Фиона Моран
Галерен: мир без людей
Мириель вскрикнула, не в силах сдержаться. Она попятилась, спотыкаясь о корни растений, её лицо исказилось от страха. Но старуха замерла, глядя на неё. В её глазах что-то изменилось. Вместо гнева появилось что-то другое – возможно, жалость.
Вила опустилась вниз. Мириель зажмурилась, ожидая удара, но ничего не произошло. Когда она открыла глаза, старуха уже стояла рядом, внимательно разглядывая её. Грязная, тощая, с тусклыми глазами, Мириель выглядела так, будто последние дни её жизнь висела на волоске.
Старуха задумалась. Она смотрела на девушку, вспоминая времена, когда сама была молодой и голодной. Она видела перед собой не вора, а девочку, которая просто пыталась выжить. Это напомнило ей собственную историю, которую она давно пыталась забыть. В такие времена, как сейчас, никто не мог позволить себе роскошь быть милосердным, но что-то в этой девушке заставило её передумать.
– Что ж ты такая тощая… – проговорила старуха, качая головой. Её голос стал мягче, почти дрогнул. – Ну, иди сюда. Нечего тебе в кустах прятаться, как зверь.
Мириель недоверчиво посмотрела на неё, сжимая украденные овощи. Её пальцы впились в их твёрдые поверхности, боясь, что кто-то попытается отнять их прямо сейчас. Бабка вновь покачала головой, заметив это движение.
– Не отберу, – произнесла она, будто прочитав мысли Мириель. – Если кров тебе не нужен, можешь уйти. Но если хочешь тепла и еды, пойдёшь за мной.
Бабка развернулась и медленно направилась к дому, зная, что Мириель последует за ней. Мириель замерла, глядя на её согнутую спину. Мысли путались. Она не понимала, можно ли доверять этой женщине. Каждый инстинкт кричал об осторожности, но ноги сами сделали шаг вперёд. Затем ещё один. Она шла медленно, боясь спугнуть момент. Её взгляд метался между домом и спиной старухи, пока она не переступила порог.
Дом встретил её странным запахом – смесью времени, пряных трав и чего-то, что невозможно было описать. В воздухе витал сладковатый аромат сушеных цветов, перемешанный с горьковатым духом старого дерева и золы.
Где-то в углу стоял чугунный котелок, из которого поднимался лёгкий пар, распространяя запах корня ледвинника – растения, которое использовали для приготовления горячих отваров в холодные ночи. На стенах висели связки высушенных трав, их листья шуршали, как старые страницы пергаментов.
Мириель невольно задержала дыхание, чувствуя, как этот странный запах проникает в неё, вызывая одновременно тревогу и странное чувство уюта. Она медленно закрыла дверь за собой, стараясь не шуметь, чтобы не нарушить хрупкое равновесие этого места.
Её взгляд скользил по комнате, замечая каждую деталь: потрескавшиеся деревянные полки, на которых стояли глиняные горшки с символами, вырезанными на их поверхности; старый стол, покрытый тонким слоем пыли, но всё ещё крепкий; и маленькое окно, через которое пробивался свет, создавая причудливые тени на стенах.
Бабка уже стояла у стола, что-то готовя. Её движения были уверенными, но медленными, как у того, кто знает цену каждому своему действию. Мириель не решалась подойти ближе, оставаясь у двери, опасаясь, что дом может внезапно измениться, превратиться во что-то другое.
– Садись, – произнесла бабка, не оборачиваясь. Её голос был спокойным, но в нём чувствовалась твёрдость, не терпящая возражений.
Мириель, выдохнув, сделала несколько шагов вперёд, всё ещё сжимая овощи в руках. Она опустилась на скрипучий стул, чувствуя, как дерево под ней прогибается под её, хоть и не большим, весом. Её взгляд был прикован к спине старухи, которая продолжала колдовать над столом, готовя что-то, что источало всё более насыщенный аромат. Мириель не могла понять, что именно она чувствует: страх, благодарность или что-то другое, что она ещё не могла назвать.
Старуха продолжала возиться у стола, но её движения стали медленнее, будто она обдумывала что-то. Наконец, она повернулась к Мириель, держа в руках деревянную миску с дымящимся отваром. Поставив её перед девушкой, старуха опустилась на стул напротив, её глаза пронзительно изучали лицо Мириель.
– Так почему ты лезла в мой огород? – спросила она, и её голос был твёрдым, но не злым. – ты не из наших. Нижний город? Там настолько всё плохо?
Мириель вздрогнула, чувствуя, как щёки начинают гореть. Она опустила взгляд, сжимая коленки руками так сильно, что ногти впились в ткань её одежды. Стыд накрыл её волной, заставляя дрожать. Она хотела ответить, но слова застряли в горле.
– Простите… – выдавила она наконец, голос дрогнул. Она подняла голову, но не смогла посмотреть старухе в глаза. Вместо этого её взгляд метался по комнате, цепляясь за трещины на полу, за пучки трав на стенах, за пар, поднимающийся из миски. – Я просто… я была голодная. Очень голодная. И…
Её голос стал быстрее, слова полились на одном дыхании, будто она боялась, что если остановится, то не сможет продолжить.
– Матушки не стало… а я… я не знаю, что делать. Я просто хотела есть, и я думала, что никто не заметит… я не хотела… я правда не хотела ничего плохого… я просто… я не знала, куда ещё идти…
Голос Мириель оборвался, и она замолчала, уткнувшись лицом в колени. Её плечи задрожали, но она сдерживала слёзы, стиснув зубы. Стыд и страх смешались внутри неё, создавая тяжёлый ком, который давил на грудь.
Она не хотела говорить больше ни о чём – ни о том, кто убил её мать, ни о том, что за ней в любой момент мог прийти Дайнфаель. Эти мысли она держала глубоко внутри, будто они могли разорвать её на части, если она позволит им вырваться наружу.
Старуха молчала, наблюдая за ней. Она протянула руку и положила её на стол, не прикасаясь к девушке, но дав понять, что её услышали.
– Ешь, – произнесла она наконец, указывая на миску. – Голодному тяжело думать. А потом поговорим.
Мириель удивленно посмотрела на старуху, но затем кивнула. Взяв ложку, она осторожно зачерпнула немного отвара и поднесла ко рту. Первый глоток обжёг язык, но вкус был таким знакомым, таким давно забытым, что её сердце сжалось. Она замерла на миг, чувствуя, как тепло разливается по телу. А затем начала есть быстрее.
Ложка двигалась всё стремительнее, пока Мириель не поймала себя на том, что едва успевает проглатывать. Она не могла остановиться – страх, что еда исчезнет, как исчезало всё остальное в её жизни, подгонял её. Каждый кусок наполнял её силой, будто она возвращала частичку себя.
– Медленнее, – она слегла нахмурилась. – Еда никуда не убежит. Не подавись.
Мириель замерла, опустив ложку в миску. Она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Но воспоминания уже накатывали, вспомнив рагу, которое готовила мать. Оно всегда было немного пересоленным, потому что мать часто отвлекалась на разговоры или шутки, но для Мириель это был самый вкусный ужин в мире. Мать ставила перед ней деревянную миску, а сама садилась рядом, устало улыбаясь после долгого дня.
Слёзы навернулись на глаза так внезапно, что она не успела их сдержать. Они покатились по щекам, оставляя тонкие дорожки на грязной коже. Мириель быстро вытерла их рукавом рубахи, но новые слёзы уже текли, одна за другой. Она не хотела плакать, особенно здесь, перед этой женщиной.
Плакать при ком-то казалось ей невыносимым унижением, слабостью, которой она не имела права показывать. Но слёзы не слушались её, они текли молча, беззвучно, как будто пытались высвободить всю боль, которую она так долго держала внутри.
Мириель продолжала есть, хотя теперь каждый глоток давался с трудом. Она старалась сосредоточиться на вкусе, на тепле, на том, что она жива, но воспоминания не отпускали. Она смотрела в миску, чтобы не встречаться взглядом со старухой, боясь увидеть в её глазах жалость или осуждение. Но старуха молчала, позволяя ей быть собой, какой бы хрупкой и сломленной она ни была в этот момент.
На второй день после того, как Мириель оказалась в доме старухи, её жизнь начала обретать некий порядок. Она всё ещё была настороже, вздрагивая от каждого шороха за окном или скрипа половиц, но страх постепенно уступал место осторожности.
Утром старуха позвала её к огороду.
– Иди сюда, – сказала она, указывая на грядки. – Раз уж ты здесь, то будешь помогать. Земля не терпит ленивых рук.
Мириель кивнула, не осмеливаясь возразить. Она взяла деревянную мотыгу, которую ей протянула старуха, и начала копать. Почва была плотной, каменистой, и руки быстро заныли от непривычной работы. Но она молчала, сосредоточившись на каждом движении.
– Меня зовут Агнес, – произнесла старуха через некоторое время между делом. – Если хочешь что-то спросить, спрашивай. Но знай: я не люблю пустых разговоров.
Мириель удивлённо подняла голову. До этого момента она не задумывалась о том, как зовут эту женщину. Для неё она была просто старухой, хозяйкой дома, который принял её. Теперь же имя придавало ей нечто большее, делало её ближе. Но Мириель не могла довериться полностью.
– Я… меня зовут Мирай, – произнесла она тихо, опустив взгляд. Голос дрогнул, но она постаралась говорить уверенно.
Агнес замерла на мгновение, затем кивнула, словно ничего не заметила.
– Мирай, значит, – повторила она, продолжая рыхлить землю рядом. – Хорошее имя. Подходит тебе.
Мириель удивилась, что старуха не стала расспрашивать её дальше. Возможно, Агнес уже поняла, что за этим именем скрывается история, которую Мириель пока не готова рассказать. Или, может быть, ей было всё равно.
Как бы то ни было, Мириель почувствовала облегчение, зная, что «Мирай» – это не она, но в этом доме это имя стало её защитой, маской, которая скрывала её истинное лицо.
***
С каждым днём её недоверие постепенно таяло. Утром она поливала огород, используя воду из колодца, который находился во дворе. Вода была холодной, и первые дни её руки покрывались мурашками каждый раз, когда она вытягивала ведро. Но со временем она привыкла и даже находила в этой работе некое успокоение. После полива она проверяла грядки, убирая сорняки и поправляя опоры для растений.
Вечерами они сидели за столом, и Агнес рассказывала истории из своей длинной, удивительно длинной жизни. Она делилась, как встретила своего мужа – хамена из королевской гвардии, как он погиб, не оставив наследника, и как после его смерти Агнес продолжала хранить ему верность.
Каждый день она приходила на морской берег, куда было отправлено его тело в объятия Киизаза – божества, покровителя вод и мертвых.
По преданиям, душа усопшего должна была переправиться через водные просторы, чтобы найти покой на острове дракона Киизаса. Для этого родные особым образом готовили тело: обвивали его в белые ткани, украшали амулетами и клали в руки маленькие жертвенные предметы – символы любви и памяти.
Когда лодка с телом покидала берег, присутствующие произносили молитвы, прося Киизаза принять душу и обеспечить ей мир на том свете. Верующие считали этот ритуал важным, ведь без него душа могла заблудиться в водах, не найдя путь к покою.
Агнес продолжала приходить к берегу, хоть её сердце было тяжелым от утраты. Она верила, что душа её мужа теперь пребывает в безопасном месте, охраняемая силами Киизаза. Её вера давала ей силы справляться с горем, находить утешение в ритуалах и молитвах.
Мириель же не верила в это, но в груди её что-то кольнуло, когда до неё дошло осознание: её мать всё ещё лежала в лесу, не похороненная, не отправленная по воде. Внутри неё разгорелся хаос – смесь горечи, утраты и безысходности.
Вдруг ей стало страшно. Она представила, как душа матери бродит в одиночестве среди деревьев, не имея покоя, не зная, что ей делать. Мысли о том, что мать не была подвергнута ни одному обряду, будто растекались по её сердцу черной волной.
Мириель почувствовала, как глаза её грудь сжалась от боли. Разум требовал делать что-то, а тело словно отказывалось реагировать – она просто сидела, впитывая слова Агнес, но не понимая их смысла. Её прежняя жизнь казалась такой далёкой, и вдруг ей стало очевидно, как легко забыть о том, что действительно важно.
И хотя она не хотела верить в ритуалы и души, теперь ей сильно хотелось, чтобы её мать обрела покой. Но как это возможно, если она сама не знала, что делать? Это осознание угнетало её, оставляя только тяжелый вопрос: где же покой для тех, кто ушёл, если нет возможности проститься?
Агнес заметила, как Мириель замерла. Её взгляд стал отстранённым, а пальцы сжались в кулаки. Старуха поняла, что девушка думает о чём-то важном, возможно, о ком-то, кого потеряла.
– О чём задумалась, Мирай? – спросила она мягко, но без нажима. – Если хочешь, можешь рассказать. Но если нет… то нет.
Мириель помедлила, затем подняла глаза. Она знала, что не сможет рассказать всё. Но некоторые слова вырвались сами собой, будто просились наружу.
– Матушка умерла в лесу, – произнесла она тихо, почти шёпотом. – Её убили. Я… я не смогла похоронить её. Наверное, её тело… сожрали звери.
Её голос был ровным, но каждое слово давалось с трудом. Грудь сжалась ещё сильнее, и она невольно сжала зубы, стараясь сохранить самообладание. Она не хотела показывать слабость, но напряжение внутри было почти невыносимым.
Агнес внимательно посмотрела на неё. В её глазах не было жалости, только понимание. Она знала, что такое боль утраты.
– Ты думаешь, что её душа не найдёт покоя, да? – спросила она, и в её голосе прозвучала твёрдость, которая заставила Мириель вздрогнуть.
Девушка кивнула, не в силах произнести ни слова.
– Послушай меня, – продолжила Агнес, её голос стал мягче, но в нём появилась уверенность, которая заставила Мириель обратить внимание. – Ритуалы и обряды – это важно. Они помогают нам справиться с горем, дают нам чувство завершения. Но они не единственный путь. Пока мы помним тех, кто ушёл, пока держим их в своих мыслях и сердцах, их души всегда находят дорогу к покою. Киизас не отказывает тем, кто любим и о ком не забывают.
Мириель замерла, переваривая её слова. Она не была уверена в том, что говорила Агнес. Но её слова принесли странное облегчение. Может быть, мать действительно нашла покой, даже если её тело не было похоронено. Может быть, её душа где-то там, вдали от боли и страха, которые остались здесь, в этом мире.
– Спасибо, – прошептала она, опустив глаза.
Агнес кивнула, понимая, что больше не нужно ничего говорить. Она поднялась со стула и подбросила полено в очаг, чтобы пламя разгорелось ярче. Тепло заполнило комнату, и Мириель почувствовала, как оно медленно проникает внутрь, разгоняя холод, который так долго сидел в её душе.
Она знала, что боль не исчезнет полностью. Но теперь у неё появилась надежда. И этого было достаточно.
***
Однажды вечером, когда пламя очага освещало их лица мягким светом, Агнес начала рассказывать о существе, которого называли человеком. Это была одна из тех историй, которые обычно пугали детей, заставляя их держаться поближе к очагу и бояться шагнуть за порог дома после заката.
– Говорят, он ходит среди нас, но его никто не видит, – произнесла она, глядя на огонь. – Он выбирает тех, кто потерялся, кто сломлен или забыт. И если он коснётся тебя своими когтями, ты исчезнешь. Никто не знает, куда он уводит своих жертв. Может, в другой мир, а может, просто стирает их из памяти живых.
Мириель молча слушала, скучающе, но не отводя взгляда от лица старухи. В её голове промелькнула мысль об Оливере. Когда-то она шла к нему, надеясь найти ответы, защиту или хотя бы смысл всему, что происходило.
Но теперь она сидела здесь, в доме Агнес, помогая ей в огороде, слушая её истории, наслаждаясь вкусной едой и отдыхая под крышей, хоть и дырявой. Мириель пыталась убедить себя, что сделала правильный выбор. Если бы она нашла его… Что бы она могла сделать? Ничем бы не помогла. А если его уже схватили стражники, то вряд ли ей было бы кому помогать. Эти мысли успокаивали её, но где-то глубоко внутри всё ещё теплилась тревога.
– Самое страшное – это не мифы и не существа из сказок, – тихо сказала Мириель. – а те, кто создаёт эти истории, кто решает, кого запугивать и кто будет забыт.
Агнес внимательно посмотрела на неё, её глаза сузились, словно она пыталась разглядеть что-то за её спокойствием. Затем она махнула рукой, будто отмахиваясь от собственных мыслей.
– Ну, раз ты такая смелая, значит, мне придётся придумать что-то пострашнее, – пробормотала она, но в её голосе не было раздражения. Только лёгкая насмешка и, возможно, уважение.
Мириель опустила глаза, чувствуя, как внутри поднимается тепло. Она знала, что Агнес не сердится. Просто старуха хотела найти способ достучаться до неё, разрядить тяжесть, которая всегда висела между ними. Но Мириель уже давно научилась справляться со своими страхами сама. Детские сказки больше не могли её напугать.