Евгений Николаевич Гусляров
Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом
Под руководством трудолюбивого Пикарда, были выучены нисколько молодых людей, между которыми особенно выдавался Алексей Зубов.
Зубов очень хорошо гравировал и особенно замечательна его была картина, представляющая морское сражение при Грайтмане в 1721 году, на медной доске в 28 футов длиною, а шириною в 10 футов.
Когда Великий Император был в Париже, то с него были сняты два весьма cxoжиe портрета двумя славными, живописцами Нотуаром, вотчимом известнаго художника Токе, и Ригодо.
Натуар изобразил императора поколенно в стальном панцыре, и в тех же размерах супругу Императрицу Екатерину. Обе эти прекрасные картины привезены после в С.-Петербург, в царствование Елизаветы Петровны и находились в зале графа Воронцова.
Другой художник изобразил Государя также поколенно для французскаго двора, бывшаго ещё под регенством за малолетством короля Людовика. Эта оригинальная картина в 1773 году в одном собрании картин в С.-Петербург из Парижа привезена и куплена Ея Императорским Величеством Екатериною Второю, вместе с другими.
Незадолго до кончины Пётр Великий имел в своей службе, портретнаго живописца Дангауера, отличнаго портретиста масляными красками.
В то же самое время находился в С.-Петербурге Прусский посланник барон фон Марденфельдт, который не был менее того искуссный художник миниатюрной живописи, как искуссный министр. Он не только Императора и Императрицу, но даже списал портреты Царевен Анны и Елизаветы, на слоновой кости в величину 1/8 листа, совершенно верно и искусстно, которыя поднёс им в подарок, сняв для себя предварительно копии. Эти четыре портрета, подарены потом Герцогу Голштинскому, при вступлении в супружество с Царевною Анною Петровною от Екатерины Первой и отвезены в Каль; оттуда сын его великий Князь Пётр Фёодорович их привёз обратно в С.-Петербург и хранил в кабинете.
С этим искусстным художником-министром Государь по целым часам просиживал, разговаривая о делах и любуясь на его искусство.
От барона фон-Марденфельдта, племянника упомянутаго здесь министра, а потом бывшаго Королевско Прусским посланником при Российском дворе в царствование Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны.
Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.
Любимый шут Петра Великого
Балакирев, любимый шут Петра I, известен тем, что своими шутками, не боясь гнева Петра, постоянно высказывал ему правду в глаза, и этим, можно сказать, благодетельствовал России; благодаря ему и его шуткам, открывалось царю много такого, что осталось бы в неизвестности.
Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.
Проделки шута Балакирева
Балакирева шутки были очень остры, и этот шут, как любимец Петра, сам терпеть не мог, чтобы над ним шутили, как над дураком, когда он сознавал в себе ума более чем у многих. За шутками следовали острые и даже очень колкие замечания. Так, однажды за колкость Балакирева один из придворных вельмож сказал:
– Я тебя до смерти прибью, негодный!
Шут, испугавшись, прибежал к государю и сказал ему, что обещал ему придворный. Царь ответил ему на то:
– Если он тебя убьет, я его велю повесить.
– Да я этого не желаю, Алексеич, а мне хотелось, чтобы ты его повесил, пока я жив, – ответил шут.
***
Один из придворных страшно страдал зубами; придворный этот был большой говорун. Вот он обратился к Балакиреву, не знает ли он средства, как унять боль.
– Знаю и причину, знаю и средство, – сказал в ответ Балакирев.
– Скажи, ради Бога.
– У тебя болят зубы оттого, что ты их очень часто колотишь языком – это причина.
– Оставь глупости, пожалуйста, говори, какое на это средство?
– А средство, – чаще спи и как можно более.
– Почему так?
– Потому что язык твой во время сна находится в покое и не тревожит зубов.
***
Один раз Пётр Великий так был рассержен Балакиревым, что прогнал его совсем не только с глаз долой, но вон из отечества.
Балакирев повиновался, и его долго не было видно.
По прошествии долгого времени, Пётр, сидя у окна, вдруг видит, что Балакирев с женою едет в своей одноколке мимо самых его окон.
Государь, вспомнив о нём, рассердился за ослушание и, выскочив на крыльцо, закричал:
– Кто тебе позволил, негодяй, нарушать мой указ и опять показываться на моей земле?
Балакирев остановил лошадь и сказал:
– Ваше Величество! Лошади мои ходят по вашей земле, не спорю, так как вы и не лишали их отечества, а что касается меня с женой, то мы на своей земле.
– Это как так?
– Весьма просто и обыкновенно: извольте посмотреть, вот и свидетельство на покупку земли. – Балакирев при этом подал царю бумагу.
Государь засмеялся, когда увидел на дне одноколки с пуд земли, и, прочтя свидетельство на покупку шведской земли, простил Балакирева.
***
Государыне Екатерине I давно хотелось видеть жену Балакирева, и потому она не раз просила шута привести её во дворец, но Балакирев всё почему-то медлил исполнением воли императрицы. Однажды государь был очень скучен и сидел в своём кабинете; им овладевала хандра; входить в это время было нельзя и даже опасно. Балакирев, не зная на этот раз другого средства вывести государя из тяжёлого положения, отправился к жене.
– Жена! Государыня тебя требует во дворец… скорей одевайся… царская одноколка у крыльца дожидается.
Жена Балакирева была очень удивлена этим предложением, она к тому же никогда не была во дворце; всё это заставило её поскорее одеться, чтобы не упустить случая представиться.
– Послушай, жена! Как только ты приедешь к царице, то не забывай, что она немного глуха, и потому не опасайся, говоря с нею, кричать; с нею все так говорят… Государыня на тех обижается, кто говорит с нею вполголоса, – она ничего разобрать не может.
Жена Балакирева обещала слушаться совета мужа. Пришли во дворец; оставив жену в передней, Балакирев взялся сам доложить о своей жене.
– Ваше Величество! Я сегодня только вспомнил о том, что Вы приказали мне представить жену; сегодня я решился на это; но буду Вас просить, государыня, чтобы Вы говорили с ней как можно громче, потому что она чрезвычайно глуха. Не будет ли такой разговор для Вашего Величества обременителен?
– Нисколько! Что за беда! Я так рада.
Балакирев ввёл к Екатерине свою жену, а сам, чтобы не изменить себе, вышел в другие комнаты.
Разговор между государыней и женой Балакирева начался. Государыня кричала громко, ещё громче кричала жена Балакирева: казалось, обе хотели перекричать друг друга. Государь, услышав шум в других комнатах, наконец, так увлёкся им, что, выйдя из задумчивости, пошёл на голоса, чтобы узнать о причине.
Балакирев пошёл навстречу императору.
– Что там за шум, Балакирев?
– Ничего, Алексеич, это наши жены между собою дружескую беседу ведут.
Но беседа эта разносилась по всем комнатам. Государь пошёл в ту комнату и стал расспрашивать у Екатерины, что за крик. Вопрос был сделан обыкновенным голосом. Екатерина обыкновенным голосом отвечала, что причиною тому глухота жены Балакирева.
Жена Балакирева, слыша, что её предполагают глухою, извинилась перед государыней, сказав, что ей муж приказал говорить громко по случаю глухоты императрицы и не велел жалеть лёгких.
Эта выходка рассмешила государя и государыню; припадок Петра прошёл, и Балакирев, обратись к жене, сказал:
– Ну, будет, накричалась… теперь говори своим голосом.
Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.
Ещё о проделках Балакирева
Остроумный Балакирев, поражая бояр и чиновников насмешками и проказами, нередко осмеливался и государю делать сильные замечания и останавливать его в излишествах хитрыми выдумками, за что часто подвергался его гневу и собственной своей ссылке, но по своей к нему преданности не щадил самого себя.
Однажды случилось ему везти государя в одноколке. Вдруг лошадь остановилась посреди лужи для известной надобности. Шут, недовольный остановкою, ударил её и примолвил, искоса поглядывая на соседа: «Точь-в-точь Пётр Алексеевич!» – «Кто?» – спросил государь. «Да эта кляча», – отвечал хладнокровно Балакирев. – «Почему так?» – закричал Пётр, вспыхнув от гнева. – «Да так… Мало ли в этой луже дряни; а она всё ещё подбавляет её; мало ли у Данилыча всякого богатства, а ты всё ещё пичкаешь», – сказал Балакирев.
Полные анекдоты о Балакиреве, бывшем шуте при дворе Петра Великого. М., 1837. с. 20.
***
Однажды государь спорил о чём-то несправедливо и потребовал мнения Балакирева; он дал резкий и грубый ответ, за что Петр приказал его посадить на гауптвахту, но, узнавши потом, что Балакирев сделал справедливый, хотя грубый ответ, приказал немедленно его освободить. После того государь обратился опять к Балакиреву, требуя его мнения о другом деле. Балакирев вместо ответа, обратившись к стоявшим подле него государевым пажам, сказал им: «Голубчики мои, ведите меня поскорее на гауптвахту».
Полные анекдоты о Балакиреве, бывшем шуте при дворе Петра Великого. М., 1837.Ч. 2. С. 21.
***
– Знаешь ли ты, Алексеич! – сказал однажды Балакирев государю при многих чиновниках, – какая разница между колесом и стряпчим, то есть вечным приказным?
– Большая разница, – сказал, засмеявшись, государь, – но ежели ты знаешь какую-нибудь особенную, так скажи, и я буду её знать.
– А вот видишь какая: одно криво, а другое кругло, однако это не диво; а то диво, что они как два братца родные друг на друга походят.
– Ты заврался, Балакирев, – сказал государь, – никакого сходства между стряпчим и колесом быть не может.
– Есть, дядюшка, да и самое большое.
– Какое же это?
– И то и другое надобно почаще смазывать…
Полное и обстоятельное собрание подлинных исторических, любопытных и нравоучительных анекдотов четырех увеселительных шутов Балакирева, Д, Акосты, Педрилло и Кульковского. СПб., 1869. С. 40.
***
В одну из ассамблей Балакирев наговорил много лишнего, хотя и справедливого. Государь, желая остановить его и вместе с тем наградить, приказал, как бы в наказание, по установленному порядку ассамблей, подать кубок большого орла.
– Помилуй, государь! – вскричал Балакирев, упав на колена.
– Пей, говорят тебе! – сказал Пётр как бы с гневом.
Балакирев выпил и, стоя на коленах, сказал умоляющим голосом:
– Великий государь! Чувствую вину свою, чувствую милостивое твое наказание, но знаю, что заслуживаю двойного, нежели то, которое перенёс. Совесть меня мучит! Повели подать другого орла, да побольше; а то хоть и такую парочку!
Полное и обстоятельное собрание подлинных исторических, любопытных и нравоучительных анекдотов четырех увеселительных шутов Балакирева, Д, Акосты, Педрилло и Кульковского. СПб., 1869. С. 58.
***
Некогда одна бедная вдова заслуженного чиновника долгое время ходила в Сенат с прошением о пансионе за службу её мужа, но ей отказывали известной поговоркой: «Приди, матушка, завтра». Наконец она прибегнула к Балакиреву, и тот взялся ей помочь.
На другой день, нарядив её в черное платье и налепив на оное бумажные билетцы с надписью «приди завтра», в сём наряде поставил её в проходе, где должно проходить государю. И вот приезжает Пётр Великий, всходит на крыльцо, видит сию женщину, спрашивает:
– Что это значит?
Балакирев отвечал:
– Завтра узнаешь, Алексеевич, об этом!
– Сей час хочу! – вскричал Пётр.
– Да ведь мало ли мы хотим, да не всё так делается, а ты взойди прежде в присутствие и спроси секретаря; коли он не скажет тебе «завтра», как ты тотчас же узнаешь, что это значит.
Пётр, сметив сие дело, взошёл в Сенат и грозно спросил секретаря:
– Об чём просит та женщина?
Тот побледнел и сознался, что она давно уже ходит, но что не было времени доложить Вашему Величеству.
Пётр приказал, чтобы тотчас исполнили её просьбу, и долго после сего не было слышно «приди завтра».
Полные анекдоты о Балакиреве, бывшем шуте при дворе Петра Великого. М., 1837.Ч. 1. С. 46-48.
***
Пётр I спросил у шута Балакирева о народной молве насчёт новой столицы Санкт-Петербурга.
– Царь-государь! – отвечал Балакирев. – Народ говорит: с одной стороны море, с другой – горе, с третьей – мох, а с четвертой – ох!
Пётр, распалясь гневом, закричал «ложись!» и несколько раз ударил его дубиною, приговаривая сказанные им слова
Русская старина. 1872. Т. 5. С.686.
***
По окончании с Персиею войны многие из придворных, желая посмеяться над Балакиревым, спрашивали его: что он там видел, с кем знаком и чем он там занимался. Шут всё отмалчивался. Вот однажды в присутствии государя и многих вельмож один из придворных спросил его: «Да знаешь ли ты, какой у персиян язык?»
– И очень знаю, – отвечал Балакирев.
Все вельможи удивились. Даже и государь изумился. Но Балакирев то и твердит, что «знаю».
– Ну а какой же он? – спросил шутя Меншиков.
– Да такой красной, как и у тебя, Алексаша, – отвечал шут.
Вельможи все засмеялись, и Балакирев был доволен тем, что верх остался на его стороне. Полные анекдоты о Балакиреве, бывшем шуте при дворе Петра Великого. М., 1837, с. 41—42.
Вечный труженик
Всем известны слова Петра Великого, когда представили ему двенадцатилетнего школьника Василия Тредьяковского.
– Вечный труженик!
Какой взгляд! Какая точность в определении! В самом деле, кто был Тредьяковский, как не вечный труженик?
Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.
Пётр Первый – музыкант и любитель
Государь Петр I до двадцатипятилетнего возраста не видывал никаких картин, кроме церковных образов и потому имел весьма определённый вкус.
Вo время первого своего путешествия в Голландию в 1697 году, он впервые увидел картины совсем другаго рода, которыя своим изумительным подражанием природе обратили его внимание. Мы уже говорили, что он избрал достойнейшею Фламандскую школу, которую и предпочитал всем прочим.
Точно также в ранней своей молодости он не имел случая слышать никакой музыки кроме грубой, как-то: флейт, балалаек и рожков; почему и отдавал преимущество малороссийской бандуре по нежности музыки.
Первое внимание Петра на музыку было обращено во время перваго путешествия за границу в Голландию, Англию; он слышал музыку в Риге, Кенигсберге, в Данциге и в других немецких городах с церковных башен, где хор музыкантов, обыкновенно играющих на трубах, величием звуков поражал слух Великаго Монарха.
Государь, однажды позвав к ce6е музыкантов, заставил их играть пред собою; и это первое впечатление было до того сильно, что он тут же вознамерился иметь такой трубный хор для собственного своего удовольствия, что и сделал после первой своей поездки, как только решил судьбу стрельцов и водворил в государстве совершенную тишину. Первые музыканты были им выписаны из Риги в числе пяти; двое из них игравшие на рогах, двое на трубах и один на фаготе; он им дал хорошее жалованье с условием, чтобы каждому учить по два молодых человека из русских подданных.
Государь избрал эту музыку по особенному своему вкусу, она нигде не игралась кроме как в церквах и на башнях в Германских государствах, на которых игрались священныя гимны, и избрал её столовою музыкою.
Эта новость русским боярам очень понравилась.
В последнее время, когда Государь Император устроил регулярные полки по примеру заграничных, то заведённая немецкая музыка на гобоях, волторнах и на фаготах мало-помалу вытеснили прежнюю музыку на рогах и трубах, так что в компании между генералами и штаб-офицерами Император, не без удовольствия, внимал этой музыке.
С учреждением флота опять стали вводить в обыкновение трубы, и вообще должно было везде играть, где только Государь всходил на корабль или праздновал какое-нибудь замечательное событие по части мореплавания и кораблестроения.
Любовь ко всему голландскому сделала его приверженцем и почитателем всех привычек и обычаев. По время пребывания его в Голландии он с удовольствием слушал колокольную музыку, и ничего не находил приятнее, как колокольная музыка в Амстердаме, игравшая в биржевые и в другие дни.
Лишь только он выстроил в Петропавловской крепости соборную церковь, как вскоре устроил часы с игрой на колоколах, такие же часы с игрой устроил на церковной колокольне святаго Исаакия Далматскаго.
Но время пребывания в Польше ему так понравилась волынка, что он научился хорошо играть на этом инструменте, и имел при ce6е волыночный оркестр.
Эти три рода музыки так ему нравились, что он всегда отвращался от музыки итальянской и французской особенно; не любил последнюю.
От генерал-прокурора и генерал-поручика при Петре Великом, графа Ягужинскаго.
Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.
Основание кунсткамеры
Путешествуя за границею, государь осматривал повсюду народные, также знатнейшие частных людей кабинеты картин, художественных произведений и натуральных редкостей. Особливо возбуждали в нём любопытство два отменно редкие и драгоценные кабинета в Амстердаме, которые он посещал с величайшим вниманием, наконец, купил их за большую сумму и с великою осторожностию велел перевезти в Петербург. Первый состоял в совершеннейших анатомических сокровищах, над собранием которых славный профессор Рюйш более сорока лет трудился. Описание или подробная роспись напечатана была в Голландии с многими фигурами, под заглавием Thefaurus Anatomicus etc. и находится у всех анатомиков, но самые образцы с того ещё времени – все при Академии Наук. Другой кабинет тогдашнего амстердамского аптекаря Зебы содержал собрание всех известных земных и морских животных, птиц, змей и насекомых из Ост – и Вест-Индии, кои описаны в двух книгах в лист, с прекрасно выгравированными рисунками. Пётр велел также живописцу Кселю, в Амстердаме, снять и портреты этих двух славных мужей, и поставил в свой кабинет редкостей подле собранных ими вещей. Портрет Зебы и доселе, ещё находится в Академии, но куда давался Рюйша – неизвестно. Библиотекарь Шумахер думал, что он по смерти Петра не отдан с другими вещами в Академию, но может быть в картинном магазине, при дворе, где-нибудь завалился, или пропал. Упомянутые здесь два славнейшие в свете, собрания составляли первое заведение нынешнего кабинета редкостей при Академии Наук.
Пётр Великий очистил для этого собственный, от других строений отделенной, каменной дом при Неве, в так называемом Литейном дворе или собственно Смольном дворе. Туда заезжал он всякую неделю дважды или трижды по утрам, прежде, нежели надлежало ехать в Адмиралтейство и занимался. Собиранием таких редких и драгоценнейших произведений, из отдалённейших частей света, столько он был занят, что однажды приехавшаго вновь Римско-императорского посланника велел туда, в пять часов, представить для первой аудиенции. При сём случае канцлер представлял: не благоугодно ли будет его величеству дать посланнику первую аудиенцию лучше в его летнем дворце, на что ему ответствовал император:
– Пускай он сюда придёт: для посланника всё равно, где бы я в первой раз ни принял: видь он ко мне прислан, а не в тот или другой дом – если он желает что сказать, то может и здесь…
Таким-то образом дана аудиенция, в пять часов утра, в упомянутом кабинете редкостей.
В другое время государь был там с генерал-прокурором Павлом Ивановичем Ягужинским и с несколькими сенаторами и разными другими знатными особами, показывал им правильное расположение своих натуральных редкостей и неоценённых анатомических препаратов, изъяснял пользу сего собрания. В то же самое время его величество сказал определённому при кабинете библиотекарю и надзирателю Шумахеру, находящемуся под начальством его лейб-медика Арескина, что так как всё уже в надлежащей порядок приведено и устроено, то с сего времени всех, кто бы пришёл, пускать в кабинет для осмотра, везде водить, всё показывать и изъяснять.
Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.
Рюмку водки за науку
Пётр Великий, купя в Амстердаме редкие кабинеты *,
*Здесь: кабинет – собрание редкостей. Ред.
един – анатомический, а другой – разных животных, по привезении оных в Петербург расположил в Смольном дворе, от прочего строения отделённом, и зрением оных вещей часто по утрам занимался, чтоб иметь в натуральной истории систематическое понятие. Его величество бирал меня с собою туда же, где в одно время прилучился быть и граф Ягушинский, который предлагал государю, чтоб для ежегодного содержания и размножения таких редкостей с смотрителей брать некоторую плату, на что государь с неудовольствием при лейб-медике своем Аряшине*
*Арескин – личный врач Петра I, шотландец, в 1706 году назначен руководителем Аптекарского приказа. Ум. в 1718 году. Ред.
и библиотекаре Шумахере*,
*Шумахер Иоганн Даниил (1690—1761), в 1714 году приехал в Петербург и был назначен библиотекарем Петербургской библиотеки, позже вошедшей в состав Библиотеки Академии наук. Этот рассказ Л.Н. Майков относил к периоду 1714—1718 годов. Ред.
которым поручена была в смотрение кунсткамера и которым велено было каждого смотрителя впускать, вещи те показывать и об них объяснять, сказал: «Павел Иванович, где твой ум? Ты судишь не право. По-твоему – намерение моё было бы бесполезно? Я хочу, чтоб люди смотрели и учились. Надлежит охотников приучать, подчивать и угощать, а не деньги с них брать». Потом, обратясь к Аряшину, о сём повеление давал, определяя на то особую сумму денег. Такое-то старание имел монарх сей о насаждении наук и знаний в государстве своём. Мило было ему видеть подданных своих, упражняющихся в науках и художествах, и такие-то люди были прямые друзья его, с которыми он просто и милостиво обходился. Ещё в царствование императрицы Анны Иоанновны знатные посетители в Кунсткамере угощаемы были кофеем, рюмкою венгерского и проч. Прмечание Я. Штелина.
Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.
Русский кирпич не хуже голландского
При заложении адмиралтейства Пётр Первый выписал из Голдандии искусстных кирпичных мастеров, каменщиков и строителей мостов и мельниц и к ним на помощь дал своих подданных. Чрез несколько лет, Pyccкиe так хорошо научились работать, что более не нуждались в указании иностранцев. Однако же Пётр Первый оставил их на полном жалованьи до смерти.
Кирпичи и черепицы, сделанные по Голландскому образцу в половину обыкновенных, шли для построек адмиралтейства, кузниц, слесарен. Подзорный дворец между Калинкиным и Екатерингофом, летний дворец и другия строения так прочны, что ни один камень не вывалился в течение сотни лет, многие думали, будто бы Император для своих построек выписал черепицы и кирпич из Голландии.
От адмирала Ивана Лукьяновича Талызина,
Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.
Нерадивый барчук и прилежный слуга
Пётр Великий, отсылая молодых людей за границу, имел в виду развитие промышленных сил России. Мореплавание, кораблестроение, архитектура, живопись, вот те науки, которыя старался Император водворить в своём отечестве и государстве.
Лондон, Тулон, Брест, Амстердам и другие города преимущественно были местами, куда делался маршрут для изучения искусств.
Те, которым было более нечему учиться, по возвращении в отечество, должны были являться к Государю, и он сам испытывал их познания, и по познаниям назначал их к должностям. Нерадивых, ленивцев и вообще ничего не знавших, передавал, как говорилось, в распоряжение главному придворному шуту Педрилле, который назначал их в работы, например: в истопники, дворники и прочие низшие должности или записывал в солдаты.
Однажды случилось следующее происшествие. При отправлении одного молодого человека из дворян за границу, с ним родители послали слугу. По окончании срока, когда молодой дворянин возвратился, Царь Пётр начал испытывать его в познаниях; молодой барич путался и вообще не удовлетворял желанию Государя, между тем слуга, тоже молодой человек, время от времени тихонько подсказывал и знаками помогал своему господину. Это не укрылось от прозорливаго Государя. Император, отстранив рукою молодого дворянина, подозвал служителя и задал ему несколько вопросов, служитель отвечал довольно верно; тогда Государь, оставшись совершенно довольным ответами, спросил:
– Где же ты всё это приобрёл?
– Где? Боярина учили, а я за стулом стоял, да перенимал.
– Молодец, из тебя будет прок, – сказал Государь, – теперь ты волен, и я тебе даю должность. А ты, – сказал Царь баричу, – отправляйся под команду Педрилла.
Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.
Арап Петра Великого
Великий государь, восприяв от купели африканского арапа, наименовал его Авраамом и в память африканского же славного в ревности полководца Ганнибала дал ему сию самую фамилию.
Сей российский Ганнибал, между другими дарованиями, имел чрезвычайную чуткость, так что как бы он ни крепко спал, всегда на первый спрос просыпался и отвечал. Сия чуткость его была причиною, что монарх сделал его своим камердинером и повелевал ночью ложиться или в самой своей спальне, или подле оныя.
Г. Ганнибал сам предал нам сей анекдот, рассказывая всегда оной со слезами, то есть, что не проходило ни одной ночи, в которую бы монарх не разбудил его, а иногда и не один раз. Великий сей государь, просыпаяся, кликивал его: «Арап!» – и сей тот же час ответствовал: «Чего изволите?»
– Подай огня и доску (то есть аспидную, которая с грифелем висела в головах государевых).
Он подавал оную, и монарх пришедшее себе в мысль или сам записывал, или ему приказывал и потом обыкновенно говорил: «Повесь и поди спи». Поутру же неусыпный и попечительпейший государь обделывал сии свои мысли или, внеся оные в записную свою книжку, отлагал исполнение оных до другого времени, смотря по важности дела*.
*До этого места рассказывал слышавший от самого государя действит. статский советник Михаил Васильевич Веревкин. Прим. И. Голикова.
Но как великий государь приметил в сём арапе многие хорошие способности, которые могли приносить пользу отечеству, то, колико ни нужен был ему такой камердинер, однако же он отлучил его от себя, послав во Францию для учения, главнейше же инженерству, а по возвращении оттуда пожаловал его офицером в бомбардирскую роту гвардии своей. Впоследствии же достоинства его доставили ему чин инженер-генерала и кавалера Святого Александра Невского.
Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.
Калмык Петра Великого
Между множеством разосланных монархом в чужие краи молодых россиян, из всякого звания людей, для изучения разного рода наук, художеств, рукоделий и торговли, находился один из достаточных калужских помещиков, по фамилии Спафариев. Отец его дал ему слугу из калмыков, человека ума острого, ко всему способного и весьма верного, и приверженного к дому их.
Сей калмык, никогда почти не отлучаяся от господина своего, воспользовался преподаваемым ему учением, а паче касательно до морской науки, к чему наиглавнейше и назначен был г. Спафариев. Напротив же, сей господин его, или, не имея способности и рачения, или по старинным предуверениям, яко дворянин достаточный, считая для себя сего рода науку низкою и излишнею, ни в чём не успел, колико, впрочем, ни напоминал ему о том калмык его. А как, по прошествии назначенных учению лет, возвратился с прочими сей Спафариев в Петербург и должен был выдержать экзамен в присутствии самого монарха в коллегии Адмиралтейской, то калмык сей пожелал быть при сём испытании, дабы мог он выводить из замешательства господина своего напоминовением ему, что должно отвечать на вопросы, а может быть и для того, дабы иметь случай выставить и себя. Но как бы то ни было, он вошёл с прочими пред присутствие монарха, посредством проворства своего, то есть он забрал с собою все рисунки, черченные при учении господином его, которые и доставили ему вход сей.
И так, прежде нежели дошла очередь до господина Спафариева, калмык для напоминания ему нужного употреблял те секунды, в которые монарх, ходивший по палате, оборачивался к ним спиною; государь, однако же, сие приметив, спросил калмыка, зачем он здесь.
– Я, – отвечал он, – всемилостивейший государь, принял смелость войти сюда с господином своим для поправления его в случае замешательства его в ответах.
– Да разве ты что разумеешь?
– Я, ваше величество, быв неотлучен от господина моего, старался воспользоваться преподаваемым ему наставлением.
Монарх, удивяся сему, стал сам его расспрашивать по части морских познаний и к великому удовольствию своему нашёл его весьма в том знающим. После сего подобно же начал монарх испытывать господина его и нашёл, что, сколько слуга его был знающ, столько он несведущ. Какое же правосудный государь учинил решение? Калмыку сему не только пожаловал вольность, но и чин мичмана во флоте, а господина его, повелев написать матросом, отдать в команду ему, дабы он постарался научить его тому, что сам разумеет.
Калмык сей в 1723 году был уже морским капитаном, а потом дошел по службе и до контр-адмиральского чина и прозывался Калмыковым.
От адмирала Нагаева.
Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.
О талантливом калмыке Сердюкове
Великий государь в бытность свою в Астрахани, осматривая, между прочим, приезжих купцов лавки и анбары и расспрашивая каждого, откуда кто, давно ли продолжает там торги, хозяин ли кто или приказчик, заметил одного из них калмыка и узнал от него, что он принадлежит московскому гостю Евреинову и прозывается Сердюков. Ответы его на все вопросы монарха были остры и основательны. Его величество, полюбя его, велел ему придти к себе на другой день и к удовольствию своему приметил в нём не одну расторопность и познание в торговле, но и природную ещё склонность к механике. Сего довольно было для монарха, чтоб употребить таланты его в общую пользу.
По возвращении же своём в Москву великий государь призывает к себе Евреинова, спрашивает его, доволен ли он калмыком своим Сердюковым и с верностию ли он исправляет порученное ему. Евреинов отдает ему справедливость, и монарх изъявляет желание своё, чтоб он отпустил его, ибо, де, он мне надобен. Его величество записывает Сердюкова в новогородское купечество, поручает ему разные казённые комиссии и, наконец, вверяет ему Вышневолоцкие слюзы. И когда увидел, что он и сию важную для Петербурга должность исправил к удовольствию его, отдаёт ему слюзы оные в вечное владение, и снабдевает знатными привилегиями, которые и содержал он в исправнейшем состоянии к общему удовольствию, а паче проходящих слюзы оные, по самую смерть, и которые оставил в наследие и детям своим.
