Иосиф Антонович Циммерманн
Восвояси
Я так не хочу жить. Не желаю моим детям подобного существования. Хотя и в плане детей немцы скоро закончатся. Вся система настроена против семьи. Многокомнатных квартир днем с огнем не сыскать. В объявлениях запрещено писать, что иностранцам квартира не сдается, а вот «исключительно бездетным» можно. А это уже ущемление не только прав одной нации или расы. Это дискриминация всего человечества, его потомков, его будущего! Яслей для грудных детей у нас вообще нет. По всей стране не хватает воспитателей и мест в детских садах. И это в одной из самых развитых стран?! Нет, тут что-то не так. Рекламу эмансипации и однополых браков круглосуточно показывают по центральному телевидению. Церковь вроде тоже заодно с ними. А то, что детские игровые площадки во дворах сносят и детям запрещено в парке играть с мячом, – это считается нормальным.
– А ты думаешь, что в России лучше? Мои родители, наоборот, оттуда сбежали. Наверняка не от хорошей жизни.
– Так когда это было? Советская система давно уже рухнула. Надеюсь, что и визы между нашими странами вот-вот отменят. Кстати, о русском прошлом. В России сейчас официально признают необоснованную жестокость революционного террора большевиков, культ Сталина, неоправданные жертвы репрессий. Об этом часто и открыто говорится в СМИ, на эту тему сняты десятки фильмов, сотни песен посвящены этим трагическим событиям. Но никто не заставляет русский народ вспарывать себе животы или вешаться. Им не навязывают коллективную ответственность. Ты понимаешь? За вождей народ там не в ответе. Почему же тогда немцы семьдесят лет спустя все еще должны расплачиваться за Гитлера и его свиту?
– Честно сказать, я никогда об этом не задумывался, – развел руками Николаус. – В школе нам такое не преподавали. С родителями дома тоже никогда не обсуждали.
– Но ведь это же неправильно. Согласись! Я не пытаюсь что-то там оправдать. Мне просто хочется гордиться своими родителями и одновременно быть частью чего-то общего и великого.
– Даже не знаю, что и сказать…
В этот момент вдоль берега плотным строем пролетала длинная цепочка огромных пеликанов. Их черные кончики крыльев размахом почти в два метра едва не касались морских волн. Пернатые рыболовы летели довольно низко, и в прозрачном воздухе можно было ясно различить их загнутые на спину шеи. На фоне прекрасного морского заката белое оперение птиц, казалось, окрашено в розовый цвет. Карибский день заканчивается рано. В шесть часов вечера уже темно…
***
Посада – гостиница на испанском, – в которой остановились Николаус и Себастьян, представляла собой одноэтажный рыбацкий домик, построенный из разношерстного подручного материала. Некоторые стены были выложены из больших серых цементных блоков. Другие – из красного кирпича или из деревянных щитов. Одна стена особенно удивляла. Она была из пустотелых стромбус лабиатус пинк. Ник не поленился и подсчитал: примерная поверхность в пять с половиной квадратных метров была выложена из ста девяноста шести больших ракушек.
– Сёба, погляди. А ты сегодня нас укорял из-за одной съеденной ракушки. Семья рыбака поди месяц ими питалась, чтобы стену возвести.
– До того, как здесь объявили национальный парк, среди мировой элиты и гурманов архипелаг славился своими ресторанами. Главными блюдами меню были карпаччо из этих моллюсков, черепаший суп и лангусты.
– Ты хотел сказать – лобстер, – поправил друга Ник.
– Я знаю, что говорю, – невозмутимо продолжил Себастьян. – У лобстеров огромные клешни, у лангустов их нет. Так вот, тут неподалеку есть довольно широкие мусорные острова, полностью, в десятки слоев состоящие из этих раковин. Благо, не успели всех до последнего съесть.
– Так ты был уже здесь?
– Нет, мне друзья из Гринписа когда-то рассказывали.
Две из трех комнат посады сдавались туристам. В третьей жила семья рыбака с тремя маленькими детьми. Гостевая комната, в которую поселили двух парней, была очень спартанской: из цементных блоков выложенная полутораметровой ширины кровать, поверх тонкий поролоновый матрасик. И ничего больше. На крашеном цементном полу виднелись лужи. Рыбачка пояснила, что прошлой ночью прошел сильный ливень.
– И прям в комнату лил? – от недовольства хмыкнул Николаус.
– Точнее, в кровать, – невозмутимо уточнил Себастьян. – Матрас немного влажный.
Парни одновременно посмотрели на потолок. Сквозь пальмовые ветви, уложенные поверх пары кривых жердей, то там, то здесь пробивались яркие лучики солнца.
– Вот ты реально хочешь сказать, что эта халупа стоила нам двести долларов в сутки?
– С человека, – уточнил Сёба. – Однако же жирует венесуэльский президент, товарищ социалист Уго Чавес…
Супруга рыбака была и рецепционистом, и уборщицей, и поваром, и официанткой.
Естественно, что на ужин рыбачка приготовила дневной улов. На одном общем столе возвышалась гора жареной рыбы, немного зеленого салата, глубокая тарелка с кусочками колотого льда и несколько бутылок рома. В последний момент, как самое дорогое, хозяйка принесла и поставила на стол двухлитровую пластиковую бутылку холодной кока-колы.
Вечерняя трапеза оказалась сытной и веселой. Туристами из второй комнаты посады оказались итальянцы. Шумная молодая парочка. Их вечерний гардероб выглядел немного вычурно для простой рыбацкой хижины. Она вся в творениях модного дома Валентино Гаравани. Он в одежде миланского покроя Corneliani. В слегка укороченном пиджаке с покатой линией плеч и в слишком уж облегающих заметно кривые ноги джинсах. Коричневые кожаные туфли на босые ступни.
После ужина Николаус и Себастьян отправились в дом коменданта гарнизона за паролем от вайфая. Они хотели было купить бутылку рома в киоске на набережной, но рыбак отговорил и продал им из своих запасов. Как он заверил – намного дешевле.
Пройдя по темной улочке, с обеих сторон буйно поросшей фиолетового цвета садовой бугенвиллией, парни оказались на освещенной набережной и свернули налево. Не успели они пройти и десяти метров, как за их спиной раздался женский голос:
– Мальчики, подождите.
Николаус и Себастьян мгновенно остановились и удивленно обернулись. Услышать русскую речь на затерянном острове в Карибском море было сравнимо с грозой средь солнечного дня.
– Хотите семечки? – поравнявшись с ними, пожилая женщина в широком темном платье протянула две полные жмени. – Вкусные. Жаренные с солью.
Следом за ней подошла смуглая молодая красавица, за которой весь день на пляже наблюдал Николаус. У парня, кажется, от счастья остановилось сердце. Говорить он точно не мог. Молча и неуверенно протянул открытую ладонь, в которую женщина тут же высыпала две жмени семечек.
– Сами поделите между собой. Откуда будем?
– Из Германии, – ответил старший из парней. – Меня зовут Себастьян. А моего друга – Николаус. Он вообще-то русский.
– Частично даже казах, – сказала и улыбнулась женщина.
Ник незаметно толкнул друга в бок.
– Откуда вы знаете? – был явно ошарашен Себастьян.
– У меня чуткий слух. Сегодня на пляже подслушала ваш разговор. Я Роза Моисеевна. Мою дочь зовут Аэриэль. Мы из Прибалтики. Сейчас живем в Берлине. Ваши земляки. А вы надолго сюда?
– На две недели, – ответил Себастьян.
– Отлично! Равно как и мы. Значит, вместе встретим Новый год. Ребята, вы видели, какая на Карибах елка?
Роза Моисеевна показала в сторону причала. Там возвышалась узкая пирамида из огромных белых ракушек, которая действительно напоминала правильных контуров и полностью заснеженную ель. На ней празднично мигала разноцветная новогодняя гирлянда. Верхушку елки украшала высушенная и тоже белого цвета морская звезда.
– Так, может быть, выпьем? За знакомство, – Себастьян протянул зажатую в ладони бутылку рома. – Вот только стаканов нет.
– А че стесняться, – радостно потерла ладони Роза Моисеевна. – Можно по очереди и прямо из горла. Мы же все свои. Я не брезгливая. И вообще алкоголь убивает микробы…
В тот вечер все четверо остались без интернета. Как выяснилось, Роза Моисеевна с дочкой тоже направлялись в домик коменданта. Но так туда и не попали.
Новые знакомые расположились на пирсе. В конце длинного, перпендикулярно к берегу далеко в море уходящего двустороннего деревянного причала.
Себастьян и Роза Моисеевна уселись на середине пристани. Свесив ноги над водой, они оживленно о чем-то дискутировали, не забывая периодически передавать из рук в руки бутылку рома.
Николаус и Аэриэль прошли дальше и разместились в торце пирса. Они больше молчали. Лишь изредка перекидывались короткими фразами по поводу карибской погоды и природы. Молодые люди с упоением любовались ночным небом, эпизодически украдкой рассматривая друг друга. Порой их взгляды встречались. Ник ловил себя на мысли, как же чертовски ему нравятся ее тонкие черты благородного лица и завораживающий блеск волшебных глаз. В груди молодого мужчины полыхал огонь. Аэриэль в смущении спешила опустить голову.
Над ними раскинулось ясное и бездонное небо. Бархатный купол был усеян звездной россыпью. Вокруг слегка волновалась и пенилась поверхность южного моря. Светила высокая луна.
Неожиданно раздался женский визг, и тут же вслед послышался заливистый смех. Это Розе Моисеевне упала на колени летающая рыбеха. Себастьян поспешил схватить небольшую рыбку за один широкий грудной плавник, с помощью которых рыбки выпрыгивают из воды и могут непродолжительно планировать над поверхностью.
– Их кто-то напугал, – пояснил Сёба. – Смотрите, какая красота.
Серо-голубая рыбка с вытянутым телом была чуть длиннее десяти сантиметров. Спинка немного темная. Грудные плавники прозрачные, чуть зеленоватые, с пестрыми пятнами.
– Роза Моисеевна, вам только что счастье само в руки приплыло. Есть такая местная примета, – по ходу придумал Себастьян.
– А мне на что?! – отмахнулась пожилая женщина. – Вон, пусть счастье моей дочери достанется.
Сёба бросил летающую рыбку в набежавшую волну, взял у Розы Моисеевны бутылку рома и сделал изрядный глоток. Он посмотрел на парочку в конце пирса и сказал как отчеканил:
– Ник настоящий парень. Такие не подведут…
На небосклоне прочертила яркий шлейф падающая звезда. Николаус осмелился и взял в свою ладонь руку Аэриэль. Он посмотрел девушке в глаза, и она в этот раз не отвела свой взгляд…
***
За день до отъезда Николаус признался другу, что собирается сделать предложение красавице Аэриэль.
– Э! Не гони пургу, – решительно запротестовал слегка ошарашенный Сёба. – К чему такая спешка? Вам надо время. Вы еще молодые. Присмотритесь сперва.
– И как ты это себе представляешь? Аэриэль в Берлине, а Ник в Нюрнберге. В любовь на расстоянии я не верю. Моя мама говорит, что притираться надо пока молодые. Кости еще помягче, да предрассудков поменьше.
– А ты родителей предупредил?
– Нет, конечно. Дома с ними поговорю. Гляди, что я вчера в море нашел.
Николаус достал из кармана шорт и показал белый фрагмент коралла. Его круглая форма с отверстием посредине напоминала кольцо.
– Это знак свыше. Подарю как помолвочное.
– Ты прям романтик, – рассмеялся друг. – А ничего, что оно избраннице даже на мизинец не налезет?
– Так это ж чисто символично…
Утром следующего дня, собрав вещи и распрощавшись с хозяйкой посады, парни двинулись в сторону места вылета. Им нужно было перейти на другую сторону взлетно-посадочной полосы. Подойдя к широкой асфальтированной просеке, окруженной мангровыми зарослями , они, как на пешеходном переходе, инстинктивно посмотрели по сторонам. Нет ли помехи, не приземляется или не взлетает в этот момент самолет.
Назвать это аэропортом было нельзя. Регистрация на рейс, пограничная проверка паспортов и досмотр вещей производились в тени двух рядом растущих пальм. Нуль намека на какое-нибудь здание. Лишь в красный цвет окрашенный шлагбаум на пустыре придавал этому месту определенный статус контроля. Сооружение никогда не открывалось и не поднималось. Пассажирам приходилось слева или справа его просто обходить.
Роза Моисеевна с дочерью тоже были здесь и ждали свой вылет. У Аэриэль на золотой цепочке, рядом со звездой Давида, красовалось белое коралловое подобие колечка…
Запишись еще на сеанчик
– Татьяна Юрьевна, можно войти?
В проеме дверей замерла, должно быть, высокая, но изогнутая, как вопросительный знак, очередная посетительница.
«Харэ сутулиться, – чуть ли не сорвалось с губ хозяйки кабинета. – У нас тут не хрущевка, где головой потолок задеть можно. Как-никак старинная усадьба знатного барона. Одни лишь двери трехметровой высоты».
Рабочий день клонился к исходу. Татьяна Юрьевна выглядела уставшей и была слегка раздраженной.
«Пора на пенсию уходить, – в который раз подумала пользующаяся огромным спросом среди русскоговорящего населения баварской метрополии альтернативно практикующий психолог. – Как-никак, а двадцать лет с хвостиком посвятила себя любимому делу».
В последнее время она стала замечать, что частенько беспричинно срывается на помощнице, клиентах и даже домочадцах. После таких казусных моментов, за которые безумно стыдно, Татьяна не могла заснуть и всю ночь напролет грызла себя под одеялом.
Сегодня, на ровном месте, она обругала фройляйн Штибор за переслащенный кофе. Хотя сама же попросила ассистентку приготовить ей моккачино и положить туда две чайные ложки сахара. А потом, видимо забывшись, своими руками бросила туда еще одну таблетку подсластителя.
– Самой уже впору к психиатру на прием записаться, – косвенно извинилась работодатель после небольшой словесной перепалки. Вместо кофе ей пришлось принять успокоительное: треть стакана заваренного лечебного сбора из мелиссы, мяты и страстоцвета. Благо, аптечка неотложной помощи кабинета психолога была переполнена подобным зельем: лекарства на базе пассифлоры; ландышево-пустырниковые успокоительные капли; настойка пиона; препараты зверобоя; таблетки «Негрустин», «Нейроплант» и «Деприм».
– Так я войду? – напомнила о себе посетительница.
– Да, конечно, проходите и присаживайтесь, – с натянутой улыбкой ответила Татьяна Юрьевна, не преминув себя утешить: «Благо, эта последняя на сегодня».
– Фрау Мюллер, если я не ошибаюсь.
– Ага, – согласилась посетительница. – А можно только по имени и на ты? А то как-то неловко. Будто на допросе. Меня зовут Света. Думала с вами как с родным человеком посоветоваться.
– Хорошо, Света. Вы… садись. К сожалению, по долгу службы не могу тебе позволить меня «дуцен30».
– Да я понимаю. Мне просто так удобнее, когда меня по имени называют.
– Без проблем.
– И еще, Татьяна Юрьевна, у меня вот тут сохранился ваш рекламный буклет. Со скидкой на двадцать процентов. Это еще действует?
Хозяйка кабинета мельком взглянула на знакомую ей до мелочей небольшую печатную брошюру с яркой надписью happy hour. Идею «счастливого часа» ей однажды подкинул вернувшийся из отпуска сын Николаус. Он предложил завлекать новых посетителей, подобно тому, как владельцы пляжных кафешек снижают цены в плохо посещаемое время с 17:00 до 18:00. Давненько это было. Но нет-нет да и порой нежданно всплывают в руках пользователей особенно ими ценимые удешевляющие услугу листовки. «К черту! Когда же они, наконец, закончатся?» – раздраженно подумала врачеватель человеческих душ.
– Я приберегла вашу рекламку на особый случай, – полушепотом промолвила Светлана, как будто она могла прочитать последние мысли Татьяны Юрьевны.
Снисходительно улыбнувшись, психолог понимающе кивнула. У людей ее профессии, видимо, было принято при скидках не тратить зря слова.
Разорвав буклет, сухо и официально пояснила:
– У вас тридцать семь минут, но заплатить придется за полный час. Разумеется с вычетом 20 процентов. В чем твоя проблема, Света?
– Мой муж, – был готов ответ клиентки.
Татьяна Юрьевна давно усвоила, что людей, которые записываются к психологу на консультацию, следует называть не «пациенты», а «клиенты».
– Он хочет, чтобы я татушку себе набила.
– Куда? – поинтересовалась сердцевед, как будто это имело значение.
– На попу, – покраснев от внезапно нахлынувшего смущения, ответила Света.
– Не так страшен черт, как его малютки! Вам сколько-то лет?
– Скоро сорок семь будет.
– А супругу?
– Столько же.
– Он что, тюремщик? Ну, в смысле, сидел?
– Да нет.
– Очень странно. Обычно у зэков выявленное преклонение перед наколками.
– Так и я про тоже.
Психолог на миг демонстративно задумалась. Перебирая в голове варианты, тщетно искала подходящий совет. Наконец-то спросила:
– А сама-то хочешь? Ну, наколоть.
– Да нет. Страшно даже подумать. Ведь это же больно. Рисунок, который мы хотим. Вернее, он уже выбрал. В трех красках: лоснистые красные губы с облизывающим клубничной расцветки языком. Прям на всю ягодицу.
– Тогда не делай. Твое тело, и только тебе одной им распоряжаться.
– А как же мой муж? Он как банный лист прилип.
– Это наверняка дорогое удовольствие.
– Две с половиной тысячи евро. Мой Эдич разрешил мне потратить мою двухмесячную зарплату.
Высокие своды кабинета психолога сотряс звонкий раскатистый смех. Вытирая набежавшие слезы, Татьяна Юрьевна попыталась объяснить причину неожиданного хохота:
– И чем черт не шутка! Получается, что люди врут, типа, нажитое с собой в могилу не заберешь. Оказывается, можно. В виде татушки на заднице…
Чуть позже, успокоившись, уже серьезно подытожила:
– Светлана, я правильно тебя понимаю? Твой Эдич разрешил тебе потратить твои же кровные деньги на его дурацкую идею?!
Соглашаясь, сутулая клиентка лишь кивала головой. Ей вторили непрестанно падающие на лоб унылого цвета искусственно выглядевшие пряди редких, обезвоженных после неудачной химической завивки волос. Короткая стрижка под мальчика явно старила бедолагу.
– Пожалуйста, расскажи подробнее о себе и своем Эдиче, – предложила психолог и удобно откинулась в кресле.
– Мы из Сибири. Вместе учились в одной школе. Вместе поступили в институт. Там и поженились. Вместе стали работать на одном и том же заводе. Знаете, Татьяна Юрьевна, у нас на новоселье практически все заводчане гуляли. Ну как гуляли, по очереди заходили как к Ленину в мавзолей. Примут рюмочку, а закусывали уже на выходе. Так весело было. Всех уважили.
Мы оба инженеры по образованию. Работа нам очень нравилась. Завод дал нам квартиру и дачный участок. А там бескрайняя Сибирь. Рыбалка, охота, грибы и пчелы.
У нас родились два сына. Мне наши две бабушки, моя и Эдича мамы, не разрешили дома с детьми сидеть. Они сами нарасхват внуков растили. Водили их на кружки и секции, потом на соревнования с ними ездили.
Пусть не богато, но как-то весело жили. То, что мы по национальности немцы, никогда нас не смущало, да и мы об этом не задумывались. Мы типичные советские. Никогда не собирались уезжать в Германию. Эдич даже был коммунистом. Но когда-то и что-то в стране пошло наискось. Сперва знакомые, потом дальние родственники, соседи и друзья стали уезжать. Не только в Германию, но и в Израиль, США, Грецию. Молдаване и украинцы подались в свои республики. А мы что, хуже? Тоже собрали документы и свалили.
– Не жалеете?
– Да нет вроде бы. Жить есть где, денег в общем-то тоже хватает. Я работаю уборщицей в поликлинике. Эдич ночами на почте конверты сортирует. Там он один русский среди турок. Врачи здесь бесплатные. Ну, не как вы, а те, что по медицинской страховке. Детей вырастили. Они уже самостоятельные. Мы недавно с мужем были в отпуске в Турции и Египте. Я впервые в море купалась. Эдич, видимо, там на пляже и насмотрелся этих татуировок. Захотелось ему разнообразия и в нашей жизни. Он же мне сейчас намекает про ролевые игры. Принес там всякие игрушки из секс-шопа.
– Пора бы вам обоим остепениться, – на этом месте Татьяна Юрьевна прервала откровения Светланы и с нескрываемым облегчением заключила. – Света, твое время истекло.
Проводив клиентку до двери, психолог протянула ей на прощание руку и произнесла свою коронную фразу:
– Я тебе обязательно помогу. Запишись еще на сеанчик…
Народ в пути
Месяц спустя сутулая Светлана опять стояла в дверях кабинета психолога.
– Накололи татуировку? Было больно? – без особого интереса спросила врач.
– Нет. Деньги на другое понадобились. Татьяна Юрьевна, посоветуйте. Мой Эдич заладил одно и то же: «Хочу в Парагвай». И не могу его отговорить.
– В отпуск, что ли?
– Да нет, на постоянку. Эмигрировать собрался.
– А почему Парагвай? Это ведь где-то в Южной Америке?
– Ага. В последнее время туда многие из русских немцев подались.
– Да уж! – психолог покачала головой. – В землячестве немцев из России выходит журнал под названием «Народ в пути». Точнее нас не назовешь. То из Германии в Россию. То, конечно не без помощи Сталина, в Сибирь и Казахстан. Потом попытки вернуться на Волгу или хотя бы в бывший Кенигсберг. Эмиграция в Федеративную Республику Германия. И что теперь? Опять чемоданы пакуем? Неужели нашему брату, как цыганам, нравится кочевать? Когда закончится это путешествие? Пора бы уже угомониться.
– Эдич узнал, что в Парагвае земли бесплатно дают. Хочет свой дом там построить. Большой. Чтобы под одной крышей с детьми жить.
– Так вы и детей с собой потащите? Они же у вас все взрослые и семейные. Неужели согласятся?
– В том то и дело, что они и слышать не хотят.
– И правильно поступают. На хрена было из Сибири и Азии в Европу бежать? Бросили там дома, потеряли друзей, работу. Не успели здесь обжиться, а уже снова хотите покинуть цивилизованный и обеспеченный мир, чтобы своими руками построить хижину на берегу моря.
– В Парагвае нет ни моря, ни океана, – тяжело вздохнула Света. – Страна посредине континента.
– У черта на куличках! – не удержалась психолог. – Света, вы о детях и внуках подумали? Ладно вам, взрослым, опять хочется в навозе ковыряться. А у них наверняка совсем другие планы. Не думаю, что в Парагвае развитая система образования. А вдруг твой внук захочет поступить в Гарвардский университет? Из Германии это вполне реально! А ты разве слышала про парагвайских ученых, награжденных Нобелевской премией? Нет? И я тоже таких не знаю. Зачем вы свое потомство лишаете перспектив и возможностей?
– Так Эдичу очень хочется в Парагвай, – расплакалась Светлана.
– Дорогуша, давай не будем зря тратить время. Отложим наш разговор. Я обещаю конкретно разобраться в этом вопросе. Честно сказать, о Парагвае до сих пор практически ничего не слышала. Но я обязательно тебе помогу. Запишись еще на сеанчик…
На сегодня это был последний посетитель. Татьяна Юрьевна смогла пораньше уйти домой. Вообще, в последнее время ее сильно напрягал восьмичасовой рабочий день. Она быстро уставала…
Психолог парковала свой мерседес недалеко от приемной, на ближайшей городской стоянке машин. У нее там был годовой абонемент. Уже двадцать лет подряд.
«Как же быстро время пролетело, – подумала она, вспомнив сейчас об этом. – И совсем незаметно. За все эти годы ни разу не повышали стоимость парковки. Даже когда немецкие марки на евро поменяли. А в последние десять месяцев вот уже третий раз повысили цену абонемента. В общем он стал в два раза дороже прежнего. Может, стоит начать работать только до обеда или только три дня в неделю? Стану лишь половину платить за стоянку».
Ее путь лежал мимо пятизвездочной гостиницы. Там, под аркадами мраморных портиков, скрываясь от солнцепека или дождя, обычно просили милостыню всякие уличные попрошайки. Это место было коронным у нищих. За последние годы Татьяна повидала множество и всяких: женщин, мужчин, детей, стариков, глухих, слепых, безногих или безруких. Кто-то просил подаяние, держа в руках жестяную кружку или пластиковый одноразовый стакан. Перед другими на земле, бывало, стояла тарелка, или перевернутая шляпа, или коробка из-под обуви. Многие вообще просто тянули к прохожим свою просящую ладонь. Все они клянчили деньги и умели лить фальшивые слезы.
Уже по долгу службы психологу не раз приходилось помогать русским переселенцам в их походах по социальным инстанциям. Она могла убедиться, что в Германии, в принципе, не должно было быть бездомных и попрошаек. Муниципальные власти предоставляли каждому нуждающемуся бесплатное жилье, оплачивали расходы на электричество, воду и газ. Государство выдавало месячное пособие, оплачивало медицинскую страховку. При этом практически никого не заставляли искать работу. Тем, кто все же предпочитал оставаться бездомным, выдавали талоны на продукты. Их можно было отоварить во многих дисконт-магазинах. Бесплатное горячее питание для бродяг организовывали многочисленные частные и церковные организации. В городе было несколько теплых и достаточно комфортабельных ночлежек. С душем, стиральными машинками и завтраком. Там зачастую добровольно дежурили студенты медицинских учебных заведений, которые проверяли скитальцев на наличие вшей и явных кожных заболеваний, мерили давление, обрабатывали мозоли и небольшие ранки. При необходимости вызывали скорую помощь или выдавали направление к специалисту.
Но нищие и попрошайки уже давно не довольствовались куском хлеба насущного. Им лучше подавай деньгами! Ведь на талоны нельзя было приобрести сигареты и алкоголь.
И тут опять-таки государство пошло навстречу. Ежедневно в городской социальной кассе бездомным стали выдавать по 35 немецких марок. Позже это было уже почти двадцать евро. С расчетом, чтобы бродяги не потратили все месячное пособие в один присест, выплачивали утром и только на один день. Бесплатные пункты горячего питания и ночлежки тоже продолжали исправно работать…
Никто не любит попрошаек. Чаще всего встречи с ними вызывают дискомфорт или неловкость. Практически всем известно, что это плохо – помогать попрошайкам. Тем не менее Татьяна каждый раз подавала им милостыню. Разумеется, прекрасно понимая, что они этого не заслуживают. Делала она это не из сострадания. Скорее всего, ей было приятно чувствовать себя благотворителем и щедрым человеком.
Но сегодня ее просто возмутил просящий милостыню мужчина. Им оказался лет сорока высокий и довольно упитанный украинец. О его происхождении говорила надпись на картонке, которую он повесил себе на грудь. В переводе с английского текст означал: «Помогите! У меня пятеро детей в Украине».
Татьяна успела спрятать приготовленную монету двух евро обратно себе в карман. Она передумала давать подаяние и готова была пройти мимо. Но длинная рука попрошайки неожиданно преградила ей проход.
– Gib mir Hilfe, – надтреснутым дребезжащим голосом, на ломаном немецком языке он буквально потребовал помощь.
Спешившая домой Татьяна была вынуждена остановиться. Ее лицо вмиг залилось пурпурной краской негодования. Ей потребовалось время, прежде чем она смогла что-либо сказать.
– Тебе нужна моя помощь? – на русском громко произнесла психолог. – Могу бесплатно дать совет. Иди работать!
Сиюминутно сдвинув и нахмурив густые брови, украинец грозно зыркнул в ее сторону. Он промолчал, но не убрал протянутую руку.
Дежуривший у входа в гостиницу бородатый старый швейцар в ливреях с золотым шитьем, видимо, следил за ситуацией и поспешил даме на помощь.
Заметив это, попрошайка ретировался и пропустил прохожую. Служащий гостиницы взял Татьяну под руку и проводил десяток метров вдоль улицы. На прощанье откланялся…
Татьяна никогда не была любителем вечерами смотреть телевизор или сидеть за компьютером. Не то чтобы и впрямь по натуре жаворонок, но она охотно ложилась спать рано и почти всегда вставала в полшестого. Даже в выходные и во время отпуска. За двадцать пять лет жизни в Германии немецкое окружение и их образ жизни, видимо, изменили ее. Она теперь уже с неверием вспоминала свои молодые годы работы официанткой ресторана, когда ее вечерняя смена зачастую растягивалась чуть ли не до следующего утра.
Часов в девять вечера во весь горизонт заполыхали яркие молнии. Потрясающей силы разряд разрезал потемневшее небо и бьющая в глаза вспышка осветила просторный зал с высокими, под потолок, и на всю ширину стены дверями-окнами. Оглушительный раскат грома грянул над особняком.
Хозяин дома Виктор, как обычно, полулежа на одиноко стоящем посреди комнаты низком и широком мягком диване, смотрел телевизор. В зал нежданно вошла Татьяна. Супруг даже приподнялся. Уменьшив звук телевизора, спросил:
– Не спится или непогода не дает уснуть?
– Да нет. Мне тут надо поработать. Обещала клиентке разобраться в одном вопросе. А в кровати не очень неудобно. Да и мышка по поверхности простыни не работает.
Татьяна прошла и уселась за широкий стол. Включила ноутбук и загуглила фразу «Немцы в Парагвае». Поисковая система выдала множество ссылок и десятки историй.
Википедия утверждала:
«Парагвай доныне ощущает последствия войны 1864—1870 гг. с Бразилией, Аргентиной и Уругваем, поддержанных Англией и Францией. В ней погибло свыше 4/5 населения страны, почти все мужчины (включая стариков, детей и инвалидов), страна потеряла тогда свыше 150 тысяч квадратных метров территории».
Очередная ссылка, привлекшая внимание Татьяны, называлась «Крысиные тропы Парагвая». В ней шла речь о маршрутах бегства нацистов и фашистов из Европы в конце Второй мировой войны. Главным образом они вели через Испанию, Рим и Геную в Южную Америку и, в частности, в Парагвай.
Татьяна не стала углубляться. Она и так уже знала подробности из триллера Фредерика Форсайта «Досье ODESSA», повествующего о преступной деятельности организации бывших членов СС – ODESSA (аббревиатура от полного немецкого названия Organisation der ehemaligen SS-Angehörigen). Кроме того, подобное она неоднократно читала в произведениях сторонников теории заговора, убежденных в том, что Гитлер жив и скрывается в Южной Америке.
Она перешла по следующей ссылке и попала на официальную страницу вещательной программы «Немецкая волна». Небольшая статья рассказывала о судьбе и творчестве писателя Петера Классена. Его книги, в частности «Пожар в степи» и «Скитался ли я?», повествуют о нелегкой доле немецких меннонитов – переселенцев с украинского черноземья. Как им в Парагвае пришлось учиться выращивать на скудных почвах хлопок, сою и земляной орех, собирать и беречь дождевую воду, потому что другой воды в парагвайском Гран-Чако просто нет. Этот полупустынный регион Парагвая в народе чаще называют Grüne Hölle («зеленый ад»). Именно там располагаются главные и многочисленные немецкие колонии Хортица, Фернхайм и Нойланд. Основатели этих кооперативов – выходцы из колхозов Украины.
Парагвай – одна из самых бедных стран континента. Почти половина жителей живет в горькой нищете. Немного богачей, и на их фоне армия безработных и малозанятых, влачащих скудное существование в условиях процветающей коррупции, кумовства, преступности и недостаточной правовой защищенности.
Из примерно семи миллионов парагвайцев чуть более четырехсот тысяч имеют немецкие корни. Процветающие поселения с самым высоким в стране уровнем жизни основаны переселенцами не из Германии, а из России, российскими немцами-меннонитами. Не все и не всегда в стране относятся к ним с симпатией, потому что меннониты по своему вероисповеданию полностью отрицают и противостоят коррупции. В этом они даже видят свое религиозное задание для улучшения социальной и политической сферы государства.
Одна из публикаций особенно увлекла Татьяну. Это была история о том, как деревня советских немцев сбежала через Амур в Китай и далее в Парагвай.
