Фиона Моран
Галерен: мир без людей

Полная версия

XI. Старик

На лесной тропе, когда адреналин начал спадать, Оливера настигли неприятные ощущения. Лихорадка. Понимая, что без пищи или лекарств долго не продержится, он стал искать что-то съедобное. Сухие листья шуршали под ногами, но ягоды, в которых он мог быть уверен, так и не попались ему на глаза.

Сбор трав оказался более простым занятием. В памяти всплыли слова Рамоны, которая однажды рассказывала ему о местных растениях, когда знакомила его с жизнью Галерена. Это был один из немногих моментов, которые он постарался запомнить. Хотя знания были поверхностными, они давали хотя бы минимальное представление о том, что может спасти, а что – убить. Или, возможно, он просто хотел верить, что знает достаточно.

Оливер осторожно сорвал несколько листьев, но пробовать их сразу не решился. Трава славилась своими целебными свойствами, однако любая ошибка могла стать для него фатальной.

Продолжая путь, он вновь и вновь осознавал, что теперь всё зависит только от него. Холодный ветер пробирался под изношенную рубашку, заставляя тело дрожать ещё сильнее. Каждый шаг давался с огромным трудом: мышцы ломило, а каждый вдох отзывался болью в груди. Пробираясь вдоль реки, он чувствовал, как сознание начинает затуманиваться. Воздух, насыщенный влагой, казалось, медленно затягивал его в пучину забытья.

На берегу реки, среди диких трав и коряг, Оливер наконец потерял силы и упал, ощущая, какая земля под ним холодная и сырая. Он прижал руки к себе, пытаясь хоть как-то согреться, но бесполезно. Лихорадка поднималась, глаза лихорадочно бегали, а мысли становились всё более обрывистыми. Из последних сил он потянулся к траве, которая всё ещё хранила свет своего серебристого свечения.

– Хоть что-то сделай… – пробормотал он себе под нос, сорвав несколько мягких листьев. – Всё равно умру…

В этот момент его внимание привлекло нечто странное. Из теней между цветами появились маленькие существа с переливающимися крыльями – розовыми, голубыми и зелёными. Шилании. Оливер не знал, кто они такие, и его усталый разум уже отказывался воспринимать происходящее как реальность. Эти крылатые создания казались ему галлюцинацией, вызванной лихорадкой.

– Я схожу с ума, – мелькнуло в голове.

Одно из созданий, с ярко-розовыми крыльями, пролетело совсем близко, едва касаясь его лица своим перламутровым светом. Оно оставило после себя едва заметный след, который тут же растворился в воздухе. Оливер попытался проследить за ним взглядом, но не успел. Нервно усмехнувшись, он отправил в рот несколько листьев сорванной ранее травы. Они оказались горькими, но принесли с собой лёгкую прохладу, будто оживляя его изнутри.

Он потерял счёт времени. Реальность вокруг расплывалась, и лишь слабый шум реки и шелест травы удерживали его на грани сознания. Руки продолжали дрожать, но вместе с этим возникло странное чувство умиротворения, словно кто-то мягко убаюкивал его, позволяя погрузиться во тьму.

***

Оливер лежал без сознания на палящей земле, его тело едва подавало признаки жизни. Солнечный зной прожигал его кожу, и кажется, что смерть была уже неотвратимой. Но в тот момент, когда он сдался, когда его сознание почти ушло в тень, что-то холодное и влажное коснулось его кожи. Это было странное ощущение – прохлада среди жаркого, пыльного мира. Он едва мог понять, что происходит, но на слух улавливал странные всплески, как будто чьи-то мокрые шаги касались земли. Что-то или кто-то осторожно поднял его за плечи, приковывая его к настоящему.

Когда Оливер открыл глаза, перед ним стоял старик, лицо которого казалось вырезанным из камня, обрамлённое белыми волосами, которые вились, как водоросли. Его кожа была покрыта редкими пятнами чешуек, напоминая рыбий покров, и жабры на шее придавали ему ещё более чуждое, загадочное выражение. Однако его взгляд не был враждебным. В глазах старика читалась простая, искренняя забота, не ставшая обременительной.

Он подхватил Оливера без лишних слов и начал не спеша перетаскивать его через поляну, в сторону леса. Все его движения были слаженными и уверенными, как будто для него это было чем-то привычным. Силы покидали Оливера, но его несли, и с каждым шагом мир вокруг становился всё менее понятным. Сквозь густые деревья он видел дома, но не такие, как видел раньше. Грубые, мхом и лишайником покрытые хижины, среди которых он был не первым странником.

Он очнулся в маленькой, полутёмной хижине. Внутри было прохладно, и воздух напоминал затхлый подвал. Оливер лежал на грубой, но удивительно тёплой постели, укрытой старым, обветшалым одеялом. Сначала он не мог понять, где он и что произошло. Сердце колотилось в груди – всё вокруг было чуждо, незнакомо, в воздухе витали странные запахи.

Оливер резко сел, ощущая, как земля качается под ним, а когда попытался встать, заметил фигуру в углу. Это был старик: сидел на табурете и спокойно подтачивал нож, не обращая внимания на его напряжение. Сидел, будто такая сцена – его повседневная реальность, без каких-либо тревог.

Оливер почувствовал тревогу, которая схватила его за горло. Существо перед ним было слишком чуждым, слишком странным, и всё его существо вопило о том, чтобы бежать, но тело не слушалось – оно было слишком слабым. Старик уловил его движение, отложил нож и встал. Каждое его движение было плавным и неторопливым, как если бы он пребывал под водой, каждое движение совершалось с большой осторожностью.

– Что вы такое? – прохрипел Оливер, откашливаясь от жгучей сухости в горле.

Старик лишь усмехнулся, наливая в стакан воду с графина и протягивая ему.

– Это мне, наверное, следует спрашивать, парень, – ответил он, скрестив руки и внимательно глядя на него. Затем выдохнул, как будто этот диалог слишком рано начинать. – Еда на столе, если сможешь есть. Если нет – подожди, пока силы не вернутся. Не спеши.

Оливер молча смотрел на старика, всё ещё не в силах поверить, что это не сон. Старик снова сел на своё место и продолжил подтачивать нож, не обращая внимания на тревогу и растерянность Оливера. Он снова погрузился в тишину, а Оливер вновь утонул в мутном, безжизненном сне.

Прошёл день. Сила медленно возвращалась, но мысли оставались всё такими же туманными. Старик приходил несколько раз, приносил еду, ставил её на стол, уходил, не требуя ни слов, ни объяснений. Он не задавал вопросов. В этом молчании была какая-то странная дружелюбность, будто сам факт его присутствия был достаточен для того, чтобы ощутить заботу. Без давления, без ожиданий – просто забота.

На следующее утро старик подошёл к Оливеру, когда тот, опершись на стену, впервые смог сесть без помощи.

– Вижу, ты уже немного оправился. Пора что-то делать, – произнёс он, прищурившись и небрежно указывая на дверь. – Воды в колодце нет. Иди, принеси.

Слова старика звучали просто, но в них сквозила неприкрытая необходимость – без дела здесь не оставались. Оливер, хотя и был полон сомнений, знал, что без действия не будет и восстановления. Страх сковывал его тело, но он понимал: если останется здесь, его силы так и не вернутся. Кивнув, он осторожно поднялся и, стиснув зубы от боли, шагнул за порог.

Свежий утренний воздух встречал его, как долгожданное облегчение. В этом месте пахло морем, сыростью и травами, пропитанными солёным ветром. Этот запах был странно успокаивающим, хотя он не мог избавиться от ощущения, что каждый вдох забирал последние силы. Болезненные ощущения отступили, но лишь на мгновение. Как только Оливер сделал несколько шагов, в его сознание снова вернулся страх.

Он двигался осторожно, ссутулившись, стараясь спрятать лицо. Глупо было выходить с открытой головой, поэтому он взял первое, что попалось под руку – какую-то тряпку, и покрыл голову так чтобы его почти не было видно.

Он не поднимал головы, не желая встречать чужие взгляды, но всё равно чувствовал, как невидимые глаза сверлят его спину. Деревня продолжала жить своей размеренной жизнью: кто-то чинил сети, кто-то возился с рыбой, а другие обменивались короткими фразами, полными того простого тепла, которое бывает только в местах, где ничего не угрожает. Одна девочка даже посмотрела на него с улыбкой. Для них это был обычный день. Для Оливера – испытание.

Когда он подошёл к колодцу, его руки дрожали, как у человека, стоящего перед серьёзным испытанием. Он уже взялся за верёвку, как вдруг его взгляд зацепился за нечто странное. Листок бумаги был прикреплён к столбу неподалёку, и Оливер почувствовал, как что-то в нём подсказывает, что это не обычная бумажка. Он подошёл ближе, чтобы рассмотреть, стараясь оставаться как можно более незаметным.

На листовке был изображён силуэт. Оливер замер, потому что узнал в этих чертах что-то очень знакомое. Силуэт был не похож на существ, которых он видел в Галерене. Короткие, взъерошенные волосы, глаза с белыми склерами, что сильно отличалось от обычных глаз местных жителей. Но самое главное – у этого силуэта были слишком обычные черты: круглые уши, сильно выраженные линии на лице, и что-то в позе… Человек.

Оливер ощутил, как земля уходит из-под ног. Он не знал, что именно написано на листовке, он не умел читать, но само это изображение – эта странная фигура, которой не должно было быть в Галерене, – заставило его сердце замереть в груди. Он смотрел на это и ощущал ужас, будто на картинке был изображён он сам.

Страх захлестнул его. Он инстинктивно вырвал листовку со столба и побежал обратно в хижину, не думая ни о чём, только о том, как успеть скрыться. Он чувствовал, как кровь стучит в висках, а ноги едва его держат. Каждое мгновение было наполнено паникой: что, если его заметят? Что если деревенские уже знают, что он чужой? Что если они уже ищут его?

Он забежал внутрь, едва стоя на ногах. Захлопнув дверь, Оливер прислонился к ней спиной, пытаясь отдышаться. Старик сидел, как всегда, в своём кресле, внимательно смотрел на него. Оливер протянул ему листовку. Его руки ещё дрожали от страха, а пальцы с трудом сжимали бумагу.

Старик не сразу взял листовку. Он внимательно рассматривал рисунок, потом медленно перевёл взгляд на Оливера. Молчание тянулось, как тяжёлое бремя, а Оливер ощущал, как всё вокруг сжалось, становясь плотным и невозможным для дыхания. Он не мог произнести ни слова – страх сковал его.

– Плохо дело, – его голос был твёрдым, но в нём проскользнула тревога, которую Оливер уловил сразу.

– Что там… написано? – еле выдавил из себя он, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

Старик внимательно взглянул на него, понимая, что тот не умеет читать. Он вздохнул и начал медленно зачитывать вслух:

– "При встрече с подозрительными фигурами сообщайте в столицу без задержек. Любая оплошность может стоить вам жизни, а за неповиновение предусмотрено жестокое наказание."

Слова вонзились в его сознание, как раскалённые гвозди, прожигая разум. Холодные, безжалостные, они проникали в его голову с каждым словом, с каждым звуком, оставляя след, который Оливер не мог стереть. Эти слова эхом звучали в его голове, выплёскивая панические мысли: "За ним могут следить. Его могут выдать." Мысль разрасталась, как ядовитый корень, проникая в каждый уголок его сознания, наполняя его страхом.

Не думая ни о чём другом, Оливер вырвал листовку у старика. Он взглянул на него с опаской, боясь, что тот может его выдать, но, не выдержав, упал на колени перед ним.

– Что мне делать? – прошептал он, едва сдерживая слёзы. – Я…

– Что-что, – старик встал и, не сказав больше ни слова, подошёл к шкафчику, откуда достал свёртки и засунул один в рот. – Не будешь выходить. Тебя здесь никто не видел толком, а если и видел, то молчать будут. Никому эти проблемы не нужны.

– А если…

– Не "если". Ты вон какой хиляк, еле на ногах стоишь, – он поджёг свёрток во рту. – Куда ты пойдёшь? Рухнешь тут же, как только ночь встретишь.

– Я не могу… – он боролся с собой. Конечно, ему хотелось остаться, но страх за старика, который помогал ему все эти дни, брал верх. – Что если… уже кто-то доложил и…

– Как тебя зовут? – перебил старик, касаясь его плеча. Кожа старика была склизкой, и Оливер невольно вздрогнул. Но быстро назвал своё имя. – Оливер, ты можешь идти куда угодно, но не после того, как я спас твою шкуру. Оклемайся, и пойдёшь, не оглядываясь.

Эти слова обожгли Оливера. Он хотел чувствовать, что оставаться здесь – это правильный выбор. Здесь было относительно безопасно, тихо, и в душе теплилась мысль о том, что он мог бы переждать, найти укрытие, пока всё не уляжется. В хижине, пусть и временной, было что-то утешающее, как будто она была последним островком спокойствия в этом бушующем мире.

– Но ведь если никто не скажет, то никто и не узнает, – думал он, но тут же осознал, как глупо это звучит.

Не успел он дать ответ, как в двери постучали. Старик махнул ему головой, приказывая скрыться в одной из комнат. Оливер жалобно скривил лицо, но подчинился. Он стоял у двери, прислушиваясь к каждому звуку, чтобы понять, что происходит.

Старик открыл двери спокойно, без малейших признаков волнения.

– Это он? – спросил стражник, молодой парень, держа меч в руках, но не направляя его на кого-либо. Он посмотрел на девочку, стоявшую рядом с ним.

Оливер, выглядывающий через щель в двери, узнал её – ту самую девчонку, которая улыбнулась ему, когда он шёл к колодцу.

– Я его ни разу не видела до этого, он пошёл сюда и всё, – она улыбалась так, будто это какая-то игра. Будто она сделала что-то, за что её должны обязательно похвалить.

Стражник кивнул другому и они ворвались внутрь, толкая старика, чтобы пройти внутрь и всё осмотреть.

– Это незаконно! – старик отбросил потухший свёрток в сторону. – Понятия не имею, о чём эта девка говорит!

Он сделал шаг, затем второй, и, дотронувшись до плеча одного из стражников, попытался остановить их.

Кровь, стекающая с меча. Крики девочки. Тело, с глухим ударом, упавшее на деревянный пол.

– За неповиновение предусмотрено жестокое наказание, – раздался угрожающий шёпот стражника, эхом отражаясь в голове Оливера.

Он отскочил от двери, его сердце тяжело колотилось, страх сковал тело. Он отполз к стене, его глаза расширились от ужаса, когда он увидел, как яркая струя крови расползалась по полу, смешиваясь с пыльной грязью. Крики девочки становились всё громче, смешиваясь с шумом толпы, которая собиралась снаружи.

Все его нутро кричало: «Прячься!», но он оставался на месте, буквально замороженный от страха, не смея даже дышать. Каждый звук, каждый шорох по дереву заставляли его вздрагивать. Он не мог понять, как мир так быстро превратился в кошмар.

Когда один из стражников открыл последнюю дверь, Оливер зажмурил глаза, будто это могло его спасти. Стражник, на мгновение теряясь в шоке от, быстро взял себя в руки и направил меч на Оливера.

– Вставай, – бросил он холодно, надеясь, что Оливер понимает его.

Оливер молчал, свернувшись в комок, как дитя, желающее исчезнуть за завесой страхов. Другой стражник вошёл внутрь, но был так же поражён увиденным нечто, что по сей день являлось лишь детской страшилкой.

– Существует… – пробубнил он, но, под грозным взглядом товарища, быстро опустил глаза, как будто был наказан. Подхватив Оливера за подмышки, он грубо поволок его к выходу, игнорируя панические движения мальчика.

Оливера начало трясти. Нельзя. Не сейчас. Не так! – эта мысль крутилась в его голове. Он начал дергаться, вырываться из рук стражников, крутясь, что случайно ударил одного по лицу. В ответ он получил сильный удар по голове и моментально обмяк.

Стражник цокнул языком и, не теряя времени, поднял его на плечи и вытащил из хижины.

Когда они вышли на улицу, деревня встретила их злыми взглядами, полными осуждения и неприязни. Женщины, которые ещё минуту назад стирали бельё и готовили еду, теперь пытались успокоить плачущую девочку. Она явно корила себя за то, что привела стражников к старику. Упреки жителей только усиливали напряжение, создавая неприятное ощущение надвигающегося бедствия.

Толпа сгущалась, поглощая всё вокруг, и настороженные взгляды местных жителей следили за телом, которое держал один из стражников. Оливер пытался сосредоточиться на хоть одном человеке, но всё плыло перед глазами. В горле стояла тошнота, всё кружилось, и до его ушей доходили лишь шёпоты.

– Альте… – один из мужчин забежал внутрь хижины и прошипел что-то, что Оливер уже не мог уловить.

Сознание медленно ускользало от него, унося с собой последнее спокойствие, которое было в этой деревне до его появления.

***

Альте сидел в кресле, облокотившись на его бок, и пил из старого, потертого стакана. Напротив него на стуле расположился его друг – старый, еще более измученный жизнью мужик с лицом, покрытым пеплом. Он смотрел на Оливера, который уже какое-то время был без сознания.

– Ты совсем выжил из ума, – сказал он, сделав глоток обжигающей жидкости. – Оставить его под носом у всех! Ты хоть понимаешь, что это значит?

– А что мне было делать? – фыркнул Альте. – Оставить его на корм зверью?

– Альте, – друг допил жидкость и со звоном поставил стакан на столик перед ними. – Он не твой сын. Он вообще… – он посмотрел на Оливера. – Вообще непонятно кто.

Альте вздохнул и откинулся на спинку кресла. Он не хотел спорить, но слово «непонятно кто» резануло по ушам.

– Я знаю, – тихо произнёс он. – Я знаю, что не он. И что я тоже не отец ему. Но он здесь. Если бы не я, он бы не пережил и дня. Сам-то смог бы его бросить?

Друг поджал губы и тяжело вздохнул, как будто пытался осмыслить всю ситуацию. Он встал, шагнул к окну, но так и не взглянул на тёмный угол, где лежал Оливер.

– Ты не можешь взять в дом всё, что встречается на твоём пути, Альте, – проговорил он тихо, но с тяжестью, словно это была давняя истина, которую они оба должны были понять. – Ты видишь в нём своего, а он… не твой. Всё, что ты можешь для него сделать – уберечь его сейчас. Но рано или поздно это выйдет боком.

Альте отвернулся. Он не хотел отвечать. Эти слова резали сердце, ведь они касались самого больного. Он вгляделся в лицо Оливера.

– Но не сегодня, – сказал Альте, на этот раз уверенно, словно оправдывая себя. – Мы живём в такие времена, когда у всех день может оказаться последним. Так какая разница, когда подыхать?

– Ты идиот, – друг вздохнул и тяжело опустил плечи. – но если тебе нужно, я здесь. Только помни, ты не один. Это всё может закончиться не так, как ты думаешь.

Альте взял новый сверток и закурил, его взгляд потускнел, как капли жидкости, скользящие по краю стакана. Мысли пропали, остались лишь пустота и глухое эхо его слов.

XII. Последствия

Мириель оказалась в просторных покоях, где воздух был наполнен ароматами влажных лепестков и холодного камня. Её внимание привлекла женщина в центре комнаты, облачённая в длинное, струящееся платье. Она казалась загадочной, её лицо словно скрывала тонкая дымка, а черты постоянно менялись, ускользая от взгляда Мириель. Блестящие красные волосы обрамляли бледное, почти призрачное лицо, а глаза, полные боли, смотрели сквозь неё.

– Кто ты? – хотела спросить Мириель, но слова застряли в горле, будто поглощённые туманом.

Обернувшись, она заметила мужчину в дальнем конце зала. Король. Его лицо было холодным и резким, взгляд – тёмным и безэмоциональным. Он смотрел на женщину с отстранённостью, которая вызывала дрожь. Когда Мириель наконец смогла разглядеть её лицо, сердце её сжалось.

– Ты никогда не будешь стоить даже его волоса, – голос женщины дрожал, но осанка оставалась гордой. – Ты никто и стал кем-то только благодаря ему!

Он даже не пошевелился, его взгляд не изменился. И чем громче она говорила, тем тише казался его молчаливый ответ. Мириель не могла понять, почему сердце её сжалось от ужаса, как будто она была свидетелем чего-то настолько интимного, что её сознание отказывалось это принимать.

– Говори, что хочешь, Аиша, – произнёс он, аккуратно застёгивая запонки. – Я больше не притронусь к тебе. Я сделал то, что считал нужным. Смирись… – он бросил взгляд на её живот. – С этим.

– Не думай, что я не поступлю с этим отродьем так же, как ты поступил с моим ребёнком! – выкрикнула она, ударив его по щеке. Затем, наклонившись к его лицу, прошептала с холодной яростью: – Если потребуется, я собственными руками выскребу его оттуда.

Его лицо исказилось от гнева. Он схватил её за челюсть и с силой бросил на кровать, нависнув сверху. Зажав её руки, он прошипел:

– Если с ним хоть что-то случится, готовься к тому, что весь Галерен будет утопать в крови. Каждый житель, каждая душа этого проклятого королевства будет слышать шепот, что всё это затеяла ты.

Аишалин злобно смотрела на него, тяжело дыша. Он, остановив взгляд на её губах, отпустил запястья, поднялся и, взяв сюртук, вышел из комнаты.

Сцена сменилась так внезапно, что Мириель едва успела осознать, что теперь находится в другом месте. Мервена, её мать, держала на руках младенца и спешила по длинным коридорам дворца.

Мириель не сразу поняла, что этим младенцем была она сама. Холодный камень отзывался эхом на каждый шаг, а воздух был пропитан тревогой. Мервена часто оглядывалась, её хватка становилась всё крепче.

Когда они добежали до темной, почти скрытой комнаты, их встретила Аишалин. Теперь она стояла в углу, её лицо было мокрым от слёз, но даже в этой уязвимости сохранялось что-то благородное.

– Возьмите, – прошептала она, дрожащими руками протягивая Мервене брошь, сияющую бордовым светом. Она плакала, её голос был почти не слышен за тяжёлым дыханием. – Никогда не… всегда носите её, всегда, слышишь? Она защитит вас.

Мириель стояла в стороне, её сердце колотилось. В глазах Аишалин читался страх, она держала брошь, как последнюю надежду.

– Придумал чушь, и думаешь в это поверят? – послышался голос позади Мириель и она обернулась.

Аишалин сжимала кулаки до крови. Перед ней стоял Баэльран. Он подошёл к ней, взял за руку и повёл к трону. Усевшись, он улыбнулся – холодно, хищно.

– Уже поверили. Твой дорогой друг, – его лицо скривилось на мгновение. – уже отбывает последние деньки в башне.

– Ты… – она замахнулась на него, но он крепко схватил её предплечье и, встав, повёл её к окну.

– Посмотри, Аиша, – он положил голову ей на плечо так, что она могла почувствовать его дыхание. – Весь Галерен вникает во всё, что я говорю, – затем он повернул её лицом к себе. – Я копил власть не для того, чтобы кто-то мог её так легко отобрать. Даже ты.

– Ублюдок, – сказала она, сломившись. По её щеке скатилась слеза, которую она не хотела ему показывать. Баэльран прикоснулся губами к влажной дорожке, и Аишалин резко отстранилась. – Он всё узнает, и тогда… – вытирая лицо, продолжила она. – Ты пожалеешь обо всём.

Окружающее начало расплываться. Мириель, пытаясь ухватиться за что-то, почувствовала, как проваливается в пустоту. Она зажмурилась…

И резко открыла глаза. Её тело было влажным от пота, а сердце бешено колотилось. Инстинктивно она коснулась броши на своей груди, ощутив холодный металл под пальцами.

Обрывки сна всплывали в её памяти: лицо Аишалин, залитое слезами, её отчаянная мольба, обращённая к Мервене. Что связывало их? Почему именно она видела это?

Она вновь попыталась понять, как брошь могла её спасти от Дайнфаеля. Как она могла противостоять магии столь могущественного существа? Эти мысли заставили её задержать дыхание. Брошь казалась простой вещью, но в ней явно таилась сила, превосходящая понимание Мириель. Это осознание, пусть и смутное, всё же вернуло ей каплю уверенности.

– Что ты такое? – прошептала Мириель, разглядывая брошь. Свет, пробивающийся сквозь грязные оконные стёкла, играл на её поверхности мягкими отблесками, создавая причудливые узоры. Она поднесла её ближе, словно надеясь увидеть ответ в металле.

Мириель знала, что Мервена была служанкой королевы. Но почему королева отдала такой ценный предмет обычной служанке? И что скрывалось за печалью в глазах Аишалин? Каждый вопрос порождал новые загадки, и каждая загадка углубляла чувство тревоги.

Брошь молчала. Её холод был неизменен, как и тайны, которые она хранила. Мириель раздражённо вздохнула и спрятала её в карман. Время для размышлений закончилось. Она больше не могла позволить себе отвлекаться на прошлое, когда настоящее требовало решительных действий.

***

Её шаги глухо отдавались по старым камням улиц, пока она вновь направлялась к нижнему городу. Мириель, укутавшись в капюшон, шла вперёд, но в её груди больше не было привычного тревожного трепета или всплеска эмоций. Всё казалось блеклым, даже разрушенные здания, в которых когда-то кипела жизнь, теперь были лишь пустыми оболочками. Город умирал, и она чувствовала, как и внутри неё что-то угасает.

Когда она вошла в нижний город, ей бросились в глаза грязные листовки, развешанные на каждом углу. Их угрожающие слова поблёскивали под светом солнца: приказ короля.

Эти слова обожгли её сознание. Оливер. Её первая мысль была о нём. Если его ещё не нашли, он в опасности. Смертельной. Эти листовки были предупреждением, но также это было безмолвным криком страха, который король пытался навязать городу.

Она замедлила шаг, оглядываясь на жителей, которые беспокойно спешили по улицам, их лица были мрачными и подавленными. Никто не разговаривал громко, лишь тихий шёпот пролетал мимо неё. Это было как тихая паника – скрытая, но всепоглощающая.

Она подошла к одному из торгашей, который быстро шагал мимо, нагруженный узлами с вещами. Его глаза метались из стороны в сторону, и, казалось, он был готов в любую секунду броситься прочь.

– Что происходит? – спросила Мириель, ухватив его за локоть. Его лицо резко повернулось к ней, и она увидела в его глазах страх.

– Ты что, слепая? Мы должны уйти, все, – прошептал он сдавленным голосом, оглядываясь, будто боялся, что кто-то подслушает. – мы сгниём тут, а им будет плевать. – затем он, поставив узелки на ящики, взял её за плечи. – Убежище. Я слышал, как стражники говорили о мятежниках, мы все сдохнем, если еще на минуту останемся здесь!

– Что за убежище? – спросила она снова, пытаясь понять больше. Мужчина покачал головой и, не отвечая, поспешил дальше, словно его жизнь зависела от скорости его шагов.

Мириель смотрела вслед уходящему мужчине, пытаясь собраться с мыслями. Убежище. Её взгляд скользил по лицам жителей – бледным, изможденным, полным страха и тревоги. Все спешили покинуть город, оставляя свои дома, имущество и прошлое.

Оглянувшись, чтобы удостовериться в безопасности, Мириель последовала за ними. Толпа сплотилась настолько плотно, что некоторые вставали на ноги друг другу, стремясь как можно быстрее пройти через городские ворота. Никому не было дела до остальных, стражники лишь равнодушно смотрели, думая: "Вы все равно обречены".

Мятежники. Она должна была их найти. Она протиснулась между жителями, пытаясь не попасться на очередной сапог. Ноги давили, но ей было всё равно. Выбравшись из толпы, она вышла за городские стены и увидела мир, который всегда был её, но теперь предстал перед ней впервые.

Она пошла вперед, следуя за теми, кто еще сохранил силы. Кто-то падал по пути от голода, а некоторых рвало от долгого перехода. Мириель морщилась каждый раз, когда кто-то не мог продолжать идти.

К западу уходил гнилой, пересохший пейзаж – протоптанные тропы в грязи, пологие холмы, поросшие кустарником, да треснувшие от мороза дорожки вдоль замёрзших канав. Люди шли, вытянутые цепочки сплетались и разламывались, как старые плетёные сетки. Многие пытались поддерживать друг друга, но с каждым шагом это становилось всё труднее. Некоторые молчали, сосредоточенные на тяготах пути, кто-то едва слышно всхлипывал, а кто-то просто упал и больше не поднимался.

Мириель, стиснув зубы, шла. Мысленно она повторяла: "Двигайся. Только двигайся". Слишком много происходило вокруг, чтобы испытывать жалость к себе или же долго думать о том, кого уже потеряли. Она продолжала, переставляя ноги, почти не чувствуя холода, впитавшегося в тело. Самый сильный страх был позади, в городе.

Еду, которую ей сунул в руки мужчина с деревни еще вчера, она берегла, как талисман. Ела понемногу, но челюсти всё равно постоянно сводило; слишком резкий вкус, солёный и плотный, вызывал спазмы в горле. А вода… она осторожно пила понемногу из кожаного мешка, стремясь утолить жажду. Каждый глоток обжигал её, но она снова находила силы подняться.

К вечеру всё тело гудело. Толпа редела. Те, кто ещё тянули ноги, выглядели так, будто скоро тоже развалятся на земле. Всё чаще ряды замедлялись, всё больше тел оставалось позади. Мириель понимала: нельзя идти со всеми. Они – мишень. Если найдут их, найдут и её. На мгновение она оглянулась, сверху холма глядя вниз, на бесконечную полосу сломленных фигур, на щели между телегами, где кто-то скрылся, а кто-то больше не скрывается – лежит, брошенный.

Вдалеке просматривалась чёрная полоса деревьев. Мириель долго смотрела на них, оценивая. Тьма сгущалась, и лес казался ей не местом спасения, а пастью какого-то чудовища. Но разве это не лучше? Тех, кого найдут на открытых равнинах, будет бесполезно оплакивать. Она в последний раз сделала глоток из кожаного мешка – вода была холодной и с неприятным вкусом, – и направилась туда, к лесу.

Заскрипели ветви, внезапный ветер выл в темноте. Шаги становились осторожнее. Лес будто дышал, томно и тяжело. Мириель остановилась, прислушиваясь к шуму ветра, который обманывал: вот, кажется, малумы ломают ветки где-то рядом. Её пальцы дрожали. Каждый звук заставлял сосредоточенно сжимать испачканный край своего плаща. Обман или нет – она шла.

Она вышла из леса почти к рассвету. Первое, что ощутила, – запах дыма. Стойкий, жёсткий, от которого заныло в груди. Тогда, как через костёр, как через горячий воздух, мелькнули тени. Ещё два шага – и перед ней открылась рыбацкая деревня, перекосившаяся от долгих бурь и грязевых приливов.

Но дым пах не уловом.

Посреди деревни собралась толпа: низкорослые бедные хижины сливались в одно место. Она медленно двинулась туда. На первый взгляд, жители были почти безмолвны, но эти звуки… Она вслушивалась и вдруг поняла, что это не молчание, а шёпот и сдержанный плач. Сердце оборвалось. Раненый, мёртвый… Что-то явно случилось. Она ступила ближе – тяжело, будто шаги её утонули в липкой грязи. В центре, склонившиеся фигуры жителей. На насестах и оградах мерцали незажжённые факелы.

Подойдя ближе, она увидела яму – свежевырытую. Все лица сразу слились в общую картину: злые и подавленные, испуганные, тёмные. Некоторые женщины держали детей за плечи, не давая подойти. Мужчины стояли чуть в стороне, молча, утирая пот и перемазанные землёй ладони, выглядели как статуи: не плакали, не смели даже говорить.