Фиона Моран
Галерен: мир без людей
– Только попробуйте его тронуть, – она прошипела, – от вашей крови мир не отмоется.
Она встретила взгляд мужчины с холодной яростью и, не теряя времени, плюнула, заставив его лицо скривиться от отвращения. Кровь и слюна смешались в её плевке, но она не позволила себе ослабить взгляд.
Мужчина с презрением глянул на пол и, не моргнув, холодно произнёс:
– Отрубите мальчишке руку.
Существа, стоявшие в тени, вытащили клинки, их острие блеснуло в темноте. Один из них схватил Оливера за руку, стиснул так, что пальцы не могли пошевелиться. Меч взметнулся.
Последнее, что он успел увидеть – это взгляд Мириель, её крик и её боль. И затем… невыносимая боль, пронзающая его правую руку.
– Оливер! – голос прозвучал снова, но уже где-то рядом. Он вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стояла Аделайн, трясущая его за плечи.
Он машинально глянул на свою руку. Она была цела. Но фантомная боль не отпускала, будто кошмар продолжался наяву. Сидя на кровати, Оливер пытался восстановить дыхание.
Аделайн смотрела на него с сочувствием.
– Завтрак готов. Мама ещё дома, можешь её застать. Август ушёл рано, я уже поела, так что бегу в школу. И не забудь – сегодня в кинотеатр.
Оливер кивнул и направился в ванную. Тесное пространство встретило его знакомыми деталями: чистым зеркалом, которое сестра ежедневно протирала, и лавандовым мылом на раковине. В стакане стояли две зубные щётки – его и Аделайн.
Прохладная вода освежила лицо, смывая остатки сна и тревоги. Оливер почувствовал себя собраннее. Спустившись на кухню, он увидел мать.
– Доброе утро, сынок, – произнесла она, входя в столовую. Её длинные тёмные волосы были аккуратно уложены.
Оливер сел за стол и начал есть. Вдруг раздался телефонный звонок. Хана подняла трубку, коротко поговорила и закатила глаза.
– Опять рекламщики… – пробормотала она, затем взглянула на часы и ахнула. – Аделайн уже в школе, а мне пора на работу. Деньги на билеты я оставила у двери. Увидимся вечером.
Мать ушла. Оливер закончил завтрак, собрался и вышел из дома. По пути он взял деньги с банкетки. До школы было недалеко, но он всегда предпочитал не спешить, наслаждаясь прогулкой. Город встречал его белёными домами, шорохом листьев и журчанием ручьёв.
Старый центр города, где он жил, был окружён зданиями, сохранившимися с далёких времён. Над улицами возвышалась готическая церковь, придавая городу вневременной облик.
Пройдя мимо рынка, напоминающего улей, Оливер добрался до школы.
Внутреннее убранство завораживало своей органичной архитектурой, но за этой красотой скрывалась давящая атмосфера. Часы тянулись бесконечно. Когда прозвенел звонок, Оливер быстро покинул класс.
Он шёл к кинотеатру, куда они договорились встретиться с Аделайн. Придя раньше времени, он решил осмотреть окрестности. Рядом находился мост через реку Липпе* – место, которое вызывало у него противоречивые чувства. Именно здесь, много лет назад, случилась трагедия, изменившая его жизнь.
Дойдя до середины моста, Оливер оперся на парапет и посмотрел вниз. Пасмурная погода делала течение реки бурным. Вода ударялась о камни, создавая тревожный гул. Он наблюдал за волнами, пока внезапное движение впереди не привлекло его внимание.
– Бу, – раздался тихий, насмешливый голос.
Оливер замер. Он узнал его сразу. Темноволосый парень лет девятнадцати – тот самый школьный задира, с которым он не раз сталкивался. За ним стояли двое его приятелей.
– О, да он даже не дёрнулся, – хмыкнул парень и толкнул Оливера в плечо.
Оливер отступил, упираясь спиной в холодные перила моста.
– Чего прижался? – ухмыльнулся второй, нагло заглядывая в рюкзак. – Чё, секретики?
Оливер вцепился в лямки. Но парень дёрнул, и рюкзак выскользнул из рук. Парень уже вывалил всё содержимое на землю: учебники, карандаши, альбом.
– Так-так… – он поднял альбом, листая страницы. – Чё за жуть? Смотри, Дэн, – ткнул пальцем в рисунок с фигурой с длинными, изломанными конечностями. – Ты больной, что ли?
– Псих, – хмыкнул тот.
Оливер шагнул вперёд, протянул руку, но тут же получил толчок в грудь. Его откинуло к перилам, холодный металл впился в спину.
– Не рыпайся, художник, – сказал тот, разрывая несколько листов.
Белые страницы, покачиваясь, полетели в реку. Бумага коснулась воды и медленно исчезла под ней.
Оливер смотрел, как растворяются его рисунки, и сжал кулаки. В груди разрасталась острая, беззвучная боль, а вместе с ней – глухая злость.
– Может, новый нарисуешь? – ухмыльнулся другой. – Типа… себя на дне.
Смех ударил в уши. Оливер почувствовал, как дыхание стало сбиваться.
– Эй! Вы, идиоты! – раздался злой голос сбоку. – Что, слабо кого-то своего размера найти?!
К ним быстро приближалась Аделайн, с растрёпанными волосами и горящими от ярости глазами. Щёки пылали, кулаки сжаты.
– О, да тут кто-то на взводе, – хмыкнул парень. – Слышь, ты чё, геройствовать пришла?
– Я пришла вам морды набить! – выплюнула она. – Вот что!
– Ого, – присвистнул второй. – Ничего себе!
– Да вас самих бы в воду скинуть! – продолжала она, не останавливаясь. – Сидите, как шакалы, стаей на одного! Весело, да?
– Мы так… прикалывались, – с издёвкой протянул рыжий. – Чё орёшь?
– Прикалывались? – она фыркнула. – Сожгите тогда свои вещи! А? Тоже смешно будет! Я так точно посмеюсь!
Парни переглянулись, усмехаясь, но не так уверенно, как раньше.
– Всё, иди, девочка, не мешайся, – буркнул первый и сделал шаг вперёд.
Пощечина.
Звук щелчка отразился от каменных перил. Парень замер, медленно повернул голову. Губа дёрнулась.
– Ах ты ш… – он занёс руку.
Оливер бросился вперёд, вцепился в запястье. Пальцы дрожали, ногти впивались в кожу, но он не разжимал хватку.
– Ты чё… – тот дёрнулся, пытаясь вырваться.
Рывок. Слишком резкий.
Опора исчезла.
Ноги соскользнули по скользкому камню. Перила словно растворились из рук. Сердце ударило в груди с такой силой, что отозвалось звоном в ушах. Мир перевернулся, замер, а потом рухнул вниз.
В последнюю секунду он увидел лица наверху: расширенные от ужаса глаза хулиганов, перекошенное от страха лицо Аделайн, её движение к краю.
– Оливер! – её голос пронзил воздух, раскрошился на осколки, врезался в сознание.
И тут пришла вода.
Холодная. Жёсткая.
Она ударила в спину, разрезала кожу тысячей ледяных игл, сомкнулась сверху тяжёлым куполом. Мир потемнел. Паника вспыхнула, разгораясь в груди вместе с отчаянным желанием вдохнуть. Руки дёрнулись вверх, но вода вязко обволокла их.
Оливер рванулся к поверхности. Или вниз? Он не понимал, где верх, где низ. Вокруг – только мутная серость и пузырьки воздуха, кружащиеся в хаотичном танце.
В голове билось: не дыши, не дыши, не дыши.
Но лёгкие горели, требовали вдоха.
Вспышка памяти: Аделайн, протягивающая ему карандаш и смеющаяся.
Он попытался выплыть вверх. Ещё одно движение – и опять пустота. Грудь сдавило. Воздуха не осталось.
Страх нарастал, сжимая сознание в тугую точку. Паника смяла все мысли, оставив одно отчаянное желание: дышать.
Вода хлынула в горло, ледяная, с запахом грязи и ржавчины. Он дёрнулся, кашлянул, вдохнул ещё. В голове вспыхнула боль, будто кто-то вонзил внутрь раскалённые гвозди.
В последний миг, перед тем как всё растворилось в темноте, он услышал наверху её голос.
– Оливер!
Он потянулся к этому звуку, но звук стал глухим, далёким, растворился в воде.
А потом осталась только тьма.
Галерен. Пятнадцать лет от коронации Баэльрана
Холодная земля дышала сыростью и гнилью. Тело лежало неподвижно, как выброшенная на берег рыба. Влажные комья травы липли к странной одежде, пропитанной речной водой. Издалека могло показаться, что это просто труп, брошенный капризом природы. Но природа не капризничает – она выживает.
Серебристые волосы скользнули вперёд, когда она наклонилась. Дыхание, обычно ровное, сбилось. В груди шевельнулся страх – терпкий, липкий, почти сладкий.
Он выглядел… неправильно.
Короткие, почти детские волосы липли к его лбу, а кожа имела болезненно-розовый оттенок. Ни хамен, ни альвзаид. Что-то чужое, неправильное. Даже лежащий он нарушал гармонию её мира. Всё вокруг будто вымерло, затихло.
И вдруг – движение. Тихий, сдавленный хрип прорезал тишину. Она отшатнулась, рука инстинктивно схватилась за первое, что попалось под руку – камень. Тело, которое она считала мёртвым, сотрясалось в судорогах, из горла хлынул поток воды. Оливер закашлялся и медленно начал приходить в себя.
Её пальцы сжали камень до боли, но она не сделала ни шага назад. Пронзительно-красные глаза смотрели на него пристально, ловя каждое движение. Она должна была бы испугаться. Бежать. Позвать кого-то. Но вместо этого она стояла, как зачарованная, не отводя взгляда.
Он приподнялся, облокотившись на локоть. Она видела, как он моргнул, будто впервые увидел свет, а затем уставился на неё. Её позвоночник украсила дорожка мурашек. Он смотрел на неё так, будто знал её. Но это было невозможно.
Горло обжигало, лёгкие судорожно хватали воздух. Он хотел бы остаться в этой тишине, в привычной глухоте без слов, но…
– Опять ты… – голос сорвался с губ, хриплый.
Оливер замер. Его сердце пропустило удар. Глаза расширились, пальцы дрожащей рукой коснулись губ. Он почувствовал их движение, ощутил вибрацию звука. Его звук. Его голос.
Я говорю.
Мысль пронзила сознание, и вместе с ней пришёл страх. Слишком много всего сразу: чужая девочка, незнакомое место, и он – говорящий. Он, который столько лет жил в тишине.
– Я… – губы снова шевельнулись, и звук вырвался наружу. Рваный, дрожащий, будто не принадлежащий ему. Горло содрогнулось, лёгкие сжались от паники. Он зажмурился, надеясь, что всё это исчезнет, что слова снова станут невозможными. Но они были здесь. Реальные.
– Ты понимаешь меня? – раздался осторожный голос.
Он медленно открыл глаза. Красные радужки напротив не отводили взгляда. Её страх смешивался с любопытством, но он почти не видел её. В голове звенел эхом собственный голос.
– П-понимаю, – выдохнул он.
Слово ударило в грудь тяжёлым камнем. Он замер, вслушиваясь в хрип, в чуждую, но всё же свою интонацию. Странное, липкое ощущение: будто внутри него что-то сдвинулось, ломая старые границы.
Она нахмурилась. Шагнула ближе.
– Что ты такое?
Что я такое?
Губы пересохли. Он провёл языком по ним, пытаясь проглотить ком в горле. Слова застревали, цеплялись друг за друга.
– Я… – он замялся. Хотел солгать. Хотел сказать что-то другое. Но слова были сильнее его. – Я не отсюда.
Он сжал кулаки. Ногти впились в ладони.
– Человек, – прошептала она.
В голосе прозвучала недоверчивая догадка. Она наклонилась ближе, всматриваясь в него, будто могла найти в его лице объяснение этому невозможному слову. Округлые уши, короткие, спутанные волосы, болезненно-розовая кожа. Карие глаза с белыми склерами. Простые. Слишком простые.
– Ложь, – её голос дрогнул, но взгляд не отрывался от него.
Он не ответил. Он просто сидел, опустив взгляд, едва заметно дрожа.
Её дыхание стало прерывистым. Камень выпал из её рук, упал в грязь, но она этого даже не заметила.
– Это невозможно… – вновь прошептала она. Её пальцы сжались в кулак. Сердце стучало слишком громко, отдаваясь где-то в ушах.
Он сидел перед ней. Слабый. Настоящий.
Человек.
* Малумы – монстры, наполнявшие Галерен. Также используются в качестве эмоционального усиления в разговорной речи. Марль – Город в Германии.Липпе – Река, протекающая в районе Северный Рейн-Вестфалия на территории Германии, правый приток Рейн.
II. Мириель
Сны.
Полная луна, взошедшая высоко в небе, проникала сквозь маленькое окно и рассеивала холодный свет по комнате. Стены, из темного, шершавого камня, покрытые глубокими трещинами, как будто пережили целую эпоху, и их мрак, поглощавший свет, придавал помещению странное, неподвижное спокойствие.
Мириель лежала в своей постели, завернутая в тонкое одеяло. Сон её был тревожным, а веки подрагивали, и её дыхание становилось прерывистым, как будто она пыталась убежать от чего-то, что не видела, но ощущала в каждой клетке тела.
– Нет… не трогайте… – тихо прошептала она, стиснув зубы. Её пальцы непроизвольно сжались в кулаки, а лицо исказилось от напряжения, которое было невозможно преодолеть.
Внезапно её глаза распахнулись, и в них вспыхнуло невообразимое отчаяние. Комната исчезла, пульсирующая и жуткая, полная теней, где скрывались призраки ночных кошмаров. Она замерла, задыхаясь, но, в одно мгновение осознав реальность, сделала глубокий вдох, и тьма рассеялась. Комната вернулась, как будто ничего не случилось, оставив лишь странное, неопределённое ощущение тревоги, будто вырванный кусочек сна всё ещё бродил где-то в её подсознании.
Мириель села на кровати, обняв колени, ощущая, как холодный страх, хотя и притуплённый, всё ещё пульсирует где-то в груди. На старом деревянном столе лежало маленькое зеркало, и она невольно взглянула в него, боясь найти в отражении что-то большее, чем просто себя. В зеркале встретила её измождённая, усталая версия самой себя: тёмные круги под глазами, влажные пряди красных волос, прилипшие к лбу. Она провела ладонью по лицу, пытаясь прогнать усталость, хотя понимала, что это не поможет.
Спустившись по скрипучей лестнице, Мириель оказалась на кухне, в которой царил уютный полумрак, а слабый свет едва заметного огня тлел в камине, согревая холодный воздух. Стены украшали её детские рисунки, сохранившиеся с тех времён, когда всё казалось проще. На полу – простой узор из глиняных плиток, не бросающийся в глаза, но сохраняющий тепло. Это было место, где не требовалось богатства, но в котором всегда царил мир и тишина. Несмотря на скромность, здесь было всё, что им нужно – уют, который не измерялся никакими деньгами.
Наполнив стакан холодной воды, Мириель сделала несколько жадных глотков, чувствуя, как внутренняя напряжённость немного ослабевает. Затем она вышла во двор, и ночной воздух нежно коснулся её лица, унося прочь последние остатки страха. В этот момент мир, казалось, останавливался, поглощённый тишиной ночи. Постояв немного под звёздным небом, она вернулась обратно, чувствуя себя чуть легче.
– Сон ни в одном глазу, – прошептала она, зарывая лицо в подушку. Но память не позволяла отдохнуть, вновь возвращая её к воспоминаниям. Всплыла мелодия старой колыбельной, что мать пела ей в детстве. Мириель, чуть слышно, начала напевать:
"Малум тихонько крадётся в ночи,
С когтями, что алым сверкают в тиши.
Он лишь тень среди тёмных теней,
Но не коснётся он сладких снов твоих.
Не бойся, малышка, ведь свет нас хранит,
Над нами отвага, как щит, стоит.
Засыпай, утро грядёт без тревог,
И пройдёт всё, что тьма унесёт на восток."
Её голос был тих, но слова колыбельной оживали, вытесняя мрак, что очернял её сны. Постепенно тревога исчезла, и Мириель погрузилась в глубокий сон.
***
Когда её разбудили мягкие солнечные лучи, пробившиеся сквозь окно, в комнату уже постучала её мать, Мервена. Лёгкая улыбка мелькнула на её лице, когда она увидела, что дочь готова к новому дню.
– Доброе утро, – тихо сказала Мервена, остановившись в дверном проёме. – Сегодня будет мясное рагу.
– В честь чего пир? – Мириель с неохотой покинула объятия одеяла. Она потянулась, разминая затёкшие мышцы.
– Просто захотелось порадовать тебя, – улыбнулась мать. – Давай, я пока займусь мясом, а ты пойди на рынок, возьмешь для меня трав, немного соли и пряностей.
Мириель прищурилась, слегка раздраженная предложением, но не стала спорить. Она быстро умылась и, взяв корзинку, вышла из дома. В воздухе всё ещё висела утренняя прохлада, а город уже начинал наполняться голосами.
– Мириель! – крикнула Мервена, выходя из дома. – я же говорила – никогда не выходи без неё, – она прикрепила бордовую брошь на рубаху дочери и, поцеловав ее в макушку, вернулась в дом.
Она не могла точно сказать, что именно было особенного в этом украшении, но его блеск всегда таил в себе что-то загадочное. Мать часто повторяла, что эта брошь имеет большое значение, но сама Мириель так и не узнала, почему. Единственное, что она знала наверняка, – чтобы ей позволили выйти из дома одной, брошь должна быть на ней.
На рынке всегда толпился народ. Птицы шумно щебетали возле прилавков, торговцы громко зазывали покупателей, а воздух был пропитан ароматами свежих плодов, зелени и дымком от выпечки. Мириель медленно прошлась вдоль рядов, выбирая нужные травы для рагу, собирая всё, что просила мать. Она вспоминала, как часто раньше приходила сюда с ней, держась за руку и слушая её рассказы. Но теперь всё изменилось – она больше не была маленькой девочкой, хотя ей всё ещё казалось, что мама чрезмерно её опекает, несмотря на возраст Мириель.
После покупки зелени, Мириель зашла в лавку пряностей, дабы взять немного соли. Продавец сразу узнал её и, улыбнувшись, предложил скидку. Пока она рассчитывалась, её взгляд упал на заголовок газеты: "Беспорядки на севере, забастовки, малумы. Сможем ли мы переждать приближающуюся зиму?". Ей не особо было интересно, что пишут в газетах, но Мервена любила коротать время прочитыванием всего, что только можно. Поэтому Мириель прихватила газетку, прощаясь с продавцом и ушла с рынка.
Когда Мириель вернулась, дом наполнял аппетитный аромат жареного мяса. Мервена поставила на стол дымящийся котелок.
– Как раз вовремя, – сказала Мервена, сняв с рук прихватки и ставя их на стол. – Всё спокойно?
– Да, всё хорошо, – коротко ответила Мириель, снимая брошь с шеи и отложив её на стол.
Хотя это был обычный жест, в его простоте скрывался скрытый протест. Это украшение всегда было чем-то важным для её матери, а для Мириель оно стало символом лишений и подчинения.
– Оставь её, – спокойно сказала Мервена, продолжая нарезать травы для рагу, не взглянув на дочь. – Ты же сегодня к друзьям собираешься?
Мириель замерла. Она не ожидала, что мать даст разрешение. В голосе Мервены не было той привычной строгости, которой всегда сопровождались такие вопросы.
– А можно? – спросила она, не веря своим ушам. В её голосе скользнуло удивление, которое она тут же скрыла. Но если бы она прислушалась к себе, то почувствовала бы, как нарастающее напряжение начинает расползаться по всему телу.
Мервена, не поднимая глаз от работы, произнесла с лёгким недоверием:
– Сегодня хороший день. Да и ты всё время сидишь дома.
Слова матери немного развеяли туман раздражения, но на Мириель, вместо облегчения, это произвело странный эффект – чувство разочарования. Ожидание какой-то победы, даже если и не по-настоящему важной, не оправдалось.
– А если Алмор сегодня не сможет? Можно я сама пойду? – не удержалась она, перебирая пальцами края стола.
Этот вопрос был адресован скорее себе, чем матери. Она уже привыкла, что её решения часто принимались за неё, и сейчас было легче просто спросить, чем бороться.
Мервена не замедлила с ответом. Она не поднимала головы, а её голос стал ещё тверже.
– Ни в коем случае, – сказала она, не обращая внимания на Мириель, продолжающую делать свою работу. – Ты пойдёшь только с ним.
Мириель не смогла удержаться, её гнев вырвался наружу. Она встала, вцепившись в край стола, и выпалила:
– Почему? Почему ты всегда решаешь за меня? Ты не можешь хоть раз меня отпустить одну?
Мервена не сразу ответила. Она продолжала нарезать травы, будто бы ничего не произошло. И только когда она взглянула на дочь, увидела, как её глаза полны ярости и отчаяния.
– Я принимаю решения, потому что это моя обязанность, – сказала Мервена спокойно, как всегда, не торопясь с ответом. – Я всё это делаю ради твоей безопасности. Дом Алмора далеко, это тебе не рынок под боком.
Мириель не выдержала. В её глазах вспыхнул огонь, и она выдохнула:
– Я тебя ненавижу! – крикнула она, её слова эхом прокатились по комнате. Потом, осознав, что сделала, резко развернулась и побежала в свою комнату.
– Ускакала, аж след простыл, – тихо усмехнулась Мервена.
На самом деле, слова дочери её не задели. В детстве Мервена сама отличалась буйным нравом, поэтому понимала дочь и прощала ей подобные выходки, зная, что позже Мириель будет стыдиться своих слов.
Вернувшись в комнату, Мириель начала лихорадочно собирать вещи, твёрдо решив, что сегодняшний день станет последним, который она проведёт под материнской крышей. Однако, оглядев полки, поняла, что взять с собой практически нечего: пара вещей да обувь. Нужны были деньги, еда, а этого у неё, разумеется, не было. Решимость сменилась еще большим раздражением. Она пнула табуретку, которая жалобно скрипнула, и нехотя поплелась обратно на кухню.
– Успокоилась? – спросила Мервена, но ответа не последовало.
Трапеза началась в напряжённой тишине. Мервена ела неторопливо, сдержанно, стараясь не замечать, как Мириель поглощает еду так жадно, будто её собираются лишить последнего кусочка. Глядя на дочь, Мервена невольно задумалась: не допустила ли она ошибку в воспитании? Иногда казалось, что Мириель выросла не под её крылом, а в логове хищников.
– Мириель, – сдержанно начала она, но та уже почувствовала на себе этот укоризненный взгляд.
Мириель вздохнула, подавив раздражение, и попыталась придать своему поведению больше приличия. Она выпрямилась, замедлила движения и даже сделала паузу, прежде чем поднять ложку.
– Так лучше? – пробурчала она под нос, даже не посмотрев на мать.
Мервена лишь тихо выдохнула, больше ничего не сказав.
Когда тарелки опустели, Мириель быстро поднялась из-за стола.
– Пойду подышу свежим воздухом, – бросила она на ходу, не дожидаясь ответа.
– Когда-нибудь это должно было случиться, – пробормотала она себе под нос, взяв газету, но даже привычные заголовки не могли отвлечь её от гнетущих мыслей.
Мириель двигалась по улице быстро, словно хотела оставить город позади как можно скорее. Она пересекла массивный каменный мост, аркой нависший над мутной рекой, и, оказавшись на тропинке, устремилась к лесу. Лес казался ей родным. Каждый раз, когда она выбиралась за пределы города, эти прогулки превращались в своеобразный ритуал: запомнить каждую деталь, впитать в себя запахи хвои, влажного мха и шепот листвы. Она ловила все ощущения, будто боялась что-то упустить или забыть.
Скоро перед ней показался их тайник – заброшенный домик на самом краю леса. Друзья нашли его несколько месяцев назад и обустроили как место для встреч. Однако что-то было не так. Ещё на подходе её кольнуло странное чувство тревоги. Вместо привычного шума голосов и смеха, которые обычно слышались ещё издалека, её встретила настораживающая тишина. Из окна пробивался мягкий свет лампы, очерчивая на земле длинную, искажённую тень.
Затаив дыхание, Мириель остановилась у двери. Её пальцы скользнули по деревянной раме, проверяя, не оставил ли кто следов. Собравшись с духом, она осторожно вошла внутрь.
Она обвела взглядом помещение и заметила движение в глубине комнаты. Кто-то был здесь. Силуэт на кровати вырисовывался в полумраке – неподвижный, но явно не безжизненный. Шаг за шагом Мириель подошла ближе, пока наконец не смогла различить черты фигуры…
– Что ты, киизас тебя подери, такое? – еле слышно прошептала она, скользнув взглядом по силуэту, ожидая хотя бы малейшего движения в ответ.
Силуэт не сдвинулся. Уголки её глаз напряжённо сузились, пальцы потянулись к мотыгe, висевшей на стене. Мириель крепко сжала её, готовая к действию.
– Эй, это не приют для бродяг, – прорычала она, сдерживая ярость, которая клокотала в груди. – Ты кто такой, чтобы тут без спроса располагаться?
Ответа не последовало. Молчание лишь разожгло её гнев. С мотыгой в руках она шагнула вперёд, решимость горящая в глазах.
– Вставай, тварь! – раздалось её резкое, полное злости восклицание.
Силуэт на кровати вздрогнул. Глаза распахнулись, и в них читался испуг. Оливер, а это был именно он, сжался, не решаясь пошевелиться.
– М…Мириель? – его голос едва слышен, прерывается, но в нём безошибочно читается страх.
– Откуда ты знаешь моё имя? – её глаза стали ледяными, а хватка на рукоятке мотыги крепко сжалась, пальцы побелели от напряжения. – И как ты оказался здесь?
Она наблюдала за ним, с каждым мгновением нарастала её настороженность. Его рука продолжала сжимать карман, слишком сильно, слишком нервно. Он ничего не сказал. Мириель шагнула ближе, её шаги были тихими, но каждый из них отдавался эхом в его голове.
– Подними руки, – её голос прорезал воздух, звучал командно. – Медленно.
Оливер попробовал встать, но едва поднявшись, снова опустился обратно, его пальцы крепче сжали ткань кармана, пряча то, что он не хотел, чтобы она увидела. Он поднял взгляд, но не осмелился встретиться с её глазами.
– Я не могу, – едва слышно вырвалось из его уст, и его слова повисли в воздухе, как невысказанное признание.
***
– Это невозможно… – прошептала она, ещё раз бросив взгляд на его лицо, будто стараясь найти хоть одно подтверждение обратного. – Почему ты здесь? – в её голосе смешались страх и любопытство.
Он поднял взгляд, но прежде чем успел ответить, его лицо исказилось от боли. Голова Оливера опустилась, плечи дрогнули, и в следующее мгновение он рухнул на землю, как подкошенный.
– Эй! – Она опустилась рядом, встряхивая его за плечо. – Нет-нет-нет! Ты чего творишь?!
Она провела ладонью перед его лицом, но его веки оставались закрытыми – дыхание тяжёлое, но ровное. Он был без сознания, но жив. Её сердце забилось чаще от тревоги и беспокойства. Она ощущала, как вокруг нарастает давление тревожной тишины.
– Отлично, просто прекрасно, Рамона, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы, переводя взгляд с его лица на мрачный лес и мутную воду моря перед ними.
Порыв ветра заставил её вздрогнуть. Нельзя было оставаться здесь.
Рамона крепко схватила его за плечи, приподняла, но его тело оказалось тяжелее, чем она ожидала. Она почувствовала, как мускулы напрягаются от усилия, а сердце бешено колотится от паники.
– Проклятье! – выдохнула она, сжимая зубы от безысходности. С трудом перекинув его руку через своё плечо, она попыталась поднять его на ноги. – Ты меня до добра не доведёшь, – проворчала она, чувствуя, как холодный пот выступает на лбу, и медленно начала двигаться вперёд.
Дорога до него казалась бесконечной. Тяжесть тела Оливера давила на её плечи. Каждый шаг давался с трудом; её ноги скользили по влажной земле, будто та пыталась удержать её на месте, а каждое движение забирало последние силы. Дыхание сбивалось в груди, но Рамона не позволяла себе остановиться.
– Если ты вообще кто-то важный, то уж точно должен мне… и много, – пробормотала она, невольно обращаясь к бессознательному спутнику. В словах содержалась смесь раздражения и тревоги. Она не могла не думать о том, насколько странной была их встреча и вообще эта ситуация.
Мускулы протестовали против этого лишнего груза. Мысли Рамоны метались между страхом и злостью: «Что, если он всё-таки опасен? Что, если он враг?» Эти вопросы не оставляли её в покое, вызывая муки сомнений.
Но в тот же момент она посмотрела на его бледное, беззащитное лицо. Ещё один глубокий вдох, и она продолжила путь, уже почти таща его за ноги по чавкающей земле.
Когда Рамона добралась, её тело было на грани истощения. Она тяжело вздохнула и вытерла пот со лба, ощущая, как каждой мышцей её тело кричит от усталости. Она с трудом опустила Оливера на грубую деревянную лежанку. Старые, застиранные одеяла, пахнущие травами и сыростью, приглушили звук его падения. Тишина в комнате казалась удушающей. Даже его дыхание, слабое и бесшумное, почти раздавалось эхом.
Она медленно выпрямилась, положив руки на пояс, и начала ходить из угла в угол. Дыхание постепенно выравнивалось, но мысли бушевали, не давая отдышаться. В голове крутились слова брата: «Не стоит совать нос куда не следует. Ты ещё пожалеешь, Рамона». И ведь он был прав. Глядя на него, лежащего без сознания, она почти злилась на себя.
– Глупая, – пробормотала она, опускаясь на стул рядом с лежанкой. Её голос растворился в тишине.
Она склонилась вперёд, обхватив пальцами виски, уставившись на пол. "Что теперь? Что, если это ловушка? Что, если он враг? Убийца?" Подобные мысли вновь и вновь жгли ей сознание, и каждая из них была вполне оправданной. Рамона прекрасно знала, что некоторые нередко прокладывают дорогу к цели через чужие жизни. А тот, кто лежал перед ней, выглядел так, будто вполне мог оказаться одной из таких угроз.
Она подняла глаза и снова посмотрела на Оливера. В неверном свете комнаты его лицо казалось каким-то страшным. Бледная розовая кожа, почти прозрачная, иссечённая желтоватыми точками. Её взгляд задержался на его ещё более бледных губах, приоткрытых в безмолвном дыхании, и неподвижных ресницах, закрывающих глаза. Он был странным. Чужим, настораживающим. Но что-то в нём цепляло. Может, эта хрупкость, эта беззащитность, так контрастирующая со страхом, что она ощущала внутри себя.
Рамона поймала себя на том, что гладила ладонью собственную шею, будто пытаясь успокоить сердце, которое вдруг стало биться чаще. Эта мысль разозлила её. Она жёстко отвела взгляд, досадуя на себя за миг слабости.
– Всё это чушь, – прошептала Рамона и резко поднялась с места.
Но всё равно её взгляд вернулся к нему. И в этом взгляде теперь плескалась злость. "Если он всё-таки убийца, то почему выглядит так безобидно? Почему я притащила его сюда?" Она не могла найти ответа. Она знала только одно: это существо явно не стоило оставлять умирать. И наверняка брат сочтёт это решение глупостью. Он даст ей понять, что она в очередной раз ввязалась во что-то неведомое.
Но выбора уже не было. Он здесь. И она не сможет выгнать его обратно.
«Рано или поздно он очнётся, – подумала она. – Тогда всё поймём». Решительность, хоть и слабая, начала пробивать себе дорогу сквозь хаос сомнений.
Вдруг в памяти мелькнул образ брата. Он будет в ярости. Будет ходить туда-сюда по комнате, размахивать руками и припечатывать её своими вечными упрёками. А как только успокоится, начнёт ворчать. Но Рамона решила рассказать: Лучше услышать крики, чем не найти выхода из этой ситуации.
Она глубоко вздохнула и, в обернувшись в крайний раз, направилась к двери и вышла.
Оливер, что давно уже пришёл в сознание, открыл глаза, пытаясь сориентироваться. Лачуга, куда его принесли, казалась такой же странной, как и сама его встреча с этим местом. Внутри было темно, только тусклый свет пробивался через щели в заколоченных окнах. Но в этом полумраке он заметил детали, которые сразу привлекли внимание: грубая мебель, стены, украшенные странными рисунками, и, конечно же, запах – влажный, гнилой, с примесью чего-то дикого. Это место было чуждое не только для него, но и для всего, что он знал. Он медленно, ватными ногами, подошёл к окну.
Снаружи, среди деревьев, скользнуло нечто – существо, наполовину кролик, наполовину что-то невообразимое. Оно прыгало по траве, оставляя за собой легкие всплески цветов, как будто природа здесь тоже подчинялась своим законам. Руки Оливера дрожали, когда он следил за этим созданием, его разум был всё ещё в шоке от произошедшего, от того, что он только что пережил, но тело как-то само двигалось, вытаскивая его из оцепенения.