Фредерик Марриет
Браконьер
Глава XVI. Возвращение в Англию
Остальная часть путешествия совершилась уже без всяких приключений. Путешественники переехали через границу и очутились в пределах Польши. Они проехали прямо к родному дяде мистрис О’Донагю, который отнесся к ее браку очень благосклонно уже за одно то, что она избавилась таким образом от грозившего ей брака с кем-нибудь из русских, а князя Чарторинского, как заядлого поляка, всего коробило при одной мысли о подобной перспективе. Молодые люди решили остаться в Польше и дождаться из Петербурга уведомления о том, какой оборот простят и позволят О’Донагю поступить на русскую службу. Так и случилось. Вскоре же пришло известие, что их зовут в Петербург, и они стали собираться.
Что касается Мэк-Шэна, то он решил ехать домой в Англию. Разумеется, О’Донагю даже и не пытался его удерживать, он понимал, что мистрис Мэк-Шэн должна скучать без мужа. Но зато вышел спор по поводу мальчика Джо. О’Донагю хотел оставить его у себя, но Мэк-Шэн горячо воспротивился.
– Нечего ему здесь у вас делать, О’Донагю, – сказал он. – Мальчик этот слишком хорош для того, чтобы навек оставаться в должности лакея. Для чего ему пропадать на чужбине, пусть он лучше возвращается к себе на родину, в старую Англию.
– Но что же вы ему можете предложить в Англии лучше того, что я предлагаю ему здесь?
– Я ему дам образование, я доставлю ему возможность учиться, сделаться образованным человеком. Я не могу забыть, как он храбро и мужественно держал себя перед лицом волчьей стаи, каким чудным помощником был он нам во время опасности. Если майора Мэк-Шэна не съели волки, то майор Мэк-Шэн в значительной степени обязан этим мальчику Джо. И майор Мэк-Шэн хочет отблагодарить его за это. У нас с мистрис Мэк-Шэн детей нет. Он будет нашим приемным сыном – разумеется, если согласится мистрис Мэк-Шэн, потому что деньги-то ведь ее…
– Ну, тогда другое дело, – сказал О’Донагю. – Только я также хотел бы сделать для чего-нибудь и от себя.
– Вы уже достаточно для него сделали в свое время. Вы спасли его от нужды и лишений, и если он со своей стороны принес вам пользу, то вы теперь с ним только квиты.
– После того, что вы сказали, я, конечно, вынужден уступить, – сказал О’Донагю.
Дня через два после этого разговора О’Донагю с женой, в сопровождении Дмитрия, выехал в Петербург, а Мэк-Шэн и Джо отправились в Англию.
Глава XVII. На другой день после убийства
Теперь, читатель, мы должны с вами вернуться в местечко Грасфорд, в тот коттедж, где вы оставили Рошбрука и его жену, упавшую в обморок при прощании с сыном.
Придя в себя, она заплакала в голос от горя, что лишилась сына и от страха, что преступление ее мужа откроется. Рошбрук сидел молча и глядел на золу в камине. Немой то жалобно заглядывал в лицо своему хозяину, то подбегал к плачущей хозяйке. Умный пес чутьем чуял, что случилось неладное. Убедившись, что его не замечают, он подошел к двери, из которой вышел Джо, понюхал щель и вернулся к Рошбруку.
– Я раз, что он ушел, – пробормотал, наконец, Рошбрук. – Он умный мальчик, он выкрутится.
– Он очень умный, – согласилась Джек. – Но только увижусь ли я с ним когда-нибудь?
– Не бойся, увидишься, когда все уляжется. Мы здесь не может оставаться.
– Хорошо, если бы в самом деле так все устроилось!
– Будем надеяться на это, а пока ложись в постель. Не хорошо будет, если заметят, что мы не ложились, или увидят у нас в коттедже свет так близко к утру. Ляжем-ка спать, Джен.
Рошбрук и его жена пошли спасть, свет погасили, и все в доме успокоилось, кроме совести Рошбрука, который всю ночь ворочался с боку на бок. Джен не спала тоже, прислушиваясь к реву ветра. Ее пугал, заставлял вздрагивать малейший шум, даже пение петуха. Потом под окнами стали слышаться шаги прохожих. Рошбруки не в силах были больше лежать. Джен встала, оделась, зажгла огонь и увидала, что Рошбрук сидит на постели в глубокой задумчивости.
– Я думаю, Джен, – сказал он, – не лучше ли будет уничтожить «Немого»?
– Собаку-то? Зачем? Ведь она рассказать ничего не может. Нет, нет, не убивай бедного песика!
– Говорить он не может, но у неге есть чутье, он может навести на след.
– А пусть наводит. Ведь это не будет уликой против тебя.
– Против меня не будет, но это усилит улике против Джо.
– Против бедного нашего мальчика? Да, пожалуй. Но и убийство собаки покажется подозрительным. Лучше ее запереть.
– Хорошо. Запри ее куда-нибудь и привяжи покрепче.
Джен заперла собаку и принялась готовить завтрак. Только что они с мужем сели за стол, как щелкнула дверная задвижка, и в комнату заглянул школьный учитель Фернес, зашедший за мальчиком Джо, чтобы вместе с ним идти в школу.
– Доброго утра, – сказал он. – А где же мой друг Джо?
– Входите, сосед, входите и дверь за собой закройте, – сказал Рошбрук. – Мне нужно вам два слова сказать. Чашку чаю не выпьете ли? Моя хозяйка сейчас вам нальет хорошего.
– Охотно выпью. Чай у мистрис Рошбрук всегда отличный. Но где же мой друг Джо? Неужели он еще не вставал, ленивец этакий? Мистрис Рошбрук, отчего вы такая печальная?
– Еще бы не быть печальной! – заплакала Джен, прикладывая к глазам передник.
– Что случилось, мистрис Рошбрук? – допытывался педагог.
– Мы очень встревожены из-за Джо. Сегодня утром его не оказалось дома, постель была пуста, и до сих пор его нет.
– Да, это странно. Куда он мог убежать, плутишка?
– Мы не знаем, – сказал Рошбрук. – Только я заметил, что он взял с собой мое ружье, и страшно боюсь.
– Чего же вы боитесь?
– Не убежал ли он стрелять дичь, и не схватили ли его сторожа?
– Да разве он это делал когда-нибудь?
– По ночам – ни разу, а если делал, то днем. Он всегда говорил, что ему очень хочется поохотиться.
– Знаете, сосед, в этом втихомолку вас самих все подозревают. Для чего вы держите ружье?
– Просто по привычке, я всю свою жизнь провел с ружьем в руках, – отвечал Рошбрук. – Я не могу без ружья. Но это все одни предположения, а вы лучше посоветуйте, как нам быть и что делать.
– В таком деле трудно дать совет, – сказал учитель. – Если Джо пустился в браконьерство, как вы предполагаете, и его на этом изловили, то вы скоро услышите о нем. Но вашего-то участия в этом деле нет, конечно?
– Как, моего участия? Что вы, сосед! Неужели вы думаете, что я сам дал сыну ружье? Такому маленькому мальчику?
– Буду думать, что нет, не давали. Тогда, стало быть, очевидно, что он действовал без ведома родителей. Полагаю также, что вы не станете требовать себе назад ружье, которое по закону конфискуется в пользу землевладельца.
– Ах, что ружье!.. Мальчик, мальчик наш где? – вскричала Джен. – И что с ним сделают за это?
– Сделают с ним – о, его накажут не строго, ведь он малолеток. В ссылку его не отправят, а подержат недолго и тюрьме и возвратят родителям для домашнего исправления. Велят вам его высечь – и все тут. По-моему, вам особенно тревожиться нечего. Мой совет – не говорить обо всем этом больше никому ни слова, покуда сами чего-нибудь не услышите.
– А если мы так ничего и не услышим?
– Это будет значит, что он ушел не браконьерствовать, а затеял какую-нибудь другую проказу.
– Для чего же другого могло понадобиться ему ружье? – торопливо спросил Рошбрук.
– Правда. Ведь не мог же он задумать убить кого-нибудь, – согласился учитель.
При слове «убить» Рошбрук даже привскочил, но сейчас же сел опять.
– Что вы! Убить! – вскричал он. – Ха-ха-ха! Такой маленький мальчик – и вдруг убийца!
– Не хочу этого думать. Знаете что, Рошбрук? Я на это утро отпущу учеников и схожу к Байрсу, спрошу его. Он знаком с новым лесным смотрителем в усадьбе и может без труда узнать о вашем сыне, если с ним что-нибудь случилось.
– Байрс ни в каком случае не поможет вам в этом деле, – возразил Рошбрук с какой-то особенной торжественностью. – Кто угодно, только не Байрс!
– Почему, мой друг?
Рошбрук спохватился.
– Потому что он в последнее время со мной не особенно ладил что-то.
– Ну, это-то он сделает, если может, будьте уверены, – возразил Фернес. – Если не для вас, то для меня, раз я его попрошу. Доброго утра, мистрис Рошбрук. Мой друг, не войти ли нам вместе? – обратился он к Рошбруку.
– Нет, я лучше другой дорогой пойду.
– Правильно, – согласился Фернес, имевший свои причины не идти вместе с Рошбруком.
С этими словами Фернес ушел. В школе собрались уже все ученики. Они сидели на своих местах и прилежно переписывали учебники. Учитель объявил им, что пропал Джо неизвестно куда, и что он, учитель, идет помогать отцу мальчика в поисках, поэтому ученья сегодня не будет.
Ученики разошлись.
Хотя мистер Фернес и дал совет Рошбруку держать пока все в секрете, но сам этому совету не последовал. Ему потому и не хотелось идти вместе с Рошбруком. Он сам желал первый повсюду разблаговестить о событии, и действительно разблаговестил. Проходя деревней, он всякому встречному и поперечному рассказывал, что идет разыскивать Джо Рошбрука, который ушел с ружьем из дома этой ночью и не возвращается. У каждого Фернес спрашивал, что он думает об этом. Собравши все мнения, он отправился в трактир искать Байрса, но узнал, что тот дома также не ночевал, и что его короб преспокойно стоит у него в спальне. Мистер Фернес вернулся в селение, чтобы уведомить об этом Рошбрука, но оказалось, что Рошбрук ушел искать сына. Тогда Фернес решил идти к смотрителю и узнать у него, в чем же, наконец, тут дело. Дорогой он встретил Рошбрука, шедшего уже обратно.
– Узнали вы что-нибудь? – спросил Фернес.
– Ничего не узнал, – отвечал Рошбрук.
– Знаете, что я думаю, мой друг? Сходимте вместе к смотрителю и спросимте у него. Ведь – странное дело! – и Байрса-то, оказывается, нет в трактире: он дома тоже не ночевал.
– Хорошо, пойдемте к смотрителю, – согласился Рошбрук, успевший за это время совершенно собой овладеть.
Они пришли в коттедж и застали смотрителя дома: он только что пришел обедать. Рошбрук заговорил первый:
– Не видали ли вы моего сынишку Джо, сэр? – спросил он смотрителя.
– Нет не встречал, – совершенно категорически ответил смотритель.
– И не знаете о нем ничего? – продолжал Рошбрук.
– О нем и о вас, любезнейший, я кое-что знаю, – отвечал смотритель.
– Мистер Лекас, будемте придерживаться только фактов, – вмешался Фернес. – Дело в том, что в ту ночь, к огорчению своих родителей, вышеназванный мальчик скрылся из коттеджа с отцовским ружьем, и с тех пор никто его не видал.
– Это хорошо. Я надеюсь, что он из этого ружья себя подстрелил – вот все, что я могу сказать, – отвечал смотритель. – А зачем, честный человек, держите вы у себя ружье? – продолжал он, обращаясь к Рошбруку.
– По всей вероятности, это ружье будет конфисковано в пользу помещика, о чем я уже моего друга и предупреждал, – сказал Фернес. – Но это, мистер Лекас, еще не все. Наш общий приятель, разносчик Байрс, также пропал неизвестно куда. Сегодня ночью он ушел из трактира «Кот и Скрипка», где он снимает комнату, и до сих пор его нет, и никто его не видал.
– Вот это другое дело, и об этом надобно будет хорошенько разузнать. Вы, кажется, были с ним не особенно дружны? – спросил смотритель, взглядывая на Рошбрука. – Мэри, – продолжал он, – давай мне скорее обедать, да сбегай сейчас же за Диком и за Мартином. Не бойтесь, мистер Фернес, мы скоро все разузнаем. Не бойтесь и вы, честный человек, мы вам разыщем вашего сынка и ваше ружье в придачу. Вы услышите обо всем этом больше, чем предполагаете.
– Я буду очень рад узнать, где мой мальчик, – свирепо проговорил Рошбрук, бесясь на смотрителя за его издевательство. – Я только этого и хочу.
С этими словами он ушел из коттеджа, оставив учителя и смотрителя одних.
Воротись домой, Рошбрук обдумал все происшедшее и пришел к выводу, что дело для него самого принимает отличный оборот, но зато для мальчика складывается прескверно. Весь его страх прошел, и когда приходили люди с расспросами, он отвечал им хладнокровно и обдуманно.
Смотритель наскоро отобедал и пошел с сторожами и собаками в лес на поиски, но до самого вечера ничего не было найдено. Только случайно один из крестьян возвращаясь с пашни, набрел на ружье, лежавшее в борозде, поднял его и принес в трактир. Никто не мог утвердительно сказать, чье это ружье, потому что Рошбрук никогда его никому не показывал, когда стемнело, в трактир пришел смотритель Лекас и немедленно ружье конфисковал.
Так прошел первый день после побега Джо. Несмотря на снег и вьюгу, в эту ночь в трактире «Кот и Скрипка» было особенно людно и шумно. По поводу исчезновения Джо и разносчика строились самые разнообразные предположения. Смотритель открыто выражал мнение, что тут дело нечисто. Только после полуночи трактир опустел, и двери его закрылись.
Рошбрук и его жена давно лежали в постели, усталые от треволнений дня, но сон их был некрепок и неспокоен.
Глава XVIII. Следствие коронера
Рано утром, на самом рассвете, смотритель со своими помощниками отправился опять на поиски. Снег лежал на земле пластом толщиною дюйма в три или четыре. Так как лес был весь осмотрен еще накануне, то поиски направились теперь в ту сторону, где у поля, в борозде, было найдено ружье. Разведчики приблизились как раз к кустам дрока. Тут собаки стали заметно волноваться и куда-то кинулись. Сторожа пошли за ними и увидали их возле застывшего и окоченевшего тела разносчика.
– Убийство, так я и думал, – сказал Лекас, приподнимая мертвое тело и стряхивая с него снег. – Прямо в сердце угодили бедняге. Кто бы мог этого ожидать от такого маленького сквернавца? Посмотрите, ребята, хорошенько кругом, нет ли тут чего-нибудь еще. Что это такое? Нэп царапает там лапами? А, сумка! Подними ее, Мартин. Дик, сходи-ка, позови несколько человек перенести тело в «Кота и Скрипку», а мы еще тут поищем.
Через четверть часа сбежались люди и унесли тело, а смотритель побежал дать знать властям.
Учитель Фернес, как только узнал о происшествии, сейчас же побежал к Рошбруку, желая сообщить ему новость первый. Но Рошбрук уже видел сам из коттеджа, как проносили тело, и был готов к известию.
– Милые мои, – сказал учитель Рошбрукам, – мне очень вас жаль, но что же делать? Надобно вам сказать правду. Ваш сын убил разносчика.
– Не может быть! – крикнул Рошбрук.
– Вот вам и не может быть. Да, Рошбрук, я просто поражен: мой воспитанник, такой способный, развитой мальчик, так много обещавший – и вдруг такой ужас!..
– Не убивал он разносчика, неправда это! – вскричала Джен, закрываясь фартуком.
– А кто же его убил, если так? – возразил Фернес.
– Умышленно он не мог его застрелить, – сказал Рошбрук. – С какой стати? Для чего? Разносчик, по всей вероятности, подвернулся под нечаянный выстрел, и мой мальчик с испуга убежал.
– Это возможно, – согласился Фернес. – Я сам не хочу думать, чтобы такой хороший мальчик, воспитанный мною в таких твердых правилах нравственности, мог сделать подобную вещь нарочно. Нет, он не преступник.
– Конечно, нет, – сказала Джен. – Это просто какая-нибудь роковая случайность.
– Ну, мои бедняжки, я теперь с вами прощусь пока, – сказал Фернес. – Мне нужно пойти в трактир, послушать, что там говорят.
Педагог ушел из коттеджа.
– Будь осторожна, Джен, – сказал Рошбрук. – Мы ничего не знаем. Понимаешь? Я жалею даже, что и этот человек приходил к нам.
– О, Рошбрук, как бы я дорого дала, если б можно было вычеркнуть эти три последние дня из нашей жизни! – воскликнула Джен.
– А я-то сколько бы дал, – вскричал Рошбрук, ударяя себя по голове. – Но не будет больше об этом говорить.
На следующий день в двенадцать часов собрались все местные судебные власти полиция и коронер приступил к следствию о мертвом теле разносчика. По осмотру тела оказалось, что заряд дроби пробил насквозь сердце, вследствие чего наступила смерть, целью убийства не был грабеж, потому что кошелек убитого, часы и другие вещи были найдены на нем в целости.
Из свидетелей первым был допрошен некто Грин, который нашел ружье. Ружье было предъявлено свидетелю, и он признал его за то самое, которое он поднял в борозде и передал смотрителю. Но никто не мог сказать определенно, кому оно принадлежит.
Следующим свидетелем был Лекас, лесной смотритель именья. Он показал, что был знаком с Байрсом, и, желая прекратить браконьерство во владениях местного помещика, предложил Байрсу известную сумму, если тот поможет изловить браконьера. Тогда Байрс в ночь с субботы на воскресенье сообщил свидетелю, что Рошбрук в понедельник ночью обещается сдать ему дичь. При этом Байрс объяснил свидетелю, что он ни разу не видал Рошбрука выходящим из коттеджа или возвращающимся домой, но сына его, малолетнего Джо, иногда встречал. Так как Джо оказался пропавшим в понедельник утром, а Байрс ушел накануне ночью и не вернулся, то свидетель предполагает, что убийство совершено в воскресенье ночью.
Далее смотритель объяснил, в каком положении найдено было тело, и где лежала сумка. От сумки пахло дичью, и, кроме того, в ней были оставшиеся птичьи перья, так что нет никакого сомнения в том, что она употреблялась для недозволенной охоты.
Обстоятельства нахождения тела и сумки подтвердили своими показаниями оба сторожа – Мартин и Дик.
Тогда выступил вперед мистер Фернес и изъявил желание дать показание в качестве добровольного свидетеля, несмотря на все свое уважение к семейству Рошбрук. Он показал, что, придя утром в понедельник в коттедж, чтобы захватить с собой своего ученика Джо, он застал супругов Рошбрук в большом отчаянии по случаю исчезновения их сына, который ночью ушел из коттеджа, взяв с собой отцовское ружье. Свидетель заметил Рошбруку, что ему совсем не следовало держать у себя ружье. На это Рошбрук возразил, что он, как солдат, за долгую службу привык настолько к ружью, что не может без него обходиться. Рошбруки сознались, что они боятся, не ушел ли их сын браконьерствовать, и не поймали ли его сторожа. Тогда он, свидетель, вместе с Рошбруком отправился к смотрителю за справками. Свидетель далее показал, что за сумку он ручается, что она принадлежит Рошбруку, потому что Джо неоднократно приносил в ней свидетелю картофель и другие овощи. Свидетель узнал бы ее сразу среди многих других. Далее мистер Фернес пустился было в высокопарные отвлеченные рассуждения, но был остановлен коронером, который сказал, что это не относится к делу.
Решено было вызвать к следствию супругов Рошбрук и допросить их. За ними послали, и через десять минут они явились.
Первою была допрошена мистрис Рошбрук, но она отказалась отвечать на вопросы и только плакала и твердила: «Если он и убил, то сделал это нечаянно, а не нарочно. Мой мальчик не способен на убийство». Так от нее ничего и не добились и отпустили ее.
Рошбрук вздрогнул, когда, будучи введен, увидал на столе труп разносчика, но быстро справился с собой и со своими нервами. Это нередко удается людям, находящимся в крайней опасности. На вопросы Рошбрук решил отвечать, но только не на все.
– Известно ли вам, в котором часу ваш сын ушел из коттеджа?
– Никак нет.
– Это ружье вам принадлежит?
– Так точно.
– Знакома ли вам эта сумка?
– Так точно, это моя сумка.
– Не для того ли она употреблялась, чтобы класть в нее дичь?
– Я на этот вопрос отвечать не буду. Я ведь не под судом.
Ему задали еще несколько вопросов, но он опять не ответил ни на один из них, ссылаясь на то, что эти вопросы клонятся к обвинению его лично в браконьерстве. Так как он был в этом случае вполне прав, то его отпустили. Коронер объявил следствие законченным. Присяжные вынесли вердикт: «Умышленное убийство. Подозревается Джозеф Рошбрук младший». И тут же была назначена премия в 200 фунтов стерлингов за его поимку.
Глава XIX. Настоящий друг узнается в нужде
Рошбрук и его жена возвратились к себе в коттедж. Джен заперла дверь и упала в объятия мужа.
– Ты спасен! Слава тебе Господи! – вскричала она. – Только теперь узнала я, как много я тебя люблю – после того, как ты прошел через эту страшную опасность!
Рошбрука это очень тронуло. Он любил свою жену, и она вполне заслуживала любви. Джен была очень красивая женщина, не имевшая еще и тридцати лет отроду, она была высока и стройна, с изящной маленькой головой, несколько не соответствовавшей ее высокому росту. Черты лица ее дышали добротой и сердечностью. Держала она себя очень хорошо, с большим достоинством и тактом, вследствие чего все, кто ее знал, любили ее и уважали. Принадлежи он к более высокому классу, ее называли бы красавицей. Она сознавала и глубоко чувствовала весь ужас сделанного ее мужем преступления, не только не отшатнулась от него, а напротив – еще теснее к нему прильнула с чисто женскою жалостью.
О Рошбруке также нужно сказать правду, что и его личность, как внешняя, так и внутренняя, была совсем не плебейской складки. Это был человек смелый и отважный, готовый ко всяким неожиданностям, в опасности хладнокровный и спокойный. Свое ночное ремесло он именно и любил, главным образом, за риск, за опасность, за сильные ощущения, с ним сопряженные, а вовсе не за одну его выгодность. Корысть тут была на самом заднем плане. И он я его жена получили порядочное воспитание. Происхождения он был очень скромного и притом беден, вследствие чего, завербовавшись в солдаты, потерял всякую возможность выдвинуться, сделать карьеру. Будь он не солдатом, а офицером, его способности, наверное, проявились бы не в одном умении добывать нелегальным путем провиант для капитана своей роты. Нашлось бы для него дело и получше. Как то ни было, он и у офицеров, и у низших чинов считался в роте самым храбрым стойким в бою солдатом.
Все мы обыкновенно делаемся тем, чем нас создадут обстоятельства. Фридрих Великий не верил во френологию. Раз он велел одного разбойника и одного мошенника нарядить в мундир и позвал профессора-френолога, чтобы тот исследовал их черепа и определил, кто такие эти люди. После исследования профессор сказал королю, указывая на разбойника: «Ваше величество, вот этот, по всей вероятности, очень талантливый генерал», – а про мошенника сказал: «А этот, я полагаю, выдающийся финансист». Тогда король поверил отчасти в вышеупомянутую науку и при этом заметил, что «всякий хороший генерал, в сущности, тот же разбойник, а всякий выдающийся финансист – тот же мошенник».
– Успокойся, Джен, – сказал Рошбрук. – Теперь все хорошо.
– Хорошо? А 200 фунтов премии за поимку нашего мальчика – это тоже хорошо?
– Я этого не боюсь, да если бы это и случилось, так это ему не повредит. Постановлено только предать его суду, но ведь нет прямых улик.
– Случается, людей вешают и по одним косвенным уликам.
– Что нашего мальчика не повесят ни в каком случае, Джен, за это я ручаюсь.
– Ну, да, понимаю: ты тогда сознаешься, но ведь мне и тебя лишиться страшно.
Стук в дверь заставил их прекратить разговор. Рошбрук отпер и впустил учителя Фернеса.
– Мне очень жаль, друзья моя, – сказал педагог, – что состоялся такой вердикт, но я ничем не мог помочь. Свидетельские показания были очень неблагоприятны. Даже я вынужден был давать показание.
– Вы! Да разве вас вызывали? – вскричал Рошбрук.
– Да, и допрашивали под присягой. Вы знаете – присяга серьезная вещь, к ней должно относиться с благоговейным страхом. Как воспитатель местного юношества, несущий ответственность за его нравственность, я мог показать только правду, одну правду.
– Какую же это правду могли вы показать? – с удивлением спросил Рошбрук.
– Как какую? Я рассказал то, о чем мы с вами говорили вчера утром. Потом признал сумку, что она вам принадлежит, потому что бедняга Джо носил мне в ней картофель.
Рошбрук поглядел на педагога с удивлением и презрением.
– Могу я спросить, каким образом там узнали про ваш вчерашний разговор? Ведь вы же сами требовали от меня соблюдения тайны.
– Правда. Но ведь всем же известно, что мы с вами близкие друзья, и потому меня вызвали и допросили под присягой.
– Все-таки я не понимаю, – возразил Рошбрук. – Ну, положим, вам могли задавать вопросы. А как же узнали, что у нас был с вами какой-нибудь разговор вчера утром? Святым Духом, что ли?
– Милый друг, вы вот говорите, что не понимаете, а между тем в моем положении местного педагога, обязанного подавать юношеству пример честности и безукоризненности… Вы, я думаю, и сами видите…
– Я вижу, что при таких обстоятельствах вам не придется больше ходить в трактир и напиваться там пивом, не меньше двух раз в неделю, – отвечал Рошбрук, поворачиваясь к педагогу спиной.
– А для чего я ходил в трактир, как не для того, чтобы присматривать за теми, которые чересчур много себе позволяют, и отводить их домой? Я всякий раз доброе дело делал.
– Да, Это верно. Вы напивались допьяна, а я… Джен закрыла мужу рот рукой.
– А вы? – тревожно переспросил Фернес.
– А я бывал еще пьянее вас, допустим… Вот что, друг Фернес: ми, вероятно, устали сегодня, давая свое показание перед коронером, так позвольте вам пожелать покойной ночи.
– А вы разве не пойдете сегодня к «Коту и Скрипке»?
– Долго не буду туда ходить, а может быть и совсем никогда не буду.
– Не будете ходить? Напрасно. Глоток целительного напитка разгоняет всякую печаль. На случай же, если вы выпьете лишнее, я всегда готов буду за вами присмотреть…
– И выпить половину моего пива?.. Нет, дружище Фернес, это время прошло.
– Ладно. Я вижу, вы сегодня в дурном настроении духа. В таком случае, до другого раза… Мистрис Рошбрук, не найдется ли у вас для меня капелька домашнего пивка?
– Нет, не найдется, – сказала Джен и отвернулась. – Попросите у судей, может быть, они вас попоят пивом.
– Ну, как угодно! – отвечал педагог. – И то сказать: – умышленное убийство, и за поимку преступника назначено 200 фунтов! Тут есть отчего прийти в дурное настроение. Покойной ночи.
Уходя, Фернес хлопнул дверью.
Рошбрук подождал, пока не затихли его шаги, и сказал жене:
– А ведь он подлец.
– Ужасный! – сказала Джен. – Но все-таки пора нам спать. Поблагодари Бога за Его к тебе милость и попроси, чтобы Он тебя простил. Пойдем, дорогой.
На другой день мистрис Рошбрук узнала от соседок, что Фернес сам напросился в добровольные свидетели, что его никто и не думал вызывать. Негодованию Рошбрука не было границ. Он решил непременно отомстить.
Каковы бы ни были чувства местного населения в то время, когда раскрылось убийство, но к Рошбрукам, в общем, все знакомые отнеслись с большим участием. Все им очень сочувствовали, жалели их. Смотрителя стали все избегать, а его приятель Фернес вызвал всеобщее к себе презрение за свое предательское отношение к старым друзьям. Кончилось тем, что его школа опустела, закрылась, а сам он стал пить горькую, когда было на что.
А один субботний вечер Рошбрук, давно решивший завести с Фернесом ссору, явился в трактир. Фернес успел уже выпить, был в больших градусах и куражился. Рошбрук нарочно зацепил его чем-то, чтобы вызвать на возражение. Слово за слово, и кончилось тем, что Фернес вызвал Рошбрука на бокс. Рошбрук только этого и желал. В каких-нибудь полчаса он избил учителя до полусмерти, так что тот потом пролежал в постели несколько дней. Проучив предателя, Рошбрук уложил свои вещи и уехал с женой совсем из Грасфорда неизвестно куда. Лишившийся всяких средств к существованию, Фернес сделал вскоре то же самое – про него также никто не знал, да он направил свои стопы.
