каменный гроб с надписью: «Привезен из Америки». Петро с доктором его заговорили, как заговорили когда-то мою мать.
Я, Петро и доктор решили что уйдем в монастырь, где будем молиться о дорогих нам когда-то людях. Да пошлет им Господь, по своей великой милости, вечный, могильный покой.
Быть может, Петро вернется, чтобы наблюдать за спокойствием погребенных.
«А само время уничтожит их страшную силу»
Женя отложил книгу, и его взгляд стал тяжёлым, усталым. Он задумчиво уставился в темный угол комнаты.
– Какая ужасная и трагичная история, – прошептала Кристина, вытирая слезу, скользнувшую по щеке. – Как тяжело осознавать, что это не просто вымысел.
– Да, – ответил Женя, голос его звучал словно издалека. – И самое горькое, что всё это не просто выдумка. Это случилось. Здесь. В Охотничьем доме.
– Верно, – продолжил Вова, его голос наполнился беззвучной тяжестью. – Здесь жил Альф. А потом Карло привёз Риту, когда она начала «болеть».
– И тут она превратилась в вампира, – тихо добавила Наташа, как бы подтверждая догадку.
– Это место даже сейчас в своих стенах таит печаль, – сказал Женя. – Этот дом стал немым свидетелем того, как одна душа погибла… и стала тенью…
– Любовь, не мертвые… – Наташа покачала головой. – Всё, что связано с вампирами, кажется невозможным, но в то же время так реальным. Вся эта история…
Снова воцарилась тишина, но теперь она была наполнена тяжёлым чувством, наполнена той трагедией, которая тут случилась век назад…
– Теперь осталось лишь переночевать в этом волшебном месте, – пробормотал Саша, как бы пытаясь обрести спокойствие.
– Санёк, впереди нас ещё ждёт замок, – усмехнулся Андрей. – Там, наверное, более волшебное место.
– Успокойтесь, – насмешливо ответил Женя, едва заметно качнув головой. – Всё это было… если вообще было, то очень давно. Все те, кого отмолили и заговорили, давно покоятся в своих гробах. Столетие уже прошло, а смертности нет.
– Так умирать-то некому, – возразила Наташа. – Деревня вымерла, и замок тоже пустой. Кому тут умирать?
– А ты что думаешь, – усмехнулся Женя, – если бы тут были вампиры, они бы не добрались до города, чтобы полакомиться?
– Как бы там ни было, но у нас есть амулеты, кресты и Библия, – поддразнил всех Володя, одёрнув пуговицу на своем пальто и показывая крестик на цепочке.
– Точно, Вова! – хлопнул Женя по коленям. – Совсем забыл об этом. Давайте наденем амулеты и кресты, мало ли что.
– Бережёного Бог бережёт, – поддержала Кристина, при этом едва заметно поёживаясь. – Ну что, может, на бочек? День был тяжёлый, с ног валюсь.
Все устало переглянулись. Понимание того, что день был действительно долгим и изнурительным, плавно перешло в общее согласие. Никто не возражал. Стали готовиться ко сну, укрываясь одеялами в этом странном и таинственном Охотничьем доме. Тишина в комнате постепенно поглощала последние разговоры, и лишь скрип старого дома нарушал её, добавляя этому дому ещё большую атмосферу одиночества и неизведанности.
