Игорь Озеров
КамТугеза
– Чтобы относиться к людям по-доброму, надо научиться прощать их слабости и недостатки, – ответил Родион, думая совсем о другом.
– Как это прощать? Признать факт, что вокруг полно подонков
и мерзавцев и их уже не переделаешь? – горячился Томас. – И пусть они делают что хотят? Так что ли? Этому я никогда не научусь.
– Зато лицемерам всегда лучше живется.
– Может и так. Но как жить? Себя не уважать?! Я так не умею, – Томас взял бокал и с огромным наслаждением сделал несколько больших глотков. – А ты знаешь, почему меня так легко отпустили?
– Вадик помог?
– И Вадик конечно. Но, главное, что они там, в полиции, сами очень плохо относятся к этим казачкам. Ведь это не настоящие казаки, а какие-то ряженные. Их набрали непонятно откуда, непонятно кто. Живут они
в воинской части. Им даже деньги платят.
– Может патрулировать будут вместе с полицией, – предположил Родион.
– Менты тоже так думали. Но у них такие терки начались… Говорят, там половина уголовников. Они сами ментов ненавидят. Конфликты каждый день. И вообще, Вадик думает, что готовится что-то непонятное. И скорее всего паршивое. Так что может твоя Лиза и не врала, когда обещала тебе интересный материал.
В этот момент принесли пиццу. Томас сделал большой глоток пива и спросил:
– Кстати, как тебе моя Катя?
– Хорошая девушка. Я, пожалуй, пойду домой. Ночь плохо спал. Устал очень, – Родиону давно уже не было так стыдно перед самим собой. Он чувствовал себя виноватым и перед Томасом, и перед Катей, и перед Лизой.
– Ну, давай. А я еще посижу. Выпью за свободу.
Глава 11
В квартире еще пахло Лизиными духами. Родион зашел в душ – кран смесителя украшала оранжевая велюровая резинка для волос. Он давно заметил, что женщины любят метить свою территорию. «Дай волю, клеймо бы на лоб ставили, – усмехнулся он. – А мужики? Паранджу на голову и сиди в гареме за забором всю жизнь – мое!»
На старом комоде стоял советский проигрыватель, за стеклянными дверками на полке чуть выше – виниловые пластинки. Родион поискал и вытянул из пачки одну из них. Аккуратно вытряхнул ее из конверта, протер пыль, установил на гофрированную круглую резиновую площадку и нажал кнопочку. Черный диск с розовой наклейкой в центре закружился вокруг оси. Он очень осторожно опустил на него иглу звукоснимателя. После привычного легкого поскрипывания из двух больших колонок на полу раздались звуки свиридовского вальса к «Метели» Пушкина.
– Попробуем все спокойно обдумать, – сказал вслух сам себе Родион и пошел на кухню за чаем.
Процесс заваривания действовал успокоительно. Он залил в темно‑синий чайник немного кипятка, снял с полочки две стеклянные банки в форме граненых бочонков. В одной был черный чай, а в другой высушенные листки мяты. «В холостой жизни есть свои плюсы: всегда знаешь, что где лежит». Взболтал кипяток в чайнике и вылил его в раковину. Потом засыпал полную столовую ложку чая и четверть ложки мяты. Через пять минут он сидел в комнате за круглым столом и наливал себе свежезаваренный чай. На столе на зеленой скатерти лежала коробка конфет, купленная Лизой. «Обложила как волка красными флажками и загоняет под каблук, – пришло в голову Родиону. – Но если тебя кто‑то ловит, значит, ты кому‑то еще нужен».
Родион встал и собрал в пакет все Лизины вещи. «Если бы так можно было решить все проблемы: сложить в пакет, завязать узлом и в дальний ящик или лучше в мусоропровод. А потом еще поменять флешку в голове на новую. И проколоть курс антибиотиков для верности».
Родион взял карандаш и листок бумаги. Положил перед собой. «Может это не самый хороший метод, но я не знаю, как сделать лучше. Это хотя бы можно назвать ответственным подходом». Он вспомнил свой первый брак. Тогда все решилось очень быстро и почти без его участия. Семейная жизнь напоминала какой‑то сериал, в котором он играл чужую роль.
«Что мы сегодня имеем? – он провел линию разделившую листок на две половины. На одной написал «Лиза», на другой «Катя». – Может проще взять монетку: орел или решка? Было бы проще и может даже эффективнее. Но это мы пока отложим. Монетку бросить я всегда успею. А чтобы совесть была спокойна, попробуем, перед тем как положиться на судьбу, хотя бы немного поразмышлять. Для этого представим, что будет хотя бы через год».
Родион понимал, что Лиза амбициозна. Для нее важнее карьера, а не семейная жизнь. Даже если их отношения и продлятся какое‑то длительное время, то вряд ли они для обоих будут самым важным делом в их жизни. Поэтому вполне можно сохранить относительную свободу и независимость. А если ее предложение снять фильм в Москве, окажется неинтересным, можно уехать опять на Камчатку, никого сильно не обидев.
«Это очень хорошо, – он обвел ее имя и рядом поставил большой плюс. – А вот с Катей так не получится, – Родион нарисовал в квадратике профиль ее лица, таким, как его запомнил и почувствовал, что о Кате ему думать приятнее, чем о Лизе. – Это не самый хороший сигнал. Сейчас эмоции могут только помешать. Так, что с нами будет через год? Если смотреть на вещи реально, то, скорее всего, через год будет ребенок. Значит, Катя будет иметь возможность мной манипулировать. Вряд ли она будет рада, если я уеду на долгое время куда‑то далеко. А может мне и самому не захочется куда‑то уезжать. Следовательно, в этом случае я буду опять снимать какую‑нибудь ерунду в Москве. Кажется, что я уже это проходил. Зато любовь. А что такое любовь? Даже если она есть у меня, то это совсем не значит, что она есть у Кати. Может все дело в желании найти москвича?»
Он вспомнил, как она смеялась, как грустила. Как легко менялись ее эмоции, и как это отражалось на ее лице. «Нет, – уверенно решил он, – такие люди совсем не умеют обманывать. Да у нее все мысли в глазах».
«Москвичей испортил квартирный вопрос!» Родион вспомнил, как они жили здесь мамой, когда она была жива. Пятнадцать квадратных метров на двоих и крохотная кухня без окна. Раньше вместо квартиры здесь была подсобка для уборщиц и техников, обслуживающих дом. «Если ребенок родится, квартиру придется менять. Это еще один минус».
Было душно. Он открыл балкон и вышел на улицу. Из‑за жары не было видно даже пенсионеров, которые обычно играли в домино в соседнем сквере. Захотелось искупаться. «А может уехать с Катей куда‑нибудь в Камбоджу на необитаемый остров с маленькой лагунной? Дети с листиками от пальмы вместо трусов собирают кокосы и бананы. А мы с Катей плещемся в бирюзовой воде…»
Родион вспомнил, как впервые увидел Катю в тот момент, когда она вышла из арки во двор. Он опять ощутил легкое и приятное головокружение. И понял, что он решает совсем не ту задачу. Вопрос не в том кого выбрать, а в том сможет ли он без нее жить или нет. А значит решить, что для него важнее: Катя или все его прежние планы и мечты.
– Планы и еще лучший друг, – сказал он вслух сам себе и вернулся в комнату.
«Томас перечеркивает все эти расчеты. Тупик. А может поговорить с ним? И что я ему скажу? Томас, ты мне друг, но мне очень нравится твоя девушка. Может, мы как‑то договоримся? Чушь какая‑то! В лучшем случае он даст мне по морде и будет абсолютно прав».
Родион опять сел за стол и налил в чашку остатки чая. Сделал глоток. Чай был крепкий, но уже остывший.
«А может дело совсем не в Кате? А может тебе самому не хочется никуда ехать? Не хочется несколько месяцев сидеть с камерой рядом с диким зверем с непонятным итогом. А ведь эти звери могут и сожрать… Для чего я рискую? Кому это нужно? Просмотры на «YouTube»? Да красивая девчонка наберет в сотни тысяч раз больше просмотров, просто показывая свои сиськи. Может поэтому ты и решил найти себе причину, чтобы никуда не ехать, а сидеть на диване с молодой женой? И ради этого готов даже увести ее у лучшего друга?»
Родион вспомнил, какими глазами Томас смотрел на Катю. «Надо срочно уезжать. Плюнуть на предложение Лизы и к медведям!»
В этот момент в прихожей задребезжал дверной звонок. Родион сделал несколько шагов к двери. В тот же момент сильный порыв свежего ветра ворвался в открытую балконную дверь и чуть не сорвал светлые занавески. Родион на мгновенье растерялся, не зная, что сделать в первую очередь, но потом шагнул в коридор и открыл входную дверь. За ней стояла Катя и смущенно улыбаясь, смотрела на Родиона.
– Я не стала ждать, пока у тебя опустеет холодильник, и ты меня пригласишь, – сказала она, надеясь шуткой скрыть свое волнение.
– Как ты меня нашла? – удивленно спросил Родион. Ответа он ждать не стал, а аккуратно взял в ладони ее лицо и поцеловал.
Спустившись в метро, Катя не успела заскочить в уходящий поезд и села на лавочку в нише из бордового мрамора. «Может доучиться, получить диплом и просто уехать домой? Москва, Москва! Да свет клином, что ли, на ней сошелся? Живут же люди и в других местах», – думала она.
Вспомнила родной дом у трассы с пролетающими под окном машинами. «А что дальше? Найти работу в школе – не проблема. А вот найти мужа сложнее. Какой у меня выбор? – Катя встала и остановилась у дверей подъехавшего поезда, пропуская выходящих людей. – Если отбросить алкашей и бездельников, которых больше половины, то выбор не очень большой. Пару чиновников, с богатым семейным прошлым, кавказские бизнесмены уровня «палатка овощи‑фрукты», и сосед тракторист Рома, влюбленный в меня с первого класса. Упрямая статистика говорит, что в двух случаях из трех люди расходятся в первый год совместной жизни. В моем случае, вероятность развода еще больше. И что будет с ребенком и со мной? А будет все, как у мамы». От этого вывода она разозлилась.
«Ну, уж нет, только не это. Дома мне точно делать нечего. Томас хороший добрый, но очень несерьезный. Куска мяса мамонта от него не скоро дождешься. Родион хотя и не олигарх, но под моим руководством… А мораль в этом деле не лучший помощник. Так что будет правильным…» – Катя, даже не успев закончить мысль, повернулась и почти бегом побежала по платформе и потом вверх по эскалатору.
Глава 12
– Как‑то очень стремительно все у нас получилось, как будто под лавину попали, – Катя лежала на плече у Родиона счастливая и даже не пыталась делать вид, что о чем‑то переживает. Если бы он сейчас погладил ее по голове, то она бы заурчала от удовольствия, как кошка.
– Может быть, это и есть любовь с первого взгляда, – спросил Родион. – Сносит все на своем пути. Как ты думаешь? – он знал, что скоро голову заполнят назойливые как ночные комары мысли, но сейчас колдовство первых поцелуев еще действовало и защищало от неизбежных забот.
– Я не знаю, что такое любовь и, вообще, не очень уверена, что когда‑либо влюблялась, – разоткровенничалась Катя.
– Ну у тебя были же какие‑то встречи?
– Конечно. И каждый раз я думала, что вот это и есть любовь. А потом… Хочешь, я тебе расскажу про первый поцелуй?
– Конечно.
– А ты не будешь ревновать?
– Не знаю. Постараюсь.
Если бы Родион ответил что‑то другое, то Катя все равно бы рассказала.
– Когда мне было 14 лет, мне первый раз показалось, что я влюбилась в мальчика.
– А мальчик был совершеннолетний? – Родион повернулся на бок лицом к Кате и с улыбкой смотрел на нее.
– Ему, наверное, было столько же лет, как и мне. Он приехал на лето. К бабушке, наверное… Но это все неважно. У нас там особо и гулять негде, и поэтому под утро мы оказались на железнодорожных путях на маленьком мостике из деревянных шпал над речкой с темной водой и с кувшинками.
– Как романтично.
– Ты точно не будешь ревновать? А то я не буду рассказывать, – Катя тоже повернусь лицом к Родиону и сейчас их лица были совсем рядом.
– Не буду. Продолжай, – Родиону показалось, что она рассказывает сейчас не о каком‑то постороннем мальчике, а о их далеком первом свидании, о котором он почему‑то забыл.
– А дальше он решил меня поцеловать.
– А ты?
– И я, – Катя смотрела не в глаза Родиона, а куда‑то глубже. Прямо туда, где живут его мысли. – Мы прижались губами друг к другу и так и стояли почти час, – продолжила она рассказ. – У комаров был пир. А мы не знали, что делать дальше. Хорошо, что загудел поезд, и нам пришлось закончить наш долгий поцелуй. Иначе комары выпили бы всю нашу кровь.
– А дальше?
– А дальше ничего не было. С тех пор я еще несколько раз думала, что влюбилась, но потом оказывалось, что это совсем не то, о чем я мечтала.
– А как ты понимала, что это не то?
– Я не знаю. Я чувствовала.
– А сейчас что ты чувствуешь?
– Я чувствую, что счастлива.
Утром, когда Катя была в ванной, Лиза открыла дверь ключом, который ей вчера дал Родион. Лиза была умной девушкой и сразу все поняла.
– Когда ты все успеваешь? – спросила она, иронично улыбалась. У нее было огромное желание разнести квартиру, но она сдерживалась.
– Извини, но так получилось, – Родион достал пакет с вещами и протянул Лизе.
– Спасибо что не выбросил. Несмотря на все это, – она посмотрела вокруг, неопределенно покрутила в воздухе кистью руки, – мое предложение остается в силе. Так что когда закончишь, позвони. Дела есть дела.
Лизе очень хотелось удержать свою ярость, но не получилось и захлопывая дверь, она вложила в это столько сил, что старенькая деревянная дверь чуть не слетела с петель. В этот момент из ванной вышла Катя. Она все слышала и так как тоже не была глупой девушкой, все поняла.
– Главное, ты не переживай. Лучше сделать и покаяться, чем не сделать и раскаяться, – сказала она застывшему Родиону.
Катя не стала хлопать дверью, но добавила перед уходом:
– Нам не за что ни каяться, ни раскаиваться. Закончи свои дела. А я закончу свои, – Катя поцеловала его в щеку и не дожидаясь лифта, пошла вниз по ступенькам.
Через пять минут после того как она ушла, позвонил Томас.
– Катя куда‑то пропала, телефон не отвечает, – сказал он. – Вы когда с ней вчера расстались, она куда пошла?
– В метро, – ответил Родион. – А ты сейчас где? Нам надо поговорить.
– Я дома. Приезжай.
Родион вышел на балкон. «А как ты хотел? За все надо платить. И теперь уже поздно ехать на Камчатку и прятать голову в песок».
Глава
13
После произошедшего у Юрия Владимировича, Софья хоть и добилась, чего внутренне желала, но и ей самой это дорого стоило. Ее качало и трясло, она боялась, что может в любой момент свалится в обморок. Поэтому, оставив Прохора с Анфисой заниматься врачами и свекром, сама побежала в единственное место, где она могла отдохнуть и успокоиться.
После того, как в 45 лет в паспорт вклеят последнюю фотографию и седина на оставшихся волосах уже не вызывает паники, наступает время, когда молодых любовниц заводят не только для того чтобы наслаждаться их упругим и гибким телом или нежной шелковистой кожей, но и совсем по другим причинам.
Довольно часто на этот риск идут, чтобы банально похвастаться перед друзьями длинноногой моделью, так же, как хвастаются моделью нового автомобиля. Но и это не основная причина. Юные барышни с хищными глазами появляются в жизни стареющих донжуанов одновременно с нарастающим страхом приближающейся смерти. Нежелание принять неизбежное, приводит к жалким попыткам найти эликсир молодости в объятиях меркантильных красавиц. Как страус в страхе прячет свою голову в песок, так стареющие маразматики тыкаются свой плешью в юную грудь в последней надежде найти там спасение. Очень быстро, казалось неглупые успешные люди, превращаются в жалких клоунов, и вызывают уже не зависть, а смех за спиной. Потому что нет ничего смешнее молодящегося старика с презирающей его любовницей. И ведь каждый из них, скорее всего, еще помнит старичка‑царя, Шамаханскую царицу и золотого петушка до смерти заклевавшего поглупевшего вдруг Додона. Но каждый думает, что это не про него.
Болезнь становится неизлечимой, когда человек начинает верить дежурным словам своей молодой меркантильной подруги, что их связь основана совсем не на его денежной помощи, а на искренних чувствах. Если в случае насморка или чего‑то подобного, заботливые друзья непременно посоветуют обратиться к врачу, то в этом случае они вряд ли попытаются остановить подвинувшегося рассудком человека. Никто не захочет вмешиваться, потому что прекрасно понимает, что лекарства от этого затмения нет, а превратить друга во врага бесполезными советами можно очень легко. А некоторые знакомые даже будут поощрять подобные приключения, надеясь позлорадствовать в скором времени на обломках разбившихся надежд. Стареющие женщины с молодыми любовниками встречаются реже, но порой выглядят еще глупее.
Софья долго не сознавалась себе, что помогает Руслану, молодому художнику, не только с благотворительными целями. Свою заботу она объясняла желанием помочь провинциальному бедному юноше раскрыть его талант. Большие деньги, которые она тратила на аренду для него студии‑мастерской в самом центре Москвы рядом с ее домом, она называла долгосрочными вложениями, так как взамен она получала часть его картин, которые, как она говорила, в скором времени будут стоить безумно дорого. «Это будет новый Мунк, а я буду его музой». Естественно, предполагая лишь платонические отношения.
Год назад, Софья, готовясь к какой‑то давно уже всеми обсуждаемой театральной премьере, обнаружила, что никто из старых поклонников уже не звонит и не приглашает. Дело дошло до того, что она даже предложила Прохору съездить на спектакль и развлечься. На что получила обидный совет: завести собаку и развлекаться сколько угодно. Ей стало так обидно, что она еле удержалась, чтобы не разбить стоящий у него в кабинете огромный глобус, на котором как на дисплее менялись изображения, характеризующие выбранную нажатием пальца страну. В театр она тогда не поехала, а пошла в мастерскую к Руслану.
Там, неожиданно для себя, она начала рассказывать ему, что они с Прохором уже несколько лет не живут как муж и жена. Что она стареет и что даже на спектакль ей пойти не с кем. А скоро все ее заботы будут о таблетках и врачах. Софье стало так себя жалко, что он расплакалась. Руслан сидел напротив нее, часто хлопал глазами, не веря, правильно ли он ее понял. А если правильно, то совсем непонятно было ему что делать. Для него она была не только взрослой богатой женщиной, от которой он полностью зависел, но еще и женой человека, которого он часто видел по телевизору, когда еще жил дома и ходил в школу. Он даже боялся подойти и утешить плачущую женщину.
Софья, привыкшая к другой реакции мужчин, сейчас окончательно поняла, что с этого момента ей самой придется бороться за свое счастье. Она достала из сумки платок, вытерла слезы и посмотрела на Руслана долгим взглядом. Так, наверное, самка богомола смотрит на самца после спаривания перед тем, как отгрызть ему голову: без злобы, без эмоций, как бы говоря – ты вообще‑то парень не плохой, но пришло время платить по счетам.
Руслан, высокий, очень худой парень, с длинными, как все начинающие художники волосами, еще надеялся, что сейчас Софья встанет, попрощается и уйдет. И все останется как есть: он будет рисовать старые усадьбы, городские улицы, бульвары и переулки. Представлять, как не так давно по ним мчались тройки, дежурили у кабаков извозчики, как по утрам шли к торговым рядам красивые румяные девушки. Он любил Москву, мечтал найти и показать всем ее новый необычный образ, как когда‑то сделал это его любимый Лентулов.
– Давайте я сейчас вас нарисую, – предложил он, чтобы прервать неловкое молчание. – Я никогда не видел, как вы плачете. Надеюсь, никогда не увижу. Вы сейчас похожи на Мадонну. Вы сидите не двигайтесь. Я сейчас.
Не дожидаясь ответа, он вскочил со стула и, быстро взяв небольшой мольберт в углу мастерской и установив на него заготовленный холст, начал что‑то рисовать на нем любимым карандашом. Все это время Софья молчала и не спускала с него глаз.
– Я сейчас набросаю глаза, чтобы запомнить, а потом… – Руслан боялся смотреть на Софью, понимая, что ее взгляд не оставляет ему ни малейшей надежды. – Надо еще свет включить. Я сейчас.
– Не надо света, – наконец прервала молчание Софья. – Иди ко мне.
Руслан, глядя на свои старые кроссовки, послушно сделал два шага к Софье. Потом вспомнил про карандаш в руках. Решив, что тот может чему‑то помешать, повернулся положить его обратно на мольберт. Чуть потянувшись назад, он зацепился за провод от закрепленной на мольберте лампы и тот, качнувшись, грохнулся на каменный пол. Руслан виновато, но еще с надеждой посмотрел на Софью. Наверное, даже начавшийся сейчас пожар не смог бы ему помочь.
Первое время все шло замечательно. Как будто проснувшаяся от долгого зимнего сна счастливая Софья сказала: «Это наш медовый месяц». И увезла его в Европу. Ей необычно было выступать в роли спонсора, но денег она не жалела. Выбирая Руслану изысканные подарки в дорогих бутиках, она получала больше удовольствия, чем, если бы подарки делали ей. Ей очень хотелось вернуться в то время, когда она сама открывала для себя этот мир почти тридцать лет назад. Они останавливались в тех же отелях, ходили в те же рестораны. В отражении зеркальных витрин она видела себя молодой влюбленной девушкой, у которой все впереди.
Медовый месяц кончился ссорой на Монмартре. Софье захотелось показать Руслану, где великие Пикассо и Модильяни, Ренуар и Ван Гог, когда еще не были всемирно известными художниками, тратили последние деньги на кисти, краски, вино и женщин.
– Я так и вижу тебя вместе с ними в маленьком кафе, только что вернувшегося с пленэра, за грубым деревянным столом. У ножки стула твой этюдник и красивая парижанка ставит на стол глиняный кувшин с дешевым красным вином, – фантазировала Софья.
Они начали подъем с площади Пигаль. В узких переулках, заполненных туристами, было душно. Дорога постоянно шла вверх, а в некоторых местах приходилось подниматься по крутым каменным лестницам с железными перилами. Софья очень устала, но виду не показывала и не жаловалась.
Наверху, у базилики Сакре‑Кер, было так много людей, что стало ясно: внутрь попасть не получится. Софья расстроилась. В Париже она не пропускала ни одного храма, хотя в Москве никогда не была в церкви. Почему‑то ей казалось, что здесь они какие‑то другие, настоящие. И поставив коротенькую толстую свечку какому‑нибудь незнакомому святому, можно попросить себе немного счастья. Вокруг базилики на траве все тоже было заполнено отдыхающими людьми.
– Как здесь можно найти какое‑то вдохновение? – сказал расстроенный Руслан.
– Тогда здесь не было столько людей. Это был бедный район, поэтому его и выбрали художники и поэты.
– Пойдем отсюда, – Руслан хотел добавить, что лучше быть бедным, но свободным, но сдержался, догадываясь, что может ее обидеть.
Они спустились чуть ниже, и вышли на площадь Тертр, плотно заполненную мольбертами и художниками. Руслан не ожидал это увидеть. Софья ему не сказала, надеясь сделать сюрприз.
Руслан прошел по одному ряду, свернул в другой. Софья еле за ним поспевала, боясь потерять в толпе. Он взял в руки картину.
– Trois mille euros, – откуда‑то подскочил парень, больше похожий на сутенера, чем на художника. – Trois mille, – и парень для убедительности показал три пальца.
– Что он говорит? – спросил Руслан у Софьи.
– Он хочет три тысячи евро, – перевела Софья.
– Раша? – с услужливой улыбкой угадал продавец. – Раша. Хорошо. Бери, – говорил он заученные для туристов слова. – Я художник, много хорошо рисовал.
– Да это же на принтере сделано! Три тысячи за принтер?! – Руслан побледнел от злости и бросил картину обратно на подставку.
Потом резко схватил ее за руку и вывел обратно к базилике. Он был в бешенстве. Софья даже не предполагала, что он может быть таким.
– Всех этих пидорасов надо разогнать, а место сравнять трактором! Это шарлатаны! Здесь же Ван Гог жил, а они… Торгаши… Их палкой надо гнать от искусства, – не унимался Руслан.
– Это же для туристов, обычные сувениры, – не понимала его реакции Софья.
Естественно, Руслан это знал, и злость его была направлена не на китайские подделки и продавцов. Когда‑то Париж был для него Меккой художников. Он даже не мечтал сюда попасть. Но если бы судьба подарила ему такой шанс, то, конечно, он хотел видеть себя не игрушкой в руках стареющей женщины, а увлеченным художником. Художником, который уверенной рукой делает великолепные эскизы рано утром на набережной Сены напротив Нотр‑Дама или вечером в Люксембургском саду быстро и точно схватывает на бумаге характеры проходящих людей. А сейчас он увидел, сколько такой мазни уже тысячи раз воспроизведено сотнями художников. Что он может сделать нового, чтобы его заметили? Да он и не делает ничего. Он в Париже, а у него с собой нет даже кисточек. А нужно ли это? Может лучше вот так как сейчас? Тот араб продает китайские эстампы, а что продает он?
– Пойдем, присядем где‑нибудь, выпьем кофе, – сказала Софья.
От жары, от подъема, от людей она сильно устала. И главное, эй было обидно. Она хотела именно здесь увидеть почувствовать его благодарность. Ведь она привезла его сюда. Она балует его и выполнят все, что он хочет. А он машет руками, кричит. Зачем?! Да, он красивый милый талантливый мальчик. Но неужели он действительно думает, что его талант нужен кому‑то кроме неё? Без денег – талант ничто. И чем быстрее он это поймет, тем ему самому будет проще. А она может ему дать деньги и имя. А это главное. Она может за руку поднять его на Олимп. Поднять его гораздо выше, чем этот дурацкий Монмартр.
Внутри кафе было прохладно от кондиционера, но мест не было. Пришлось сесть на улице на самом солнцепеке за маленький, приставленный к стене столик. Раньше официанта к ним подошла девушка с корзиной фиалок. Руслан заметил, что Софье хотелось бы получить в подарок букетик этих цветов, но она знала, что у него денег нет, а платить самой ей было неудобно. Продавщица, быстро перебегая взглядом от Софьи к Руслану, точно оценила ситуацию и, не тратя время, перешла к следующему столику, где сидела молодая шумная компания. Из‑за этой неловкой ситуации Руслан опять разозлился. Ему хотелось сказать Софье что‑нибудь обидное.
От природы очень худая, с короткой стрижкой, всегда ухоженная Софья обычно выглядела гораздо моложе своих лет. Но сейчас солнце нещадно высветило все то, что она хотела скрыть. Свалявшийся от пота и жары крем застрял мелкими комочками в морщинах. Глубокие серые дуги под глазами ближе к переносице становились неприятного светло фиолетового оттенка. А в подтянутой операциями коже на красивых высоких скулах пугающей паутиной просвечивались капилляры. Но больше всего о возрасте говорили руки, которые Софья устало положила на стол. Кожа на кистях была покрыта сплошными морщинами. Сквозь загар проступали темные пигментные пятна. Кольца на длинных, истонченных возрастом пальцах, болтались свободно и давно бы слетели, если бы не артритные суставы. Даже обручальное кольцо, совершенно неуместное в этой ситуации, Софья не могла снять.
Именно это кольцо и остановило Руслана, когда он уже был готов выпалить ей что‑нибудь очень неприятное. Глядя на кольцо, Руслан вспомнил, что у Софьи есть другая жизнь. И при желании она может сделать так, что он не увидит эту жизнь даже издалека. Он подумал: что будет, если после его грубости Софья просто встанет и уйдет? Ведь у него ничего нет. Он не только не сможет купить обратный билет, он не сможет купить себе даже булку хлеба. Руслан оглянулся. Вокруг нескончаемым потоком шли люди. Он вспомнил десятки попрошаек, которые попадались во всех туристических местах: грязные, вонючие, наглые они выпрашивали деньги или спали под кустами прямо на траве или на рваных матрасах. С одним из них он столкнулся в туалете на автовокзале. Бородатый высокий мужик непонятного возраста развесил повсюду свою одежду и абсолютно голый обливал себя из раковины, сильно разбрызгивая воду вокруг. Увидев чуть замешкавшегося от неожиданности Руслана, он визгливо и противно закричал и вытолкал его из туалета.
Желание грубить прошло мгновенно. Наверное, в этот момент решилась вся его дальнейшая судьба. Они встретились глазами. Умная Софья вспомнила, что благодарности на свете не бывает и надо все принимать так, как есть. А Руслан понял, что если не хочет сгинуть в неизвестности, то нужно делать то, что от него ждут.
– Может быть, пора возвращаться в Москву? – спросил он, пытаясь сделать так, чтобы его улыбка и взгляд понравились Софье. – Мне так хочется поработать.
– Да, конечно, – согласилась Софья.
У нее в мыслях мелькали два варианта. Прямо сейчас признать, что молодость и любовь за деньги купить невозможно и таким образом, приняв неизбежное, отправить его в Москву, забыть, а самой поехать куда‑нибудь в Баден‑Баден на лечение. Второй вариант – попытаться убедить себя, что сегодняшний день неприятное исключение и Руслан, как и все гениальные люди, очень эмоционален, и поэтому ему трудно показать свою благодарность и любовь. Естественно, Софья выбрала второй. Вниз они спускались по широкой лестнице. Оба молчали.
Вернувшись из Парижа, Руслан съездил домой к маме и быстро вернулся. После того, как они оба сделали для себя нужные выводы, все стало намного проще. Каждый знал, что он должен делать и что может за это получить. Руслан совсем перестал воспринимать Софью как мецената. А воспринимал ее только как похотливую тетку, у которой есть деньги, которые она чуть ли не обязана давать ему.
Софья тоже изменилась. Её почти перестали интересовать его картины, она теперь не сидела тихо часами за его плечом, глядя, как он рисует. Ее больше интересовали другие вещи. Руслан жил здесь же в мастерской. В его небольшой спальне раньше стояла скромная простая кровать, единственный шкаф для одежды и стол с двумя стульями. Софья все изменила. Если до ремонта спальня была похожа на скромную комнату в офицерском общежитии, то после стала похожа на офицерский публичный дом. Темные малиновые стены, огромная кровать с балдахином, приглушенный свет, большое зеркало с туалетным столиком. Софья никогда не предупреждала о своем приходе. Она открывала дверь своим ключом, проходила через светлый зал мастерской, заставленный мольбертами с незаконченными работами, брала Руслана за руку и вела в спальню. Нельзя сказать, что ему это все совсем не нравилось. Его сексуальный опыт до Софьи был очень негативный. Кого мог в провинциальном городе заинтересовать длинный худой нищий пацан, мечтавший стать художником. А Софья подарила ему такое разнообразие ласк, что он забыл все свои комплексы, на которых может и основывался его талант.
Он все меньше рисовал и все чаще встречался с какими‑то непонятными типами. Софья однозначно запретила ему приводить в мастерскую каких‑либо женщин. Даже натурщиц. Но однажды она заметила, что в мастерской стал часто появляться какой‑то смазливый парень откуда то из Средней Азии. Он был очень вежлив, и при появлении Софьи мгновенно исчезал. Руслан говорил, что это массажист Алдан и он просто волшебник, поэтому ей надо обязательно попробовать его массаж.
