Кира Меркулова
Проклятью вопреки
Глава 23
– Измайлов, а ты не мог просто пригласить меня на свидание в какой-нибудь милый ресторанчик? Обязательно надо было поднять в два часа ночи, чтобы встретить рассвет на вершине горы? Я теперь понимаю, почему у тебя с женщинами не складывается, – причитаю я.
– Вероника, я первый раз в жизни пытаюсь совершить романтический поступок, а ты ругаешься. Вам, женщинам, вечно не угодить. А знаешь почему? Проблема в том, что тараканы в вашей голове не могут договориться. Это же у вас планы на вечер меняются с передвижением солнца: утром вы планируете идти в кино, в обед меняете на ресторан, а когда доходит до вечера, то вам нечего надеть, и вы остаётесь дома. Не так ли? – язвит Костя.
– Да, бывает, – говорю я и делаю глоток крепкого кофе.
– И ты говоришь, с женщинами не складывается! Вот ты же рядом. Может, и ненадолго, – он смотрит в мою сторону, ожидая реакции, но в ответ я лишь прищурила глаза и коварно улыбнулась, – а вообще главное, чтобы с мужчинами не стало получаться, – говорит Костя, и мы вместе смеёмся.
– Знаешь, когда тебя впервые увидела, ты показался мне слишком суровым и заносчивым.
– Я такой и есть, – подтверждает Измайлов со всей строгостью в голосе, – но с двух до шести утра превращаюсь в милого гнома.
– Что? Милого гнома? – он не перестает меня смешить.
– А если серьёзно, то мы с тобой похожи.
– В чём же? – спрашиваю его.
– Тебя жизнь ломала, как и меня. Но мы справились. Одиночество стало нашим спутником, но не из-за того, что с нами никто не хочет быть, а потому что нам так комфортнее. Мы скрытны, горды, равнодушны ко всем и вся.
– Интересно, а с чего ты решил, что меня жизнь ломала? – конечно, я в курсе, что он наводил справки о моей скромной персоне.
– Вероника, на всех, кто входит в моё близкое окружение, собирается досье. Я знаю всё про тебя, кроме твоей жизни в Греции. Где ты там живёшь, у кого? Ребята не смогли ничего узнать, а это бывает очень редко.
– Вот, значит, как.
Неожиданно всплывает слайд-шоу с печальными событиями моей жизни. Пытаюсь подавить. Но почему-то ком в горле не уходит, слёзы не высыхают на глазах. Я давно не плакала, да и Измайлов не тот человек, от которого нужна поддержка. Кажется, он на неё вообще не способен.
Прошу сделать небольшую остановку. Измайлов не задаёт неудобных вопросов и останавливает машину. В знак благодарности киваю головой и выхожу на свежий воздух. Мне необходимо проветриться.
Рассвет мы встречаем в полной тишине. Всплеск эмоций погасил романтический настрой. Но мне не привыкать всё портить.
После неудачного утреннего свидания мы возвращаемся в город и заезжаем в его ресторан пообедать. Как всегда – он пустой. С двух часов дня и до трёх ресторан закрывается на спецобслуживание. И так каждый день. Разумеется, когда хозяин заведения находится в Нью-Йорке.
– Что ты будешь? – спрашивает Измайлов.
– Салат с рукколой и кедровыми орешками, – мне не хочется есть. Совсем.
– Мне как обычно, – говорит он официанту и указывает на позицию в меню.
– Тебе не говорили, что мясо слабой прожарки вредно? – спрашиваю у Кости.
– А тебе не говорили, что это миф. Главное, чтобы мясо было качественным, – ворчливо отвечает Измайлов. Смена в настроении не удивляет меня, ведь время милого гнома давно вышло.
– А ещё тебе не говорили, что с девушками нужно общаться мягче, чем с партнёрами по бизнесу, – я тоже умею ворчать. Его манера общения с женщинами оставляет желать лучшего, стоит только вспомнить наше знакомство.
– Знаешь, ты тоже не подарок. Уже больше недели, я довольствуюсь милыми обнимашками и кроткими поцелуями в щёку, – заявляет Измайлов.
«Ах, вот оно что! Вот откуда и порыв в романтике. Кто-то рассчитывал на утренний интим. Милый, если не моя осторожность, то к обеду, ты уже сам был бы как стейк лёгкой прожарки», – хочется сказать ему.
– Измайлов, так давай прямо здесь, на соседнем столике, – я близка к тому, что пошлю товарища далеко и надолго.
– Давай, только на телефонный звонок отвечу и вернусь, – он берёт телефон и выходит из-за стола.
– Неотёсанный мужлан, – бросаю ему в спину еле слышно.
Уже несколько дней у меня кружится голова, а ноги сводит судорогой. Так моё тело требует любви. Наверняка, оно чувствует – жертва рядом. Понимаю, что скоро сорвусь. Мне нужна связь с Измайловым, но до сих пор боюсь действовать без указаний братства.
– Вероника, извини, придётся перенести наше сближение на вечер, – с деловым настроем возвращается Измайлов. Даже забыл, что следует извиниться перед девушкой.
– Я так расстроилась, – ехидно произношу.
– Звонил Ян. Не помню его фамилии. Он компаньон Дмитрия Сергеевича. Не знаешь его?
Лёгок на помине.
– Пересекались с ним пару раз, а что случилось? – безразлично спрашиваю.
– Дима должен был ещё пару дней назад передать мне документы, но не объявился. Оказывается, он попал в аварию.
– Что?… Как он? – вот здесь безразлично не получается, и Костя это замечает.
– Это произошло в пятницу. На пересечении авеню Ленокс с Западной сто тридцать пять. В его машину на ста пятидесяти влетел пьяный мужик и впечатал в стену госпитального центра. Виновника аварии и водителя Малоперанского не смогли спасти. А с ним вроде всё нормально. Я смотрю, тебя новость сильно расстроила?
– Конечно, это мой хороший знакомый. А тебя, видимо, в этой жизни ничего не трогает? – встаю из-за стола и направляюсь в сторону уборной.
По ошибке захожу в мужской туалет. И понимаю не сразу, а лишь когда замечаю установленные писсуары. Переходить в женский не буду. Всё равно никто кроме Измайлова зайти не может.
Я подхожу к большому – во всю стену – зеркалу. На меня смотрит девушка с длинными кудрями темно-вишнёвого цвета. Некогда большие светящиеся энергией глаза, превратились в зелёные стекляшки. Даже сейчас сердце сжимается в груди, а глаза молчат. На бледных губах лёгкая усмешка. От прежней меня ничего не осталось. За это стоит поблагодарить братство и, в особенности, Дмитрия Сергеевича.
– Ненавижу, ненавижу, – шёпотом твержу себе, но легче не становится. Я близка к тому, чтобы потерять сознание.
Негромкий стук в дверь.
– Что? Я выйду через пять минут, – кричу я.
– Вероника Владиславовна, прошу извинить меня, – охранник Измайлова заглядывает в уборную, – но Константин …
– Пошёл вон отсюда! И ему передай, что я сама доберусь, пусть не ждёт, – мне хочется ещё много чего некультурного добавить, но сдерживаюсь.
– Хорошо, я передам, – смущаясь, парень закрывает за собой дверь.
– Нет, Дмитрий Сергеевич, я не буду портить всем настроение из-за вас, лучше испорчу его вам, – медленно проговариваю слова. Чтобы привести себя в чувство, плескаю немного холодной воды на лицо и вытираю бумажным полотенцем. Выхожу в зал.
Измайлов со своей сворой уже покинул ресторан. Официанты не спеша убирают посуду с нашего стола. Правда, при виде меня немного теряются и спрашивают: «не желаю ли я ещё чего-нибудь». Я в своей недоброжелательной манере прощаюсь и удаляюсь прочь, обещая не возвращаться, так как еда невкусная и дизайн ресторана оставляет желать лучшего.
Я, словно огненный шар, несущийся по городу в неизвестном направлении, стоит лишь задеть, как в ближайшем метре всё загорается. Так, по своей вине, я случайно задеваю парня плечом, но вместо извинений, он слышит русскую нецензурную речь.
Июльская погода «подливает масла в огонь». Без того душный Нью-Йорк раскалён до предела. Даже ветра со стороны Атлантического океана не помогают.
Не знаю, что сказать Дмитрию Сергеевичу при встрече. Может, что-то вроде: всё возвращается бумерангом… все члены братства прокляты, и я вместе с вами… предлагаю всем вместе уйти в скитания по необитаемому острову, нас покусают ядовитые змеи и вся история рода Адамиди и братства закончится… Happy end.
От громкого сигнального звука грузовой машины возвращаюсь в реальность. Осматриваюсь по сторонам. Незнакомый район пугает мрачностью и небольшим количеством странных людей на улице. Они выглядят неопрятно, бедно. Очевидно, стоит завести сюда пару своих чемоданов с вещами, когда буду покидать этот город.
Благо такси здесь временами проезжают. Мне следует отсюда срочно уехать. Ловлю первое же на своём пути. Удача – оно свободное.
Вспоминаю номер Яна из братства и набираю цифры на мобильном телефоне. Почему именно он? Да просто ближе по духу. Смешно звучит, но доля правды в этом есть.
– Алло, Вероника, что-то случилось? Ты же знаешь правила работы в Нью-Йорке, ты сама не можешь выходить на связь, – слышу напряжённый голос.
– Где он? – у меня нет настроения ругаться, поэтому игнорирую замечание Яна.
Секундное молчание.
– Он не хотел, чтобы ты знала.
– Мне всё равно, чего он хотел, – так я никогда не разговаривала с членами братства.
– Зачем тебе это? Своим появлением ты сделаешь только хуже.
– Это ты так считаешь или он? – обессиленно спрашиваю я.
Вновь продолжительное молчание.
– Ты не поверишь, но мне жалко вас. Вы оба страдаете. Ненавидите. Мне кажется, проклятие хочет связать вас.
– У него был шанс быть рядом, но он выбрал вас, братство.
– Ты забыла, сколько раз он тебе помогал? Сколько раз переступал через собственную гордость? – обвинительно спрашивает Ян.
– Знаешь, Ян, ему следовало рассказать мне правду. Изначально по приезду в Грецию. А не играть с моими чувствами.
– Ты бы не поверила ему. Даже родному отцу не поверила бы, – парирует Ян.
– Вы не дали возможности разобраться со своими чувствами. В самом начале не помогли преодолеть проклятие. Все мои поступки можно оправдать. А ваши нет. Согласись, вы изначально планировали пользоваться мной ради денег и власти. И Дима не лучше. Если он что-то чувствовал и хотел помочь, не надо было отправлять к психологу, а просто самому быть рядом и при необходимости выпивать антидот. У меня были чувства к нему. Но проклятие всё глушило, оно хотело жертв.
– Проклятие…проклятие, – слегка напевает мужчина.
– А у тебя хорошее настроение смотрю, не поделишься? – язвлю я.
–Давай встретимся. Ты где сейчас?
– К чему это, Ян? Просто скажи, в какой больнице Дима, – настаиваю я. Нет ни малейшего желания видеть кого-либо из братства.
– Он в частной клинике, без моего разрешения к нему не пустят. Я скину тебе адрес. Буду там минут через двадцать. Выпьем кофе и поговорим. И, может, только потом договорюсь, чтобы тебя пропустили к нему, – как всегда, коротко и по делу, звучит из уст Яна.
Я говорю адрес клиники, на что таксист делает удивлённое лицо, поясняя тем, что клиника очень дорогая, и только очень – на этом слове делает особый акцент – богатые люди там лечатся.
Действительно, клиника внушает доверие. Только по одному двухметровому забору, можно сказать, что здесь надёжно. И охранник просит не стоять у входа. Поясняя тем, что если я и жду друга, то обязана делать это в специальной зоне, расположенной в пяти метрах от входа. Глупые правила. Поэтому только когда Ян ко мне подходит, охранник расслабляется. Он лишь бросает ему высокомерное «она со мной», и мы вместе пересекаем пост охраны.
Здание клиники небольшое, всего три этажа. Проходим через центральный вход, пост приёма пациентов, и мы на заднем дворе. Передо мной открывается не просто терраса с лавочками, беседками и различной зеленушкой, а целый парк.
По обе стороны парка располагаются небольшие фонтаны в форме полусферы и крытые беседки в паре метров друг от друга. Далее виднеется небольшой пруд, через который проходит ажурный деревянный мост, и взору открывается кленовая роща.
Только мы заходим в одну из беседок, к нам подбегает девушка в медицинской форме и спрашивает, что мы желаем заказать.
Вот это сервис!
– Два капучино, пожалуйста, – говорит ей Ян.
Пока ждём кофе, никто не торопится начинать разговор.
– Ты проверяешь меня на прочность? Могу напомнить, что мой яд уже действует против меня. Поэтому завожусь от небольшой искорки. О чём ты хотел поговорить?
– Я хотел поговорить… – задумчиво произносит Ян.
Неужели не может подобрать слова. Всё настолько плохо?
– Знаешь, – с грустной, несвойственной интонацией начинает Ян, – мы все в помойной яме…братство…твой проклятый род…
– Да ладно! Не прошло несколько веков и до вас дошло, – прерываю его.
Короткий истерический смешок с моей стороны в тему.
– Может, стоило не кофе заказать тебе, а стаканчик успокоительного, – заботливо интересуется Ян.
– Ты сейчас про алкоголь или валериану?
Лёгкая ухмылка Яна смывается отчаянием в глазах.
– Я знаю, ты ненавидишь нас…
– Нет! Что ты! Вы дали мне билет в жизнь моей мечты, – истерический сарказм не покидает меня.
– Нам было по восемнадцать, когда отцы нас собрали вместе и объявили, что наша дружба должна перерасти в деловые отношения. Они рассказали нам про братство, род Адамиди, проклятие, и что нас ждёт в будущем. Нас не спрашивали, хотим мы этого или нет. Мы были обязаны продолжить их миссию. Хотя отцы сами уже сомневались в правильности действий.
– А вам история про проклятие рода Адамиди не показалась бредовой?
– Мы долго не верили. Но цепочка убийств, последовавших после похождений твоей родной бабки, заставила нас поверить.
– Я её не знала. Я и мать свою не знала, – непонятно к чему говорю я.
– Твоя мать была хорошей женщиной. Она любила твоего отца. И когда забеременела, надеялась на мальчика.
– Увы, родилась я. Но можно было сделать аборт.
– Можно, но она, как и любая женщина, мечтала о ребёнке.
– Ты тоже не знаешь, что с ней случилось? – с надеждой спрашиваю.
– Нет, Вероника, не знаю. Но уверен, что никто из братства её не убивал. Она просто исчезла из нашего поля зрения. Мы долго её искали. До сих пор никакой новой информации о твоей матери у нас нет.
– А моя тётя?
– Она покончила жизнь самоубийством, – в глазах Яна стыд.
– Или Герарт её убил? – открыто спрашиваю я.
– Нет, он нашёл её уже мертвой.
– Скажем, поверю. А её дочерей кто убил? – обвинительно спрашиваю. На мгновение сердце сжимается, но быстро возвращается в прежний ритм. Они были для меня чужими. Такими и останутся.
– Они разбились на машине. Но ещё одно убийство с их стороны, и нам следовало бы их наказать.
– Почему нельзя было дать им антидот?
– Его не было. И он вряд ли бы появился. Но Дима влюбился в тебя и решил, что пора действовать. Он собрал команду учёных со всех уголков нашей планеты. Правда, ещё мой прадед пытался создать что-то похожее на антидот, но в их время не было таких разработок и аппаратуры.
– Тебя послушать, так братство – белые и пушистые зайчики на тропе войны со злыми горгонами.
– Мы вас жалели, но иногда, у нас не было выбора. Между прочим, твоя тётя убила родного брата Герарта. Вообще, она собиралась всех нас убить, по её словам, но не рассчитала силы. Но я тебе клянусь, к смерти её дочерей мы не причастны. Она думала, что мы подстроили аварию…
– Я не верю тебе, – прерываю его. Хотя сердце чувствует, что мужчина говорит правду. Теперь понятно, почему Герарт так меня ненавидит.
– Я пришёл не душу тебе изливать, а попытаться помочь.
– Каким образом? Лучше себе помогите. У меня всё хорошо. Мне кажется, что я влюбилась в Измайлова, а он в меня. Возможно, сегодня мне потребуется антидот, а может, и нет, – нагло вру я.
– Только Диме не говори об этом, – чувствуется забота в голосе.
– Что? Я ещё должна беречь его чувство собственности, – моему возмущению нет предела.
– Накануне дня аварии он объявил братству, что теперь у каждого своя дорога. И история с родом Адамиди закончена.
Минутная пауза.
– Круто… а… со мной что? – внезапная новость вводит в лёгкий ступор.
– Он хотел тебя увезти. Куда точно не говорил. Но я знаю один секрет в отличие от других членов братства, – его коварная улыбка при этих словах заставляет сердце уйти в пятки.
– Я точно должна знать этот секрет? Меня после этого оставят в живых? – нервное напряжение возрастает, чувствую, как слегка начинает дёргаться левый глаз.
– Чтобы быть рядом с тобой Малоперанскому не нужен антидот, – звучит из уст Яна, как секрет мирового масштаба.
И вновь в ответ лишь мой истерический смех.
– Что смешного? Я говорю, что твоя жизнь из ада может превратиться в скучную бытовую, но о которой ты так мечтаешь, а ты смеёшься, – обижается Ян.
– Прости, но Малоперанский в этот ад меня и втянул, а теперь решил, как рыцарь на белом коне… – я мотаю головой, – что за бред?
– Когда вы были на необитаемом острове, он забыл выпить антидот. И ничего не случилось. Он остался жив. Всё могло быть по-другому, если бы ты не спуталась с водителем.
– Спуталась с водителем? Не совсем верное определение. Накануне того дня мы с Димой поссорились из-за противного психолога. Поездка к нему и так вызывала противоречивые чувства, так встреча с тётей вообще ввела меня в угнетённое состояние, и как назло подвернулся этот Максим. Я не хотела никуда ехать, но заснула по дороге, а когда очнулась, было уже поздно. И да, я хотела забыться, потанцевать, повеселиться.
– Звучит банально, но ты разбила его сердце. Я никогда не видел его таким подавленным, злым.
– Хорошо, признаю, я всё испортила. Но лучше бы он убил меня сразу.
– Он, кстати, спас того водителя. Ему влили двойной антидот и вызвали скорую помощь. Засранец оказался живучим.
– Я рада. Значит, на моей совести только два убийства, – хоть одна добрая весть.
Буквально на минуту задумываюсь о несправедливости жизни. Дима из Новгорода был хорошим парнем, а этот Максим – психически больным, и именно последнему спасли жизнь. Сколько несчастья принесёт этот человек другим, если уже не попал в тюрьму или психиатрическую клинику.
– В принципе тебя можно оправдать. Тогда-то ты ещё не знала о своей особенности.
– О своей особенности… звучит красиво. Правда, я назвала бы это уродством.
– Ты меня не услышала? Ты не хочешь понять, что есть мужчина, чувства которого ты втоптала в грязь. Но он до сих пор тебя любит. Да, он тоже многое испортил, но на него давило братство. Всё, что между вами было – всё естественно. Ты считала, что он помогает избавиться от яда, а он любил. Он ни разу не принимал антидот, даже тогда в Цюрихе. Его любви хватало на вас двоих.
Я слышу, что он говорит, и понимаю о чём. Но разум молчит. А сердце вырывается из груди. Дышу прерывисто. Появляется ком в горле и глаза наполняются слезами. Видимо, до сердца доходит быстрее, может, потому что оно любит в ответ.
– Что мне делать дальше? – еле слышно спрашиваю.
– Быть счастливой, – его слова искренние.
– А вдруг мы всё опять испортим? – через лёгкое всхлипывание, которое не в силах подавить, спрашиваю у Яна.
– Есть тонкая грань между любовью и ненавистью. Вы как эквилибристы, ходите по грани, как по тонкому канату на высоте. Нужно просто спросить у сердца, а не у разума, на какой стороне вы. А может, и вовсе стоит забыть про всех и вся. И упасть в любовь. Тем более проклятие сделало для вас поблажку. Мы – остальные члены братства – все женаты, но любви в наших семьях нет. В них есть уважение, ответственность, забота, дружба, наконец, но нет любви. Так не теряйте и вы её, – он слегка улыбается и встаёт из-за стола. – Он в тридцать второй палате. Прощай, Вероника Романова, – Ян слегка склоняет голову в знак прощания, и быстрым шагом направляется к выходу.
Мои лёгкие всхлипывания трансформируются в надрывистое рыдание. А запал испортить настроение Диме пропадает. Я привыкла к чувству ненависти, но речь Яна действительно приоткрывает мне глаза. Нет, я не готова кинуться на шею со словами любви тому, кто заставил пройти меня через все испытания братства. Но если бы меня спросили: кого возьмёшь с собой на необитаемый остров? Ответ очевиден. Нам всегда комфортно и нескучно вместе, особенно с наступлением ночи.
Может, мы не там ищем любовь? Нам кажется, что любовь это фантастичное событие, которое вихрем закрутит в свои объятия: вы будете гореть в страсти, тонуть в нежности, растворяться в человеке, пока драма не постучится в вашу дверь.
Слова Яна о том, что Диме не нужен антидот, пугают и радуют одновременно. Я не обречена. Но сможем ли мы простить друг друга и забыть все обиды? И действительно ли он хотел увезти меня подальше от оков братства и ненавистной жизни?
«Только он скажет правду. Пришло время расставить точки над «и», вот только я опять всё испорчу», – мысленно терзаю себя.
– Мисс, давайте я проведу в палату к вашему другу, – ко мне обращается медсестра, которая приносила Яну и мне кофе.
– Да, спасибо. Пойдёмте, – встаю из-за стола, но ноги отказываются идти вперёд – дрожат и подгибаются в коленях, пару шагов даются с большим трудом.
– С вами всё нормально? – уточняет медсестра.
– Я просто очень переживаю… за него, – по телу разрастается дрожь, до полного тремора остаётся недолго.
– С ним всё нормально, – широко улыбаясь, девушка пытается меня успокоить. – Поверьте, он счастливчик! В таких авариях, если и выживают, то остаются инвалидами на всю жизнь. А он через неделю уже будет дома, через месяц сможет вернуться к занятию спортом.
– Спасибо, просто в последнее время я плохо переношу стрессовые ситуации. Особенно если что-то, – «или кто-то» говорю про себя, – угрожает жизни близкого человека.
– Понимаю. Давайте я принесу вам успокоительное средство. А вы пока посидите вот на этой лавочке, – она помогает дойти до лавки у фонтана.
– Хорошо, спасибо, – благодарю её не за доброту, а за отсрочку свидания с ним.
Я не знаю, что сказать ему. Вернее, знаю, но боюсь вновь разбить его сердце. Оно и так исполосовано шрамами, большинство из которых – моя заслуга. Правда, Дмитрий Сергеевич тоже не оставался в долгу. Но всё же, кто-то должен закончить игру. И от своего грандиозного плана, который я вынашивала более полугода, я не собираюсь отступать. Или как?
– Вот, пожалуйста, выпейте это. Вам станет гораздо легче, – медсестра протягивает небольшой стакан с жидкостью. – Теперь не будете пугать друга своим состоянием,– заключает она с широкой белоснежной улыбкой.
– Дайте мне ещё пять минут, – сокрушенно смотрю на неё.
– К сожалению, время посещений подходит к концу, осталось всего двадцать минут. У нас с этим строго. Исключения не делаются ни для кого, хоть это и платная клиника. Вы не успеете поговорить с другом, – мягко подытоживает она.
«За двадцать минут можно столько всего успеть: простить – извиниться, помириться – поругаться, вспомнить – позабыть, попрощаться – остаться вместе навсегда», – немного философствую про себя.
– Да, вы правы. Не будем терять времени, – пытаюсь слегка улыбнуться, но, думаю, лишь угловато кривлю лицо. – На каком этаже палата?
Молча следую за медсестрой на третий этаж. Она изредка бросает быстрый взгляд через плечо, дабы удостовериться, что я не сбежала.
В коридорах пусто – ни врачей, ни больных. Вообще складывается впечатление, что я в дорогой гостинице. Даже и намёка нет на больничный запах, от посторонних глаз скрыто медицинское оборудование, лекарства и прочие вещи.
Длинный коридор в серо-коричневых тонах хорошо освещён. Но я всё равно не замечаю предметы интерьера, вернее, не детализирую их. К примеру, боковым зрением вижу предмет, но мозг не даёт понять, что именно это. Палаты находятся на большом расстоянии друг от друга, единственное, что осознаю. А когда медсестра открывает дверь с табличкой «тридцать два», я и вовсе перестаю соображать.
– Дмитрий, к вам посетительница, – воодушевлённо говорит медсестра при входе в палату.
Он лежит на большой кровати с поднятым изголовьем. С правой стороны стоит какое-то оборудование с разными мониторами, на данный момент работает лишь два. Один из них показывает сердцебиение. Из двух рук торчат катетеры от капельниц, заклеенные белым пластырем. На лице и шее тоже виднеются пластыри, только телесные.
Он смотрит на меня не моргая, словно застыл. В глазах его не могу прочесть ни радости, ни боли. Лишь безмолвие во всём.
Я ничуть не лучше: вместо приветливой улыбки, дарю ему свой загнанный взгляд. Улыбнуться и не пытаюсь. Только хочу сказать «привет», но не получается. Голос пропадает на мгновение, и получается лишь сжать губы, опустив голову. Меня терзают сомнения: предать Диму или свой план, в котором тоже задействован близкий мне человек.
Я перевожу взгляд на медсестру, та пребывает в лёгком шоке от нашей встречи. Она попеременно смотрит то на меня, то на него, ожидая хоть малейшей реакции от кого-нибудь.
– Спасибо, вы можете идти, – пересиливает себя Дима.
В ответ она смущённо улыбается и покидает палату.
– Присаживайся, коль пришла. Помнится, я давал другое распоряжение. Кто меня выдал? – он указывает на мягкий стул рядом с кроватью.
– Костя… мне сказал Костя Измайлов, – глуплю я.
– Ах, Костя! Вы с ним так близки?– голос собран, как всегда, только на скулах играют желваки и глаза загорелись, показывая, как мужчина сердит.
– Давай обо мне потом, как ты? – мне не хочется сразу в чёрный омут.
– Как видишь – живой, – немногословно отвечает Дима.
– Медсестра сказала, что через неделю тебя выпишут, значит действительно ничего серьёзного, – пытаюсь поддержать разговор.
– Ты надеялась на другой исход? – он не язвит, а серьёзно спрашивает.
– Малоперанский! Иногда, ты ведёшь себя, как девчонка, – его брови хмурятся от моего всплеска, – я знаю, что небезразлична тебе, да и ты стал для меня больше, чем поработитель. Но всё пытаешься выстроить стену между нами. Думаю, пора заканчивать нашу эпопею, – мне тяжело решиться на этот шаг, тем более после слов Яна.
– Тебе не кажется, что братство решает, когда заканчивать, а когда продолжать, – лёгкая усмешка застывает на его губах.
– Ян мне рассказал, что ты распустил братство по согласию с каждым из членов. И теперь только ты решаешь, что со мной делать дальше, – лишь не договариваю про маленькую тайну – про антидот.
– Интересно! Ты и с Яном уже успела поговорить. Что ещё он тебе рассказал? – Дима пристально смотрит в глаза, пытаясь увидеть в них ответ.
– А есть что-то ещё, чего я не знаю? – он молчит, продолжая сверлить глазами. – Вообще-то, у меня тоже есть интересная новость.
– Рассказывай.
– Я и сама собиралась вас покинуть, – жду мимической реакции, но, не увидев, продолжаю, – пока братство не выходило со мной на связь, и я была предоставлена сама себе, то, не теряя времени, наслаждалась свободой. И не поверишь! Случайно встретилась с Измайловым. И как-то всё завертелось, закрутилось, – вру я, зная, что у меня есть козырь, про который никто из братства и не догадывается, – и в один вечер, решила взять на себя ответственность. И всё прошло хорошо. Между нами есть роковая химия, которая не требует антидота.
– Ты можешь говорить без метафор? – раздражается Дима. Но думаю, он догадывается, что я ему хочу сказать.
– Я с ним целовалась, у нас была долгая прелюдия, – вдохновлённо продолжаю врать, зная, что добавляю новые шрамы на сердце Малоперанского. – Я всю ночь за ним следила, чтобы при первых признаках отравления помочь. Но антидот не потребовался. Ты можешь это представить! – конечно, он мог, но сказать об этом не решается или просто не хочет навязываться. – Ты понимаешь, что возможно нынешняя симпатия к Косте перерастёт в любовь. И всё станет на свои места.
– Измайлова Вероника Владиславовна, – хмуро улыбается Дима, – звучит. Совет вам да любовь.
– Дим… – он не даёт мне сказать.
– Послушай, давай действительно поставим точку во всех делах братства и твоего проклятого рода…
– В наших, Дим, делах, – теперь я его прерываю.
– Как скажешь. Тем более всё так складывается сладко. Как ты любишь говорить? А, вспомнил – поработил, так вот не просто так я поработил тебя. Мне нужно было, чтобы ты перестала ныть и депрессировать. Научилась жить с опасным ядом внутри себя. Научилась чувствовать его и предотвращать страшные последствия самостоятельно, чтобы не требовалось за тобой постоянно следить, – он устало вздыхает, только непонятно от чего. То ли ему больно со мной расставаться, то ли физически плохо. – Неделю назад я принял решение, что ты готова отправиться в свободное плавание. Да и братство себя изжило, как в бизнесе, так и в твоём попечительстве. Мы разделили сферы влияния, теперь у каждого своя дорога. И у тебя тоже. Открой вот ту дверцу, – он указывает на встроенный шкаф с левой стороны от его кровати, – возьми красную папку и белую коробку.
– Что это? – достаю документы из папки.
– Это документ на исключительное право владения запатентованным комплексом противоядия. Просто не передавай больше никому информацию о составе данного эликсира. И если с Измайловым не сложится, то в белой коробке около ста штук склянок с противоядием. Когда закончатся, можешь обратиться в несколько лабораторий указанных в последнем документе. Тебе изготовят в течение трёх дней.
– Вот как… – недоумеваю я, об этом мне Ян не рассказал.
– Там ещё банковская карта с приличной суммой денег, которые ты заработала вместе с братством. Не думай – это не подарок. Ты всё до единого рубля заработала сама. Хотя у тебя и так есть Костик, который сможет увеличить твои доходы. Может, откроет тебе дизайнерское агентство или ещё что-то пожелаешь, – он вовремя останавливается, понимая, что говорит ерунду. – Вот и всё, что хотел тебе сказать, – Дима пытается развести руками, но видно, что даётся это ему с трудом.
– Ты действительно больше не хочешь ничего сказать? – быстро сглатываю ком в горле, но это не помогает.
– А ты?
Его вопрос вызывает сбой в работе моего мозга – он просто отключается. Я смотрю на Диму, словно в пустоту. Вместо того чтобы подобрать лучшие слова для прощания, монотонно прокручиваю в голове вопрос: «А ты?». Безрезультатно.
– Извините за беспокойство, но мне необходимо провести мисс на выход, время посещений окончено, – в кабинет заходит уже знакомая медсестра.
В ответ на слова девушки я медленно оборачиваюсь и киваю головой. А Дима быстро кидает на неё недобрый взгляд и вновь переводит на меня.
– Прощайте, Дмитрий Сергеевич, – это всё, что я могу сказать. И как итог – делаю выбор в пользу уже не актуального плана. Почему не актуального? Мне и так предоставили в свободное пользование антидот.
На последней встрече со своей дорогой Крис я провернула небольшую аферу, несмотря на то, что за мной постоянно следили. Я якобы привезла ей подарок из Италии. Но кроме подарка в большой коробке было письмо с небольшой дозой антидота в склянке.
В письме я просила найти её химиков или того, кто сможет изучить состав и изготовить идентичный раствор. Я написала, что это противоядие, правда не указала, что действует оно против моего яда. Боюсь, данное дополнение в письме, пошатнуло бы её психическое равновесие.
Около недели назад, по телефону, Крис намекнула мне, что у неё всё получилось. Оставался лишь шаг до свободы. Именно поэтому я поддерживала связь с Измайловым, времени на поиски другого мужчины у меня не было. Правда, Дима, как всегда, спутал мои планы, но я смогла сдержаться и завершить давно начатое дело.
