Иосиф Антонович Циммерманн
Восвояси
В тот же момент берег исчез – его вновь проглотила ночь.
Давид плыл, то и дело вздрагивая от неожиданных звуков над рекой: бывало, резко били хвостом по поверхности воды рыбы, изредка вскрикивали над ним спешившие на юг птицы, которым тут же глухо вторил филин в прибрежном лесу. Этот зычный гул и пугал, и одновременно успокаивал подростка, ибо он понимал, что не один в этой темной пустоте, что рядом есть еще другие живые существа.
Чем ближе лодка приближалась к берегу, тем насыщенней становились запахи: несло несвежей рыбой, тиной и гнилой древесиной.
Юный гребец настойчиво и упорно работал веслами. В какой-то момент лодка грубо уперлась в пологий песчаный берег. Давид облегченно вздохнул и с трудом разжал руки, державшие весла. Даже в темноте он понял, что они кровоточат…
***
В беседку вошла Татьяна, неся на вытянутых руках серебряный поднос. Помещение вмиг наполнил ароматный запах.
– Хабхабыч, как ты и просил – твой кофий, – громко оповестила сноха.
– Не беспокой его! – попросила Амалия. – Он сегодня нервный. С утра говорит, что себя плохо чувствует и голова болит.
– А зачем тогда было кофе заказывать? Он от головы не помогает. Может, лучше какую таблетку ему принести?
– Пожалуй, я выпью этот кофий? Чтоб ты зря с ним не носилась.
– Баб Маль, не хватало нам, чтоб ты ночью лунатиком по дому шарахалась. Я тебе тут большую чашку чая со сливками принесла. Пей! Как ты любишь – с двумя кусочками сахара.
Татьяна поставила поднос на стоящий рядом с кушеткой круглый столик, покрытый белой скатертью с вышивкой ришелье и игольным кружевом. Осторожно взяла и аккуратно подала Амалии узорную фаянсовую кружку явно горячего чая. Напоследок еще плотнее обмотала пледом старушкины ноги.
– Спасибо! – поблагодарила та и как бы невзначай поинтересовалась: – А куда ты своих мужиков сегодня сплавила?
– Поди я тоже не из стали. Порой и мне отдохнуть надо. Пусть Виктор хотя бы на выходные что-то с сыном предпримет.
– Так я же здесь без дела портки просиживаю. Тоже могу за Николаусом приглядеть.
– Ты за Хабхабычем ухаживай, и на том тебе спасибо. Слушай, давно хотела тебя спросить, а твои дочки не собираются в Германию перебраться?
– Им тут неинтересно. Во-первых, Каракат, Азель и Айнау записаны по отцу как казахи. Во-вторых, у них мужья кацап, хохол и молдаванин. Сама понимаешь, что немцами там и близко не пахло. А самое главное, они очень довольны своей жизнью на Сахалине. Единственное, о чем мечтают, так это поскорее выйти на пенсию и перебраться жить в более теплые края. У них Краснодарский край на примете.
– Жаль, конечно. Но не расстраивайся. Теперь мы твоя семья.
– Я это знаю. Спасибо, Таня.
Любимое кресло Давида перестало качаться. Неподвижное лицо старика в лучах заходящего солнца алело.
– Смотри, Хабхабыч, не сгори, – громко предупредила Татьяна.
Свекор не ответил.
– Баб Маль, скажи ты ему. Он тебя поди больше слушается.
– С чего бы? Кто я ему вообще? Он же так и не женился на мне. Благо, что приютили.
– Ну зачем ты так? – укоризненно взглянула на старушку Татьяна. – Любовь, она в сердце, а не на бумажке. Вон, покойная Герда уж как старалась, чтобы Николаус назвал ее омай29. Но не вышло. Детское сердце нельзя заставить. А тебя с порога, прям с первого дня и на русском языке бабушкой кличет. Разве это не доказательство?
– Согласна.
– То-то же! – самодовольно произнесла Татьяна и, дотянувшись, слегка толкнула плечо свекра. При этом достаточно громко пригрозила: – Хабхабыч, просыпайся! Я не собираюсь разогревать твой кофий.
Голова Давида как-то неестественно грузно упала на грудь. Руки безжизненно съехали по обе стороны бедер.
Татьяна подхватила одну из них и попыталась нащупать пульс.
– Нету, – промолвила она, испуганно взглянув в сторону Амалии.
– Не делай резких движений! – сухим голосом потребовала старушка. Могло показаться, что она уже была готова к подобной ситуации. – Зря не тревожь. Он ушел во сне. Можно только позавидовать.
– Надо скорую вызвать?!
– Бесполезно. Не помогут, – ответила Амалия и отрешенно добавила: – Теперь я следующая. Это точно…
Смена веков
Три месяца спустя должна была произойти смена веков. Средства массовой информации громогласно и во всеуслышание стращали население планеты чуть ли не концом света. Грядущий миллениум и мнимый сброс данных всех компьютеров, который, по предположению специалистов, должен был произойти 1 января 2000 года, приравнивался именно к прекращению существования всех людей, цивилизаций, всего человечества, Земли или даже Вселенной целиком.
Гностики, теософы, метафизики, философы, поэты, ученые, филологи, специалисты религии, мыслители, теологи, публицисты и политики всерьез обсуждали проблему смены круглой даты календаря и отождествляли ее со смертоносным предзнаменованием.
Почему-то никто из них не удосужился взглянуть на летоисчисление каждого народа планеты в отдельности. Например, в Афганистане на тот момент был 1370 год. Получается, у его населения имелась 630-летняя отсрочка конца света. Счет лет в эфиопском календаре начинается с 29 августа 8 года н. э. по юлианскому календарю. Поэтому Эфиопия вступит в новое тысячелетие лишь в 2008 году. А по еврейскому календарю, а он на тот момент показывал 5784 год, уже должны были произойти минимум пять концов света.
Один умный человек заметил, что смена веков в 2000 году не стала катастрофой лишь потому, что все катастрофы уже произошли. Судя по целой череде событий, ведущих в прошлое, мир покатился назад, навстречу старым ошибкам…
Везучий случай
Нельзя упрекать Таню за то, что она всегда стремилась к лучшей жизни. Ее хрустальной мечте – свалить за бугор – суждено было сбыться. В разгар развала советской страны семья Шмидтов эмигрировала из Казахстана в Германию.
На тот момент Тане было почти сорок лет. Человек без профессионального образования, всего-то лишь пару годков проработавшая официантом оренбургского ресторана второго класса. Невольно напрашивается вопрос: где и кем она видела себя в чужой стране; на какие средства собиралась жить; по какой специальности работать?
Конкуренция у Тани была намного образованней и очень многочисленной. Ведь в лихие 90-е годы в поисках счастливой жизни советскую родину покинули миллионы золотых рук и умов. Не секрет, что в большинстве случаев за рубежом их ждала малооплачиваемая и зачастую не по профессии работа.
Тане и ее семье крупно повезло. Буквально с первых дней пребывания в Германии они оказались на попечении богатой родственницы. Госпожа Герда Шмидт усыновила Виктора и завещала ему все наследство.
На появившиеся средства Виктор открыл личное дело. Агроном по специальности достаточно успешно занимался импортом зерна из стран СНГ.
Первые три года жизни в Германии Таня посвятила воспитанию родившегося вскоре после переезда сына Николауса. А когда мальчика приняли в детский сад, ей вдруг стало нечем себя занять.
Почему-то именно в Германии Татьяну перестала устраивать роль домохозяйки. По молодости лет, в Актюбинске, ее это не смущало . Даже более – мужу она тогда выставила конкретное условие: «Делай что хочешь, но чтобы меня с трудозанятостью никто не доставал!»
Виктору пришлось сильно постараться, прежде чем он смог оформить Таню лаборантом на городской хлебозавод. Естественно, что она там ни дня не работала. У нее и так хватало хлопот по организации застолий в честь всевозможных празднований для высшего руководства, а также для коллектива отдела развития сельскохозяйственных территорий области, которым долгие годы руководил ее супруг.
В Германии Татьяна впервые столкнулась с понятием «одиночество». Собрав и отправив мужа на работу, а сына в детсад, она оставалась наедине с собой. Друзей и знакомых у нее не было, соседей тоже. Их дом стоял на отшибе.
***
До чего же много в жизни случайностей…
В последние годы у Татьяны стало привычкой и ритуалом поджидать по утрам почтальона. На электровелосипеде он изо дня в день появлялся у калитки дома Шмидт точно в 10:47. Домохозяйку нередко удивляло, как же педантичный служащий умудряется укладываться по времени? Ведь объем писем бывает больше или меньше. Маршрут тоже не каждый день один и тот же: в одни дома сегодня надо заехать, а завтра, может, и нет. А еще могла повлиять погода. Раскатывать на велосипеде солнечным безветренным деньком совсем не то, что нежели крутить педали в дождь, снег и гололед.
Сегодня тоже почтальон не нарушил свое правило. 10:47! Пожилой мужчина был одет в брюки карго и парку с капюшоном. Темно-синего цвета с ярко-желтыми элементами униформа менялась на почтальоне чуть ли не ежедневно.
«Хоть какое, да разнообразие», – подумала Таня.
Спецобмундирование работника почты могло сильно варьировать. Резиновые сапоги и полусапожки, ботинки, туфли и сандалии. Зимние и летние брюки, шорты-бермуды ниже колен и короткие, чуть ли не пляжные мини-шорты. Теплая куртка, анорак, ветровка, все это раз с капюшоном и другой без, свитер или пуловер, безрукавки, рубашки и футболки. У Татьяны имелась уйма свободного времени за всем этим наблюдать.
Чуть ли не на ходу, ловко забросив в почтовый ящик заранее подготовленную пачку корреспонденции, почтальон умчался в обратном направлении. Таня автоматически взглянула на наручные электронные часы, чтобы убедиться в том, что восьмерка все еще не успела сменить цифру семь.
– Посмотрим, чем сегодня нас почта порадует, – вслух произнесла домохозяйка, выходя на крыльцо. На ней были перламутровый плюшевый халат и пушистые розовые домашние тапочки. В отличие от почтальона она круглый год не изменяла своему стилю. Хотя ради кого ей было наряжаться. Она же практически никуда не выходила.
– Бог знает, во что почтарь наряжается у себя дома, – Таня на минутку представила себе пожилого мужчину в перламутровом халатике и от пренебрежения передернула плечами.
Ничего нового и особенного в почтовом ящике не оказалось. Счета за воду и телефон. Ну и, конечно же, десяток рекламных газет и буклетов.
Отсортировав письма, хозяйка дома поспешила выбросить рекламу в стоящий в глубине палисадника синий мусорный контейнер для макулатуры.
Вернувшись к крыльцу, Таня заметила, что у нее, должно быть, выпала и сейчас лежала на брусчатке возле крыльца пестрая газетка. Тяжело вздохнув, женщина подняла ее. Возвращаться к мусорному контейнеру ей совсем не хотелось.
– Выброшу потом, – решила она и засунула лист многотиражки в карман домашнего халата.
Как обычно, прихватив с кухни огромную кружку с кофе, Таня направилась в зал смотреть телевизионные развлекательные программы. Усаживаясь на мягком диване, женщина почувствовала неудобство в области паха. Невыброшенная газетка оказалась из крепкой бумаги. Закатив глаза, домохозяйка достала ее из кармана. Чисто из любопытства удостоила взглядом первое попавшееся объявление.
– «Помогите вам помочь», – вслух прочитала и перевела заглавие анонса Татьяна. Курсы языка в актюбинском обществе советских немцев «Видергебурт» явно пошли ей на пользу. Пусть и не свободно, но она еще до эмиграции в Германию овладела немецким.
В приемную одного из частных психотерапевтов Нюрнберга требовалась помощница. На полставки. Не ассистент или рецепционист – нет. Чисто технический персонал: помыть полы, вынести мусор, предложить клиентам напитки и прочее. Явно не то, чем бы хотелось заниматься Тане. Она уже готова была скомкать и выбросить газетку, но в последний момент ее интерес привлекла приписка: «Обязательно со знанием русского языка».
– Странные у них запросы, – пробормотала себе под нос женщина. – Уборщица и та должна теперь знать иностранные языки. Какого хрена?
Особо не раздумывая, ради интереса Татьяна набрала указанный в объявлении номер телефона.
– Добро пожаловать в приемную доктора Шнайдера, – говорили на немецком. – Меня зовут фрау Мунк. Чем могу быть вам полезна.
– Моника?! – Татьяна узнала по голосу, что говорит их бывшая гувернантка. – Как неожиданно. Вот так сюрприз.
Правильнее будет сказать, фройляйн Мунк была камер-медхен Герды Шмидт. Юная прислуга после смерти владелицы дома собрала свои вещи и ушла. Было понятно, что в ее услугах семья Шмидт уже не нуждалась.
Таня прожила с гувернанткой под одной крышей чуть менее года. Они не успели стать подругами, но между ними появилась обоюдная симпатия. Общались на ты и по имени.
– Татьяна! – радостно воскликнула Моника. – Как твои дела? Почему ты нам звонишь?
– Не переживай. Я только по объявлению. Насчет работы.
– Слава богу! – облегченно вздохнула бывшая гувернантка. – А то к нам в последнее время многие из ваших с проблемами обращаются.
– Я не ослышалась? – поинтересовалась Таня. – Мы уже не фройляйн, а фрау?
– Да, я на прошлой неделе вышла замуж.
– Поздравляю!
– Спасибо. Как Николаус? Что с бизнесом супруга? Тебе действительно нужны деньги?
– У нас все хорошо. Не переживай. Мы не бедствуем. Просто мне с недавних пор потолок давит на голову. Скучно дома.
– Как же я тебя понимаю. Мой муж тоже не хочет, чтобы я работала. А я так не привыкла жить. Короче говоря, нам обязательно надо встретиться. Заодно принеси свои документы.
– У меня вообще нет медицинского образования.
– Так это и не требуется.
– Я просто подумала, что придется ассистировать доктору при лечении русскоговорящих пациентов.
– Клиентов! У нас принято пациентов называть клиентами.
– Это потому, что они хорошо платят? – пошутила Таня.
– Точно, – оценила шутку Моника и коротко рассмеялась. Потом уже серьезно и как-то заученно продолжила: – В городе живет много русских. И с каждым днем их становится больше. А это потенциальные клиенты. Естественно, что доктор будет вести с ними беседы на немецком или английском языках. Твое задание – окружить их вниманием и создать наиболее подходящую вашему менталитету атмосферу. У нас есть положительный опыт. Моя ассистентка Фатима родом из Турции. Так ее земляки чуть ли не семьями записываются к нам на прием.
– Моника, ты так говоришь, как будто меня уже взяли на работу.
– Так ты хочешь или нет? Я ведь лично выбираю кандидатов. Уверена, что мы с тобой сработаемся. По деньгам, сама понимаешь, пфенниги. Но зато ты можешь всем говорить, что работаешь в приемной психотерапевта. Звучит?
– Даже очень!
***
Приемная частного врача-психотерапевта располагалась на нулевом этаже старинного здания из натурального камня. Центр города, рядом с главной площадью и со станцией метро. Но не на многолюдной торговой улице, а в закоулке. Ближе к небольшому парку и реке Пегниц.
Дом отличался не только своим эстетичным внешним видом, но и явной долговечностью. Это было чуть ли не единственным строением, полностью уцелевшим после сплошной бомбардировки Нюрнберга англо-американской авиацией в конце Второй мировой войны. Чем не могла похвастаться рядом стоящая семидесяти пятиметровой высоты церковь Святого Зебальда. Ее восстановленные стены напоминали черно-белую мозаику из столетнего и современного песчаника…
Новое рабочее место было живописным, а обязанности помощницы не очень-то и пыльными и совсем не тяжелыми: убери, принеси, подай. Вот только от природы своевольной Татьяне необходимо было изменить манеру общения.
Никогда ранее она не замечала за собой такую черту характера, как обходительность. Годы работы официанткой в оренбургском ресторане второго класса научили ее быть с людьми более чем пренебрежительной и даже слегка надменной. Немецкое понятие Der Gast ist König, что примерно означает «Гость – король и всегда прав» тогда точно не прокатило бы. Не посетитель, скромно сидящий за столиком, а презентабельно возвышающийся над ним официант был тогда правителем застолья.
Сфера обслуживания в Германии иная.
– Мы должны первыми заговорить с клиентом, – наставляла новую коллегу Моника. – Обязательно с широкой приветливой улыбкой, излучающей неподдельную доброжелательность.
– А я вижу, доктор тебе конкретно мозги промыл, – не удержалась и пошутила Таня.
Фрау Мунк кротко улыбнулась и продолжила:
– Наша задача – создать клиенту приятную атмосферу, чтобы он вновь и вновь захотел обращаться именно в наш частный врачебный кабинет.
– Ты, Моника, не знаешь наших людей. С русскими надо пожестче. А то быстро на голову сядут.
– Таня, пожалуйста, делай, как я говорю. А то доктор особо не церемонится с персоналом. При малейшем несоответствии его нормам просто уволит.
Таня пообещала стараться…
Было начало августа. Ежегодно в это время жизнь в Нюрнберге, как и по всей Германии, очень заметно замедляет темп. В детских садах, у школьников и студентов объявлены каникулы. Родители вынуждены и стараются получить в это время свои отпуска. Почти каждый второй житель страны уезжает, уплывает или улетает в более теплые южные страны.
Спрашивается только зачем? Ведь в августе на безлюдных улицах метрополя обычно тоже царит жара.
В приемной психотерапевта сегодня был последний рабочий день. Учреждение закрывалось на каникулы до начала сентября. В журнале записей на прием фигурировала лишь одна-единственная запись: «11:45, сын и мама Мазур».
Один из состоятельных клиентов психотерапевта, владелец русского ресторана и дискотеки Нюрнберга, был родом из Одессы. Сорокалетний мужчина не уставал хвалиться, как сержантом ограниченного состава советских войск в ГДР сбежал в западный Берлин и уже оттуда на американском самолете переправился в ФРГ. На очередной сеанс к психотерапевту он должен был прийти со своей матерью. По его рассказам, она год назад переехала к нему на постоянное жительство с Украины и «уже успела выпить ему все нервы». Клиент смог убедить врача, что его мама является главной причиной его нервного расстройства. Доктор дал согласие поближе познакомиться с мнимым источником проблемы.
Пожилого возраста женщина пришла задолго до назначенного времени. Войдя в широко распахнутые двери приемной, она молча кивнула в знак приветствия, тихо прошла в пустую комнату ожидания и скромно присела на край стоящего у входа стула. На вид добрейшей души человек.
В силу своих обязанностей Татьяна поспешила к ней. На русском языке произнесла вызубренную наизусть фразу:
– Добро пожаловать в приемную доктора Шнайдера. Меня зовут Татьяна. Могу вам предложить напитки. Что пожелаете: прохладительные или горячие?
– Софья Марковна, – представилась весьма объемная женщина, прижимая обеими руками к пышной груди маленькую дамскую сумочку. – А шоб я знала. Зачем таки вааще миня сюда вызвали? Пожалуй, я возьму капучино. Раз уж предлагаете. И стакан воды. Без газов. Не очень холодная чтобы. А то вредна для здоровья. Мине эта нада? И так понятно же. Я не больна, а все остальные шо подумают. Какая прелесть, шо ви, золотце, говорите по-нашенски.
Пока Таня готовила кофе, Софья Марковна с интересом осмотрелась.
Это была просторная функциональная комната с огромным персидским ковром на все помещение, поверх которого стояли пара деревянных стульев с резными спинками, в том же стиле низкий газетный столик, на котором стояла хрустальная ваза с шоколадными конфетами ассорти, и два массивных старинных кресла, чья жаккардовая обивка сияла позолотой. Огромные комнатные растения и удивительные занавески в окнах обрамляли богатое убранство. В этих стенах чужими и нереальными смотрелись бы многочисленные сгорбленные фигуры ожидавших своей очереди пациентов, как у обычных врачей, уныло сидящих около столов с долженствующими утешать их иллюстрированными журналами.
Из персонала в приемной можно было наблюдать лишь двух женщин в одинаковых серых с розовой окантовкой костюмах. Единственное различие: та, что на телефоне, была в брюках, а с напитками – в длинной юбке.
– Вот где куры денег не клюют, – с открытой завистью восхищалась Софья Марковна, принимая из рук Татьяны изящную чашку с капучино. – Милая, вы хорошо тута устроились. Тибе крупно повезло. Мой Фима, сыночек, всегда говорит, что в Германии в первую очередь нада иметь толкового адвоката и настоящего психиатра.
– Скорее всего, ваш сын имел в виду психолога или психотерапевта, – поправила собеседницу Татьяна, которая не так давно научилась различать эти понятия. – Это как раз наш доктор. Он беседует, анализирует, если необходимо, с помощью гипноза вводит в состояние транса. У психиатра же вам выпишут успокоительное или поставят укол. Это последняя стадия болезни.
– И шо, милочка, мине типеречи извиняться прикажете ? – на повышенных тонах и громко на ровном месте возмутилась Софья Марковна. – Не придирайся до слов, которых у меня нет от возмущения. Вот рассуждай здраво. Ты присутствовала, кагда мой Фимочка любимой маме разговор устраивал? Я больше тибе скажу, что вас там и близко не пахло. Не пытайся миня учить и наперед в рубаху с длинными рукавами заматывать. Тута не советская психушка. Тетя Софа знает свои права.
– Извините, пожалуйста. Я только разницу хотела объяснить.
– А мне без разницы. Я думала, шо здеся солидное учреждение. Где тут дверь? Я теперь точно немедля ухожу. А на вас еще и пожалуюсь. Кому тута можно на вас пожаловаться? Зови! Только самую высшую инстанцию.
Спасать ситуацию бросилась Моника. Она была уже на полпути от негодующей клиентки, как зазвонил телефон, и ей пришлось вернуться на ресепшен. В приемной наступила тишина. Никто и никуда не ушел. Софья Марковна осталась сидеть на своем месте.
Моника подняла трубку. Молча, лишь изредка поддакивая, слушала говорившего. Ее взгляд блуждал: то посмотрит на журнал записи пациентов, то на Софью Марковну, то на двери кабинета психотерапевта.
– Да, конечно же, господин Мазур. До следующего раза. Спасибо вам за звонок. Я обязательно все передам вашей маме, – сказала на прощание и положила трубку Моника.
Откуда только взялась прыткость, но тут же рядом с ней оказалась Софья Марковна и поинтересовалась:
– Кто позвонил?
– Татьяна, пожалуйста, переведи, – попросила Моника. – Господин Мазур задерживается на работе. Не сможет сегодня приехать. Сеанс отменяется, и госпожа Мазур может идти домой.
Татьяна перевела.
– Шо он там сибе напридумывал? – опять возмутилась Софья Марковна. – Он не думает за миня. Я, что ли, тута паравоз ? Туды-сюды и обратно. Щас я ему поговорю. Набери мне сына!
Таня едва успевала переводить.
– Welche Telefonnummer? – спросила Моника.
– Щас найду, – видимо, это клиентка поняла без перевода. – А може, вспомню. Мать так долго тута ждала. Успела и забыть. А что ви зря миня напрягаете? Возьмите да нажмите на повтор. Мине вас нада еще дрессировать. Ногти отрастили да накрасили, а куда тыкать, в детсаде вас не научили.
Моника успела найти в картотеке номер господина Мазура и быстро ему позвонила. Их не успели еще соединить, а Софья Марковна уже выхватила из рук рецепционистки трубку.
– Фима, але! Фимочка!? Ты миня хорошо слышишь? Ага, значит, хорошо. Мине показалось странным, что ты наш поход к психиатру от миня утаил. Думал, мама дура?! Я, может, и молчу. Много молчу. А читать давно научилась. И немецкими буквами тожа. А что не поняла, додумала. Зачем же ты родную грудь? Ты забыл, откуда тебя молоком кормили? Зачем мать свою да в психушку? Фима-а, Ефим… блин… ну де ты, машина на ножках?! Мама же думает за тибя. Ну мы же опоздаем к дохтуру! Тута все переживают. Сам должен понимать, что время – деньги. У врачей вааще на вес золота. И мама уже вся на измене. Синочек, а скажи любимой мамочке по секрету, вот этот слегка молодой человек, который был с тобой на прошлой неделе … он женат или как? А то я только шо познакомилась с ангелом Танечкой. Работает в медицине, прям таки видная. Так мы можем их, если что… познакомить. Ну, так… ненавязчиво. Када он до нас у гости, а там… например… мине плохо будет… Мы и позовем врача Таню… А? Ну тока, ты же знаешь. Если он, конечно, не женат. Мы же приличные люди. Что? Конечно, я узнаю. Да и шо, если замужняя? Тот муж поди не стенка, можно подвинуть. Я их уже вместе вижу. Как ты сказал? Как его звать? Артем! Татьяна и Артем… Звучит. Давай быстрее. Как не получается? А кто миня назад повезет? Мои ноги тоже не казенные. А твоя работа не волк, не сбежит. Скажи, сколько маме лет? И нада ее гонять по городу? Как я тебя терплю? Не проси за бога. Он все видит. Он у нас с тобой, видимо, разные. Дома доразгавариваем. Целую. Не очень. Маму тут нервируют.
Софья Марковна попрощалась с сыном, аккуратно положила телефонную трубку на место и почему-то радостно посмотрела на застывших сотрудниц приемной.
– И шо теперичи?
– Мы запишем вас первыми на сентябрь, – поспешила заверить клиента Татьяна. – Сразу после каникул.
В тот момент она даже не подумала, что полезла не в свое дело. Откуда было техничке знать, когда теперь востребованный психотерапевт сможет принять семью Мазур? У доктора запись на прием шла месяцы вперед.
– Щас! – спокойно ответила Софья Марковна и направилась в сторону двери кабинета психотерапевта. – Мой сына заплатил, мама воспользуется. Где тута ваш дохтур? Запускайте.
– Господин Шнайдер вообще не знает русский, – воскликнула Моника, пытаясь преградить своевольной клиентке путь.
– Я вас умоляю. Оно им надо? Тута разговор будет за меня. А тетя Софа сибя знает. Нового мине уже никто не скажет. А как по мне, так я сама еще психиатра научить магу. Мне лишь бы побалакать. А Танечка ему все и переведет.
– Молчать! – неожиданно, на пределах срыва выкрикнула Моника. Ее голос прозвучал как выстрел.
В приемной снова воцарилась привычная тишина.
– Мне надо с доктором поговорить, – сказала Моника и скрылась за дверью.
– Ты не позволяй ей так с тобой обращаться, – шепотом посоветовала Софья Марковна. – И шо, шо она местная. Да поди еще моложе тебя.
Наверное, впервые в жизни Татьяне было нечего сказать…
Вскоре вернулась Моника и жестом предложила войти. Софья Марковна шагнула первой. Она немного задержалась в проеме двери, отстраненным взглядом обводя небольшой кабинет психотерапевта.
В хвойный цвет окрашенные стены, огромный письменный стол из темного дерева, кожаные кресло и кушетка создавали ощущение холода. И только дневной свет, проходя сквозь матовые шторы на огромном окне, высвечивал в центре помещения теплый, кремово-золотистого тона оазис.
Сидящего в дальнем углу кабинета врача невозможно было разглядеть. То, что он там находился, выдавали лишь отблески в круглых стеклах очков над темным столом.
Софья Марковна прошла без приглашения, скинула слегка растоптанные туфли на низких каблуках и со вздохами и кряхтением легла на кушетку. Лицом в сторону стола.
– Слишком аскетично для успешного врача, – проворчала она, укладываясь поудобнее. – Узко. Лежак жесткий, как то камни в моем мочевом.
Татьяна осталась стоять у дверей. Она настроила себя: из всего сказанного Софьей Марковной переводить только самое важное.
– Добрый день, господин доктор, – сложно понять, поздоровалась переводчица от своего имени или решила неправильно перевести ворчание клиента.
– Добро пожаловать, госпожа Мазур, – прозвучал приятный мужской голос. Доктор встал из-за стола и, подойдя к кушетке, протянул для приветствия руку. – Чувствуйте себя как дома. Расслабьтесь. Вам совершенно незачем волноваться.
Татьяна перевела.
– Вот что за люди, – снова заговорила Софья Марковна. – Им хлеба не давай. Наврут тибе короб. Говорили, что у психиатра двойной пол. Типа фальшивый. Наступишь и провалишься. Очнешся уже с повязанными ручонками.
Посмотрев в сторону Татьяны, доктор Шнайдер потребовал перевести.
– Она сказала. Ну слышала, – немного сбивчиво переводила помощница, – что в кабинетах психотерапевтов двойные полы.
– Да, – сухо согласился доктор и вернулся на свое место. Уже за столом добавил: – Очень старый анекдот. Попросите госпожу Мазур рассказать нам о себе. Подробно. В деталях скрываются причины.
– А шо тут разговаривать особо? – не дослушав до конца перевод, перебила Софья Марковна. – Дохтур, не начинайте. Я знаю все, шо вы можете мине сказать. Я вам еще забольше скажу. Тута все больные. А шо вы до миня приципилися? Так это непонятно. Немцы, как те рыбы, все молчат. Плакаты повешают играть детям зарешено. У них даже дети говорят, когда им на то разрешают. А тибе громко нигде не скажи. Мине уже не напастись на них моих пардонов. Миллион в день. Еще, кажись, и ни общалась, а язык к вечеру болит. Энтшульдиген мих! Энтшульдиген! Тоска зеленая в этой неметчине. Куры они все тут. И солнышко в Германии еще не опустилось, так евойные жильцы уже на жердочке спят. Доктор, посоветуйте мне такое-этакое, для души и против правильных соседей. А шо это вы тама все время пишете? Танечка, узнай ради Софьи Марковны.
– Я делаю пометки, – пояснил психотерапевт. – Основные моменты того, что вас особенно беспокоит. Каждый пункт рассмотрим и обговорим позже, по отдельности.
– А у вас получится? Шо ви таким мелким почерком строчите? Так это ж апосля невозможно станет прочитать.
– Не переживайте, госпожа Мазур, я смогу прочесть.
– А я?
– А вам это не надо.
– А вам нада? Ви точно врач? Просто запомнить не получается?
– Мне так удобнее.
– Это врачебная тайна? У всех медиков такой непонятный почерк.
– Пожалуйста, не будем отвлекаться!
– Я вас умоляю. Как сказал наш великий Жванецкий: «Ты еще не все взял от этой жизни». Погода у вас тута дрянь. Серость, льют как из ведра. Всегда холодно. Я даже больше скажу: у вас тута полный холодец с погодой!
Таня старалась дословно перевести все это на немецкий. Доктор невозмутимо слушал. Не перебивал. Продолжал делать пометки в своем блокноте.
На каком-то моменте сеанса Софья Марковна перешла на Таню и устроила ей допрос: откуда родом, как давно эмигрировала и почему?
– Отвечайте, – улыбнувшись, добродушно разрешил хозяин врачебного кабинета. – Очень важно дать пациенту возможность выговориться, излить свою душу…
– Господин доктор, вы, наверное, хотели сказать «клиенту»? – осмелилась поправить своего работодателя помощница. Доктор Шнайдер не ответил.
Прошло более полутора часов. В основном говорила Софья Марковна. Не всегда можно было понять, где она ругала, а где возносила к небесам своего единственного сына.
– Ви должны понимать, он как успешный бизнесмен возится с рестораном и дискотекой как курица с яйцом. Целую вечность. А родной маме нуль внимания.
– Мне кажется, Софья Марковна, вам надо почаще приезжать в Лангвассер. У нас там очень много русских. Вам будет с кем на родном языке пообщаться, – посоветовала Татьяна. – А ваш сын пусть спокойно занимается любимым делом.
Услышав знакомое наименование окраины Нюрнберга, доктор Шнайдер попросил перевести последние предложения дословно.
– Татьяна, а у вас талант психолога от бога. Вы быстро учитесь, – шутя, похвалил он помощницу и, уже обращаясь к Софье Марковне, сказал: – К сожалению, время нашего с вами собеседования подошло к концу. Госпожа Мазур, я обязательно постараюсь вам помочь. Запишитесь еще на сеанс, а лучше на два…
