Фредерик Марриет
Браконьер
Глава XLV. Суд
Мэри возвратилась в Эксетер. На следующий день предстояло разбирательство дела Джо. Она полагала, что ей гораздо лучше находиться при Джо, своем названном брате, чем быть свидетельницей мучений мистрис Остин, которых она все равно не могла облегчить. Мистер Тревор попытался еще раз урезонить своего подзащитного, но наш герой остался при прежнем решении. На суд мистер Тревор вышел мрачный и недовольный, но, тем не менее, исполнил свой долг. Джо посадили за решетку, но его наружность настолько не соответствовала предъявленному к нему обвинению, что публика сразу стала его жалеть. Зрители ожидали увидеть на скамье подсудимых какого-нибудь опустившегося негодяя, а перед ними был красивый и изящный юноша интеллигентного вида, державший себя с полным достоинством, без робости, но и без малейшей дерзости. Отпечаток грусти лежал на всей его фигуре и лицо его было очень бледно, но это ни в каком случае не могло служить доказательством его виновности. Сидеть на скамье подсудимых всякому тяжело, даже хотя бы и невиннейшему из людей.
Состав присяжных был избран, и они заняли свои места. Суд открылся. Прочитали обвинительный акт.
– Дело началось восемь лет тому назад, – заметил судья, взглядывая на подсудимого. – Обвиняемому было тогда, должно быть, очень немного лет. Он был еще в детском возрасте.
– Возраст был детский, но преступление далеко не детское, – заметил коронный обвинитель.
По мере того, как судебное следствие подвигалось вперед, симпатии публики к подсудимому уменьшались. Он сидел, опустив голову и плотно сжав губы.
Обвинитель сказал свою речь. Поднялся мистер Тревор, защитник подсудимого.
Он начал с того, что назвал в высшей степени смешною самую мысль о том, будто такой ребенок, каким был восемь лет тому назад подсудимый, мог совершить столь тяжкое преступление.
– Взгляните на него, господа присяжные заседатели! Убийство разносчика Байрса совершено более восьми лет тому назад. Моему подзащитному и сейчас-то на вид не больше семнадцати. Сколько же лет ему было тогда? Он и ружья-то не мог тогда, вероятно, поднять.
– В деле нет сведений о возрасте подсудимого, – заметил судья.
– Нельзя ли нам узнать, сколько ему лет? – спросил один из присяжных.
– Всего лучше на этот вопрос может ответить сам подсудимый, – отвечал судья. – Подсудимый, сколько вам лет? Вам уже есть семнадцать?
– Мне двадцать второй год, милорд, – отвечал Джо, не обращая внимания на кивки головой, которые делал ему защитник.
Мистер Тревор только губы прикусил на такую неуместную правдивость нашего героя. Ссылка на молодость подсудимого была одним из немногих козырей, имевшихся в руках защитника, и этот козырь у него вырвал сам же подзащитный!
Мистер Тревор, однако, не сдался. Он указал присяжным на неясность свидетельских показаний и закончил свою речь так:
– Без всякой предвзятости в пользу подсудимого, господа присяжные заседатели, мне все дело представляется в таком виде. Допустим, что разносчик Байрс погиб от руки подсудимого Рошбрука. Ни отрицать, ни утверждать Это у нас нет оснований, потому что свидетельские показания не дают для этого достаточных данных. Встреча подсудимого с Байрсом была совершенно случайной. Убивать Байрса у него не было никаких причин. Его смерть ни на что не была нужна подсудимому. Ружье могло выстрелить только случайно. Выстрел оказался роковым, но это не вина моего клиента, с его стороны злой воли не было. С перепуга он не придумал ничего лучше, как убежать и скрыться. Поступок совершенно ребяческий, господа присяжные, но ведь сколько же ему было тогда лет? Не более двенадцати. Так я объясняю себе, и совершенно беспристрастно, это дело, и я думаю, господа присяжные заседатели, что ваш здравый смысл и ваша интеллигентность несомненно побудят вас со мной согласиться и разделить мой взгляд.
– Таково ваше личное мнение, мистер Тревор, – сказал судья. – Значит ли это, что и подсудимый основывает на такой версии свое оправдание?
Мистер Тревор слегка замялся.
– Милорд, – сказал он, – мой подзащитный виновным себя не признает.
– Это я уже знаю, но желательно установить, признает ли он все-таки, что ружье выстрелило нечаянно, так как он не имел никакой нужды убивать разносчика?
– Милорд, я обязан заявить, что мой подзащитный ничего подобного не признает.
– Я полагаю, принимая во внимание всю совокупность обстоятельств, что для вас было бы гораздо надежнее придерживаться именно такого способа защиты… Впрочем, это ваше дело, – мягко заметил судья.
Перед мистером Тревором вставала дилемма. Он не знал, на что решиться. Утверждать положительно, что ружье выстрелило случайно? А вдруг подсудимый возьмет да и скажет, что выстрела совсем не было? Между тем, только при этом условии и можно было надеяться на удовлетворительный исход процесса. Мистер Тревор заметил, что его нерешительности все удивляются – судья, и присяжные, и коронный обвинитель. Весь состав суда.
– Итак, вы утверждаете, что ружье выстрелило случайно? – ребром поставил вопрос судья.
– Милорд, я не делал выстрела из ружья, – заявил Джо твердым, спокойным голосом.
– Подсудимый сам за меня ответил на вопрос, – сказал мистер Тревор. – Мы оба отлично понимаем, что если бы мы признали факт нечаянного выстрела, то судьба подсудимого была бы вверена надежному и интеллигентному составу присяжных, но факт остается фактом: мой подзащитный выстрела не делал и совершенно не виновен в убийстве, которое ему приписывается.
Мистер Тревор чувствовал, что дело проиграно. Однако он опять поднялся с места и обратился к присяжным с сильной речью. Но все чувствовали, что это одна декламация, что убедительных доводов у защитника нет. Коронный обвинитель сделал возражение, искусно суммируя данные следствия и группируя улики, и настаивал на обвинительном приговоре. Присяжные ушли совещаться и довольно скоро вынесли вердикт: да, виновен, но заслуживает снисхождения.
Приговор судьи был – обратиться через министра юстиции к королевскому милосердию для замены установленного законом наказания ссылкой.
Джо ничего не сказал, только низко опустил голову. Его отвели обратно в его камеру, где вокруг его шеи сейчас же обвились руки плачущей Мэри.
– Мэри, вы очень меня браните? – спросил Джо.
– Браню? – отвечала она. – Я перед вами преклоняюсь.
– Мэри, меня ведь могут и казнить. Королевское милосердие не всегда в подобных случаях применяется. Как взглянет министр юстиции. Но я знаю, что я невинен, и верю, что небо для меня открыто.
Тут ему вспомнилась Эмма Филипс – и он закрыл себе лицо обеими руками.
– Что она подумает обо мне! – размышлял он. – Что я для нее теперь! Осужденный преступник! Каторжник! Это для меня тяжелее всего.
– Джо, – сказала Мэри, до сих пор молча плакавшая, – мне надобно будет уехать. Вы можете с ней повидаться теперь?
– Она сама не захочет со мной видеться! Она меня уже презирает! – отвечал Джо.
– Что? Ваша мать презирает своего благородного, великодушного сына? Как могло прийти вам это в голову Джо?
– Мэри, я подразумевал не ее, я про другую думал, – возразил Джо. – Конечно, я очень рад буду повидаться с матерью.
– Тогда я сейчас еду. Вспомните, как она тревожится и тоскует. Я возьму почтовых и выеду сегодня в ночь. Завтра утром я уже буду в замке.
– Поезжайте, дорогая Мэри. Да благословит вас Бог! Поспешите к моей бедной матери и передайте ей, что я совершенно – да, совершенно – спокоен и покоряюсь судьбе.
Мэри ушла, а Джо, у которого разрывалось сердце, когда он говорил о своем спокойствии и покорности судьбе, повалился, как сноп, на тюремную койку и дал полную волю, уже совершенно себя не сдерживая, своему бесконечному горю и безысходной тоске.
Глава XLVI. В которой все действующие лица, кроме главного героя, приходят в движение
Мэри уехала на почтовых и еще до рассвета прибыла в Остин-Голль. Она прошла к себе в комнату и просидела там до тех пор, пока не принесли утреннюю почту. Ей хотелось перехватить газеты, чтобы дворецкий не успел послать их мистеру Остину и чтобы тот не прочитал судебной хроники. Это было тем легче устроить, что мистер Остин вообще редко читал газеты. Потом, в обычный час, она явилась к мистрис Остин и сообщила ей печальное известие. Мистрис Остин велела Мэри рассказать прислуге, что барыня едет навестить одну свою хорошую приятельницу и там ночует, а экипаж отошлет домой и что она берет Мэри с собой. Уложивши чемоданы, мистрис Остин уехала с Мэри и вечером прибыла в Эксетер.
Если мистер Остин не читал газет, то другие зато питали, и в числе этих других был майор Мэк-Шэн, который сидел с О’Донагю и обеими дамами у себя в библиотеке, когда принесли почту. Судебный отчет как паз попался ему на глаза, и он громко засвистал от удивления.
– В чем дело, мой дорогой? – спросил О’Донагю.
– Убийственное дело, мой дорогой, – отвечал Мэк-Шэн. – Только вы мне не мешайте, дайте дочитать, а то у меня дух захватывает.
Мэк-Шэн прочитал весь отчет и, не говоря ни слова, передал газету О’Донагю. Когда тот прочитал, Мэк-Шэн знаком выманил его из комнаты.
– Мне не хочется, чтобы узнала мистрис Мэк-Шэн, – сказал он. – Очень уж она огорчится. Она его так любила! Мечтала усыновить… Но что же делать теперь, О’Донагю? Что нам делать? Ясно вполне, что бедный мальчик не пожелал выдать отца и принял вину на себя. Что нам делать?
– По-моему, ехать сейчас же в Эксетер, – сказал О’Донагю.
– И повидаться с ним, – подтвердил майор.
– Прежде чем мы увидимся с ним, надобно будет повидаться с его адвокатом и рассказать ему все, что мы знаем об отце Джо. Он даст нам совет, каким путем добиться отмены приговора.
– А как мы объясним нашим дамам свой отъезд? – спросил майор.
– Своей жене я скажу правду, она секрета не разболтает, – сказал О’Донагю. – А вы для своей можете что-нибудь придумать.
– Бедняжка! Никогда я ее не обманывал, а теперь поневоле приходится. Пусть ваша жена скажет, что вам необходимо съездить в Лондон, и что хорошо бы мне поехать с вами.
– Быть по сему! – воскликнул О’Донагю. – Я пойду объясняться с дамами, а вы распорядитесь насчет лошадей.
Два часа спустя оба джентльмена катили на почтовых по дороге в Эксетер. Приехали туда вечером и остановились в лучшей гостинице.
В то же самое время в Эксетер прибыла и мистрис Остин в сопровождении Мэри и остановилась в другой гостинице. Время было позднее, и визит к Джо пришлось отложить до утра.
Обе женщины отправились в тюрьму утром, а тем временем О’Донагю и Мэк-Шэн посетили мистера Тревора.
Мы не будем описывать раздирательную сцену свидания матери и сына в тюрьме после такой долгой разлуки. Читатель легко себе представит, что такое это было.
– Бедный, бедный, мой мальчик, какую горькую чашу ты пьешь! За что? – восклицала в отчаянии мистрис Остин. – Боже праведный, да взгляни же на него, да сжалься же над ним! Помоги ему!
– Он мне поможет, я знаю, – сказал Джо. – Он даст мне нужную силу. Только, мама, я прошу тебя об одном: съезди к Эмме и объясни ей, что я не виноват. Я все перенесу, только не ее презрение.
– Хорошо, дитя мое, я съезжу непременно. Я буду любить ее – для тебя…
Оставим мать и сына беседовать между собою и проследим за Мэк-Шэном и О’Донагю, явившимися к мистеру Тревору.
Мэк-Шэн объяснил ему причину своего прихода. Мистер Тревор пожаловался на чрезмерное упрямство нашего героя, сделавшее совершенно невозможным более благоприятный исход процесса.
– Тут какая-то тайна, – прибавил он, – в которую я никак не мог проникнуть.
Мэк-Шэн взял на себя объяснить мистеру Тревору эту тайну, благо он сам довольно верно угадал. Давая характеристику Рошбрука старшего, майор сослался на О’Донагю, который вполне подтвердил его слова.
– Этот отец совершенно скрылся из вида, вы говорите? – спросил мистер Тревор.
– Совершенно. Я нигде не мог отыскать его следов, – отвечал майор.
– Я говорил сестре моего клиента… – начал было мистер Тревор, но майор перебил его.
– У него нет сестры, – сказал он.
– Есть, и очень приятная молодая женщина. Она приезжала в Лондон просить меня, чтобы я принял на себя защиту ее брата.
– Это странно, – задумчиво произнес майор. – При этом я заметил ей, что мне два раза в жизни пришлось иметь дело с фамилией Рошбрук: один раз по поводу огромного наследства, а другой раз – по такому грустному делу.
– То есть, как это? – спросил Мэк-Шэн.
– А так, что одного Рошбрука я вводил во владение большим состоянием. Я спрашивал сестру вашего молодого друга, нет ли у них родственников, но она ответила, что нет.
– У молодого Рошбрука сестры нет, я это знаю наверное, – сказал майор.
– Помню также, что тот господин, которого я вводил во владение, рассказывал, что он служил в армии офицером.
– Так это Рошбрук и есть, – вскричал Мэк-Шэн. – Только уж в офицеры-то он сам себя произвел. Сам себе выдал патент. Где он теперь, вы не знаете?
– Он живет в графстве Дорсет, в своем имении, – сказал мистер Тревор. – Он получил в наследство все остинские поместья и переменил фамилию. Он теперь не Рошбрук, а Остин.
– Он!.. Это он!.. Присягу даю, что он! – вскричал майор Мэк-Шэн. – Понимаю теперь, почему этот господин ни за что не пожелал сделать мне визита и предпочел запереться у себя в доме. Извините меня, мистер Тревор, но я попрошу вас описать мне мистера Остина подробно, потому что я никогда его не видал.
– Высокий, стройный мужчина с военной выправкой. Манеры резкие, но не мужицкие. Черные волосы и глаза. Орлиный нос. Я описываю по памяти…
– Это он! – вскричал О’Донагю.
– А жену его вы видели? – спросил Мэк-Шэн.
– Нет, не видал.
– А я встречал ее довольно часто, – сказал майор. – Она очень хорошая женщина. В доме у них я не был ни Разу. Заехал, оставил карточку – и больше ничего. Он мне визита не отдал. Но с ней я встречался несколько раз. Впрочем, что вы ее не знаете, это не важно. Скажите мистер Тревор, что теперь нам делать?
– Правду вам сказать, я еще не приготовился дать вам совет. Случай такой трудный. По моему, вам теперь пока нужно повидаться с молодым Рошбруком и попробовать, нельзя ли из него что-нибудь вытянуть. А завтра заходите ко мне. Я до тех пор что-нибудь придумаю и посоветую вам.
Мэк-Шэн и О’Донагю явились в тюрьму. Тюремщик сообщил, что у заключенного сидят две дамы, но сидят уже давно, часа три, и вероятно скоро выйдут.
– Мы подождем, – сказал О’Донагю.
Четверть часа спустя в приемной показались мистрис Остин и Мэри. На мистрис Остин был большой плотный вуаль. В приемную она зашла для того, чтобы выпить воды, так как ей все время делалось дурно. Мужчины встали, когда они вошли. Мистрис Остин сейчас же узнала Мэк-Шэна. Соображение, чем может кончиться их встреча, если он ее узнает, молнией обожгло ее и без того уже расстроенный мозг, и она без чувств опустилась на первый попавшийся стул.
Мэри бросилась за водой, а мужчины подбежали приводить мистрис Остин в чувство. Вуаль откинули. Мэк-Шэн сейчас же узнал мистрис Остин и убедился окончательно, что Рошбрук и Остин – одна и та же личность.
Как только больная дама начала приходить в чувство, Мэк-Шэн из деликатности отошел прочь сам и отозвал О’Донагю. Оба направились в камеру к узнику. Свидание вышло радостное, трогательное. Мэк-Шэн сразу же приступил к делу и заявил Джо прямо и откровенно, что он, майор, знает, кто настоящий убийца, что этот убийца – собственный отец Джо. Наш герой, как и раньше, не пожелал признаться ни в чем. Он выразил большую радость, что его друзья, которых он так глубоко уважает и так сердечно любит, верят в его невиновность, но сказать что-нибудь новое по делу не находит возможным, предпочитая лучше невинно пострадать. Так О’Донагю с Мэк-Шэном и ушли, ничего не добившись. Они решили предпринять какие-нибудь шаги уже без ведома Джо, удивляясь все-таки силе его характера, его мужеству, его геройской решимости пожертвовать собой ради недостойного отца.
Глава XLIX. Свидание
На следующее утро Мэк-Шэн и О’Донагю направились к мистеру Тревору и после получасовой беседы с ним условились сделать попытку повидаться с Остином, а потом приехать опять в город и сообщить о результате свидания адвокату. Со всей быстротой, на какую только была способна четверня почтовых, понеслись они прямо в Остин-Голль и приехали туда в шесть часов вечера.
Случилось так, что накануне вечером Остин хватился своей жены. Лакей доложил то, что слышал от Мэри, и Остин, находившийся в беспокойном настроении духа, послал спросить у кучера, который отвозил барыню, действительно ли подруга барыни так сильно больна. Кучер ответил, что он отвез мистрис Остин совсем не к подруге, а на почтовую станцию, где барыня наняла почтовых лошадей и куда-то уехала. Подобная таинственность не могла понравиться человеку с таким темпераментом, каким отличался мистер Остин. Он стал сердиться и волноваться. Проведя бессонную ночь, он весь следующий день с тоской и тревогой поджидал возвращения жены. Вдруг на дворе послышался стук колес, и у крыльца остановился экипаж Мэк-Шэна.
На вопрос, дома ли мистер Остин, лакей ответил, что сейчас узнает. Мистеру Остину показалось, что этот визит имеет связь с отсутствием мистрис Остин. Он велел человеку принять гостей и провести их к нему. Когда лакей объявил их фамилию, Остин обомлел, но сдержался и остался стоять у стола, выпрямившись во всей своей высокий рост.
– Мистер Остин, – сказал О’Донагю, – мы решились приехать к вам по одному чрезвычайно важному делу. Как мистера Остина, мы не имеем удовольствия вас знать, но раньше мы вместе с вами служили его величеству в одном полку.
– Я и не думаю отрицать, господа, что вы раньше знали меня при другой обстановке, – гордо отвечал мистер Остин. – Не угодно ли вам сесть и объяснить мне, чему я обязан удовольствием видеть вас у себя.
– Позвольте осведомиться, мистер Остин, – сказал Мэк-Шэн, – читали ли вы газеты за эти последние дни?
– Нет, не читал. Кстати, вы мне напомнили: за последнее время мне по какой-то причине стали очень неаккуратно их подавать.
– Вероятно, по той же причине, по которой и мы к вам приехали.
– Могу я узнать, что же это за причина? – спросил удивленный Остин.
– Суд, вердикт и приговор над Джозефом Рошбруком, обвинявшимся в убийстве некоего Байрса, – отвечал Мэк-Шэн. – Мистер Остин, вы, конечно, знаете, что это ваш сын?
– Следовательно, вы его видели, и он вам это сказал?
– Видеть мы его видели, но только он нам ничего не говорил, – сказал О’Донагю. – Надеюсь, однако, вы не станете отрицать, что он ваш сын?
– Не понимаю, с какой стати вы явились допрашивать меня, – возразил Остин. – Положим, у меня есть сын, и этот сын обвинен в убийстве. Вам-то какое до этого дело, господа?
– Во-первых, мистер Остин, позвольте мне вам доказать, что это действительно ваш сын, – сказал майор. – Вы жили в Грасфорде, где совершилось убийство. После убийства ваш сын убежал и попал к капитану, теперь генералу, О’Донагю. От него он перешел ко мне. Я его усыновил и поместил в пансион, там его узнал Фернес, бывший народный учитель, и хотел на него донести. Тогда ваш сын скрылся, и с тех пор я не видал его до вчерашнего утра. Я пришел к нему в эксетерскую тюрьму и имел с ним свидание сейчас же после того, как от него вышла мистрис Остин.
Остин был ошеломлен. Так вот причина отсутствия мистрис Остин! Нечего больше и запираться, что Джо его сын. С минуту помолчав, он сказал:
– Я вам обязан огромною благодарностью за вашу бесконечную доброту к моему сыну, майор Мэк-Шэн. Я очень огорчен за него, что он попал в такое положение. Зная об этом, я могу принять свои меры, похлопотать. Сделаю все, что только в моей власти. Есть и другие Рошбруки, и вы не должны удивляться, господа, что я не сразу согласился признать, что такая печальная катастрофа случилась именно с моим сыном, а не с кем-нибудь другим из Рошбруков. О том, что к нему поехала мистрис Остин, я не имел ни малейшего представления. Раз она там, для меня уже нет никакого сомнения, что это он, но до сих пор она от меня все скрывала.
Остин говорил с Мэк-Шэном спокойно, но это не значит, что он действительно был спокоен. С первых же минут свидания он все время находился в крайнем возбуждении и делал над собой нечеловеческие усилия, чтобы сдержаться. Эта внутренняя мука под конец настолько отразилась на его лице, что О’Донагю сказал:
– Мистер Остин, не позвонить ли, чтобы принесли воды?
– Нет, сэр, благодарю вас, – отвечал Остин, тяжело дыша.
– После того, как вы признали, что Джозеф Рошбрук ваш сын, ваша плоть и кровь, – сказал майор, – могу ли я спросить вас, мистер Остин, что же вы намерены сделать, чтобы ему помочь? Ведь не предоставите же вы делу идти своим чередом, не доведете же вы собственного единственного сына до пожизненной ссылки?
– А что же я могу сделать, господа? Его судили, приговорили. Если мне удастся что-нибудь выхлопотать… но нет, на это нет ни малейшей надежды.
– Мистер Остин, если бы он был виновен, я бы вмешиваться не стал. Но он, по-моему, нисколько не виновен. Или вы этого не думаете?
– Я убежден, что он не совершал этого убийства. Но суд признал его виновным. Горю помочь уже нельзя.
– Можно, мистер Остин, если настоящего убийцу вывести на свежую воду.
– Д-да, в-вот если т-так, – проговорил Остин, весь дрожа и стуча зубами.
– Должен ли я донести на него, мистер Остин?
– Да вы разве знаете, кто настоящий убийца? – спросил Остин, вставая на ноги.
– Да, Рошбрук, знаю, – не прокричал, а прогремел майор ужасным голосом. – Настоящий убийца – ты!
Больше выдержать Остин не мог. Он, как подстреленный, рухнул на пол. О’Донагю и Мэк-Шэн бросились ему помогать, подняли его с пола, но он был без чувств. Они позвонили на помощь. Сбежалась прислуга. Послали за докторами. Мэк-Шэн и О’Донагю, понимая, что теперь Остина необходимо оставить в покое, поспешили уехать из замка. Как раз в это время к крыльцу подъезжала почтовая карета с мистрис Остин и Мэри.
