Иосиф Антонович Циммерманн
Восвояси
Осенью 1930 года у жителей дальневосточной меннонитской деревни Шумановка созрел план. 217 человек задумали одной зимней ночью бежать из страны по льду Амура в Маньчжурию. Вдобавок к ним примкнула большая часть семей из соседнего поселения Нью-Йорк. Община успела разработать детальный план побега, который держался в строжайшем секрете. Лидеры договорились с китайскими контрабандистами, которые помогут беглецам перебраться на другую сторону приграничной реки. За помощь проводнику обещали отдать от каждой семьи лучших лошадей. Жителям Шумановки, у которых были близкие родственники в соседних селах, разрешалось позвать родню с собой.
Незадолго до предполагаемого побега жители Нью-Йорка попросили дать им еще несколько дней, чтобы продать собранный урожай и собрать деньги на поездку, угрожая при этом выдать все планы властям, если шумановцы их не дождутся. Побег пришлось отложить. Ньюйоркцы периодически отправляли своих шпионов по ночам в Шумановку, чтобы соседи не сбежали в Китай без них. В итоге беглецов набралось более трехсот.
В канун нового года, выйдя из села, караван повернул в поле. Лошади прокладывали дорогу по снегу метровой глубины. Некоторые мужчины ехали верхом, обеспечивая тишину и помогая саням держаться вместе. Всю ночь они двигались к реке под руководством китайского проводника. Повозки периодически натыкались на пни, возникали поломки, которые приходилось быстро устранять, чтобы не задерживаться в дороге.
Когда первая повозка вышла к берегу, то впереди обнаружился обрыв в три метра высотой. Лошади испугались и отказались двигаться вперед. Собравшись вместе, мужчины стали вручную толкать сани с крутого склона, другие помогали внизу. Вещи рассыпались, ломающиеся повозки вновь приходилось ремонтировать. Близился рассвет, и беглецы в страхе оглядывались на оставленную позади Орловку, которая находилась всего в километре от них. Преодолев очередное препятствие, караван выехал на лед Амура, покрытый снежным покрывалом. По открытому пространству двигаться нужно было еще быстрее.
После двух месяцев переездов семьи амурских меннонитов наконец оказались в Харбине. Центральный комитет меннонитов и власти Германии помогли им снять большой трехэтажный дом.
Дальше их ждал долгий и трудный путь в Парагвай. Жителям оставленной Шумановки предстояло добираться по суше и морю через Южную Корею, Вьетнам, Индийский океан в Африку, через Суэцкий канал, Средиземное море в Европу, через Францию, Атлантический океан в Южную Америку.
Они добрались в Парагвай лишь в мае 1932 года, почти через три месяца после отъезда из Харбина и через 18 месяцев после побега через Амур. На новой родине меннонитов из Шумановки ждал «зеленый ад». Сибирская земля, которую они обрабатывали прежде, была плодородной и богатой на урожай. Здесь же фермерам в мучительной жаре предстояло возделывать целину. Засуха в парагвайском Чако часто сменялась периодами ливней, которые губили урожай не меньше палящего солнца. Посевы уничтожала саранча и муравьи-листорезы. Люди болели малярией, страдали от укусов змей и нехватки пресной воды.
В тот момент в регионе уже существовало 13 деревень меннонитов, прибывших двумя годами ранее и основавших колонию Фернхайм…
Другая статья тоже была не из радостных.
Приблизительно 14 тысяч немцев со всех концов Советского Союза собрались в 1929 году вблизи столицы и потребовали от кремлевского правительства разрешения на выезд из страны. Жители Подмосковья, как рассказывали очевидцы, с удивлением смотрели на огромные скопления на вокзалах странных, молчаливых людей в черном – взрослых, детей, стариков. В истории меннонитов упоминается, что после долгого ожидания только где-то шесть тысяч из них смогли пересечь границу. Более восьми тысяч человек были принудительно отправлены обратно в свои деревни…
– Вить, – неожиданно обратилась Татьяна к супругу. – Что ты знаешь о Парагвае? Может, слышал, что некоторые из русских немцев хотят туда переселиться?
– Конечно, – как будто он только этого вопроса и ждал, Виктор тут же выключил телевизор. – Парагвай часто называют «Сердцем Америки». Это потому, что страна находится в центре континента. Мой очень хороший приятель было туда свалил. Бросил здесь прибыльное дело, продал квартиру, разосрался почти что со всеми родственниками. Бедный Франц Мантлер. И месяц там не выдержал. Голышом оттуда сбежал. Сейчас всей семьей живут на прожиточный минимум социальной помощи.
– Моя клиентка собирается туда эмигрировать.
– Ни в коем случае! Отговаривай! Иначе они попадут там в капкан религиозной секты. Это похуже, чем колхоз. Потеряют не только свое имущество, но и свободу.
– Витя, давай без лозунгов. Нельзя верить всему, что рассказывают. Может быть, твой Мантлер просто неудачник или ему сильно не повезло. Вот он теперь и наговаривает.
– Я знаю Франца очень хорошо и полностью ему доверяю. Надежный и честный предприниматель. Если он сказал, то, значит, так оно и было…
Чай не кофе
В тусклом свете утренних сумерек на горизонте медленно поднималось солнце. Его первые лучи уже озолотили верхнюю зубчатую линию обширной плантации падуба парагвайского. Бесчисленные ряды полутораметровой высоты вечнозеленых деревцев простирались насколько глаз хватало. В конце ноября падуб массово цвел. Мелких, зеленовато-белых цветочков с четырьмя лепестками на деревьях было гораздо больше, чем листьев.
На краю плантации в тени двух высоких и кряжистых старых падубов скрывался узкий, метра четыре в ширину и десять в длину, домик из серых цементных блоков, крытый такого же цвета волновым шифером. Дверь в торце и по одному окну в боковых стенах. Никаких других пристроек. Рядом с домом был припаркован старый светлого цвета шевроле El Camino.
Прямо на входе в дом белокурый, лет под пятьдесят мужчина разводил между двумя цементными блоками мини-костер. Было что-то несуразное и плачевное в этой картине: высокая, с длинными и худыми ногами в коротких шортах фигура с маленькой кастрюлькой в руках в три погибели согнулась над очагом. На третьем сером пористом блоке стоял изготовленный в виде маленькой тыквы керамический калебас, рядом лежала металлическая трубочка – бомбилья. Мужчина явно собирался заварить себе чай йерба матэ. Когда-то ему удалось развести огонь, и он поставил на импровизированную печь наполненную водой алюминиевую кастрюльку. Языки пламени тут же покрыли ее дно и бока разводами черной сажи. Фигура выпрямилась. Глядя голубыми глазами в никуда, мужчина вслух отчаянно промолвил:
– Чтоб я только не сделал сейчас ради чашки обычного кофе…
В кооперативе эту самую отдаленную плантацию называли ранчо номер тридцать два. Видимо по их количеству. Со вчерашнего дня она принадлежала немецкому переселенцу Францу Мантлеру.
Четвертый сын многодетной семьи русских немцев родился в Сибири. Окончил Томский механико-технический техникум и по окончании устроился на работу на тольяттинский «АвтоВАЗ». Спустя два года поступил на вечернее отделение в городской политехнический институт. Планировал работать и учиться одновременно. Мечтал стать инженером. К этому времени Франц женился. Вскоре у них с Еленой родился первый сын.
Настали лихие 90-е. За контроль над заводом, где работал молодой Мантлер, разыгралась непримиримая преступная война. За время рейдерских захватов погибли сотни работников и руководителей предприятия. Все чаще и чаще из-за нехватки комплектующих частей останавливались конвейеры сборки автомобилей. Нередко задерживали заработную плату. В этой ситуации воистину спасительным оказалась возможность эмигрировать в Германию.
Франц абсолютно не знал родной язык. В их семье уже давно никто не говорил на немецком. На уроках иностранного языка в советской школе он изучал французский. И то только на тройку. Поступить на учебу в германский технический институт было нереально.
Вначале он посещал языковые курсы от биржи труда, где подружился с итальянцем Матео Карузо. Однажды в гостях, чисто от безделья, Франц отремонтировал другу пылесос и старинную механическую кофемолку. Так и возникла идея совместного бизнеса. Франц и Матео создали собственную фирму по ремонту бытовой техники. Но из-за дороговизны складских помещений им вскоре пришлось сузить свой профиль. Теперь они занимались исключительно прибыльным ремонтом и профилактикой кофейных аппаратов. Незаметно к этому прибавилась продажа новых автоматических и рожковых кофемашин.
И все могло бы продолжаться долго и счастливо, если бы Франц не загорелся идеей эмигрировать в Парагвай! Кто-то из прихожан лютеранской церкви во время воскресного молебна подсунул ему брошюру на эту тему.
Переселенцам обещали бесплатные земли, беспроцентные кредиты для строительства собственных домов.
«Налоговые отчеты в нашей стране настолько просты, что вы можете их оформить на обычной картонной подставке от пивного бокала!» – примерно так переводился главный слоган рекламы переселения в Парагвай.
Круглый год летняя погода тоже была самым весомым доводом покинуть холодную, дождливую, серую Германию.
Старшие сыновья Франца категорически отвергали переселение. Они учились в международном университете. Свое будущее парни видели исключительно в развитой Европе. В путь двинулись лишь трое Мантлеров: Франц, супруга Елена и десятилетняя дочь Изабелла…
В Парагвае Франц планировал открыть свою фирму по ремонту бытовой техники. Желания самому построить собственный дом у профессионального технаря не было. От слова «абсолютно». Он успел накопить солидную сумму денег. Вдобавок партнер Матео Карузо выкупил у Франца его долю. Денег должно было хватить на удачный старт новой жизни в далекой, солнечной и заманчивой Латинской Америке. Франц позаботился, чтобы его семья из аэропорта напрямую поехала в свой собственный дом. Через немецкого переселенческого агента он купил в Парагвае отдельно стоящий двухэтажный дом с участком и бассейном…
Налицо был обман. По документам за сто тысяч евро Франц приобрел добротную и цветущую фазенду. Это подтверждалось фотографиями и видеоматериалом. Но двухэтажной виллой здесь и близко не пахло. В действительности не то чтобы рекламируемый бассейн – маломальский водопровод, колодец или скважина отсутствовали. Единственным источником воды должен был быть дождь. Его собирали со скатов шиферной крыши в три двухсотлитровые пластиковые синие бочки.
До отъезда из Германии Франц несколько месяцев подряд по видеосвязи общался со счастливым русскоговорящим продавцом фазенды, который в ожидании прибытия новых владельцев как бы невзначай прогуливался между цветущими деревьями фруктового сада. На самом деле здесь не рос даже захудалый кустик смородины.
В реальности семью Мантлеров привезли в кривой и недостроенный дом, больше напоминающий барак из трех проходных комнат. Эту постройку на краю плантации падуба парагвайского не то чтобы ранчо или фазенда – вшивым хутором нельзя было назвать.
Развернуться, хлопнуть дверью и сразу же улететь в Германию и там через адвоката требовать возмещения было очень хорошей, но просто нереальной идеей. Переселенческий агент при встрече в аэропорту забрал их паспорта. Обещал оформить семье Мантлеров вид на жительство и другие необходимые местные документы.
Частный таксист, доставивший сюда эмигрантов из аэропорта столицы Парагвая, говорил только на испанском языке. Никто из Мантлеров им не владел. Не помогли и попытки объясниться на пальцах. Шофер категорически и ни за какие деньги не соглашался на ночь глядя везти их более чем триста километров обратно в город Асунсьон.
В этом глухом уголке планеты не было электричества и тем более интернета.
Внутри дома вообще ничто не напоминало о человеческом жилье. Скорее всего, эта постройка служила складом. В одной комнате в углу хранились десятки мешков с высушенными корой и мелкими молодыми побегами падуба. Эту смесь, видимо, тоже подмешивают в чай. В первую ночь на ранчо переселенцы из Германии использовали наполненные мешки как матрасы.
На следующий день в семь утра к дому подъехала четырехместная бричка с парой гнедых. Ездовой громко свистнул. Семья Мантлер гурьбой выбежала во двор. Невыспавшиеся и измученные на вид переселенцы удивленно глядели на незваного гостя.
Самодельным фанерным фаэтоном управлял пожилой кучер в соломенной шляпе и с окладистой седой бородой. На нем были джинсы, заправленные в демисезонные высокие сапоги, и широкая подпоясанная серая льняная рубаха-косоворотка. Не сходя с повозки, мужчина учтиво приподнял шляпу и пожелал доброго утра:
– Guten Morgen!
Не дожидаясь ответа, поспешил представиться:
– Oberschulze Meier.
Трое Мантлеров продолжали молчать. Приезжему пришлось объясниться подробнее, мешая русские и немецкие слова:
– Ein Oberschulze означает сельский староста. Древнее deutsche название. Я руководитель кооперативом.
– Здравствуйте, герр Майер, – от имени всех домочадцев поздоровался Франц. – Чем можем быть вам полезны?
– Правильнее сказать, это я приехал, чтобы вам помочь, объяснить что к чему, какие правилы и как здесь все функционирует. Сделаю это уже в дороге. Давайте залазьте в бричку. Нам надо успеть на завтрак.
– Какой завтрак? Куда ехать? – недоумевала Лена. – У нас ни кухни, ни посуды нет.
– Так правильно же, фрау Мантлер, У нас в кооперативе мы питаемся все вместе, в общественной столовой на главной усадьбе. Завтрак до полдевятого.
Первой в бричку запрыгнула Изабелла. Франц поддержал супругу, которая пыталась в туфлях на каблуках подняться в повозку по вертикальной, с очень узкими ступеньками лестнице.
– Liebe Frau, вы накиньте хотя бы халат, – смущенно попросил староста. – Негоже в комбинации на людях появляться.
– Это такое летнее платье, – возмущенно ответила Елена, невольно прикрывая нижним краем оголенные коленки.
– Все равно набросьте что подлиннее, с рукавами. И волосы прикройте. У нас даже девочки без платка из дому не выходят.
Пришлось повиноваться. Виктор сел на облучок рядом с обершульце. Елена и Изабелла уселись сзади. Гнедые тронулись, с первых шагов поднимая копытами густую пыль. Трое переселенцев одновременно закашляли. И только старосте пыль была нипочем.
У мужчин сразу завязался разговор.
– Завтра приставим вам надсмотрщика, – заверил Майер.
– Кхе-кхе, зачем, кхе?.. – все еще борясь с кашлем, удивленно спросил Франц. – Мы поди не… кхе… тюремщики.
– У него такая должность, – невозмутимо продолжил староста. – Он вам поможет, обучит и присмотрит. Старик Шольц опытный крестьянин. Знает всю подноготную выращивания и заготовки йербы матэ.
– А с чего вы взяли, что это нам пригодится? Я лично не буду работать на плантации. У меня механико-техническое образование. Я собираюсь открыть свою фирму по ремонту бытовой техники.
– Мы так не договаривались.
– Позвольте узнать, кто это «мы» и о чем эти «мы» успели договориться?
– Переселенческий агент обещал нам привезти из Германии семью russlanddeutscher крестьян. Специально для обработки плантации тридцать два.
– Тут наверняка кто-то и что-то слишком напутал, – от возмущения Франц схватился за голову. – Я заранее купил моей семье хорошую виллу, но меня почему-то привезли на этот заброшенный хутор.
– Это невозможно. Ранчо непродажное. Вы можете здесь постоянно жить, но территория и постройки будут всегда принадлежать кооперативу. Я же предупреждал вашего агента.
– И где сейчас этот мой агент? Мне срочно надо с ним связаться.
– Без понятия. Я с ним никогда лицом к лицу не встречался. Он откликнулся на наше объявление на странице газеты Wochenblatt. Позвонил и предложил услугу посредника.
– Стопроцентный мошенник! Еще и наши паспорта забрал.
– В кооперативе вам они не понадобятся, – подал голос обершульце, понукая пару гнедых лошадей.
– Понятное дело. Но ничего. Я сам с этим разберусь. Мне бы только подзарядить телефон и найти вайфай. Где это можно сделать?
– Нигде. Мы стараемся жить без этих новшеств.
Минут пятнадцать ехали молча, погрузившись каждый в свои мысли.
– Расскажите подробнее, – нарушил молчание Франц. – Куда это я и моя семья попали?
– В кооператив Neues Leben.
– Какое подходящее название. Действительно, совершенно новая жизнь. Такое безвыходное положение даже в советских колхозах не наблюдалось. У вас тут секта?
– Ни в коем случае. Мы исповедуем меннонитство.
– Вы нас каждый день собираетесь возить на прием пищи? На завтрак, обед и ужин?
– Нет. Сами будете добираться. Советую купить упряжку, а еще лучше автомобиль.
– А что, так можно? – от радости чуть не выпал из брички Франц. – У вас, кажется, подобные новшества не приветствуются.
– Так ранчо тридцать два исключение. Находится слишком далеко от главной усадьбы. На лошадях вы будете ежедневно терять слишком много времени и не успеете обрабатывать плантацию.
– Так, может, нам лучше дома питаться?
– Исключено! Трехразовый совместный прием пищи и молитвы обязательны согласно уставу. Это сближает нас.
– А где можно будет приобрести авто?
– В нашем кооперативе. Как раз имеем шевроле. Не новый, но добротный и на ходу.
– И сколько стоит?
– Пятнадцать тысяч.
– Евро?
– Ну не гуарани же. Это ведь больше ста миллионов. Можно евро или доллары. У вас есть наличными? А то у нас кредитные карты не работают.
– Найдем.
– Сейчас с собой?
– Да.
– Ну и ладно. Домой вернетесь уже своим ходом. Тут не заблудитесь.
Извилистая ухабистая грунтовка вела вдоль прямого как стрела шоссе. Было видно, что по трассе ездят редко. Местами асфальт дал трещины, которые стали зарастать травой.
– На лошадях-то оно понятно. А на машине можно ведь и по асфальту ехать, – вслух подумал Франц.
– Ни в коем случае, – поспешил отговорить герр Майер. – Полиция остановит. Оштрафует или вообще конфискует автомобиль.
– За что?
– Нельзя ездить по шоссе без номеров.
– Как будто по проселочной это разрешено, – ухмыльнулся Франц.
– Да. Меннонитам можно.
– А не проще будет оформить номера?
– Тоже можно. Только нужен будет паспорт.
– Scheise! – выругался Франц. – Куда не ткнись, везде меня этот агент об***ал.
Староста резко натянул вожжи, и кони остановились.
– Считайте, что я это не слышал, – грозным голосом предупредил Майер. – У нас запрещено злословить.
– Jawohl, mein Führer, – сквозь зубы промолвил переселенец.
Через пару минут молчаливой езды Франц поинтересовался:
– А как вы ездите в город?
– Никак, – отмахнулся Майер. – У нас и тут все есть. Кооператив обеспечивает всем необходимым. Кое-что из одежды, ну мыло там или сладости для детей, так можно докупить в кооперативной лавке.
– Ну а вдруг в больницу или посольство, например?
– Мы эскулапам не доверяем. С божьей помощью исцеляемся сами. А немецкий консул и так к нам регулярно наведывается. Он мой лучший друг.
– Ну а в принципе, как парагвайцы ездят в столицу? – настаивал Франц.
– На автобусе. Примерно пять километров дальше, за главной усадьбой, есть небольшой вокзал. Но вам не советую. По пути могут обворовать. Мы если и едем в город, то только на машине с консулом. Обратно берем знакомое такси.
Под крытым волновым шифером дощатым навесом выстроились в ряд три примерно десятиметровых пивных стола, каждый с парой таких же длиннющих жестких скамеек. Из неотесанных досок и на бревенчатых ножках столы и скамейки были вкопаны в землю. В глубине навеса возле двух из серых блоков печей с встроенными большими казанами суетилась женщина в белом поварском колпаке и такой же белизны фартуке.
– Приехали, – староста остановил бричку рядом с навесом. – Вот тут наша столовая. Прошу любить и жаловать. Садитесь, где захотите и где в данный момент свободное место. Закрепленные места мы не практикуем. Это в других общинах, а у нас не принято.
В этот ранний час то там, то здесь обособленно сидели несколько многодетных семей. Пара женщин с грудными детьми на руках. Ни одной пестрой одежки. Только серые, синие и черные цвета. Было непривычно тихо, ни одного мало-мальского детского писка. Лишь изредка, подобно пению сверчка, раздавалось скрябанье алюминиевых ложек по эмалированным чашкам. На завтрак была какая-то каша. И взрослые, и дети запивали ее напитком из солдатских кружек.
Мантлеры скромно заняли места за крайним столом в торце навеса.
– Еще чего придумали, – все еще сидя на облучке повозки, громко выкрикнул обер-шульце. – У нас никто не собирается вас обслуживать. Идите сами на кухню.
На завтрак была молочная рисовая каша и какао. Десятилетняя Изабелла остановилась возле корзинки с выпечкой и долго ее рассматривала, не решаясь притронуться. К ней подошла мама. Размером с детскую ладонь плоские круглые изделия напоминали оладьи, но явно не жареные. На бледных лепешках виднелись почти черные пятна. Явно их запекали на сухой сковороде или прямо на печной плите.
– Это арепа, – на чистом русском пояснила подошедшая за добавкой женщина с ребенком на руках. – Пресные пустые пирожки из кукурузного теста. Вы новенькие?
– Да, – поспешила ответить Елена. Ее обрадовала возможность пообщаться. – Вчера приехали. Вот осваиваемся.
– Добро пожаловать! Я Мария. Мы здесь уже восемь лет живем. В Германии нас по приезде распределили на территорию бывшей ГДР. Убежали из советского колхоза, а нас снова хотели поселить среди коммунистов. Естественно, мы не согласились. Слава богу, нашлись хорошие люди, помогли нам перебраться сюда.
Оглядевшись и убедившись, что поблизости нет лишних ушей, Мария полушепотом продолжила:
– Вы только не вздумайте общаться с теми, которые впереди среднего стола сидят. На прошлой недели они пытались сбежать из кооператива. Успели добраться до Асунсьона. Искали там убежище в немецком посольстве. Ну что за неблагодарные люди! Мы их с открытыми объятиями приняли, дом им помогли построить. Вот где правда говорится: сколько волка ни корми, а он в лес смотрит. Им, видишь ли, в Германии на социальную помощь комфортнее жилось. Так незачем было сюда приезжать. А раз приехали, то будьте добры – работайте. Или рассчитайтесь с долгами, которые назанимали в общине, и катитесь тогда на все четыре стороны. Мы хоть и глубоко верующие, но не можем себе позволить такие пожертвования и благотворительность…
Елена слушала монолог молча. Она все время смотрела молодой матери с ребенком в лицо и задавала себе единственный вопрос: когда она наконец-то хоть раз улыбнется? Но этого так и не произошло.
– Позвольте, я вам покажу, как мы перед приемом пищи молимся, – сказала новая знакомая и решительно направилась вслед за семьей Мантлеров. – На выходе на столбе висит журнал. Не забывайте самозаписываться, что вы не пропустили молитву…
Кооперативная лавка принадлежала одному из сыновей старосты. Мантлеры отдали ему за старый шевроле почти все наличные. Две последние купюры по пятьдесят Франц тайно спрятал у супруги в лифчике. На самый крайний случай. Вышло тринадцать тысяч триста евро.
– На нехватающие тысячу семьсот придется оформить обязательство, – развел руками Майер-юниор.
– В долг? – уточнил Франц.
– У нас в общине не используют это слово. Мы не банк. Оформим недоимку в счет следующего урожая. Сейчас заведем на вашу семью журнальчик.
– Какого урожая? – не сразу сообразил Франц.
– А что у вас там на очереди? Кажется, цветы чая падуба. Соберете, продадите, и тогда рассчитаемся. Распишитесь вот здесь, напротив суммы.
– А кому можно будет продать этот чай? Что он вообще тут стоит?
– Только нам, в кооператив. Цены устанавливает совет общины.
Заправочная колонка тоже принадлежала сыну старосты.
– Можно будет за бензин платить кредитной карточкой? – поинтересовался Франц.
– Нет, только наличными.
– У меня же их нет.
– Тогда запишем в журнальчик.
– Нам не на чем спать, – вслух рассуждала Елена. – Нужны кровати, что-нибудь из посуды, мыло, шампунь.
– Возьмите в лавке надувные матрасы, – предложил продавец. – Кровати надо будет заказать на пилораме…
Десятилетнюю Изабеллу оформили в немецкую школу. И тоже под денежное обязательство.
– Бесплатная парагвайская школа далеко, в пятнадцати километрах отсюда, – разъяснил староста Майер. – Мы не можем своих детей туда ежедневно возить. Да вы и без паспортов не смогли бы дочку там оформить. Благо, у нас своя. Кооператив нанял учителей.
– Мне обязательно надо найти этого переселенческого агента.
– Вот приедет к нам консул, мы его и попросим разобраться с вашими паспортами.
– А может быть, нам все-таки самим на автобусе съездить в посольство? – с надеждой в голосе спросила Елена.
– У нас не принято, чтоб женщины встревали в мужской разговор, – грубо оборвал ее обер-шульце. – На билеты нужны парагвайские деньги. Их у вас нет. А вдруг полицейский контроль? Предъявите ваши паспорта! Так что направьте свою инициативу на обучение делу. Завтра к вам приедет старик Шольц. Готовьтесь к сбору урожая цветов матэ. Со временем все наладится.
***
На обратном пути машину Мантлеров неожиданно настигла непогода. Появившаяся на горизонте вначале маленькая белая тучка в какой-то момент стала быстро приближаться. Одновременно она росла и чернела на глазах.
Внезапно налетел злой ветер. Он гнал перед собой пыль, а следом стремительно надвигалась страшная серая стена из дождя.
Буквально в последние минуты семья Мантлеров успела добраться до ранчо. Едва переселенцы укрылись в доме, как на него обрушился проливной тропический ливень. Уже скоро косой ураганный ветер хлестал в окна и по шиферной крыше струями дождя вперемешку с градом. Бесчисленные ледяные градины были величиной с кукурузные зерна. Зеленую лужайку перед домом они засыпали сплошным белым ковром.
Изабелла от страха забилась между стоящими в последней безоконной комнате мешками с высушенными корой и мелкими молодыми побегами падуба. Франц накачивал два воздушных матраса велосипедным насосом. Входящие в набор каждого матраса электрические нагнетатели воздуха без электричества оказались никчемными. Елена собралась помыть полы. Для этого она освободила один из мешков и намочила его, подержав минуту на вытянутой руке за порогом дома. С шиферной крыши вода лила как из ведра.
Глава семьи зря старался. Дочка отказалась спать сама, на отдельном матрасе. Трое Мантлеров улеглись вместе.
Долго не могли уснуть. Прорезиненная поверхность надувного матраса постоянно липла к вспотевшим телам. Простынь не спасала. Приходилось часто переворачиваться.
Ливень прекратился лишь далеко за полночь. Гром постепенно удалялся, но дождь продолжал моросить до самого утра. Когда-то сон все же победил…
Разбудило, резануло по ушам громкое конское ржание. За дверью дома послышался лошадиный храп, зазвенела сбруя и не в лад затопали копыта. Франц вскочил на ноги и тут же скривился от боли. Ломило позвоночник и шею. Оно и понятно, ведь он спал на твердом цементном полу. За ночь воздух в матрасе полностью спустило.
Умытая ночным ливнем природа сияла в лучах восходящего солнца. Небо оказалось ясным, словно грозового ливня вовсе и не было. Зато земля была наполнена влагой. Оставляя за собой глубокую колею, к ранчо подъехала двухместная коляска, запряженная парой лошадей.
Управлял ею тщедушный старичок в небрежно накинутом на узкие костлявые плечи широком поношенном плаще, который он тут же сбросил с себя. Пучеглазый, низкого роста извозчик молча покосился в сторону Франца, не по возрасту прытко спрыгнул с повозки и спешной трусцой побежал в сторону плантации. Очень долго бродил там между деревцами.
Франц не выдержал и босиком по размокшей земле направился к надсмотрщику. То, что это был именно он, у переселенца сомнений не было.
– Как ты только можешь спокойно спать? – еще издали зло выкрикнул старик Шольц. – У тебя весь урожай цветов погиб. Тут больше пары килограммов уже не собрать.
– А что я мог сделать? Был сильный град. Мне что, зонтики над деревьями держать прикажете!?
– Молиться! В первую очередь молиться надо было! Это какие же вы грешные. В первый день все подчистую потеряли. За что только всевышний вас так покарал?! Тут уже ничем не помочь. Минимум год ждать придется. А то и более. Вряд ли деревца так быстро восстановятся.
– Вам виднее, – развел руками Франц.
– А мне-то что? Это тебе горевать придется. На что ты жить собираешься? Как семью прокормишь?
– Вообще-то я… мы не собираемся здесь оставаться. Произошло недоразумение. Я собираюсь открыть свой бизнес по ремонту бытовой техники. Мы купили совсем другую фазенду. Мне только вот надо связаться со своим агентом.
– К сожалению, ты уже с ним связался, – более добродушным голосом сказал Шольц. – Он уже многих из ваших обманул. Аферист.
– И вы это разрешаете? – в глазах Франца вспыхнул гнев. – Вроде верующие люди. Должны с обманом бороться.
– Не наша это задача. На то есть полиция. Но не советую к ним за помощью обращаться. Там все на коррупции построено. Вас самих еще и оштрафуют за потерю паспортов. У них это просто. Кто им попался в руки, с того и дерут.
– У нас есть другие, – неожиданно подала голос Елена, подходя к двум беседующим.
– Да заткнись ты! – злостно прикрикнул на нее Франц. – Не смей лезть, когда мужчины разговаривают. Пошла отсюда! Завари лучше нам чай.
Оторопев, супруга остановилась на полпути с полуоткрытым ртом. Прошла минута-другая, прежде чем она выкрикнула:
– Дурак! – и убежала в слезах.
– Ну и распустили же вы своих жен в современной Германии, – недовольно покачал головой надсмотрщик. – Перевоспитывать придется. А что она имела в виду? У вас есть другие паспорта?
– Да чтоб она разбиралась, – махнул в сторону убежавшей супруги Франц и по ходу придумал: – Пластиковые карточки удостоверения личности. Они за пределами Европы недействительны. С ними в самолет не пустят, автомобиль напрокат не дадут. А может, она хотела сказать про других свидетелей. Мы познакомились в самолете с немецкой парочкой. Они тоже знают этого агента.
– Приедет консул, дадите ему адрес этих свидетелей. Может, это и поможет. Ну а сейчас давайте о вас подумаем. Тебе придется подрабатывать на чужих плантациях. У семьи Берга, например. Он выращивает кукурузу. А твою жену устроим на кооперативный склад. Там как раз не хватает рук картошку перебирать. Ладно, поговорим позже. Нам пора на утреннюю молитву. Встретимся в столовой.
Шольц уехал, и Франц поспешил в дом.
Елена стояла у окна, периодически утирая сбегающие из глаз слезы. Разводя руками в том жесте, которым просят прощение, супруг шагнул к жене и попытался ее обнять. Но она решительно отпрянула и чуть слышно подавила всхлип.
– Прости, родная!
– Что это было? – стеная и явно борясь с порывами рыдания, выкрикнула Елена. – Когда ты успел заразиться этой патриархальщиной? Знай свое место, баба!
– Извини, дорогая! Так надо было. Никто не должен знать о наших русских паспортах.
– Ага, теперь я еще и виновата. Проболталась.
