Евгений Николаевич Гусляров
Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом
Это решение Монаршее не было еще окончательное: Меншиков судим был весьма строго по другим его делам и следствие об оных крайне его терзало во всю жизнь Монаршую, хотя и не был он, однако же, лишен ни чести, ни должности; наконец, к вящему его же Меншикова наказанию, с преданным ему вице-губернатором Корсаковым, вспомоществовавшим ему в сих недозволенных подрядах, или лучше присоветовавшем ему оные, поступлено так, как в предшествующем анекдоте советовал князь Долгоруков.
Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.
Дубинка Петра Великого
Однажды шут Балакирев открыл государю Петру Первому какое-то важное со стороны Меншикова злоупотребление. Пётр Первый по обыкновению побранил своего любимца. Меншиков узнаёт, что Балакирев донёс об нём государю, негодует и вскоре потом, найдя случай, начинает бранить Балакирева.
– Что ж ты, князь Данилыч, сердишься? Ведь я сказал царю правду, – отвечал смело Балакирев.
Это ещё более рассердило князя, и пылу гнева он вскричал:
– Я отомщу тебе, негодный; если бы ты даже умер, то костей твоих не оставлю в покое!
Балакирев замолчал и, придя домой, тотчас пишет царю просьбу, умоляя его слезно подарить ему известную его царского величества дубинку. Он подаёт это прошение тогда, когда царь был весел, и когда собралось у него много вельмож, в том числе и князь Меншиков.
– На что тебе моя палка? – спросил государь.
– Велю, Алексеич, положить её с собою в гроб.
– Для чего же это?
– А вот грозится Данилыч не оставить и костей моих в покое. Так авось тогда уймётся!
Государь взглянул сурово на князя и подал ему прошение. Князь покраснел и более не грозил Балакиреву.
Полные анекдоты о Балакиреве, бывшем шуте при дворе Петра Великого. Издание второе. Часть 2. М., 1837.
Меншиков останется Меншиковым
Сенаторам удавалось несколько раз уличать князя Меншикова в корыстолюбии и в лихоимстве при доставке провиантских и мундирных поставок. Хотя Сенат иногда и делал, для очищения совести, по этому поводу запросы князю Меншикову, но сей последний обходил их с молчанием или если, ради приличия, и посылал иногда разъяснение через своих подчинённых, но всегда остерегался отвечать письменно и, тем более, за собственноручною подписью. Чтоб снять с себя в данном случае ответственность, Сенат составил список особенно важных проступков князя и положил его на заседании и пред местом, которое занимал обыкновенно Государь, без всякого предварительного доклада. В первое же заседание он взял его в руки, поспешно просмотрел и, не сказав ни слова, сделав вид, что он не читал его, положил на прежнее место, где он и оставался ещё довольно долгое время. Наконец, сенаторы решились переговорить об этом обстоятельстве с Государем. Сидевший рядом с Его Величеством тайный советник Толстой, взяв названный список, спросил Государя, что он на это скажет? Ровно ничего, возразил Петр Великий, разве только то, что Меншиков останется Меншиковым. Сенаторам предоставлялось понимать эти слова как им угодно, лист остался на своём месте, и никто более не отваживался докладывать о нём Государю. Этот рассказ сообщен графом Остерманом.
Из рассказов о Петре Великом, записанных Я. Штелиным Русский архив. 1912, № 1.
Пётр и находчивый солдат
Император Пётр больше всего верил своим глазам и потому, наряжаясь в разные костюмы, шнырял по молодой столице и самолично удостоверялся в их потребностях, нуждах и преобразованиях. И действительно, от его зоркого глаза не ускользало ничего, что требовало немедленного улучшения и исправления. Подобные экскурсии инкогнито он очень любил и находил их необходимыми.
В одну из таких прогулок Пётр Великий, одетый в простую солдатскую форму, заходит в кабак и встречает там молодого солдата, пригорюнившегося в углу у пустого стола.
Дело было под вечер.
Пётр его спрашивает:
– Что, брат, приуныл? Али не на что выпить?
– Да, брат, не на что, – откровенно отвечает солдат, не узнавши царя в полумраке. – А голова с похмелья сильно побаливает…
– Я тебя попотчую! – сказал император и приказал целовальнику подать водки.
Солдат выпил чарку, другую и опьянел. Грузно поднявшись с места, поблагодарил незнакомца за угощение, и, не желая перед ним оставаться в долгу, сказал:
– Но чем, брат, тебя отблагодарить, не знаю? Нет у меня ни копейки… В другой-то раз мы, может, с тобой и не увидимся, – пробормотал солдат, – и моего добра ты не попробуешь… Я вот что придумал: заложу тесак и угостимся…
– Да как же ты смеешь! – сказал Пётр, – а смотр начальства или самого государя?
– Да разве нельзя его надуть?
– А как ты его надуешь?
– Найдем какое ни на есть средство…
– Ну ладно, заложи! – промолвил государь, подумав: «как-то он меня надует».
Целовальник под залог тесака выдал водки. Пётр и солдат выпили ещё по чарочке и разошлись.
На другой день, рано утром, начальник полка, в котором находился этот солдат, получает от императора приказание представить роту его величеству по ранжирному именному списку. Следовательно, на смотру должны быть все без исключения. Начальство основательно заволновалось, недоумевая о причине немедленного представления перед строгим взором Петра.
– Это неспроста! – твердило оно. – Это что-нибудь значит… Провинились мы чем-нибудь…
Пошли клички и переклички… Полк в полном составе, наготове и начеку…
Приезжает государь. Поздоровался. Прошёл по фронту, остановился около того солдата, с которым пил накануне в кабаке и, указав на его соседа с левой стороны, приказывает:
– Руби ему голову!
Солдат струхнул, но вскоре оправился и ответил:
– Ваше императорское величество, за что невинная душа пропадает?
– Руби, я тебе приказываю! – возвысил голос государь.
Начальство в недоумении и страхе. Несчастный, которого Петр приказал казнить, побледнел, затрясся, и, не чувствуя за собой никакой вины, стоит ни жив ни мёртв.
Солдат берётся за свой тесак, возводит очи к небу и умоляющим голосом произносит:
– Господи! Человек без вины пропадает! Преврати железный меч – в деревянный и не погуби его!..
Быстро выхватывает тесак из ножен и, ко всеобщему удивлению, он оказывается у него деревянным.
– Молодец! Нашелся! – Похвалил его император, приказал выдать находчивому солдату из полковых сумм целковый на водку и уехал.
Это обстоятельство расположило к солдату ничего не соображавшее начальство. Часто ему давали по примеру государя на водку; он пьянствовал, манкировал службой, не подвергаясь изысканиям. Солдаты же его прямо называли угодником божьим и относились к нему с большим уважением. Быть может, это почитание продолжалось бы долго, если бы он сам как-то под пьяную руку не проговорился о своём проступке, т. е. о закладе в кабаке оружия, и о находчивости перед смотром, заключавшейся в том, что он, получив приказание к государеву представлению, отправился в цейхауз, взял там старые ножны и сделал к ним деревянный тесак.
Исторические анекдоты из жизни государей, государственных и общественных деятелей прошлого и настоящего. Составлено под редакцией М. Шевлякова. СПб., 1897. С. 6-9.
О чести судебного чиновника
По окончании происходивших в Москве празднеств в генваре 710 (имеются в виду празднества в Москве по случаю возвращения Великого посольства из Европы. – Е.Г.) года великий государь по обыкновению своему разъезжал нередко ночью по улицам московским в санках с одним только деньщиком своим. Намерение таковых разъездов его состояло в том, чтоб смотреть за стражею и тишиною города. В одну из сих поездок был с ним деньщик его Полозов; в первом часу пополуночи монарх, усмотря в одном доме великий свет, останавливается, посылает того денщиика проведать, кому принадлежит дом тот. Сей, возвратяся тот же час, доносит, что оной принадлежит одному секретарю.
– Врёшь, – сказал государь, – поди удостоверься подлиннее.
Деньщик, возвратяся, подтвердил прежнее и что секретарь сей есть Поместного приказа, у которого ныне были крестины сыну его, и он пирует с гостьми.
Монарх въезжает без шуму на двор, входит в покой и, найдя множество пирующих гостей, сказал:
– Бог помочь, господа!
Можно себе представить, в какое замешательство придти должны гости, особливо же хозяин. Однако ж великий государь ласковым обращением своим успокоивает всех и говорит хозяину:
– Мне показался необыкновенным свет в доме вашем, и я из любопытства заехал к вам, и узнал на крыльце, что у вас крестины новородившемуся сыну вашему, и причиною света такого крестинный пир. Так поздравляю тебя с сыном! Как же его зовут? – примолвил государь. – Какова родильница? И можно ли мне её видеть?
И по сём в предшествии хозяина входит в спальню к родильнице, поздравляет и её с сыном, целуется с нею и кладёт на зубок рубль. Хозяин подносит его величеству сладкой водки. Монарх, прикушав оную, спросил, нет ли анисовой.
– Есть, всемилостивейший государь, – ответствует хозяин.
Переменена рюмка, и монарх, выпив до половины оной, обозрел все убранство спальни и комнат и, наконец, пожелав всем веселиться, уезжает.
Поутру рано посылает караульного своего офицера в дом секретаря сего, велит его взять.
– Но не потревожь, – примолвил монарх, – родильницы и для оного дождись у ворот выходу его и, взяв, привези в Преображенск.
Сие исполнено, и монарх был уже в помянутом Приказе.
Великий государь, поблагодаря его за вчерашнее угощение, спрашивает: из дворян ли он? И имеет ли у себя поместье? И буде имеет, сколько получает с оного доходу? Трепещущий секретарь ответствует, что он не из дворян, а подьяческий сын, и что поместья и крестьян не имеет.
– Богату ли взял ты за себя жену? – Паки вопрошает государь.
– Небогату, – ответствует он.
– Из каких же доходов нажил ты такой дом и такие делаешь пиры?
Секретарь падает на колени, доносит:
– Все, что я имею, всемилостивейший государь, нажито мною от подарков помещиков, имеющих в Приказе тяжебные дела.
И сколько мог упомнить, объявляет именно, сколько кто из них ему дал деньгами и припасами. Чистосердечное такое признание приемлет государь милостиво.
– Я вижу, – сказал ему, – что ты не плут, и за признание твоё Бог тебя простит, но с тем, однако ж, что буде ты из посяжки какой что возьмёшь и будешь дела волочить норовя знатному, то поступлено будет с тобою как с преступником.
Обрадованный секретарь толикою милостию повергается к ногам государя, клянётся, что он и прежде того не делал и делать не будет и ни с кого уже впредь ничего не возьмёт.
– Из благодарности после справедливого решения дела, по коему ты трудился, – говорит ему паки государь, – можешь присылаемые к тебе запасы взять, но отнюдь не прежде окончания дела и, не прижимая тяжущихся. И берегись, – пригрозя ему пальцем, – все твои поступки не скроются отныне от меня.
На том монарх, расчислив по получаемому им жалованью и законным доходам, полагая в то число и доброхотно из благодарности от дворян присылаемые ему столовые запасы, назначил, сколько и на что должен он издерживать и отнюдь не жить пышнее и таких пиров, какой он видел у него, не делать.
– Рассуди, продолжал государь, – ежели будут такие делать расходы секретари, какие ж уже, в сравнении с ними, делать должны судьи, какие – сенаторы и какие сам государь?
И, наконец, изъяснил ему именно, какое может произойти зло из несоразмерных доходам расходов и сколь нужно удерживать каждого от такового расточения, и дабы всякой по пословице – по одежке протягивал ножки.
После сего великий государь разведал, что секретарь сей подлинно был человек честный, благодарный и в должности своей исправный.
Рассказал Полозов, бывший уже в глубокий старости.
Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.
Монарх наказывает обер-секретаря и снова определяет его к должности
Один из обер-секретарей, челоек весьма деловой и знающий законы, пользовался отличною милостию Его Величества. Ведя себя хорошо и исполняя должность свою безпорочно, он прельщён был, наконец, корыстию, и, кривя весами правосудия из взяток, довольно обогатился, построил несоразмерный своему состоянию дом и начал жить роскошно.
Однажды Монарх, от прозорливости которого ничего не могло укрыться, ехал в санях в Сенат. Стоявшие позади саней два денщика, из зависти к обер-секретарю, завели между собою речь о том, как он разбогател, какой построил дом, как его убрал. – «А все знают», – продолжали они, – «что он не из дворян и никаких доходов, кроме жалованья, не имеет. Таково-то, – заключили они, – быть секретарём». Разговор свой вели довольно громко, с намерением, чтобы Государь вслушался в их слова. Монарх, не подавая виду, что понимает их, притворился, будто бы прозяб, и, подъезжая к дому того обер-секретаря, сказал: «Как бы заехать к кому обогреться!», – а, поравнявшись с домом его, примолвил: «Да вот славный дом!» – и велел въехать на двор. Хозяин уже был тогда в Сенате, а хозяйку, приведённую сим нечаянным посещением в смятение и страх, Государь тотчас успокоил милостивым ласковым обращением с нею, сказав: «Не прогневайтесь, хозяюшка, что я заехал к вам обогреться!». Потом похвалил дом их, любовался всеми приборами и просил показать ему все покои и спальню; наконец, поблагодарив её, поехал. Прибыв в Сенат, он сказал о6ep-секретарю, что был у него в доме, который так прибран, что, если б кто имел и тысячу душ, не мог бы иметь лучшего.
По окончании присутствия, Монарх позвал обер-секретаря в особый покой и наедине требовал от него искреннего признания, из каких доходов мог он построить такой дом и так богато убрать его?
К несчастию, обер-секретарю показалось, что он может удовлетворить вопросам Его Величества разными увёртками, относя богатство своё частию к экономии, частию к помощи друзей и проч.
Ничто так не могло прогневить Монарха, как непризнательность. Он из Сената велел ему следовать за собою, и, прибыв в крепость, грозно потребовал от него признания. Видя, так сказать, беду свою, обер-секретарь принуждён был сознаться, что дом свой построил из взяток, и притом сказал, что с кого и за какое дело взял.
– Тебе, – сказал Монарх, – надлежало сознаться во всём в Сенате, не допуская себя до этого места, а из этого видно, что ты никогда бы не сознался, не видя пред собою кнута.
И так, повелев без свидетелей дать ему несколько ударов кнутом, отпустил его домой.
Но так как наказанный, по знанию своему в делах, был нужен Его Величеству, то Государь, приехав чрез три дня в Сенат, спросил о нём, но получил в ответ, что он болен. Монарх, зная тому причину, призвал его вечером к себе во дворец и поручил ему, как обер-секретарю, одно важное дело. Обер-секретарь, упав к ногам Его Величества, представляет, что он, по законам, не токмо не может уже носить на себе звания обер-секретаря, но и считаться между честными людьми, прибавив к тому, что если Его Величеству угодно, чтоб он снова вступил в прежнюю должность, то бы из Монаршего милосердия указал Государь очистить его прикрытием знамя. Манарх, улыбнувшись, сказал: «Дурак, теперь никто не знает, что ты наказан, а тогда всякой узнает, что ты бит кнутом!», – и сделал ему увещание, чтоб он забыл и наказание своё и все проступки свои, за которые наказан, и знал бы: 1) что он прощается не по правосудию и не по милосердию, а единственно по надобности в нём; 2) что, если впредь узнает Он о подобных его бездльничествах, тогда публично его накажет или, смотря по вине, казнит смертию без всякого милосердия.
Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.
Злостная шутка
Иностранный поручик, принятый в службу генералом Боуром и командированный в казанский гарнизон, чрез несколько времени отпросился в Москву для своих нужд, больше же – чтоб иметь удовольствие видеть ему государя, нередко приезжавшего в Москву, которого он никогда ещё не видал. Он прибыл в такое время, когда монарх находился там. Но случилось так, что он, несколько дней живя, не мог его видеть; а как срок наступал явиться ему к команде, то и открыл беспокойство своё хозяину квартиры, которой был судного приказа подьячий – тот, из злостной склонности своей к шуткам, сказал, что ничего не стоит доставить ему случай не только видеть государя, но и говорить с ним: «Поди только на площадь пред гауптвахту и скажи погромче, чтоб слышать тебя могли – есть за мною «слово и дело» *,
* Эти слова означали, что сказавший их располагает знанием черезвычайно важной информации, связанной с благополучием государя и государства. Ред.
то и представят тебя к его величеству».
Иностранец, не разумея последствия, какое влечёт за собою это слово, поступил по данному ему наставлению. Тот час взяли его и с обнажёнными шпагами повезли в Преображенск. Доложено было о нём государю и его величество, прибыв сам в страшный Приказ, велел представить его себе. Офицер, каким ни был объят страхом, забыл всё при виде государя и с радостным лицом, упавши к ногам его, сказал:
– Благодарю Бога, что сподобляюсь, наконец, видеть пресветлые очи всемилостивейшего моего царя и государя.
С таким восхищением произнесённая речь офицера показалась монарху странною. Он спрашивает его:
– Какое дело имеешь ты мне открыть?
– Никакого, государь, дела я не знаю и ничего иного сказать не могу, как только что радуюсь, увидев вашу давно желанную особу.
– Но ты объявил у гауптвахты, что знаешь за собою слово и дело? – говорит государь.
– Это-то слово и доставило мне счастие увидеть ваше величество, чего я желал нетерпеливо, – ответствует офицер.
Наконец, узнал монарх от него всё происшедшее, разговаривал с ним о многом милостиво и, пожаловав его капитаном и пятьюдесятью рублями денег, отпустил; а злостного хозяина его за шпынство, дабы он впредь так не шутил, велел наказать публично.
Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.
Европа дивится замыслам Петра
Посреди самого пылу войны Пётр Великий думал об основании гавани, которая открыла бы ход торговле с северо-западною Европою и сообщение с образованностию. Карл XII был на высоте своей славы; удержать завоёванные места, по мнению всей Европы, казалось невозможно. Но Пётр Великий положил исполнить великое намерение и на острове, находящемся близ моря, на Неве, 16 мая заложил крепость С.-Петербург (одной рукою заложив крепость, а другой ее защищая. Голиков). Он разделил и тут работу. Первый болверк взял сам на себя, другой поручил Меншикову, третий – графу Головину, четвертый – Зотову (Канцлеру, пишет Голиков), пятый – князю Трубецкому, шестой – кравчему Нарышкин. Болверки были прозваны их именами. В крепости построена деревянная церковь во имя Петра и Павла, а близ оной, на месте, где стояла рыбачья хижина, деревянный же дворец на девяти саженях в длину и трех в ширину, о двух покоях с сенями и кухнею, с холстинными выбеленными обоями, с простой мебелью и кроватью. Домик Петра в сем виде сохраняется и поныне.
Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.
Основание Санкт-Петербурга
Петербург, был заложен в 1703 году и, прежде всего Петропавловская крепость на одном берегу, а адмиралтейство на другом. Весь округ, где теперь разросся пышный Петербург, не имел ни одного строения, исключая одной рыбачьей хижины, где он жил.
Постройка новаго города шла весьма медленно, потому уже одному, что Государь не видел конца Шведской войне и колебался между страхом и надеждою, удержит ли за собою берега Невских вод.
Но коль скоро Шведские войска были окончательно в 1709 году разбиты под Полтавою и ослаблена Шведская народная сила, то тогда уже Монарх мог свободнее располагать своими действиями и обратил внимание на сооружение города. В письме к графу Фёдору Матвеевичу Апраксину писал, между прочим, так: «Теперь уже совершенно с Божией помощию положен камень в основание Петербурга». Так было писано им из лагеря под Полтавою в 9-м часу 27 июня 1709 г. Но разныя препятствия и войны долгое время не давали ему времени видеть хоть однажды расположения строения, так что, сколько не было там жилья, все было построено как-то без порядку. Между тем он выбрал, как мы выше описали, тот план для города, который составлен был по расположению Амстердама на острове Васильевском. Васильевским он назван потому, что на этом остров было поставлено две батареи для воспрепятствования судам неприятеля врываться в устье реки. Начальника этих батарей над бомбардирской ротой называли Васильем Дмитриевичем Кормчиным. Этот Кормчин однажды, не имея флота, с шестьюдесятью лосуками взял два военные корабля, то с того времени и поныне остров назван Васильевским, да и в то время часто приказы ему писали «Василью на остров».
Но мы уже знаем, что Васильевскому острову не суждено было быть главною существенною частью Петербурга восемнадцатого века.
Неподалеку от адмиралтейства, на стороне, названной по этому адмиралтейской по cиe время, находились жилища офицеров, кораблестроителей, морских плотников и матросов, от которых и по cиe время называются две улицы, одна Большой Морской, а другая – Малой; для постройки как шлюпок и мелких судов, так и для складочных кораблестроительных амбаров избран был остров между рекой Мойкою и каналом, называемым новой Голландией; близ этого места также была устроена канатная фабрика, а гораздо ниже по большой Неве заложена особенная верфь для галер, называемая Галерным двором; отчего и посейчас есть в той местности Галерная улица и также Галерная гавань. После её так называемая портикулярная верфь на Фонтанке, вытекающей из Невы подле летняго дворца, где строились, как для адмиралтейства, так и для частных людей яхты, буеры, шлюбки и другия суда.
Близь устья Фонтанки Пётр Великий построил летний дворец и обширный сад с фонтанами, гротами, аллеями, прудами и многими другими затейливыми украшениями; а для зимы устроил зимний дворец обширных размеров с двумя жильями на берегу большой Невы, на том месте, где теперь дворец ныне царствующаго Императора.
На С.-Петербургской стороне были устроены разнаго рода мазанки и деревянное строение: здесь были коллегии, дома вельмож, лавки, ратуши, рынки, оружейный завод и несколько сот частных обывательских домов; мощением улиц занимались Шведские пленники.
Наконец уже в 1714 году утвердил знатнейшие завоевания, когда он мог ожидать окончания войны в свою пользу; тогда более прежняго Монарх усилил старания о приведении своих намерений по гражданским делам, и вот здесь то и выдал указ, чтобы устроить город на Васильевском острову, и вследствие этого указа, как духовные лица, так и помещики должны были соответственно поместью и доходу строить дома по выданному плану длиною в шесть, десять, двадцать, пятьдесят сажен и чрез три года, чтобы приготовить к жилью, в противном же случае их поместья должны будут отойти в казну.
Чтобы содействовать такому заселению острова, Государь употребил с своей стороны все средства, чтобы никто не мог извиняться в недостатке строительных материалов и в работниках.
Всяк без задержки и безденежно получал по своему нумеру из особоучреждённой конторы строения, под ведомством архитектора Трессино, чертёж и план для своего дома, на несколько вёрст от С.-Петербурга вверх по Неве, по Шлиссельбургской дороге заложено было так много кирпичных заводов, что некоторые могли доставлять кирпичи миллионами. Из окрестностей Ладожскаго озера и из Новогородской губернии водою и за сходную цену привозили строевой лес, известь и плиту на фундаменты. Водяныя и ветряныя пильныя мельницы около С.-Петербурга доставляли брусья, тёс, доски; а многия тысячи приходивших с разными товарами и припасами чрез Ладогу и Неву барок доставляли и лес на заборы и другия части для надворных построек.
Плотники, столяры, каменщики, и другие рабочие люди были призываемы в С.-Петербург не нуждою, а именным повелением Государя, из средней России тысячами; а для вымостки улиц ещё пред тем за долго приказано не пропускать ни какого судна, ни одной повозки, чтобы не было провезено соразмерно величине экипажа двадцать или более камней и несколько булыжнику и не сдано нарочно поставленным у заставы людям, если это не было исполнено, то взыскивалась денежная пеня.
Из предыдущаго было видно, как деятельно производилась постройка новаго города на Васильевском острову и как неудачно были устроены каналы.
От Генерала Экипаж-мейстера адмиралтейской Коллегии Брюйна.
Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.
Второй Амстердам
Пётр часто говаривал: «Если Бог продлит жизнь и здравие, Петербург будет другой Амстердам».
Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.
Ошибка князя Меншикова
Пётр Великий, по любви своей к судоходству, разсматрнвая многие планы, по которым надлежало на выбор расположить Петербург, избрал, как известно, то из них, по которому нужно было расположить его на местности ныне известной под именем Васильевскаго острова.
Первым распоряжением его было остров обвести больверками и провести каналы, которые могли бы служить сообщениями вод большой и малой Невы; но при поспешности распоряжения забыл объяснить размеры и указать масштаб, как широки должны быть каналы, или как должен быть велик по ширине промежуток земли между каждыми двумя каналами.
Впрочем, может быть, Монарх положился на исполнителей работ; во всяком случае, каналы должны были быть таковы, чтобы на них могли свободно разъехаться две барки или другого рода не крупных размеров суда.
Поручив работы, Государь отправился к своим войскам, а по истечении двух лет в 1716 году поехал в Голландию и во Францию, дав повеление как можно скорее строить город.
В 1718 году Государь возвратился из путешествия и, прежде всего, приехал на шлюпке на Васильевский остров для обозрения расположения линий и каналов и к великой своей радости увидел, что уже многие из линий застроены деревянными и каменными домами, а против первой линии красуется великолепный дворец князя Меншикова и длинный каменный флигель вдоль по каналу.
Но в то же самое время, к великому своему огорчению, приметил, что каналы и улицы слишком узки; сначала он молчал и покачивал головою, не зная подлинно, уже ли эти каналы амстердамские, по образцу которых он располагал их; с этим сомнением в голове он отправился к Голландскому резиденту господину Вильде и спросил:
– Не знаешь ли, Вильде, как широки в Амстердаме каналы?
Резидент тотчас же достал план Амстердама и представил его с масштабом Императору. Тот, вымерив своим циркулем ширину каналов узких и широких, записал в свою книжку, пригласил Вильде проехать с ним по каналу на шлюпке и приказал вымерить ширину по улице, но увидев, что улицы по обеим сторонам канала и самый канал едва равны ширине одного канала в Амстердаме, не считая ширины капала, вскричал во гневе: – Всё испорчено, – и поехал во дворец.
У Императора долго не выходила из головы его ошибка, и при всяком случае пенял он и на князя Меншикова; наконец, когда к нему приехал известный архитектор Леблонд, выписанный им из Парижа, то он, обходя с ним Васильевский остров с планом в руках и указывая на каналы и на свою ошибку, наконец, спросил:
– Господин Леблонд, что мне делать по моему плану?
Леблонд пожал плечами на вопрос Государя и сказал.
– Ничего нет лучше, Ваше Величество, как дома сломать, каналы зарыть и выкопать новые.
– Я об этом думал, – и, сев на шлюпку, уехал во дворец.
Леблонд занимался многими постройками в Петергофе и в других местах по повелению Императора, но последний никогда ничего не говорил об Васильевском острове.
От Г. Де-Шварта, Голландскаго Резидента преемника Господина Вильde, у котораго он в то время быль секретарем посольства.
Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.
«Меншиков не строитель, а разоритель городов…»
Его величество, взяв с собою прибывшего из Парижа, в службу принятого, славного архитектора и инженера Леблона*,
*Леблон Жан Батист Александр (1679—1719) – французский архитектор. В 1716—1717 годах разработал проект планировки Петербурга с переносом его центра на Васильевский остров. Ред.
при котором случае по повелению монаршему находился и Нартов с чертежом, который делал он, поехал в шлюпке на Васильевский остров, который довольно был уже выстроен и каналы были прорыты. Обходя сой остров, размеривая места и показывая архитектору план, спрашивал: что при таких погрешностях делать надлежит. Леблон, пожав плечами, доносил: «Все срыть, государь, сломать, строить вновь и другие вырыть каналы». На что его величество с великим неудовольствием и досадою сказал: «И я думал то ж».
Государь возвратился потом во дворец, развернул паки план, видел, что по оному не исполнено, и что ошибки невозвратные, призвал князя Меншикова, которому в отсутствие государево над сим главное смотрение поручено было, и с гневом грозно говорил: «Василья Корчмина батареи лучше распоряжены были на острову, нежели под твоим смотрением теперешнее тут строение. От того был успех, а от сего убыток невозвратный. Ты безграмотный, ни счёта, ни меры не знаешь. Черт тебя побери, и с островом!». При сём, подступя к Меншикову, схватил его за грудь, потряс его столь сильно, что чуть было душа из него не выскочила, и вытолкнул потом вон. Все думали, что князь Меншиков чрез сию вину лишится милости, однако государь после, пришед в себя, кротко говорил: «Я виноват сам, да поздно. Сие дело не Меншиково, он не строитель, а разоритель городов».
Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.
Начало Царского села
Петр Великий, желая свой новый город украсить наилучшими зданиями, был очень доволен, когда в нём или около него поселялись.
Кто бы только ни строился, Государь Пётр всегда был готов присутствовать при закладке дома и при освящении места.
Так как постройкой дома каждый рассчитывал угодить Монарху, то, разумеется, каждый и заботился что-нибудь построить. При таких расчётах каждого, С.-Петербург скоро разросся зданиями.
Особенное предместие расположил Государь близь возморья между южными рукавами реки Невы, именно: между Пряжкою, Глухою и Фонтанкою, и назвал их, Большою и Малою Коломною, которые состояли из многих улиц и где, преимущественно, жили большей частью служащие морскаго ведомства; далее вне города, по ту сторону Фонтанки, взял он порядочную полосу по возморью на несколько вёрст под дачу своей супруге, и назвал эту часть Екатерингофом, и построил в Голландском вкусе дом на каменном фундаменте в приятной роще, a подле дома вырыл канал, по которому бы можно было выезжать на шлюбках в Неву и обратно. Этот дом сохранился и поныне, он двухэтажный, в одном жил Государь, а в другом Государыня с фамилией, но Елизавета Петровна, прибавила к нему два флигеля, два больших зала, и несколько боковых покоев.
