Иосиф Антонович Циммерманн
Восвояси
– Спасибо! – на ходу, в проеме дверей, поблагодарила Люда и скрылась с чемоданом в руках.
– Ох уж эти мне первороженицы! – тяжело вздохнула няня и уселась с ребенком в руках на край больничной кровати…
Арьяне Тимофеевне пришлось долго ждать. В какой-то момент она даже заволновалась, заметив, как работник регистратуры, пригнувшись за стойкой, о чем-то шепчется с прибежавшей медсестрой. Посетительница не удержалась и грубо спросила:
– Почему так долго?
– А вы кто будете? – сочла нужным спросить не сразу появившаяся у окошка регистратуры пожилая медсестра.
– Мать вашу! – лопнуло терпение у Арьяны Тимофеевны, и она вскочила со стула. – Я же уже объяснила. Дочь моя, Людмила, сегодня здесь родила.
Голова медсестры исчезла. Из проема окошка послышался нервный возглас регистраторши:
– Ждите! Дежурный врач сейчас выйдет…
И действительно, вскоре в коридоре появилась высокая, полная женщина в белом халате. Не поздоровавшись, еще издалека прогорланила на все помещение:
– Сбежала ваша дочь. И ребенка бросила.
– Как? – испуганно спросила посетительница. – Почему?
– А я откуда знаю? У вас надо спросить.
– И то верно, – промолвила Арьяна Тимофеевна и про себя подумала: «Это я во всем виновата. Нельзя быть такой строгой и жестокой. Она ведь молодая, неопытная. Да, ошиблась… Так ведь это я не научила ее быть осторожной. И наплевать, что другие об этом подумают… Но теперь уже поздно. Не успела».
Сердце матери все еще отказывалось верить в то, что Люся смогла вот так просто бросить своего ребенка. Но внутренний голос тут же ее осекал: «Переспать же с отчимом она посмела. Почему бы не перейти очередной порог неприличия?!»
Укоры совести, обвинения в собственном бессердечии, проклятия в адрес Алексея, чья похотливость исковеркала судьбы сразу трем живым существам, мольба о прощении и просьба вернуть ей дочь – все это в один момент и вместе с острой головной болью обрушилось на Арьяну.
Женщина безвольно, как тюфяк, опустилась на стул.
– И что теперь? – пробормотала она, разведя перед собой руками.
– Я сообщила в милицию, – ответила дежурный врач. – Будут вашу Люсю искать. Хотя по советскому закону каждая женщина имеет право отказаться от новорожденного.
– А что будет с девочкой?
– Ребенка в дом малютки оформим. Или…
– Что «или»? – как за спасительную соломинку ухватилась Арьяна и даже привстала со стула.
– Или бабушка заберет внучку к себе. Вы ж еще молодая, поди справитесь…
Обеими ладонями утерев стекающие по лбу струи пота, Арьяна Тимофеевна молча, в знак согласия, несколько раз подряд повинно кивнула головой.
Пусть будет Анной…
Много нового из детских вещей приобретать для внучки не пришлось. В семье еще сохранились одежка и обувь из Люсиного младенчества. В плоском сундуке под кроватью покоились: выстиранные и выглаженные аккуратно сложенные и щедро посыпанные таблетками нафталина пеленки, ползунки, распашонки и колготки; многочисленные, вязанные из разноцветных шерстяных ниток, пинетки; кожаные, со шнурками и нарядной опушью гусарики.
Не то чтобы Арьяна Тимофеевна знала и предвидела, что они могут ей снова понадобиться и решила не выкидывать их. Просто так было принято во всех нормальных семьях. В тяжелые и бедные послевоенные годы ничего особо не раздаривали. Лежат, да и пусть себе лежат…
И уж точно мало кто оставлял детские вещи чисто на память. С тех пор как они стали малы, ни мать, ни дочь больше ни разу до них не дотронулись. Даже во время своей беременности и перед самими родами Людмила не проявила интереса к пеленкам и ползункам. А ведь могла бы догадаться, что ребенка из роддома голым не забирают.
Разве что только предстояло купить стеклянные бутылочки с резиновыми сосками. Свою дочь Арьяна вскормила грудью, а вот внучке надо было найти заменитель материнского молока.
Ну а на то, оказывается, есть соседки! Едва заслышав младенческий плач нового жильца, не в меру любопытные из них как по команде толпой штурмовали квартиру бабушки-одиночки. Кто с пеленками и куклами в руках, кто с детскими пустышками, сосками и бутылочками. Не спрашивая разрешения, они принесли с собой продающееся в фабрике-кухне на разлив специальное молоко для малюток. И откуда только, но соседи уже знали горемычную долю оставленного в роддоме младенца.
– Как звать-то девочку? – застал врасплох Арьяну вопрос соседки, что жила напротив.
– Я еще не подумала.
– Нам тут Аня, имя Анна нравится.
– Спасибо. Пусть будет Анной…
Аня окончит исторический факультет ЛГУ по специальности «искусство- и музееведение». Выпускница вуза была высокой, стройной и, должно быть, достаточно красивой девушкой. Но Арьяна Тимофеевна явно и всеми силами пыталась это закамуфлировать. Чуть ли не с дошкольного возраста бабушка осознанно заставляла внучку носить все на вырост. Одевалась Аня под стать своей бабушке, которой, как любила выражаться внучка, «было стопятьсот лет». Просторная сатиновая, чаще всего черного цвета, викторианского стиля закрытая блуза с воротником-стойкой, или с оборками, или с жабо; строгая, обязательно ниже колен юбка; высокие, чем-то похожие на охотничьи, ботинки. На фоне сверстниц, одевающихся в стиле 80-х, Анна выглядела музейным экспонатом. Ничто в ней даже близко не напоминало типичную для этих лет моду «женская мужественность» – с характерными подплечниками, косухами31, облегающими джинсами или цветными лосинами.
Брюки вообще были под строжайшим запретом. На субботники или на уборку картофеля в подшефных колхозах Аня единственная из всех студенток надевала поверх свитера сарафан и под низ натягивала гамаши.
Арьяна Тимофеевна очень боялась, что внучка, как и когда-то ее мать – длинноногая красавица Муся, – слишком рано станет привлекать к себе взгляды мужчин.
По вине Арьяны Тимофеевны девушка засиделась и в невестах. Мало кто из мужчин обращал внимание на «бабушкину модницу». Но это не мешало Анне лелеять свою хрустальную мечту.
В редкие моменты раскрепощения, когда они вдвоем на загородной семейной даче ее единственной подруги, вдоволь накупавшись и попарившись в бане, тайно наряжались в легкое кружевное неглиже матери приятельницы, чрезмерно красили губы и обильно подводили тушью глаза, курили сигареты и пили дешевое вино, Аня могла себе позволить в открытую помечтать о красивой и яркой замужней жизни. Где у нее будет богатый супруг, способный удовлетворить любой ее каприз.
– Милостивый сударь, а не заказать ли нам на выходные карету у Париз. Плиз! – вслух грезила Анна. При этом на ее лице появлялась гримаса заносчивой мадемуазель, она делала однократный пируэт и застывала в низком реверансе.
Шутки шутками, но этому будет суждено однажды сбыться. Можно смело сказать, что Анне подфартило. В тот день она возвращалась от подруги на попутной машине. За рулем морковно-апельсинового цвета 412-го москвича сидел мужчина лет тридцати пяти. Полноватый, помятый, с очень неровными полугнилыми зубами, но в то же время напоказ излишне самодовольный тип.
– Можешь называть меня Володя, – предложил шофер едва успевшей усесться с ним рядом пассажирке.
Вообще-то в попутках Анна старалась садиться на заднее сиденье. Так сказать, от шаловливых рук и греха подальше. Но в москвиче оно оказалось под потолок завалено каким-то хламом.
– Аня, – кротко представилась пассажирка, почему-то назвав незнакомому человеку свое настоящее имя. Обычно она придумывала себе ложное.
– У меня своя автомойка на Литейном проспекте, – похвастался Владимир. – Первая частная в Ленинграде. Правда, круто?
Молодая женщина лишь пожала плечами. Ее сейчас больше волновал вопрос: начнет ли он приставать и какую цену загнет за проезд?
Владимиру понравилась скромная и молчаливая попутчица. Он даже отказался взять рубль, которым она хотела заплатить ему за проезд.
Дальше больше! Случайный знакомый стал искать с Анной встреч. Поутру поджидал ее у подъезда, предлагая подбросить до работы. Вечерами караулил, пока она не возвратится домой. Вначале это пугало. Но первый букет цветов, потом шоколадка и флакончик духов смягчили ее сердце. Анна уже соглашалась, чтобы Владимир подвозил ее к музею и после рабочей смены отвозил домой.
Через год Анна сменила свою девичью фамилию на Куршская. А спустя некоторое время и ту пришлось поменять. Еще не успела толком высохнуть краска печати на их свидетельстве о бракосочетании, как Владимир признался супруге:
– Прикинь, мой батя, оказывается, самый настоящий немец. Всю жизнь от нас скрывал.
Вскоре они подали заявление на выезд в ФРГ. Новоиспеченная сноха была в шоке, услышав, как ее свекор, Иван Иванович Куршский, в германском посольстве свободно заговорил на немецком языке. Отец мужа признался консулу, что он из числа так называемых Wolfskinder – «волчьи дети гитлерюгенд», – долго скрывающихся после окончания войны в прибалтийских лесах.
– На самом деле я Адольф Шпрайтенбах, – закончил свой рассказ Иван Иванович.
Пришлось всем в семье менять фамилию…
Канарское авокадо
Анна недолго писалась Шпрайтенбах. Через пару лет жизни в Германии супруги развелись. Решающую роль при этом сыграло полное отсутствие любви. Хотя явно это была не единственная причина. Ведь буквально через полгода женщина вновь вышла замуж. За слегка уродливого, старого, бездетного, но очень богатого вдовца, местного бюргера Ахима Вайса.
– Нашла себе мужа в возрасте дедушки, – съязвил на прощание бывший.
Ее расчет был двойного характера. Обеспечить свою жизнь и перетащить в Германию с недавних пор часто хворающую Арьяну Тимофеевну.
Очень семейному по характеру бюргеру Ахиму Вайсу легко удалось получить документы и перевезти бабушку своей новоиспеченной русской супруги в Германию.
Дело в том, что в неуклонно и давно уже стареющей Германии уход за пожилыми людьми часто становится нерешаемой проблемой. В этом плане правительство пошло на отчаянный шаг и наряду с очень востребованными специалистами в области высоких технологий и цифровой трансформации разрешило нанимать из-за границы обычных нянек и сиделок. Этим гастарбайтерам чуть ли не автоматически давался статус гражданина страны.
Теоретически, по документам, Арьяна Тимофеевна должна была ухаживать за сверстником Ахимом. В реальности все получилось совсем наоборот. После переезда в Германию сиделка неожиданно заболела и угасла в считанные дни…
Свой полувековой юбилей Анна отметила вдвоем с супругом в фешенебельном ресторане. Ахим превзошел самого себя. Он подарил своей фрау кругосветное путешествие.
Именинница молча приняла презент. Открыв яркий цветной буклет с заголовком Queen Victoria, она через строчку пробежала по расписанию вояжа вокруг земли. С ее губ чуть слышно слетали отдельные названия:
– Англия, Бермудские острова, США, Панамский канал, Гонолулу, Западное Самоа, Австралия, Папуа – Новая Гвинея, Гонконг, Маврикий, Канарские острова и снова английский Лондон.
На следующий день, бесцельно бродя по центру города, в одиноко расположившемся посреди площади овощном киоске она обратила внимание на два одинаковых в названии, но различных по форме и величине фрукта. Ярко-зеленое, круглое, размером с голову ребенка доминиканское авокадо выглядело великаном по сравнению с темно-коричневым, местами черным, по форме и размеру похожим на грушу, канарским бедным родственником. Анна приобрела каждого по штуке.
Ей больше понравился канарский. Подкупил интенсивный ореховый вкус и легкая горчинка. Доминиканское авокадо показалась почти безвкусным и чересчур водянистым.
От любопытства, а скорее от скуки, Анна загуглила «Канары». Компьютер тут же выдал солидное количество ссылок, ведущих на различные сайты с информацией о неизвестном ей доныне уголке планеты под названием Канарский архипелаг, расположенный в Атлантическом океане, сто километров западнее берегов африканских стран Марокко и Демократическая Республика Сахара.
Пытаясь узнать как можно больше об истории и географии семи Канарских островов, Анна включила функцию «перевести на русский». Испанский она не знала.
На каком-то этапе поиска ее внимание привлекло информационное оконце соцсети «Все свои на Канарах». Это было название группы русскоговорящих жителей архипелага. Анна зарегистрировалась в ней, не подозревая, насколько радикально это изменит ее жизнь…
Очень быстро из всех трех тысяч участников группы Анну заинтересовала самонареченная «королева пещер». Громкий ранг и возраст не вязались с ее простым именем – Люся. Но именно так и только так просила себя называть «королева».
В противовес многим женщинам, Люся открыто и без сожаления говорила о своих шестидесяти шести. На фоне доминирующих в группе купи-продай-объявлений ее публикации носили поучительный и развлекательный характер. С юмором и в красках, а еще больше с материнской любовью и переживаниями «королева пещер» описывала быт и жизнь таких же, как и она сама, – «уставших от реалий и отвернувшихся от цивилизации людей». Большинству из нас они знакомы как «хиппи» и «дети цветов».
В один миг Анна была покорена простотой и рационализмом философии этой женщины. Не удержалась и написала ей свое восхищение.
Не сразу – Анна даже успела обидеться на это, – но королева Люся все же нашла время на ответ. И было в ее послании столько радости и теплоты, что наверняка обе, умиляясь, плакали: и та, что написала; и та, что это потом читала. Они обменялись номерами телефонов и могли теперь часами, как лучшие подруги, часто и долго общаться друг с другом.
В одном из таких разговоров Люся пригласила Анну к себе в гости. Обещала ей отменный отдых и незабываемые впечатления…
Кругосветное путешествие пришлось отменить.
– Умом вас, русских, не понять! – был краток старик Ахим.
Вместо кругосветки фрау Вайс решила лететь на Канарские острова.
Пройдя регистрацию и досмотр, Анна сидела с бокалом холодного пива за столиком аэропортового кафе. Ее вдруг охватили сомнения и даже легкий страх. Оно и понятно – ведь она летела в неизвестную ей доныне страну, по большому счету, к случайной знакомой.
Что вообще она знала о «королеве пещер»? Лишь черты ее характера: очень эрудированная, думающая, умеющая выслушать и дать полезный совет. Общение с такими людьми всегда умиротворяет.
Из нее мог бы получиться хороший психотерапевт, была уверена Анна.
Люся четыре раза выходила замуж. Ни разу не оформляя брак официально. Ее первый мужчина титуловал себя свободным художником. Он и семнадцатилетнюю гражданскую супругу в свое время обучил этому ремеслу. Договорившись с боцманом торгового корабля, следующего из Одессы в дружественную Кубу, они в преддверии горбачевской перестройки сбежали за границу. Десятью днями позже, едва их судно причалило в порту одного из Канарских островов, выбравшись за борт сквозь иллюминатор, парочка вплавь, в обход ограждений и охраны, добралась до берега.
Давно застывшая на поверхности острова вулканическая лава, как сычужный швейцарский сыр, усыпана многочисленными естественными пещерами. Местные жители часто используют их как погреба или лагерь.
В одной из них, недалеко от пляжа, беглые одесситы нашли себе приют. К этому времени Люся была уже беременна.
Первое время парочка подрабатывала тем, что они на пляжах и променадах рисовали портреты и карикатуры туристов. Это было выгодное, но опасное дело. В любой момент их могли проверить полицейские. В конечном счете так и случилось. Люся успела скрыться в прибрежных кустах. А ринувшегося на блюстителей порядка супруга арестовали. Никогда больше она не увидит своего первого мужчину.
В тот же вечер, боясь преследования, Люся впопыхах собрала их нехитрый домашний скарб и поспешила скрыться в глубине острова. Там тоже было предостаточно пещер. Люся выбрала ту, что находилась выше всех.
– Отсюда как на ладони будет просматриваться вся округа, – бормотала она, поднимаясь по увесистому склону.
Эта пещера станет Люсе постоянным домом. Здесь она и самостоятельно разродилась. Но ребенок не прожил и дня…
У нее потом будут еще трое сожителей. Но все они сбегут. Не выдержат скудной и непростой жизни отшельников.
– Так что мне суждено доживать свой век в одиночестве, – с искренней грустью признавалась Люся. – Наказание за ошибки моей молодости…
Это все, что Анна знала о своей новой знакомой.
Калима
Такого турбулентного приземления Анне еще не довелось пережить. Ей показалось, что их самолет бесконечно долго и вприпрыжку скакал вниз по ступенькам длиннющей лестницы. Страх был настолько силен, что, в отличие от всех предыдущих полетов, пассажирка осмелилась открыть глаза не как обычно, когда шасси уже коснулись посадочной полосы, а лишь после того, как полностью заглох шум моторов успевшего припарковаться воздушного лайнера.
В салоне горел яркий свет, а за стеклами иллюминатора было довольно темно. Это очень смутило Анну. Ведь они должны были прилететь в полдень. А здесь почему-то еще не рассвело или уже наступили сумерки.
– Добрый день и добро пожаловать в отпуск, – в динамике громкоговорителя приятным голосом приветствовал пассажиров своего борта пилот. – Местное время одиннадцать часов пятнадцать минут.
– Ну вот, все верно, – вслух размышляла Анна. – Час разницы с Германией. Почему же тогда здесь так темно?
Ей никто не ответил. Засидевшиеся за четыре с половиной часа полета путешественники явно спешили покинуть тесные проходы салона.
При выходе из самолета, едва ступив на трап, Анна невольно остановилась. Ее лицо обдало жаром, а горячий воздух мгновенно проник внутрь и перехватил дыхание. Подобное она испытывала, когда однажды открыла ростер, и по неосторожности ее лицо оказалось слишком близко к дверце раскаленной духовки. Женщина сощурилась и автоматически прикрыла руками рот и нос.
Сюрреальная, чуть ли не по-библейски апокалиптическая картина предстала Аниному взору. Ее окружал горячий и сухой, медного цвета туман. Воздух был насыщен густой красноватой пылью, а все предметы, даже поручни трапа самолета, покрыты слоем мелкого терракотового песка. Над зданием аэропорта огромное табло огненно высвечивало +49.
– Калима, – раздалось у Анны за спиной. В тот же момент ее обогнала по-арабски закутанная с ног до головы в черную сатиновую абайю32 пассажирка…
Анна невольно попятилась и чуть не наступила на ногу бортпроводнице.
– Осторожней! – голос стюардессы привел ее в сознание, а ладонь в перчатке за локоть настоятельно подтолкнула вперед, к ступенькам трапа. – Не задерживайтесь на выходе…
***
Климатизированный автобус оказался очень комфортабельным: с мягкими сиденьями, с индивидуальными встроенными над головой вентиляционными отверстиями, лампочками для чтения и розетками для зарядки телефонов.
Анна не удержалась и на немецком языке спросила рядом сидящую женщину:
– Здесь всегда так жарко?
– Упаси господи! – ответила попутчица, демонстративно, на мгновение, подняв свои чересчур длинные искусственные ресницы к потолку автобуса. – Только когда приходит калима.
Анна замерла чуть ли не с открытым ртом. Склоненная голова и слегка приподнятые, растянутые брови явно выражали вопрос, но она не находила слов, чтоб его сформулировать. Этого не могла не заметить собеседница.
– Так здесь называют песчаные ветра со стороны Африки. Горячее дыхание пустыни Сахары, которая в каких-то ста километрах отсюда. Периодически нас навещает.
– А как переводится «калима»? – искренне интересовалась Анна.
– Бог его знает. Должно быть, что-то на языке местных аборигенов гуанчей.
– Гуан… что?
– Вы, наверное, впервые на Канарах? – спросила очевидное немка. Видимо, не очень желая общения, она отвернулась и, уже не глядя на собеседницу, добавила:
– Вам будет здесь интересно. Есть что посмотреть и узнать. Дерзайте!
У Анны не оставалось другого выбора, кроме как тоже обратить свой взгляд в противоположную сторону, где за окном автобуса лентой пролетали кадры прибрежного ландшафта. Сказать, что он ее разочаровал, вообще ничего не сказать. Куда ни глянешь – песок да камни. И еще темно-коричневые горы. Очертания их острых вершин сейчас едва виднелись сквозь песчаную завесу калимы. Из ожидаемого «на югах» разнообразия зеленой растительности здесь всего-то можно было увидеть десяток невысоких пальм и сотню мелких кустарников. Привязанные к длинным черным шлангам искусственного орошения, зависимые, как больничный пациент от капельницы, они ютились и могли выжить лишь только вдоль сотворенной человеком асфальтовой трассы.
На склонах голых каменистых гор кое-где торчали пустынные кактусы. Невысокие суккуленты, чьи тонкие и прямые голубоватые стебли усыпаны длинными сухими колючками, отчетливо подчеркивали суровость этих мест. Очень неприветливый край.
Люся. Королева пещер
Остановка, на которой Анне нужно было сойти, оказалась посреди ничего. Вдали от даже мало-мальски значимого человеческого поселения. Ни одной живой души вблизи.
Взяв рюкзак, она невольно замешкалась, не решаясь покинуть автобус. Остаться среди пусть и чужих, но все же людей, показалось ей намного привлекательней и надежней, чем оказаться на голом пустыре.
– Это ваша остановка, – на ломаном немецком подгонял ее шофер. – Если хотите дальше ехать, надо доплатить.
– Нет, спасибо, – поблагодарила Анна и помедлив, все же шагнула навстречу неизвестности.
Подняв клубы розоватой пыли, автобус скрылся за крутым поворотом.
Медленно вращающимся волчком Анна осмотрела чужое и чуждое ей окружение.
– И что теперь? – не удержавшись, в сердцах громко крикнула Анна и, не заботясь о том, как это выглядит со стороны, плюнула в сторону ушедшего гуагуа.
Званая, но не встреченная гостья повернулась лицом к горам. Она догадывалась, что именно там должно быть жилище «королевы пещер». Но пыльный туман калимы не позволял детально разглядеть каменистые склоны. Среди валунов и редкого сухого кустарника было бесполезно искать человеческие следы или тропинку. Здесь тоже все было покрыто мелким красноватым песком.
В какой-то момент на общем фоне гор появились едва различимые движущиеся контуры человеческого силуэта. Неведомо как и откуда перед Анной вдруг появилась женщина.
От неожиданности и испуга гостья даже сделала шаг назад. Но длинные и сильные руки владычицы пещер обняли и прижали ее к себе. Несомненно, это была Люся.
– Как долго, – прошептала она, все крепче и крепче стискивая Анну.
– Да нет, наш самолет вовремя приземлился, – смущенно, вроде бы невпопад, чтобы хоть что-то сказать, ответила Анна. – Всего-то минуту как я вышла из автобуса.
Люся не выпускала гостью из своих крепких рук. Анне даже показалось, что это объятие слишком затянулось.
Наконец, «королева пещер» все же ослабила силу своего пыла, отодвинула гостью от себя и на расстоянии вытянутых рук стала рассматривать ее с головы до ног. Анна занялась тем же.
Люся оказалась совсем не такой, какой она ее представляла.
Ей стало понятным, почему Люся не стеснялась говорить о своем пожилом возрасте. Королева могла этим гордиться. Ее красоту не портили первые признаки увядания и выглядела она значительно моложе своих шестидесяти шести лет.
Загорелая до цвета бронзы, с копной каштановых, льющихся до пояса пышных волос. В тесно облегающих бордового цвета джинсах и розовой футболке. Немудрено, что ее невозможно было разглядеть в терракотовом тумане на фоне коричневых скал.
Высокая и стройная, с круглой и красивой грудью, она в свои годы наверняка вызывала зависть в сердцах молодых женщин. Упоенных взглядов сильного пола уж точно ей было не занимать.
В руках Люся держала два посоха. Протянув одну длинную жердь Анне, королева распорядилась:
– Бери! Это тебе.
Анна подчинилась, до конца не понимая, зачем ей этот дрын. Но уже полчаса спустя, приблизившись к подножию одной из гор, куда они прошли по пыльному, поросшему редкими кустами кактусов бездорожью, она машинально и без подсказки схватила посох наперевес, держа его обеими руками перед собой, как меч, в наклоненном вперед положении. От страха Анна замедлила свой ход.
На скалистых выступах расположились десятки грозных и больших собак. Одни дремали, беззаботно вытянув лапы. Другие охраняли их сон, в этот момент пристально и с подозрением наблюдая за каждым шагом вторгшихся в их владения двуногих. Их угрожающий брутальный вид говорил сам за себя. Тигровой окраски молоссоподобные стражи одним лишь видом демонстрировали свой агрессивный характер: свирепый, беспощадный и кровожадный.
Из пещер высовывали свои плюшевые мордашки многочисленные любопытные щенки. Но даже в их полусонных кукольных глазенках уже просматривалось злонравие.
Не проронив и слова, женщины настороженно и боязливо прошли мимо лога канарских догов. И только когда они довольно далеко отошли от собачьей своры, Анна осмелилась вновь заговорить..
– Откуда их тут столько? – полушепотом спросила она, продолжая идти чуть ли не на цыпочках и все еще крепко сжимая в руках деревянный кол.
– А что ты хочешь? – поучительно ответила королева. – Даже само название «канарский» в переводе с латинского означает «собачий». Еще первые путешественники сообщали, что остров кишмя кишит огромным количеством крупных псов. Кстати, два из них украшают герб Канар.
– Но не бездомные же. Куда смотрит ваш Гринпис?
– Правильнее сказать, одичавшие, – поправила собеседницу Люся…
Какое-то время спутницы передвигались безмолвно. Лавируя между каменными глыбами, преодолевая крутой горный подъем, гостья острова едва поспевала за своей путеводительницей.
– Как вообще можно жить в этой раскаленной каменной пустыне?
– Раньше тут был обширный лес. Его испанцы порубили на свои корабли.
– И что? Вы надеетесь, что деревья снова вырастут? С такой жуткой калимой этому никогда не бывать.
– Это точно, – разочарованно согласилась Люся. – Я вот помню, каких-то десять лет назад дожди на острове шли чаще и обильнее. И калима нас навещала лишь два-три раза в год. А сейчас почти что каждый месяц.
– Так что же вас тогда здесь еще держит? – громко недоумевала Анна.
– Все остальное, – сказала и засмеялась Люся…
Горы Канарских островов как есть изрешечены гротами и трубами вулканической лавы. В одном из скальных возвышений на краю оврага находились пять личных, обжитых пещер королевы Люси. Уже издалека бросались в глаза многоцветные зонтики на их входах и пышная, чуждая окружению, насыщенная и яркая зелень банановых пальм.
– Здесь есть вода? – поинтересовалась гостья, из последних сил преодолевая покатый подъем. Анне показалось, что она уже слышит плеск и журчание струи. Женщина вообразила, как ее изнуренное походом тело погружается в прохладу живительной влаги.
– А как же! – с гордостью в голосе ответила хозяйка. – Иначе бы мы тут не выжили. У меня в первое время руки отваливались, таская с берега сюда баклажки с водой. Нам на счастье однажды прорвало проходящую здесь недалеко трубу водоснабжения. Не сильно, всего лишь небольшая течь. Но я вскоре приметила, что в том месте часто копошатся различные птички. Устроили там себе водопой. А вскоре и муниципальная ремонтная бригада вычислила эту пробоину. Упавшее давление в трубах им подсказало, что произошла авария.
– И ты опять осталась без воды, – сочувственно прервала рассказ Анна.
– Наоборот. Я уговорила мастеров сделать для меня водозаборный кран.
– И они прям так и согласились?
Королева громко рассмеялась и призналась:
– Пришлось прельщать своей женственностью. Тогда я познакомилась и со своим вторым мужем. Хоть он и ненадолго со мной ужился, зато бесплатной водой пользуется уже второе поколение отшельников.
– Люся, позволь спросить. У тебя есть дети?
«Королева пещер» сделала вид, что не расслышала вопроса, и продолжила свое:
– В нашей коммуне сейчас примерно сорок особей. Коммуна от слова «коммуналка» – у нас общий и единственный источник воды. Особи – потому что мы все очень и очень разные. В сторону пляжа обосновались чернокожие, иммигранты из африканского Мали. Они меня обучают французскому языку. А глубже в горы поселились чисто испанские хиппи. Ну а вокруг меня сосредоточилась остальная разношерстная европейская смесь.
Преодолев последние метры в конце пути особенно крутого подъема, женщины остановились на крошечном плато у входа в четыре нижние на скале пещеры.
– Я должна тебе что-то показать, – позвала за собой Люся и нагнувшись, первой вошла в крайне левое, бездверное подземелье.
Они оказались в достаточно просторном и прохладном помещении. Здесь было пусто, не считая выложенного в центре из камней очага, в котором вместо дров сейчас лежал небольшой светлый сверток. Королева присела и взяла его в руки. Обернулась, держа сверток, как матери обычно держат своих запеленатых грудничков.
– Ты спросила насчет моих детей. На острове у меня был только один, и тот родился уже мертвым.
Анна невольно сделала шаг назад и дрожащим голосом едва слышно прошептала:
– Ты сумасшедшая! Зачем ты его хранишь?
– Не собиралась, но так получилось. Сама видишь, копать могилку в застывшей лаве практически невозможно. Да и после родов у меня на то не хватало сил. Вот здесь и положила. Думала, позже похороню на песчаном побережье. А потом долго боялась сюда войти. Представляла себе посиневший трупик и исходящий от него смрад. Когда я все же на это решилась, было уже незачем хоронить. Ребенок весь иссох.
Люся откинула верхний треугольный край пеленки и показала пыльно-коричневое, слегка продолговатое лицо крохотной мумии: с навсегда застывшими складками сморщенной на узком лбу кожи; с глубокими темными впадинами глаз, с дырочкой на месте носа и с чуть приоткрытым беззубым ртом.
Анна опрометью бросилась на выход.
Спустя минуту вслед за ней вышла и Люся. Не обронив и слова, она направилась к крайней справа пещере. Взмахом руки позвала гостью за собой.
Вход в это жилище прикрывала небольшая деревянная дверца, расписанная цветными знаками в форме спирали, круга, эллипсиса, ромба и треугольника.
Внутреннее убранство пещеры удивило и восхитило Анну одновременно. Едва переступив порог, она замерла с полуоткрытым ртом. Это было просторное, двух метров высотой помещение. Помимо дверного проема, свет попадал сюда сквозь застекленное неровным кругом отверстие в потолке. Недалеко от входа стояло старенькое плетеное кресло. Анна с облегчением опустила на него свой рюкзак.
Противоположная входу стена имела две вырубленные в каменной породе ниши. В каждой из них стояло по одной деревянной полуторной, красиво убранной, как у наших бабушек – в цветочках и кружевах, кровати. Проемы ниш украшали тюлевые занавески. В центре комнаты стоял небольшой диван, покрытый вязаным из грубых неонового цвета ниток пледом. Напротив дивана на невысоком столике ютился плоский черный телевизор Samsung. Все стены были изрисованы такими же, как и на дверях, символами.
