Фредерик Марриет
Браконьер
Глава IV. В которой автор усердствует изо всех сил, чтобы приноровиться к современному вкусу читающей публики
Мы уже говорили, что Байрс был скупщиком той дичи, которую добывал незаконно Рошбрук. В своих счетах с браконьером Байрс был не совсем добросовестен, уплачивал деньги неаккуратно и пытался даже его обсчитывать, но только тот не поддавался. Вследствие этого Байрс затаил к Рошбруку глухую вражду. Дело они, впрочем, продолжали вести вместе, хотя глубоко не доверяли друг другу.
В один субботний вечер они, по обыкновению, пришли в ту пивную, где всегда заседали и сговаривались. Пришел и Фернес. Он и другие посетители, бывшие тут, выпили лишнее и шумели, кричали. Несколько женщин, столпившись в сторонке (это все были жены пьянствовавших тут крестьян) терпеливо и печально дожидались, когда их мужья, наконец, пойдут домой, пропивши значительную часть своего недельного заработка. Байрс держал в руках какой-то печатный листок, переданный ему школьным учителем, и громко читал что-то нелепо ругательное по адресу решительно всех правительств на свете, по адресу всех монархов и по поводу всяких законов. В это время в комнату, где все сидели, вошел какой-то незнакомец. Рошбрук собирался уже допить свое пиво и идти домой. Был субботний вечер, а он всегда чтил воскресенье и в ночь под такой день никогда не ходил на браконьерство. Поэтому он в этот Раз не намеревался, как обыкновенно, прикидываться пьяным. Но при входе незнакомца он, к своему великому изумлению, увидал, что тот переглянулся с Байрсом, а потом оба сделали вид, будто совсем незнакомы друг с другом. Рошбрук насторожился, однако и вида не показал, что заметил что-нибудь. Незнакомец сделал кивок в сторону Байрса. Тот, продолжая читать, ответил ему также кивком. В незнакомце было что-то такое напоминающее лесного смотрителя или объездчика – так, по крайней мере, показалось Рошбруку. Он почувствовал, что в воздухе скопляется что-то скверное, что-то опасное для него. Байрс и незнакомец как будто не нарочно взглянули на него одновременно. Он поймал их взгляд, подумал немного и тут же переменил свое прежнее намерение – отправиться вскоре домой. Он решил опять разыграть пьяного и спросил себе еще пинту пива. Распивая, он говорил все громче и громче, потом улегся головой на стол. Через несколько минут он приподнял голову, выпил еще и совсем повалился на скамью. Посетители понемногу разошлись, остались только учитель, разносчик и незнакомец. Учитель предложил отвести Рошбрука, как обыкновенно, домой, но Байрс отозвался, что сегодня учитель может не возиться с Рошбруком, что Байрс потом отведет пьяницу домой один, с помощью своего приятеля. Учитель, пошатываясь, ушел. Байрс и незнакомец остались вдвоем. Они сидели на скамье недалеко от лежавшего Рошбрука и он вполне свободно мог слышать, о чем они говорили. Разносчик объяснил, что он вот уже подряд несколько ночей подстерегает Рошбрука, но до сих пор не видал его выходящим из коттеджа. Сынишку его он зато встречал не один раз. Далее Байрс сообщил, что Рошбрук обещался сдать ему дичь во вторник ночью, а на добычу собирается выйти в понедельник и также, конечно, ночью. Словом, Рошбрук узнал, что против него целый заговор, что разносчик предает его самым безбожным образом незнакомцу, который сказался из разговора же новым лесным смотрителем, недавно поступившим на службу к владельцу поместья. Разговор закончился обещанием Байрса принять личное участие в поимке своего прежнего товарища и союзника. Заключивши такое условие, разносчик и смотритель взяли Рошбрука под руки, приподняли и отвели в коттедж, где и сдали на руки жене. Как только дверь за ними затворилась, Рошбрук свирепо вскочил. Вся долго сдерживаемая ярость вырвалась у него разом наружу. Он стукнул по столу кулаком, так что его жена обмерла от страха, и поклялся, что разносчик дорого заплатит за свой подлый донос. На вопрос жены Рошбрук торопливо и коротко объяснил ей в чем дело. Та, разумеется, тоже вознегодовала на доносчика, та, как женщина, пришла в ужас от предстоявшего кровопролития и стала упрашивать мужа лечь поскорее в постель. Тот послушался, лег, но заснуть не мог, обдумывая план кровавой мести предателю. Будь на его месте человек, привыкший к безмятежной, мирной жизни, разумеется, такой человек скоро бы успокоился и перестал бы витать кровавые замыслы, но Рошбрук четверть века провел на войне, привык видеть кровь, и убить человека для него ничего не стоило. Встал он утром с твердым решением убить доносчика. За завтраком он спокойно слушал уговоры жены и даже обещал ей оставить Байрса в покое. Он сказал ей, что пойдет на охоту не в понедельник, как намеревался, а нынче ночью, и таким образом избежит расставленных ему сетей. Джен попросила было его совсем не ходить, но на это он не согласился. Нужно было показать, что он ничего не заметил и ни о чем не догадывается. Он предупредил Байрса, что сдаст ему дичь не во вторник, а в понедельник. Рошбрук имел в виду встретиться с Байрсом наедине, уличить его в гнусном предательстве и жестоко ему отомстить.
Зная, что Байрс ночует в трактире, он перед вечером, еще засветло, зашел туда и сказал разносчику, что задумал пойти на охоту не завтра, а сегодня же в ночь, и что не лучше ли будет Байрсу прийти за дичью не во вторник, а теперь же, в эту же ночь, не в коттедж, а в такое-то место в лесу. Байрс согласился так сделать, а сам решил предупредить обо всем смотрителя, чтобы тот мог изловить Рошбрука. Назначено было и время для встречи – два часа ночи.
Рошбрук был уверен, что Байрс уйдет из трактира за час или за два до назначенного времени, чтобы успеть предупредить смотрителя. Поэтому он спокойно дождался двенадцати часов и тогда взял ружье и ушел, не взяв с собою ни собаки, ни Джо. Джен заметила это и догадалась, что муж идет не на охоту, а для того, чтобы привести в исполнение свой план мести. Она стала смотреть, куда он пойдет, и увидала, что он пошел ее в лес, а по дороге в трактир. В ужасе, что непременно случится несчастье, она разбудила Даю и упросила его пойти вслед за отцом, последить за ним и постараться удержать его. Говорила она торопливо, взволнованно и бессвязно, так что Джо понял только, что за отцом надобно следить и смотреть, что будет, а что, собственно, должен он делать – он так и не узнал. Позвав Немого я надев сумку, которая была теперь, пожалуй, и не нужна, мальчик поспешно вышел.
Ночь была темная, месяц еще не вставал, и очень холодная. Но к темноте и к холоду Джо давно привык. Самого его не было видно, но он отчетливо видел все предметы. Вскоре он дошел до ограды трактира. Немой собрался идти туда, из чего мальчик заключил, что отец где-нибудь недалеко. Он пригнул собаку рукой к земле, присел сам и стал ждать.
Минут через пять из трактира вышла темная фигура и быстрыми шагами пошла по репному полю. Вскоре показалась откуда-то другая фигура, в которой Джо узнал отца, и стала украдкой догонять первую. Немного подождав, Джо пошел следом за обеими фигурами, сопровождаемый Немым. В таком порядке все трое приблизились к лесу. Тут Рошбрук пошел быстрее, то же самое сделал и его сын, так что все три группы стали быстро сближаться между собою. Байрс – это он вышел из трактира – шел мимо опушки, не подозревая, что за ним гонятся. Рошбрук был теперь от разносчика в пятнадцати ярдах, такое же расстояние было между отцом и сыном. Вдруг Джо услыхал звук взводимого курка.
– Отец! – негромко сказал Джо. – Не де…
– Кто там? – крикнул, оборачиваясь, разносчик. В ответ ему сверкнул и прогремел выстрел. Разносчик упал в кусты дрока.
– Отец! Отец! Что ты сделал! – вскричал, подбегая, мальчик.
– Ты здесь, Джо? – сказал Рошбрук. – Зачем ты здесь?
– Меня мать послала.
– Чтобы против меня оказался свидетель! – в ярости вскричал отец.
– О, нет, не для этого, а для того, чтобы тебя удержать. Отец, что ты это сделал?
– Я сделал то, о чем уже теперь же сожалею, – отвечал тот мрачно. – Но дело сделано и…
– И что, отец?
– И я теперь, кажется, убийца, – отвечал Рошбрук. – Но он подлец, он сделал на меня донос, меня сослали бы на каторгу, и я провел бы остаток своей жизни в кандалах из-за нескольких штук фазанов! Пойдем домой.
Он сказал это, а сам не двигался с места. Опираясь на ружье, он пристально смотрел на то место, где упал Байрс.
Джо стоял с ним рядом. Оба молчали. Так прошло минуты три. Наконец, Рошбрук сказал:
– Джо, мой мальчик, в свое время я часто убивал людей и спокойно после этого засыпал по ночам. Но то было на войне, я был солдат, это был мой долг, мое ремесло. А теперь я не в силах взглянуть на этого человека. Он был мой враг, но я его убийца – я это чувствую… Послушай, мальчик, подойди к нему – тебе нечего бояться встречи с ним – и посмотри, действительно ли он мертв.
Джо, вообще ничего никогда не боявшийся, на этот раз почувствовал страх. Ему нередко приходилось пачкать руки кровью зайцев и птиц, но мертвых людей он еще не видывал. Он медленно и весь дрожа направился в темноте к кустам дрока, где лежало тело. За ним нерешительно поплелся Немой, поднимая сперва одну лапу и делая паузу, потом поднимая другую, и когда они приблизились к телу, умный пес поднял голову и завыл так мрачно, так зловеще, что наш маленький герой невольно отпрянул назад. Впрочем, Джо скоро опомнился и опять подошел к телу. Наклонившись над ним, он мог разглядеть только общие очертания. Он прислушался – дыхания не было и признака. Позвал разносчика по имени – не получил ответа. Приложил руку к его груди и сейчас же отдернул ее: рука оказалась вся в теплой крови.
– Отец, он мертв, совершенно мертв, – прошептал, возвратившись, Джо. Он весь дрожал. – Что теперь нам делать?
– Идти домой, больше ничего, – отвечал Рошбрук. – Да, это очень нехорошее, очень дурное дело…
Не сказав больше друг другу ни слова, Рошбрук и Джо вернулись с Немым в коттедж.
Глава V. Грехи отца взыскиваются на сыне
В отсутствие мужа Джен нестерпимо тревожилась и тосковала, стараясь уловить малейший звук. Каждые пять минут она приоткрывала дверь и поглядывала, не возвращается ли Рошбрук. Постепенно тревога ее дошла до высшей точки. Бедная женщина положила голову на стол и заплакала. Это ее не облегчило. Оля места себе не находила от тоски. Наконец, она упала на колени и стала молиться.
Молча взывала она ко Всемогущему, когда в дверь коттеджа послышался стук. Муж возвратился. Он казался угрюмым и пасмурным и, войдя, так небрежно бросил ружье, что оно упало на пол и звякнуло. Уже это заставило Джен почувствовать неладное. Рошбрук сел, не говоря ни слова. Прислонясь к спинке стула, он уставился глазами в потолок, глубоко о чем-то раздумывая и как будто даже не замечая присутствия жены.
– Что случилось? – спросила Джен, с трепетом кладя руку ему на плечо.
– Не говори со мной, – отвечал он.
– Джо, что такое произошло? – шепотом спросила она у мальчика. – Что он сделал?
Джо не ответил, только показал свою руку, всю красную от присохшей к ней крови.
Джен слабо вскрикнула, упала на колени и закрыла себе лицо руками, а Джо пошел в кухню смывать с себя следы темного дела.
Через четверть часа Джо вернулся и сел на свой низенький стул. Никто не произнес ни слова.
Страшно тягостная вещь – предчувствие грядущего наказания за сделанное преступление. То, что переживали в эти минуты обитатели коттеджа, было прямо ужасно. Рошбрук был положительно подавлен нахлынувшими ощущениями. Раньше – крайнее возбуждение, с которым он не мог совладать и которое толкнуло его на убийство, теперь на смену этому Возбуждению – крайняя моральная прострация, полнейший упадок духа. Джен боялась и того, что теперь есть, и того, что будет потом. Глазам ее мерещилась виселица, ушам чудился кандальный лязг. Она предвидела грядущий позор, бедствия, страдания, угрызения совести для своего мужа и терзалась за него сама. Джо, бедный мальчик, терзался за обоих – и за отца, и за мать. Даже Немой взглядывал порою на Джо такими глазами, что казалось, будто и он, пес, понимает, что сделано безумное, злое дело. Никто не решался нарушить тяжкого безмолвия, которое прервал, наконец, бой часов на церковной колокольне, пробивших ровно два. Этот бой прозвучал для всех троих, как звон по покойнике, и сразу напомнил им как о временном, так и о вечном. Но вечное могло подождать, а временное было тут, у дверей. Нужно было что-нибудь предпринять. Через четыре часа начнется рассвет, и кровь убитого человека завопит к товарищам-людям об отмщении. Взойдет солнце и осветит темное дело, мертвеца найдут и принесут домой, соберутся судьи, и на кого тогда обратится подозрение?
– Боже милостивый! – вскричала Джен. – Что теперь делать?
– Улик ведь нет, – пробормотал Рошбрук.
– Улика есть, – заметил Джо, – я оставил там свою сумку.
– Молчи! – крикнул Рошбрук. – Да, – прибавил он с горечью, обращаясь к жене, – это твоих рук дело. Зачем ты послала за мной мальчика? Вот против меня и улика. Теперь, если меня повесят, я буду обязан этим тебе.
– О, не говори так, не говори! – взволновалась Джен, падая на колени и горько рыдая в передник, которым закрыла лицо. – Да что же ты? Ведь времени еще много, – вскричала она, вскакивая на ноги. – Джо успеет сходить и принести сумку. Ты сходишь, Джо? Сходи, голубчик. Тебе бояться нечего, ты не виноват.
– Матушка, по-моему, лучше оставить ее там, где она есть, – спокойно возразил Джо.
Рошбрук взглянул на сына с чрезвычайным изумлением. Джен взяла его за руку. Она почувствовала, что сын говорит неспроста, что у него есть какая-то мысль, есть план.
– Почему так, Джо? – спросила она.
– Я думал об этом все время, – сказал мальчуган. – Я в деле неповинен, и потому мне не так страшно, если меня и заподозрят. Все знают, что сумка моя. А ружье я отнесу туда же и брошу неподалеку, переходах в двух. Вы мне дадите сколько-нибудь денег, если у вас есть, а если нет, обойдусь и так. Но времени нельзя терять. Через десять минут меня уже не должно здесь быть. Завтра начните всех спрашивать, не видал ли кто-нибудь меня или не слыхал ли чего-нибудь обо мне. Говорите всем, что я скрылся из дома в эту ночь. Я тем временем успею уйти далеко. Кроме того, разносчика найдут, вероятно, не раньше, как через день или через два. По сумке и по ружью все, разумеется, сейчас же придут к мысли, что разносчика убил я, но невозможно будет решить, каким образом я это сделал: нечаянно ли, и со страха убежал, или нарочно. Вот, что я придумал, матушка, чтобы спасти отца.
– Дитя мое, ведь этак я никогда тебя больше не увижу! – возразила мать.
– Отчего же? Вы можете переселиться отсюда после того, как все уляжется. Ну, матушка, скорее! Нельзя времени терять!
– Рошбрук, ты что скажешь? Ты как думаешь? – спросила Джен у мужа.
– Правда, Джен, мальчику лучше уйти от нас. Видишь ли, я сказал Байрсу, а тот, конечно, передал смотрителю, если виделся с ним, что я возьму Джо с собою. Я это сказал для того, чтобы его обмануть, но теперь, конечно, мальчика будут допрашивать, как свидетеля. Это так же верно, как то, что я вот сижу здесь на этом месте.
– Это несомненно, – вскричал Джо, – и что же я буду тогда делать? Солгать под присягой я не решусь, не хватит духу, а я не желаю быть доказчиком на родного отца. После этого мне только одно и остается – уйти.
– Правда, мой мальчик, правда. Уходи, и да будет над тобой мое благословение, хоть и грешное, но все-таки отцовское. Бог да простит меня! Джен, отдай ему все деньги, какие у нас есть. Да проворнее, проворнее, жена! Надо торопиться.
Рошбрук волновался и тревожился.
Джен подбежала к шкафу, отперла маленький ящичек и высыпала сыну в пригоршни все деньги, какие там оказались.
– Прощай, мой мальчик! – сказал Рошбрук. – Твоя отец говорит тебе: спасибо!
– Да хранит тебя Бог, родное мое дитя! – вскричала Джек, обитая сына. По ее щекам в три ручья лились слезы. – Пиши нам – или нет, нет! Боже упаси писать!.. О, как тяжело! Я никогда больше тебя не увижу!
И Джен упала на пол в обмороке.
В глазах нашего героя стояли слезы, когда он прощался с матерью при подобной обстановке. Еще раз пожал он руку отцу и, не позабывши захватить ружье, вышел из коттеджа через заднее крыльцо. «Немой» хотел было тоже пойти с ним, но Джо прогнал его назад и один вомчался волями со всей быстротой, на какую только были способны его маленькие нога.
Глава VI. Свет не клином сошелся
Многим яз наших читателей, несомненно, случалось опадать на распутье двух дорог и останавливаться в недоумения, куда свернуть: вправо или влево, если дорога была незнакомая. Обыкновенно в таких случаях принято поворачивать на более широкую и торную из двух дорог, потому что она представляется как бы продолжением главной. Так вот и мы теперь стоим на распутье и думаем: за кем бы нам пойти и повести читателя: за мальчиком Джо или за его родителями? Так как герой рассказа имеет больше значения, чем второстепенные личности, то мы решимся последовать за ним самим.
Положивши ружье так, чтобы оно могло попасть на глаза прохожим, Джо пустился по большой дороге и шел так быстро, что еще до рассвета успел удалиться миль на десять от родной деревни. Когда рассвело, он сошел с дороги и пошел полями, держась параллельно дороге. Так прошел он пятнадцать миль и, утомившись, сел отдохнуть.
До этой минуты, с самого ухода из дома, Джо все время думал исключительно об одном – как бы поскорее скрыться хорошенько и подальше и отвлечь подозрения от отца. Теперь, когда основная задача была исполнена, у него возникли другие мысли. Прежде всего ему припомнился ряд предшествовавших его уходу мрачных сцен, йотом прощание с матерью, лежавшей в обмороке – при этом воспоминании он даже заплакал – и, наконец явилась мысль о собственном опасном положении: двенадцатилетний мальчик, бредущий наугад, куда глаза смотрят, это не легко. Что он будет делать? Тут он вспомнил, что мать дала ему денег. Он сунул руку в карман, достал свое богатство и пересчитал его: оказалось 1 фунт и 16 шиллингов, и все серебряною монетою. Для него это была огромная сумма. Несколько успокоившись, он стал раздумывать, как ему лучше поступить. Куда пойти? Конечно, в Лондон. Он знал, что это далеко, но чем дальше от дома, тем было лучше. Кроме того, он много слышал про Лондон и знал, что там каждый может найти себе дело. Он встал и пошел, решив, что еще два дня будет идти не по дороге, а около нее, чтобы с кем-нибудь не встретиться из знакомых. Так дошел он до реки, которая оказалась для него чрезвычайно глубока и широка, а брода не было. Потому он вернулся опять на дорогу, чтобы перейти через мост. Оглядевшись кругом и убедившись, что поблизости никого нет, он перескочил через невысокую каменную ограду дороги и вступил на мост, как вдруг увидел перед собой старуху с корзиной небольших черных хлебцев, похожих на имбирные коврижки. Застигнутый врасплох, он не знал, что ему сказать, и спросил старушку, не проезжала ли тут телега.
– Проезжала, дитятко, проезжала, – отвечала старуха, – только она уже отъехала далеко вперед, не меньше мили.
– Я еще не завтракал сегодня и очень голоден. Вы этими хлебами не торгуете ли?
– Торгую, дитятко, иначе зачем бы они мне? Продаю по одному пенсу за три штуки – очень дешево.
Джо достал из кармана шесть пенсов, купил у старухи хлебов на всю эту сумму, сложил их стопкой и пошел с ними дальше. Сойдя опять с дороги на поле, он позавтракал половиной своей провизии и продолжал путь. Так шел он приблизительно до первого часа дня и очень устал. Севши отдохнуть, он съел остальные булки, привалился под стогом и крепко заснул. Всего в этот день прошел он не менее двадцати миль. Все время спеша и волнуясь, он не обращал внимания на погоду и не позаботился о том, чтобы выбрать себе более укромное убежище, нежели стена стога, приходившаяся, правда, тогда за ветром. Проспал он с час, не больше, как ветер подул с другой стороны, и повалил густой снег. Джо продолжал спать, да так бы, вероятно, никогда больше и не проснулся, если б мимо стога не прошел со своей собакой пастух, возвращавшийся на ночь домой. Снег успел покрыть мальчика слоем толщиной в полдюйма, и пастух его так бы и не заметил, но собака подбежала и принялась лапами разгребать снег. Тогда пастух поднял его всего окоченелого и частью дотащил, частью донес на руках до кузницы, стоявшей на краю ближайшей деревушки. Здесь мальчугана кое-как отогрели и привели в чувство. Проспи он под снегом еще час-другой, и наш рассказ прекратился бы сам собою, потому что кончилась бы вся история вашего малолетнего героя.
На обращенные к нему вопросы, кто он, откуда и как сюда попал, Джо не отвечал ничего, стараясь привести сначала в порядок свои мысли. Потом он объяснил, что он далеко отстал от своих родителей, что он направляется в Лондон, но утомился и заснул под стогом и теперь боится, что в Лондон не попадет и родителей своих не отыщет.
– Ну, ничего, мы как-нибудь устроим, что ты их догонишь, – сказал пастух.
Жена кузнеца принесла немного теплого пива и напоила мальчика. Это его подкрепило. В это время к кузнице подъехал воз и остановился у дверей.
– Моя старая кобыла расковалась, дружище, – сказал возчик. – Не можешь ли ты мне ее подковать поскорее?
– В пять минут подкую, – отозвался кузнец. – А ты не в Лондон ли едешь?
– В Лондон, как раз.
– Вот тут один бедный мальчик отстал от своих родителей – не подвезешь ли ты его?
– Не знаю… А заплатят мне за это, конечно, на том свете, в будущей жизни?
– Разумеется… Но ведь там хорошо платят, если кто заслужит.
– Ладно, полагаю, там не будут разбирать, на которой из своих восьми кляч я возил – одинаково заплатят… Ну, малец, полезай на воз и садись на солому поверх клади.
– Нет, дитятко, сначала ты пойди ко мне вот сюда, – сказала жена кузнеца. – Ты, небось, очень голоден. Джон покуда ты будешь ковать лошадь, я покормлю мальчика.
Женщина поставила перед Джо тарелку с говядиной, нарезанной маленькими ломтями, и он сейчас же принялся ее уписывать.
– Есть ли у тебя деньги, мальчуган? – спросила женщина.
Джо подумал, что с него спрашивают плату.
– Есть, мэм! Вот тут целый шиллинг, – отвечал он я выложил на стол серебряную монету.
– Бог с тобой, мальчик! За кого ты меня принимаешь? Неужели ты думаешь, что я способна взять с тебя деньги? До Лондона путь неблизкий, хоть тебя теперь и повезут на лошади. Знаешь ли ты, куда ты там пойдешь и что будешь делать?
– Да, мэм, – отвечал Джо. – Я думаю поступить в конюшенные мальчики.
– Это очень хорошо, но до тех пор тебе сто раз пригодится твой шиллинг. Есть-то ведь ты захочешь! Скажи, ты теперь совсем согрелся?
– Да, мэм, очень вам благодарен.
Джо перестал есть, поблагодарил добрых людей и забрался на воз, захватив узелок с провизией, которую позаботилась дать ему на дорогу добрая кузнечиха. Воз тихо двинулся, позвякивая бубенцами. Оправившийся Джо удобно устроился на соломе, довольный тем, что благополучно доедет до Лондона без дальнейших расспросов. Через три дня и три ночи он, сам того не зная, очутился вечером на улице Оксфорд-стрит.
– Ты знаешь ли, мальчик, дорогу-то? – спросил возчик.
– Я могу спросить, – отвечал Джо, – когда подойду к свету и прочту адрес. Прощайте, спасибо вам, – продолжал он, радуясь, что отделался от всех вопросов своими уклончивыми ответами.
Возчик пожал ему руку на прощанье, и наш герой очутился в полном одиночестве среди огромной столицы.
Что он будет делать? Прежде всего нужно было найти себе койку для ночлега. Несколько раз прошелся он взад и вперед по Оксфорд-стриту, но встречные люди шли все так торопливо, что он не решился кого-нибудь из них остановить и спросить. Наконец, мимо прошла девочка лет семи или восьми и пристально на него поглядела.
– Не можете ли вы мне сказать, где я найду себе койку для ночлега? – обратился он к ней.
– А гвозди у тебя есть? – ответила девочка.
– Что? Какие гвозди? – не понял Джо.
– Ну, деньги. Да ты, я вижу, совсем зеленый.
– У меня есть шиллинг.
– Идет. Пойдем, ты будешь ночевать со мной вместе. Джо пошел за ней в простоте сердца, радуясь, что так удачно попал. Она привела его на какую-то улицу в местности Тоттенгэма – без фонарей, но с высокими домами в несколько этажей.
– Возьми меня за руку, – сказала девочка, – и старайся ступать осторожнее в темноте.
Следуя за своей проводницей, Джо дошел до настежь раскрытой двери. Они поднялись по темной лестнице во второй этаж, и вошли в комнату, где Джо увидал десятка два девочек и мальчиков приблизительно такого же возраста. В комнате, довольно просторной, стояло несколько кроватей. В середине, на полу, вокруг сальной свечки, сидели группой человек восемь или десять обитателей комнаты, и двое из них играли в засаленные карты, а остальные смотрели. Прочие спали или так лежали на кроватях.
– Вот моя кровать, – сказала девочка. – Можешь прилечь, если ты устал, а я еще не буду ложиться. Я лягу потом.
Джо устал и потому сейчас же лег. Постель была не особенно чистая, но за это время он ко всему привык. Нечего и говорить, что Джо попал в очень дурное общество, состоявшее из малолетних воришек и карманников, которые, двигаясь дальше по преступному пути, обыкновенно кончают ссылкою в Ботани-Бей.
Джо заснул крепко, а когда поутру проснулся, его новой приятельницы с ним не оказалось. Он оделся и хватился своих денег: все было утащено до последней полушки. Все вытащили из кармана платья, пока он спал! Он поделился было горем с одним или двумя мальчиками, но те его же подняли на смех, обозвали молокососом и наговорили еще таких слов, что Джо понял, наконец, с кем имеет дело. После короткой перебранки трое или четверо мальчишек набросились на него и вытолкали его вон из комнаты. Джо очутился на улице без копейки денег, но с большим желанием основательно закусить.
Наш герой принялся ходить по магазинам и мастерским, прося места или работы, но везде получал неизменно отказ. Так проходил он весь день, а вечером, измученный и голодный, заснул на каменных ступенях чьего-то подъезда. Утром он проснулся, дрожа от холода и обессилев от голода. У кого он ни просил поесть, никто ему не дал. Только воды он где-то попил из крана, благо это ничего не стоило. Следующий день бедный мальчик также пробыл без пищи, а ночь опять провел на подъезде какого-то богача на Берклейском сквере.
