ГлавнаяБиографии и мемуарыЕвгений Николаевич ГусляровНародный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

полная версия Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

Евгений Николаевич Гусляров
Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

Полная версия

От г. Евреинова.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Сиделец в лавке, который стал сенатором

Будучи еще в молодых летах, до отправления своего в чужие края, Государь часто прогуливался по московским торговым лавкам. Заметив в Панском ряду одного проворного молодого сидельца, он вступил с ним в разговор. Узнав из разговоров его сметливость и сведав, что он разумеет немецкий, французский и польский языки, Государь спросил его: «И где, ты учился?» – «У отца», – отвечал сиделец. – «Кто ж твой отец?» – снова спросил его Государь. – «Посольского Приказа переводчик?» – «А кто твой хозяин?» – «Московский гость Евреинов».

Напоследок Монарх сказал: «Прикажи твоему хозяину, моим именем, чтоб он тебя рассчитал, возьми от него аттестат и приди ко мне с своим отцом, потому что ты мне нужен».

Из этого сидельца вышел славный Пётр Павлович Шафиров.

На третий день отец с сыном пришли к Государю, и сын поднёс Его Величеству данное ему от хозяина свидетельство о хорошем его поведении. Великий Государь определил его в Посольский Приказ и чрез короткое время сын заступил в Приказе место отца. Потом Государь взял его с собою в первое путешествие своё в чужие края и начал употреблять к важным делам, которые, к удовольствию Его Величества, исполнял он, как нельзя лучше; заслуги и дарования его доставили ему, наконец, достоинство вицеканцлерское, а потом сенаторское с чином Действительного Тайного Советника. К несчастью, этот муж, отличившийся своими заслугами и дарованиями, забыл себя до того, что в надежде на свою знатность и милость к себе Государя, начал делать разные законопротивные поступки, подвергшие его суду, строгостью которого был он приговорён к лишению чинов, имения и самой жизни. Государь подтвердил решение суда, но, уважая его заслуги, оставил ему жизнь.

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Пётр в роли пророка

Некто отставной мичман, будучи ещё ребенком, представлен был Петру в числе дворян, присланных на службу. Царь открыл ему лоб, взглянул ему в лицо и сказал:

– Ну! Этот плох. Однако записать его во флот. До мичманов, авось, дослужится.

Старик любил рассказывать этот анекдот и всегда прибавлял:

– Таков был пророк, что и в мичманы то попал я только при отставке!

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Маменькин сынок

Государь имел не малую трудность довести городовых дворян своих до того, чтобы они добровольно отдавали детей своих в службу.

Одна дворянка вдова, быв принуждена строгостию указов разлучиться с считающимся в недорослях восемнадцатилетним любезным сынком своим, привезя его в Петербург, записала в Ингерманландский полк, в солдаты.

За несколько же пред тем лет, этою же вдовою отдан был в солдаты дворовый её человек, по имени Иван; он выучился в службе грамоте, проворством и расторопностию своею скоро дослужился в том же самом полку до сержанта и прежний его барин, помянутый недоросль, сделался по команде от него зависящим. Но городской дворянин полагал, что сержант его всё ещё тот же Ванька, который был и прежде, и что потому не может он им повелевать, а потому не хотел он исполнять приказов его. Сержант за ослушание жестоко наказал бывшего господина палкою; а тот разжаловался матушке своей, что Ванька больно прибил.

Мать взвыла, и думала найти управу на него у государя; она со слезами жалуется монарху на Ваньку, объясняя, что тот, быв прежде слугою, прибил своего господина не на живот, а на смерть.

Государь, расспрося её кто Ванька и кто сын её и, узнав, что Ванька сержант, а сын её солдат, – приказал обоих представить к себе и спрашивает сержанта:

– За что ты бил сына этой старухи?

– За непослушание, – ответствует сержант, – я приказывал ему быть в четвёртом часу к ученью, а он не послушался и не пришёл. Я велел его привести силою и наказал, как ослушника.

Государь, быв на то время весел, и ободряя его мановением, спросил:

– Да как ты его бил?

Сержант, поняв намерение государя, поставил Ваньку в позитуру, дал ещё нисколько ударов палкою, приговаривая: «не ослушайся, не ослушайся!».

– Вот так я бил его, государь!

Мать завыла, а монарх сказал:

– Видишь, старуха, какой Ванька-то твой озорник, и в моём присутствии не унимается! Я советую тебе поскорее уйти, чтобы и самой чего от него не досталось: видь за непослушание, везде бьют.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

«Мы теперь в большом мире…»

По привезении Готторпского глобуса*

*Огромный глобус из Готторпа был привезён в Петербург в 1715 году и поставлен в помещении, где прежде содержался слон, подаренный царю персидским послом Фазл Али-беком от шахиншаха в 1712 году. Ред.

в Петербург и постановлении оного близ Летнего дворца в особом месте, часто хаживал Пётр Великий его смотреть. А как в сём глобусе толико есть пространства, что за круглым столом на лавках десяти человек сидеть можно, то единожды государь Блументросту*,

Блументрост Иван-Богдан (Деодат) (1676—1756) – доктор медицины, с 1722 года президент медицинской канцелярии. Ред.

мужу учёному, сказал: «Мы теперь в большом мире. Этот мир есть в нас, тако миры суть в мире» *.

*Здесь Петр I перефразировал древнейшую философскую идею об аналогии макрокосма (внешнего мира) и микрокосма (человека). Ред.

Не дальновидная ли мысль сия, заключающая в себе познание миров?

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Сколько давать жалованья иностранцам

Государь вникал во всё, и при найме в службу иностранцев взвешивал лично не только знание, но ум, образ жизни и даже соображал по нациям, кому какое дать жалование.

Однажды надлежало принять нескольких ремесленников и художников из иностранцев на службу в Россию. Адмиралтейская Коллегия слишком затруднялась, какое определить жалование вновь поступающим, тогда Государь сказал:

– В отношении вновь принимаемых на службу нужно не только сообразоваться со степенью знания и ожидаемой от того пользы, но также с их отечеством, и потому с различием их национальнаго характера: французу всегда нужно давать более жалования, потому что он любит повеселиться и расточает в государстве всё то, что от него получает; немцу также не меньше, потому что он любит xopoший стол, или и оставляет себе мало, a нет так и совсем проживёт всё им полученное; англичанину нужно давать несколько более, потому что он любит хорошо пожить, так что можно иногда надбавлять сверх заслуженнёго; но голландцу уже меньше, потому что он едва до сыта наедается, чтобы только скопить поболее денег; а итальянцу ещё менее, потому что он со своей умеренностью мало расходуется и всем и каждому объясняет, что он живёт вне своего отечества, потому только, чтобы скопив капитал, отправиться в свой рай – Италию, где денег мало и там проживать их помаленьку.

От старых членов Адмиралтейской Коллегии.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Хитрость иностранных мастеров

Государь так любил мореплавание и кораблестроение, что, как известно, в Саардаме, был простым плотником, чтобы изучить кораблестроение, и простым матросом, чтобы начать морскую службу.

Этой охоты он никогда не оставлял и постоянно в свободные часы любил беседовать с мореплавателями и кораблестроителями, служившими в Русской службе. Однако, не смотря на такое сближение, Пётр Великий не был щедр на жалование и на большие чины, так что голландские и английские мастера, служившие при санктпетербургской верфи, имели чины не более капитана.

Государем было введено в обычай, когда кто-нибудь из вельмож собирал вечер, то необходимостью себе ставил приглашать к себе нескольких иностранцев, так как Государь находил в беседе с ними приятное препровождение времени.

Обыкновенно они должны были садиться около него в кружок или полукругом, и он обыкновенно обходился с ними без чинов.

Так случилось однажды на вечеринке: по окончании какого-то разговора иностранцы встали с мест и не хотели сесть; Император неоднократно предлагал им садиться, но они постоянно откланивались и стояли.

Наконец Петр I, не понимая причины, спросил:

– Что значит, что вы не садитесь? Или вы не слышали моего приказания?

– Ваше Величество, не вмените нам в дерзость, мы не имеем права и не сядем в присутствии своего Государя и Императора, потому что мы чинами едва равняемся с сухопутными капитанами и видим, что за Вашим Величеством стоят генералы и бригадиры, которые имеют право сидеть с вами.

Император приметил, к чему это клонилось и что значило.

Он улыбнулся и сказал:

– Хорошо, садитесь же однакож теперь подле меня; а об ваших чинах я поговорю в Сенате, как только буду.

И тут же занёс что-то для памяти в свою книжку.

По прошествии нескольких дней действительно вышел указ правительствующаго Сената, в котором корабельные мастера были награждены, смотря по достоинству, чинами от маиорского до бригадирскаго.

От генерал-экипажмейстера Брюнна.

Причина расположения государя к иностранцам

Из вышесказаннаго однакоже нельзя заключить, что Пётр Великий имел к иностранцам слепую любовь и увлекался их образом жизни и нравами, а только то, что он любил своё отечество и хотел просветить его.

А иностранцев считал как бы учителями.

По возвращении в 1698 году из своего путешествия за границей, он уже ясно увидел разницу между державами, как в народной нравственности, так и в промыслах и торговле и видел, что многого не доставало в его земле; он начал помышлять о средствах и способах, как бы для просвещения своего народа, привлечь в Россию искусных и полезных иностранцев и совершить то, что уже великий его предшественник Иоанн Васильевич Грозный давно предпринимал.

Для этого намерения он в 1699 году объявил два указа: в первом он позволил молодым дворянам путешествовать вне своего отечества с целью образования, но только с тем условием, чтобы получить наставление от него лично, что нужно перенимать сообразно со склонностью и направлением способностей.

Вторым указом было дано всем послам, резидентам и агентам, служившим в иностранных государствах, повеление, чтобы они возвестили, что иностранцы, желающие испытать своего счастия в русской службе, могут быть с yдoвoльcтвиeм приняты и даже получить льготы и привилегии в России относительно промыслов и ремесел, далее, что Государю Петру Первому благоугодно иметь в своей службе искусных офицеров, инженеров, артиллеристов, художников, фабрикантов, ремесленников и проч.

Лишь только Император Пётр Первый заложил С.-Петербург, и об этой закладке стало известно за границей, то иностранцы во множестве явились в С.-Петербурге и вступили в государственную службу, начали строиться, а некоторые завели фабрики или другие промыслы.

Пётр Великий весьма милостиво обходился с своими иностранцами, офицерам давал двойное жалованье, посещал фабрики и мастерския, делал разнаго рода поощрения, и внимательно следил за успехами отданных в учение Русских молодых людей.

Это ласковое обращение Императора с иностранцами возбуждало в Русском дворянстве негодование и зависть за эти преимущества; Государь и явно это видел и часто слышал об этом.

Однажды в обществе Русских дворян Пётр Первый хвалил искусство иностранцев, их усердие и прочие достоинства и в заключение сказал:

– Я знаю, что оказываемое мною иностранцам преимущество не нравится многим моим подданным; но я имею двояких подданных, разумных и благонравных и безразсудных и невежд…

И продолжил так:

– Разумные видят в моих ласках иностранцам пользу подданных и будущее благосостояние государства, так как Русские могут учиться от них искусству и наукам, а потому оказываемое мною иностранцам предпочтение и ласки удерживает иностранцев, которые пополняют государство Русскими художниками и мастерами. Безразсудные и злые, коснея в невежестве, не постигают моих намерений, или не хотят постигать и если бы могли, то охотно мне бы воспрепятствовали. Они не постигают того, в каком виде было государство прежде, нежели я осмотрел запад, и что бы я мог сделать, имея столько неприятелей, если бы я не привлек сюда иноземных помощников?

От графа Павла Ивановича Ягужинскаго

Наказание голландскому контролёру

Пo заведении в С.-Петербурге адмиралтейства, поставка нужного для него количества пеньки возлагалась на города, торговавшие ею, расположенная часть на город Калугу привезена была в адмиралтейство купцом того города Алфёровым.

Браковщик адмиралтейский, выписанный из Голландии, принятый на службу, заметив смиренность и робость купца, вздумал что-нибудь сорвать с него, и поэтому забраковал привезённую им пеньку, угрожая ещё и гневом государя. Устрашённый купец просит его сделать милость – не доносить государю, обещая отслужить ему, но в это время государь входит в амбар, где происходила браковка. Бедный поставщик трепещет. Государь узнаёт всё происшедшее, рассматривает сам пеньку, и, взяв нисколько горстей оной между колен, встряхивает и разнимает их как мастер, видя её первой доброты, прогневался на пристрастного браковщица, говоря ему:

– Бездельник! У вас нет такого хорошего и шёлку, как эта пенька.

Велел принять всю пеньку, а браковщика выгнать из службы и выслать заграницу.

Без барыша не разжиреешь

Великий хозяин, когда ни бывал в Москве, хотя бы то было и на короткое время, никогда не оставлял того, чтобы не осмотреть самому все московские фабрики; он давал при этом всегда наставления – как лучше что исправить, что переменить, что вновь сделать; учил ткачей, садясь сам за станы, а ткавши объяснял все подробности и приёмы, нужные в искусстве тканья.

В одно из таких посещений фабрики Серикова, осматривая, по обыкновению, все работы в ней, сделанные сукна, материалы, припасы, и проч., заглядывая в кладовые и амбары, государь увидел в одном амбаре немалое число половинок каразеи (шерстяной ткани) и спросил: для чего так её много лежит? Сриков отвечал, что велено было ему, указом из адмиралтейства, сделать все это количество каразеи на мундиры матросов; но после отменено, почему вся она и осталась.

– Так для чего же ты её не продаёшь?

– Не покупают, всемилостивейший государь, ибо никому она не надобна, а для подкладок солдатских мундиров обязались другие фабриканты. И он назвал их, поимённо.

– Так ведь тебе убыток?

– Что ж делать, надёжда-государь!

– По чему стоит тебе аршин?

– По двадцать восемь копеек.

– Доволен ли ты будешь барышом по гривне на рубль?

– Я бы, – отвечал Сериков, – рад был сбыть её с рук и без барыша.

– Без барыша то, брать, недолго наторгуешь! – заключил государь.

Потом, обратясь к Меншикову, сказал:

– Данилыч, вели завтра же всю эту каразею принять и раздать по госпиталям, она очень годится для больных на одеяла.

Это исполнено в точности, и Сериков с прибылью сбыл её с рук, а чрез несколько дней получил и деньги.

Наказание неблагодарных

Если Пётр Великий по душе и мысли, а также и по своим великим намерениям, не терпел пороков, то точно также ненавидел неблагодарных, и при всяком случае выражал своё чувство сильным гневом во многих случаях, точно также, как выражал свою радость, если видел, что люди, им облагодетельствованные, выражали на деле свою благодарность как за Царския милости и заботы, так и вообще в жизни гражданской.

При закладке Адмиралтейства в С.-Петербурге, великий государь выписал для своей верфи из Голландии вместе с прочими мастерами якорнаго кузнеца, которому определил хороший оклад жаловнья, а при том договорился с ним, как и с прочими, о том, чтобы он своему искусству выучил несколько молодых людей из Русских.

Так было несколько лет, как мастер якорных дел имел у себя молодых людей; между таковыми один молодой человек оказал, против прочих, более способности к ремеслу так, что мастер признал его подмастерьем, и при удобном случае представил его Императору как своего лучшего ученика, одобрив его и в поведении, и в искусстве, и просил у Государя о прибавке прилежному ученику жалования.

Государь, зная Русских людей лучше Голландскаго мастера, хотя и обещался, исполнить просьбу, однако примолвил при этом:

– Царю сдержать своё слово есть довольно времени, но что нужно ещё хорошенько рассмотрть новаго подмастерья, достоин ли он того, и довольно ли будет иметь сил оправдывать надбавку жалованья?

Таким образом, подмастерье в течение нескольких месяцев оставался на своём жаловании.

Мучимый нетерпением, подмастерье решился подать Государю прошение об Царском обещании, и Государь принял весьма милостиво прошение, вспомнив, что он когда-то обещался прибавить ученику оклад жалованья.

Приняв милостиво прошение, когда только начал читать эту бумагу, то брови его невольно были сдвинуты, и вот тому была какая причина.

Подмастерье, просящий прибавки, принося свою убедительную просьбу, прямо говорил Царю о своём искусстве, безстыдно хвастает Царю о своём совершенстве в работе, притом заявлял, что он может обучать учеников точно также, как его мастер и, говоря об этом, докладывал Монарху, что можно отказать Голландскому мастеру, который получает такое огромное жалование и предлагал свою готовность заступить его место, довольствуясь прибавкою жалованья.

Монарх вспылил и, в справедливом гневе, бросив в лицо подмастерья его прошение вскричал:

– Ах ты неблагодарный, можно ли было от тебя ожидать такой чёрной неблагодарности к твоему мастеру, который так усердно предстательствовал за тебя, прося о прибавке к твоему жалованию, и от котораго ты приобрёл знание? Неужели ты думаешь, что я буду исполнять по твоему дерзкому неблагодарному предложению?

И добавил:

Нет, я никогда не откажу искусному мастеру до самой смерти, и тогда уволю от службы, когда он сам будет желать этого. А тебе, неблагодарное созданье, за эту дерзость долго не получить обещеннаго жалованья.

Неблагодарный и дерзкий подмастерье был высечен розгами в присутствии прочих учеников и послан на другие якорные заводы.

От капитана Круиза, сына Адмирала Круиза.

«Лучше явный враг, чем тайный недруг…»

Неблагодарных людей государь ненавидел и об них говаривал так: «Неблагодарный есть человек без совести, ему верить не должно. Лучше явный враг, нежели подлый льстец и лицемер, такой безобразит человечество».

«Отречься от чести – потерять государство…»

При начале турецкой войны молдавский господарь, князь Кантемир, отдался под покровительство Великого Петра, и когда Пётр, при заключении мира с турками, узнал, что визирь требует выдачи Кантемира, то сказал:

– Я лучше уступлю туркам землю до самого Курска, нежели соглашусь на это. Мне тогда ещё останется надежда отданное опять завоевать; но не сдержать данного слова, значит – навсегда потерять веру и верность. Мы имеем своею собственностью одну только честь; отречься от нее – то же, что перестать быть государем.

«Лучше грех явный, нежели тайный…»

Буде виноватый принесёт чистую повинную государю, прощал милосердо или умерял наказание по важности преступления и говаривал: «Не делай впредь того, за признание – прощение, за утайку – нет помилования. Лучше грех явный, нежели тайный».

«Какой сон начальнику, когда судьи его спят…»

Императрица, узнав, что государь нощию беспокоился и мало почивал, на другой день спрашивала его о причине – на что он ей отвечал: «Ах, Катинька, какой сон начальнику, когда судьи его спят».

Время лучший лекарь

В бытность в Олонце при питии марциальных (минеральных вод), его величество, прогуливаясь, сказал лейб-медику Арешкину: «Врачую тело своё водами, а подданных – примерами. И в том, и в другом исцеление вижу медленное. Всё решит время, на Бога полагаю надежду».

Долотом и дубиною

Государь, точа человеческую фигуру в токарной махине и будучи весел, что работа удачно идёт, спросил механика своего Нартова: «Каково точу я?». И когда Нартов отвечал: «Хорошо», то сказал его величество: «Таково-то, Андрей, кости точу я долотом изрядно, а не могу обточить дубиною упрямцев».

Помощник в нужде

Пётр Великий, проходя за полночь чертёжную свою и приметя Нартова, сидящего за чертежом Кронштадтского канала, к которому поручено было ему придумать механические способы, как бы легче и прямее колоть и пилить камень, которым канал устилаться долженствовал, и каким образом отворять и запирать слюзные ворота, подошёл к нему, посмотрел на труды его и, видя его вздремавшего, а свечу оплывшую и пылающую, ударил по плечу, сказав: «Прилежность твоя, Андрей, похвальна, только не сожги дворца!». На другой день пожаловал ему пятьдесят червонцев двурублёвых, говоря при том: «Ты помогаешь мне в надобности моей, а я помогаю тебе в нужде твоей».

На деньги Пётр был скуповат

Когда Нартов просил его величество окрестить сына его новорождённого, тогда отвечал ему: «Добро!». И оборотясь к государыне с усмешкою сказал: «Смотри, Катенька, как мой токарь и дома точит хорошо». Окрестя, пожаловал он ему триста рублей да золотую медаль – подарок при крещении весьма редкий, ибо Пётр Великий на деньги был не члив (бережлив, скуп) и свободнее давал деревни. Тогда обещал государь ему деревню, однако, за скоро приключившеюся болезнию и кончиною сего не воспоследовало.

«Насадить науки и художества вообще…»

Государь, рассматривая в токарной план учреждения Академии Наук в Санкт-Петербурге с архиатером Блументростом*

*Доклад об учреждении Академии наук, составленный архиатером (главным врачом) Блументростом, рассматривался Петром 22 января 1724 года. Ред.

при Брюсе и Остермане*,

*Остерман Андрей Иванович (Генрих Иоганн Фридрих. 1686—1747), сын лютеранского пастора, родился в Бохуме, Вестфалия, учился в Иенском университете, на русской службе с 1704 года в Посольском приказе, где работал переводчиком с немецкого, голландского, латинского, французского, итальянского языков. С 1711 года тайный секретарь, выполнял важные дипломатические задания русского правительства. В 1717—1718, 1721 годах при переговорах со шведами па Аландах и в Ништадте занимал ведущую роль. С 1721 года – барон, тайный советник, с 1723 года – вице-президент Коллегии Иностранных дел, после смерти Петра I занимал высокие посты в Российской империи. С 1730 года граф, сенатор, с 1731 года первый кабинет-министр, с 1741 года генерал-адмирал. Правительством Елизаветы Петровны в 1741 году приговорён к смерти, заменённой ссылкой, умер в Берёзове. Ред.

взглянув на Нартова, говорил ему: «Надлежит при том быть департаменту художеств, а паче механическому. Привезённое из Парижа от аббата Биньона и писанное тобою о сём прибавить желание мое – насадить в столице сей рукомеслие, науки и художества вообще». При сём случае его величество назначил быть президентом сея Академии Блументроста.

Учреждение Академии наук

После благополучнаго окончания Шведской войны император Пётр I принял намерение учредить Академию Наук в С.-Петербурге, для чего послал чрез всех своих посланников при иностранных дворах повеления, чтобы они осведомились в местах их пребывания о славнейших учёных, какие нужны для его академии и в скорейшем времени известили бы об этом.

Для первоначальнаго содержания Академии при первом её учреждении, по расчислению, Государь назначил 25000 рублей, из таможенных сборов г. Нарвы, Пернавы и острова Эзеля. Но, к несчастию, он впал в болезнь, которая свела его в могилу. Лёжа на смертном одре, он поручил своей супруге Екатерине Алексеевне покончить начатое им предириятие.

Екатерина I, наследовавшая престол своего супруга, поручила доктору Блументросту, известному по учёности, составить список учёных по начертанию Петра Великаго, назначив его президентом Академии. По его назначении стали один за другим приезжать в Петербург. Имена этих первых учёных просветителей следующия:

Николай Делиль и Делиль ла Кроэр – Профессоры Астрономии и Географии.

Герман, Николай и Дэниил Бернульи – по Математике и Анализу.

Бельерингер – по философи.

Беэр – по истории и древностям.

Доктор Беккенштейн – естественного и гражданскаго законоучения.

Лейтман – по механике и физике.

Дювернуа – по анатомии.

Доктор Биргер – по химии.

Мартиниус – Профессор латинскаго языка.

Грос и Мейр – по практической философии.

Коль – по истории искусств и наук.

Гельдбах – ученый секретарь.

Шумахер – был библиотекарем при академии.

Для торжественного открытия Императорской Академии Художеств было избрано 26 число ноября 1725 года, после дня тезоименитства Екатерины I. Но по разным причинам день праздника был отстрочен до третьяго дня Рождества Христова, и хотя Императрица в тот день не присутствовала, однако общее собрание вполне состоялось. Настоящее торжественное открытие последовало в 1756 году в присутствии Ея Императорскаго Величества и царевен Анны и Елизаветы Петровен и владетельнаго Герцога Голштинского.

Порядок производства в чины

Государь, быв в Персидском походе, между прочим, предпринял сделать крепость Св. Креста *),

*) Крепость заложена в сентябре 1722 г., на р. Сулаке, в 20 верстах, от её устья, в том самом месте, где отделяется от неё р. Аграхан. Туда Пётр, по плодородию земли, переселил 1000 казацких семейств с Дона. Но в 1736 г. крепость оставлена, а казаки переведены на р. Терек. Ред.

сам приискал место, снял с него план, сделал чертёж крепости и сам же размерил её; и как в работе сей помогал его величеству бригадир Василий Яковлевич Левашов, то монарх, утрудясь работою, спросил у него:

– Нет ли водки?

– Водки нет, а есть добрая сивуха, – ответствовал Левашов.

– Хорошо, но не можно ли достать к ней редьки?

Левашов, бывшего при нём на вестях молодаго солдата из дворян, по фамилии Аркатова, послал спросить о ней у поселённых там казаков. Аркатов был столько счастлив, что сверх чаяния государя, весьма скоро её нашёл и принёс, и заслужил от монарха слово: «Спасибо, брат».

Государь, выкушав рюмку сивухи и закуся редькою, хвалил проворство солдата. Левашов, не спустя употребить эти минуты в пользу Аркатова, донёс об исправности и способностях его.

– Давно ли он в службе, – спросил Государь у Левашова.

Узнав, что нет ещё году, сказал:

– Можно бы его пожаловать капралом, но обидишь тем многих, которые старее его в службе, однако ж, когда пройдёт год службы его, напомни мне об нём.

Этот Аркатов был в отставке надворным советником.

***

Один из наследников знатнейшего княжеского рода, молодой 16-тилетний барич, по обыкновению, начал службу свою с солдата гвардии. Вид и проворство, а не меньше и знатный род его, привлекли на него особенное внимание и благоволение государыни, почему и просила она супруга своего пожаловать его сержантом.

– Сержантом? – ответствовал монарх, – разве ты не знаешь, как важно звание сержантское, и ты должна его жалеть: ведь он всегда будет под палками за неисправность в должности, которой он ещё не разумеет.

– Так хотя унтер-офицером.

– И этого нельзя.

– По крайней мере, батюшка, пожалуй его хотя капралом.

– Тоже нельзя: ведь целое капральство должно быть на руках его, и он за всякую пуговицу солдатскую должен отвечать, не говоря уже о другом; и будет он всегда неисправен, а, следовательно, всегда же и бит. Да и рассуди, – заключил государь, – можно ли его пожаловать капралом, когда есть многие старше его по службе? Это было бы им всем обидно, а с моей стороны несправедливо; и так пусть поверстается с другими, а тогда по порядку и не будет он обойдён, только бы, между тем, вёл себя порядочно.

***

Из этих примеров видно, что не так легко можно было при Петре Великом дослужиться до офицерства, но зато уже чины эти весьма уважались и отличие, какое им делалось в обществе, сугубо награждало терпение их; а порядок в производстве, не допускавший никому, так сказать, ни опередить, ни отстать, нечувствительным делал медленность производства.

За казну подотчётен Богу

Пётр получал обыкновенно жалованье по чинам, когда приносили деньги, то он говаривал:

– Сии деньги собственные мои, я их заслужил, и употреблять могу по произволу, но с государственными доходами поступать надлежит осторожно: об них должен я дать отчёт Богу.

<< предыдущий лист

следующий лист >>