Кэтрин Болфинч
Проигранное желание
Глава 22
Самой сложной задачей оказалось придумать причину моего отсутствия на лекциях для подруг. Просто-напросто, открыв глаза утром – именно открыв глаза, а не проснувшись, я не нашла в себе сил подняться с кровати. И даже настрой на «забить и забыть» не помогал. Скверное настроение стремительно летело вниз только от одного представления, что мне придется сидеть на лекциях Ротчестера, слушать его голос, смотреть на него, ловить случайные взгляды, вспоминать. Хотелось бы мне иметь возможность стирать память. Я бы с радостью вычеркнула волшебство, которое испытала рядом с ним. Казалось даже, что такого больше не повторится, что эта магия бывает раз в жизни, и если уходит, то навсегда. От этого, пожалуй, становилось горько, хотя я не собиралась бегать в попытке выяснить реальную причину расставания. Я и думать о нем не хотела, но мысли почему-то с завидной регулярностью возвращались к мужчине, который пил капучино без сахара, беззаботно лепил снежного ангела в парке и так ласково меня целовал.
Жаль, что плохое самочувствие, в которое поверили Лиза и Кэсс, выдуманное, потому что оно бы точно смыло ненужные мысли о Ротчестере и все прочие из моей головы.
Я накрылась одеялом с головой, почти как в детстве, надеясь, что оно скроет меня от ужасов и кошмаров. Телефон валялся выключенным где-то в другом конце квартиры, настроения лазить по нему тоже не нашлось. Это действие казалось чем-то вроде пластыря на открытый перелом – просто, чтобы было, а по факту пользы никакой.
Так что я дала себе день на то, чтобы смотреть в потолок, спать и проклинать все, что я чувствовала. Казалось глупым, расстраиваться из-за недолгой интрижки, о которой через пару лет я даже и не вспомню, но игнорировать свои эмоции тоже не выход. Рано или поздно они бы догнали меня и ударили по голове, как грабитель в подворотне. Я не хотела становиться бесчувственной, безэмоциональной и закрытой, мне нравилось то, как я видела мир, и я знала, что одно расставание – не конец жизни. Разумеется, ни о какой любви не шло речи. Он мне нравился, даже очень. С ним все казалось легким, красивым, свободным, но какая любовь могла появиться за пару недель? Правильно, никакой. Это просто симпатия и разбитое ожидание чего-то хорошего.
Конечно, меня огорчало, что все это происходило прямо перед праздниками, убивая и так еще не появившееся настроение и забирая решимость на то, чтобы провести праздничный день с семьей. Три дня до Рождества. Всего три дня, за которые я должна привести себя в порядок, при этом ходить в университет и делать вид, что все хорошо.
Я была готова к этой роли, но вместе с этим пыталась оттянуть действия. Наверное, поэтому следующим утром после прозвеневшего будильника я долго лежала в кровати, просто смотря в потолок, теряла время, перемешивала кофе в кружке, ударяя о стенки посуды громче обычного, потом искала одежду, наткнувшись на то платье. Первым порывом было отбросить кусок ткани в сторону и больше никогда не надевать, но в итоге оно оказалось самым подходящим, поэтому я спешно натянула его, завязала волосы в низкий хвост и, схватив сумку, к которой не притрагивалась уже несколько дней, вышла из квартиры. В этот раз игнорируя по дороге кофейню, падающий снег, волшебную атмосферу вокруг и тишину. Я шла по привычному маршруту, который еще никогда не виделся таким обыденным и скучным. А потом поднялась по ступенькам к главному входу в свой корпус, сбрасывая с себя небольшую апатию и замкнутость. Моя жизнь все еще важнее.
Лиза и Кэсс подозрительно переглянулись при виде меня, но ничего не сказали. Наверное, что-то начали подозревать, потому что мой внешний вид говорил сам за себя: лицо утром в зеркале было опухшим, глаза покраснели и, хоть еле заметные синяки я старательно замазала, не сложно сложить два плюс два, чтобы все понять. Но я была благодарна подругам за то, что они не давили.
Блондинка выдавала новости вчерашнего дня, изредка поглядывая в мою сторону, словно сдерживая порыв начать расспросы. Я примерно понимала, насколько тяжело такой любопытной особе держаться, но все же делала вид, что ничего не замечала. Кажется, язык бы не повернулся для того, чтобы назвать Кристиана придурком или саму себя идиоткой. Никто из нас не виноват. Наверное.
Мы вошли в аудиторию за несколько минут до лекции, сразу заняли самые последние места. Сумка с гулким стуком опустилась на деревянную поверхность, я запустила туда руку в поиске привычного блокнота «на все случаи жизни», но вместо него пальцы нащупали свернутый лист бумаги. Я вытащила его из сумки, понимая кому он принадлежал.
Бумага в клеточку все еще хранила запах его парфюма, а буквы все также вырисовывали приглашение провести вечер вместе. Почему все так быстро из хорошего стало таким? Неопределенным, странным, болезненным, нереальным? Когда воспоминания, которые грели, стали приносить жгучий холод, почти мороз, от которого клонит в сон? Сон, после которого нельзя проснуться.
Глаза защипало от подступающих слез, я шмыгнула носом, пытаясь скрыть от подруг, но все, что я пыталась успокоить, удержать в себе, все это просто прорвалось наружу в самый неподходящий и ненужный момент. Почему волшебные замки так быстро и легко рушились? Почему счастье так легко ускользало сквозь пальцы? Почему все так неправильно?
Я схватила сумку, несчастную записку и вылетела из аудитории, в дверях едва не столкнувшись с преподавателем, очень надеясь, что девочки не пойдут следом.
Лекция уже началась, поэтому коридор пустовал, это и было худшим событием за сегодняшний день, потому что почти все звуки очень хорошо слышались в просторном помещении. И я узнала бы из тысячи других голос ректора с хрипотцой, четким произношением и строгостью, как узнала бы и голос Кристиана, доносившиеся из-за двери деканата.
– Это недопустимо! Я не позволю происходить таким вещам у меня под носом! – я замедлилась, пытаясь понять, о чем они говорили. Сердце гулом застучало в ушах, разнося панику в каждую клеточку тела и заставляя слезы высохнуть. Это почти как первобытный страх, такой силы, что хотелось ворваться в кабинет без стука и узнать, о чем шла речь. Я лишь надеялась, что не обо мне. Что тема их разговора снова касалась Монро и Кристиана. Точнее, слухов о них.
– Каким «таким»? – саркастично спросил Ротчестер-младший. – Это моя жизнь, она не касается этого университета, твоей репутации и всего остального! Просто забудь, – проговорил он, а потом с той стороны раздались торопливые шаги, дверь открылась, а я едва успела отойти от нее. Прямо передо мной появился Кристиан и, смерив меня каким-то непонятным взглядом, ушел в противоположную сторону.
А я застыла посреди коридора, пытаясь не издавать ни звука, по щекам снова текли слезы, что-то внутри с треском разрывалось. Я не понимала, почему так больно. Почему окончание легкой, короткой интрижки, у которой и не могло быть никакого будущего, наносила такие сильные раны? Почему гребанный мистер Ротчестер, который к тому же мой преподаватель, к которому я ничего не должна была чувствовать, запал в душу настолько, что я позволяла себе, совсем не по этикету, плакать в полном посторонних людей здании? Сейчас я его совершенно точно ненавидела.
– Кажется, дело совсем не в больном горле, – тихо заметила Кэсс, намекая на вчерашнюю причину отсутствия. Девушка обняла меня со спины, к ней добавилась и вторая пара рук.
– Разве у нас не экзамен по этому предмету? – я шмыгнула носом, пытаясь успокоиться. Лиза протянула бумажный платок, но, не дождавшись реакции, принялась вытирать размазанную по моим щекам тушь.
– Попытки сдать экзамен у нас три, а Изабелла одна, – ласково проговорила она.
– Я хочу домой, – в этот момент я чувствовала себя очень маленькой, хотелось спрятаться, убежать, залезть под одеяло, как вчера и почувствовать себя в безопасности, тепле и спокойствии. Я хотела спрятаться от этих чувств. Не хотела признавать то, что я оказалась влюблена в человека, который… а что «который»? Мы так и не поговорили. И вряд ли когда-то поговорим.
– Тогда идем.
– Но…
– Никаких «но», Изи, – решительно отозвалась Кэсс. – Лизу вытащили, и тебя вытащим, – она обхватила мое предплечье, потянув в сторону гардеробной. Блондинка поддакнула, соглашаясь, и, приобняв меня, пошла рядом.
***
Тот самый вечер. Кристиан.
Ни одной эмоции. О боги. На ее лице не промелькнуло ни одной эмоции. От этого осознания становилось только тяжелее, взгляд голубых глаз можно было сравнить с ножом для разделки рыбы, который раз за разом в меня втыкали. И да, у меня отличный запас метафор, я ведь преподаю литературу. Правда, от этого не становилось легче.
«Я тебя поняла»
Всего три слова. Она сказала всего три слова, не став выяснять причины, не устроив истерику, не обматерив меня. Она просто закрыла дверь.
Я оказался на улице, шумно втянул морозный воздух в легкие, поправил волосы. Облегчения это не принесло.
Честно, не знал, на что мы рассчитывали, когда все началось. Такой конец был неизбежен, можно сказать, предопределен. И это даже лучший сценарием из всех возможных.
Впервые за все время мне не хотелось домой. Там мысли совершенно точно атакуют, не дадут заснуть, но и другого выбора я особо не находил.
Я глянул вверх, замечая, что в окнах ее квартиры так и не горел свет. Больше всего не хотелось оставлять ее одну в этой темноте, но я все равно опустил взгляд, отвернулся и вошел в свою темную, пустую квартиру, так и не сумев заснуть до самого утра.
Половину ночи я боролся с желанием ей позвонить или написать. Половину ночи я одергивал руку от телефона, убеждая себя в том, что так сделаю только больнее. Так будет только хуже.
Утро наступало долго. Очень долго. Не находилось и желания поднять себя с кровати, выполнить привычные ритуалы и пойти на работу, где с большой вероятностью мы встретимся.
Но я все равно сделал это: отключил назойливый будильник, выпил кофе, надел выглаженный идеальный костюм, словно ничего и не происходило, по дороге к машине, стараясь не вглядываться в ее окна.
Не знаю, к счастью или сожалению, но Изабелла не пришла. Ее подружки везде ходили в одиночестве. Даже не знаю, когда я успел запомнить то, как они выглядели. Отсутствие среди них Изи волновало, возрождая порыв написать, спросить, как она. И я снова одергивал руку от телефона в самый последний момент, каждый раз приходя к выводу, что и хорошо, что девушка, скорее всего, осталась дома.
Когда не видишь человека, проще поставить точку, проще отпустить.
На следующий день я тоже ее не видел. С самого утра отец вызвал к себе, решив высказаться по поводу моего стремительного побега с той конференции. Удивительно, что эта новость дошла до него только сегодня. Но это хоть немного отвлекало от беспокойства из-за того, что рыжие кудри так ни разу не промелькнули среди толпы студентов в коридоре.
Правда, если бы я знал, что увижу то, что она в порядке так, то лучше бы этого не происходило.
Я встретил ее в коридоре, возле кабинета отца. В руках Изи держала лист, вырванный из моего рабочего блокнота – а их я видел каждый день, поэтому мог понять, что это именно он. Копна обычно торчащих в хаосе волос оказалась прибрана в низкий хвост, глаза покраснели и слезились, отчего я чувствовал себя просто настоящим козлом. И когда взгляд опустился на черное платье, то самое платье, то ощущение самого себя просто отъявленным говнюком стало еще острее. Да и, если честно, она не выглядела так, будто в порядке.
Я даже не поздоровался, просто прошел мимо, будто ничего такого в этом и нет. Да, на ее месте я бы хорошенечко съездил себе по лицу. Но вместо этого почти половину лекции проторчал на улице, наблюдая за тем, как она уходила в компании подруг. И правильно. Я бы тоже отсюда свалил, но, увы, пришлось вернуться и еще половину дня рассказывать что-то о литературе.
Милли вела себя непривычно тихо. Точнее, не вела себя никак. Она больше не поднимала эту тему, здоровалась, бросала несколько фраз на тему работы, а потом с пожеланием хорошего дня уходила. Кажется, женщина была слишком счастлива, чтобы думать о чем-то, кроме мужчины, который каждый вечер забирал ее с работы. И, честно сказать, я был рад, что Милли наконец-то счастлива.
Милли Монро – сложный, немного истеричный, непонятный и странный человек, редко когда понимала, входила в положение, зато часто требовала. Я знал, что она до ужаса боится одиночества, боится никогда не встретить человека, который будет смотреть на нее в восхищении, с любовью. Как-то раз Милли призналась мне, что думает, что не умеет любить, не умеет испытывать это чувство, и это ее тоже пугало. И вот сейчас, смотря на то, что она наконец-то перестала пытаться вернуться ко мне, как из ее глаз пропала постоянная немая просьба и поиск самоутверждения, мне даже было радостно. Хоть Милли и непроходимая стерва, она заслуживала счастья.
Мы все его заслуживали. Но не все получали.
А за день до Рождества, выезжая на работу уже ближе к обеду, во дворе дома я встретил подруг Изабеллы. С пакетом из магазина, красноречиво гремящего бутылками, девушки прошли мимо, кивнув в знак приветствия. Что ж, видимо, их сегодня можно не ждать. Радовало, что рядом с Изи был кто-то близкий. И успокаивало, что она в порядке. По крайней мере, будет.
Глава 23
Этим утром я чувствовала себя еще хуже, чем в день, когда решила остаться дома. Такое ощущение, что все эмоции нахлынули разом, сбив с ног, как ураганный ветер, сносящий целые города. И если вот так просто рушились дома, складываясь пополам, будто карточные, то как устояла бы я – маленький, хрупкий человек, которого могла убить и сосулька, упавшая с крыши?
Наверное, не могла. Поэтому снова закрылась в квартире, пытаясь набраться сил, чтобы пережить завтрашний день в гостях у родителей. Это даже звучало странно. «В гостях у родителей», дом перестал быть домом, комната перестала быть твоей, оставшись лишь символом чего-то прошлого, незабываемого и бесконечно теплого.
Рождество подкралось как-то неожиданно и быстро. Под конец года время всегда текло быстро, как поток горной реки после дождя, а люди просто балансировали на волнах, подпрыгивая на камнях и пытаясь успеть закончить все, что не хотелось оставлять на выходные.
Уже завтра ожидался праздник, а мне стало как-то все равно. Как и на ощущение волшебства и ожидание рождественского чуда, которое преследовало все двадцать два года до этого. Все вмиг потеряло искры, превратившись в обычный день. День, в котором нет ничего привлекательного и особенного. И это, конечно, не из-за Ротчестера. Это чувствовалось на каком-то другом уровне, будто я превратилась в скучного взрослого, у которого вся жизнь серая, как вечно дождливый день. И если кто-то в дожде видит что-то прекрасное и очищающее, то скучный взрослый видит лишь грязь, пачкающую ботинки и брюки, слякоть, сырость, испорченную прическу и потекший макияж.
Может быть, настроение просто упало, и поэтому я так думала. Может быть, эти мысли пройдут, смоются горячим душем, запьются кофе, засыпятся новым слоем снега, которого даже не предвиделось – за окном стояла солнечная погода, из-за снег поблескивал серебром, слепя глаза.
Этим утром я написала девочкам, что снова останусь дома. А в ответ мне пришло, что они уже это давно поняли и скоро заявятся в гости. Это и радовало, и огорчало. С одной стороны хотелось побыть в одиночестве, а с другой не нужно отдаляться от людей.
Когда раздался настойчивый стук в дверь, а из подъезда послышался громкий смех, я почти подскочила с дивана, отвлекаясь от разглядывания города, виднеющегося из окна. Улыбка сама по себе нарисовалась на лице, вторя настроению подруг, будто радость могла передаваться воздушно-капельным путем, а ведь я их еще даже не увидела.
Я открыла дверь, подруги буквально ввалились в квартиру, едва не сбив с ног, а потом заключив в кокон холодных объятий.
– Вы что, уже выпили? – спросила я, рассматривая их слишком веселые физиономии. Девочки переглянулись, а затем расхохотались, так и оставляя меня в недоумении и ожидании, пока запал почти истерического смеха закончится.
– Не поверишь, кого мы сейчас встретили во дворе, – прощебетала Лиз, стягивая куртку и ботинки. Я замерла, как раз-таки и поверив, и поняв без слов. И почему даже сейчас обязательно нужно появиться ему?!
– Да, – подтвердила Кэсс, – ты знала, что живешь в одном дворе с мистером Ротчестером? – спросила она, остановив на мне взгляд. Я скупо кивнула и, забрав пакет из рук девушки, двинулась в сторону кухни, зная, что они пойдут следом.
– Мне кажется, он понял, что нас сегодня можно не ждать, – хихикнула Лиз, а я буквально представила его саркастичные замечания по этому поводу, которые я вряд ли услышу. Стало так горько, будто из жизни выкорчевали какой-то важный, нужный кусок, заменив его пустотой. Я убрала две бутылки белого вина в холодильник, включила чайник, потому что обычно именно с этого начинались наши посиделки. Правда, чая сейчас хотелось меньше всего.
– Итак, – проговорила Лиза, хитро прищурившись. Я знала, что такое выражение на ее лице появлялось в момент, когда она искала новую информацию. – Ты видела его в чьей-нибудь компании по вечерам? – бинго! Конечно, видела. В своей. И не только компании, но и квартире. Да что там квартира, я и в кровати его своей видела. О боги, мне точно нужно выпить.
– Ни разу, – мгновенно отозвалась я, а затем достала одну из бутылок в холодильнике, штопор и бокалы. Для чая уже слишком поздно.
– И даже Монро?
– Кэсс же говорила, что у нее новые отношения, – я кивнула в сторону подруги, пытаясь вести себя, как обычно. Будто все саркастичные замечания насчет него не возникали внутренним голосом в голове, сводящим с ума.
– Нууу, – протянула она, – прошлые отношения бывают привлекательны.
– И даже Эш? – выгнула бровь я, уперев взгляд в подругу. Лиз удивленно уставилась в ответ. Конечно, это подло. Эш – последнее, о чем все мы хотели бы вспоминать, но эти комментарии о Ротчестере били под дых, выбивая почву из-под ног и немного появившееся спокойствие.
Я залпом опрокинула жидкость бокала в себя.
– Прости, Лиза, – тихо проговорила я, – мне не нужно было этого говорить. Просто я сама не своя, это так странно. И тут еще этот Ротчестер, – я скривилась, когда эта фамилия сорвалась с губ. Лиз понимающе качнула головой, мягкая улыбка нарисовалась на пухлых губах, а затем она протянула руку, чтобы сжать мою ладонь в поддерживающем жесте.
– Я понимаю, – ласково проговорила Лиза, – и даже не хочу вспоминать сколько гадостей наговорила вам в то время.
– Почему тебе так не нравится Ротчестер? – внезапно спросила Кэсс, привлекая внимание. Брюнетка облокотилась на стол обеими руками, почти нависнув надо мной, будто я на допросе, а не на собственной кухне, а она – детектив.
Я пожала плечами, надеясь, что лицо не залила краска, потому что если так, то это выдало бы меня с головой. Хотя это вполне можно списать и на выпитый бокал вина. И все равно, что никто бы в это не поверил.
– Просто раздражает… все.
– Кажется, это взаимные чувства, учитывая то, как он к тебе прикапывался, – заметила Лиза, а я все еще пыталась не краснеть. О боги, если бы они знали, как именно он прикапывался, то двух бутылок нам бы не хватило, а моя голова в итоге висела бы на пике перед входом в университет в назидание другим студенткам.
– Наверное, – я пожала плечами, надеясь, что это выглядело так, будто мне все равно, а не так, словно я все эти дни убивалась из-за расставания с ним.
– Кстати, а что он хотел, когда поймал нас за сплетнями в коридоре? Тебе сильно досталось? – о нет, нет, нет. Я едва не застонала от непрошенных воспоминаний, разбуженных этим вопросом. О да, досталось так, что нас почти застала Монро в весьма пикантных обстоятельствах. Как хорошо, что я вовремя зажала рот рукой.
Пить явно не стоило. Даже этот маленький бокал превратил меня в открытую книгу, которую очень легко читала Кэсс. Она выгнула одну бровь, внимательно скользя по мне взглядом, пока я лихорадочно придумывала ответ.
– Нет, – наконец произнесла я, – он не смог найти работы, которые я сдавала Стенелли, вот и попросил, чтобы я скинула копии, либо переделала, – я пожала плечами, пока воспоминания накатывали снежным комом, заставляя до безумия жалеть о том, что все кончилось, о том, как сильно хотелось все повторить и как же сильно хотелось плакать от осознания, что никогда больше он не прижмет к себе, не оставит легкий поцелуй на макушке, язвительно не прокомментирует глупую ситуацию и не окажется рядом, чтобы спрятать в объятиях.
Я зажмурилась, когда по щекам беззвучно потекли слезы. Почему это не могло закончиться как-нибудь по-другому? Почему мы не поссорились, обругав друг друга последними словами? Почему все закончилось, только-только начавшись? Ненавидеть его было бы намного проще, чем бесконечно желать, чтобы все повторилось хотя бы на один раз. Хотя бы еще раз оказаться рядом, танцевать посреди парка, делать снежных ангелов, половину ночи разговаривать лежа в кровати, будто все время мира у наших ног.
И в этот момент я не видела, как девочки переглянулись, как на лице Кэсс возникло удивление, затем неверие и осознание. Как Лиза расстроенно поджала губы, пригубив вина. Я лишь услышала нетерпеливый восклик Кассандры, полный ужаса.
– Только не говори, что парень из спортзала – это он! – я отвернулась, даже не взглянув на нее. Все стремительно летело в пропасть, в которую я первая и прыгнула.
– Кто? – непонимающе спросила Лиза.
– Ротчестер!
– Не может быть.
– Сама подумай, – выдала брюнетка, – он с первого дня к ней цеплялся, потом вдруг и у нее отработка в архиве, затем у нее кто-то появился, о ком она до последнего молчала. В это же время Изи пропадает куда-то по вечерам, не отвечая на сообщения, хотя раньше телефон буквально к руке был приклеен. А потом она бац! И вот такая, – я была почти уверена, что в этот момент она порывисто ткнула в мою сторону пальцем. – И Ротчестер, вспомни, как он выглядел сегодня утром, а вчера?
– Изи? – тихо позвала Лиза, а я молча глотала слезы, думая о том, что нужно было выбирать себе глупых подруг, которые не сложили бы это все в такую безумную теорию.
– Ты несешь бред, Кэсс, – рассмеялась я, придавая себе непринужденный вид.
– Да, конечно, – девушка сложила руки на груди, уперев в меня серьезный взгляд. – Он живет в одном дворе с тобой, судя по форме, ходит в зал регулярно, а твоя реакция на сплетни о нем и Монро тоже о многом говорит, учитывая, что раньше ты никогда не имела ничего против таких новостей. Я не говорю, что ты должна взять и выложить все, что происходит между вами, это все-таки запрещено, но просто скажи нам, на какие темы говорить лучше не стоит, и мы не будем, – Кэсс внезапно притянула меня в объятия, а я больше не могла сдерживать слез, цепляясь за нее, как за спасательный круг и чувствуя, как теплые руки Лизы обнимают с другой стороны.
– Если это правда, то мы никому не скажем, – решительно прошептала Лиза.
– Эта тайна останется только между нами, Изи, обещаем, – в тон ей проговорила Кэсс.
– Конечно, вам все равно никто не поверит, – ответила я, но это больше походило на неразборчивую речь, заглушенную свитером Кассандры.
– Ну, если правильно подать новость, то это несложная задача.
– Что ты забыла на архитектурном, Кэсс? – усмехнулась я, чувствуя, как спокойствие медленно растекалось по венам. Но вместе с ним маленькими искрами тлел еще больший страх от того, что теперь об этом знало столько людей. Пусть они и близкие подруги, но теперь эта тайна касалась не только нас двоих.
Вечером я проводила подруг до такси. Удивительно, но мы оказались даже трезвыми для того, чтобы понять, что завтрашний день все-таки каждая будет проводить в домашней уютной обстановке, в семейном кругу, поэтому продолжать избавлять Изабеллу Ротчестер от горя неудавшихся отношений было рискованно. В том числе и для меня.
И вот как здесь можно запихнуть Кристиана в самые дальние углы памяти, когда моя собственная фамилия каждый раз о нем напоминала? Хороший вопрос! И посадив девочек в такси, я все еще думала об этом. Домой идти не хотелось. Казалось, если я останусь со своими мыслями наедине, с воспоминаниями, которые становились ярче, когда взгляд натыкался на некоторые места в квартире, это задевало что-то невидимое, тонкое в груди. Что-то похожее на гитарные струны.
Я неспешно двинулась через дворы, даже не зная, куда идти. Просто шла, перемалывая в голове одни и те же мысли. То печалясь, то ругая себя за такие глупости, то считая их совсем не глупостями, то ненавидя его, то, наоборот, прося вселенную об еще одном шансе. Кажется, впервые со времен подростковой жизни, я чувствовала себя настолько неопределенно.
Мыслей кружило так много, что я вынырнула из них только в момент, когда увидела знакомые заснеженные дорожки, освещенные тусклым желтым светом. Случайно забрела в парк, в который раньше часто приходила, чтобы проветрить голову, а теперь… теперь здесь тоже слишком много мест, навевающих воспоминания. Я точно стала нездорова. Так не должно быть. Я не должна все это чувствовать, думать об этом. Это неправильно, неверно, но почему-то все равно происходило. И мне до безумия хотелось уйти из места, которое стало казаться невыносимым. И надо бы запомнить на будущее, что приводить потенциальных парней в любимые места – отвратительная идея, потому что однажды парень может стать бывшим и забрать с собой все очарование прекрасных мест.
Я развернулась, собираясь вернуться домой. Но резко замерла, почти налетев на стену, когда взгляд наткнулся на фигуру в конце дорожки. И это совершенно точно он.
Кристиан остановился, смотря на меня в упор. И как бы мне хотелось сейчас подойти к нему и то ли ударить, то ли поцеловать, но вместо этого я отрицательно качнула головой, боясь, что если он подойдет, то я не сдержу свой порыв. Я свернула на другую тропинку, оставляя его и свои мысли позади.
***
Не знаю, что потянуло меня в парк после работы. Я не хотел ни вспоминать, ни думать о ней, специально загрузил себя работой по уши, чтобы мысли не разбегались, словно тараканы при внезапно включенном свете. Но в этот раз что-то потянуло остановить машину, выйти из нее, торопливым шагом пройти сквозь темные дворы, в которых почти каждое окно перемигивалось гирляндами, создавая предпраздничное настроение. Или, наоборот, навевая чувство одиночества и тоски, стягивающих внутренности, даже если этого одиночества и не было.
Завтра утром мама и отец ждали меня на праздничный ужин, вот только, предвидя темы разговоров, желание ехать туда пропадало вовсе, а потому, каждый шаг, ведущий меня к знакомому пейзажу казался легким, будто мне нужно там оказаться. Вот только в судьбу я не верил, в чудо тоже. Только в свои собственные силы, поступки и причинно-следственную связь.
Здесь ничего не изменилось: все те же желтые фонари, все те же тропинки, снег, изредка доносящаяся до слуха музыка из кафе. Я прошел дальше, оглядываясь по сторонам и почти видя картинки из памяти, как на видеокассете. Удивительно, но на снегу даже остались два снежных ангела. Конечно, уже не таких ровных, но все-таки сохранившихся. Это тоже смахивало на старую кинопленку.
Я выдохнул, поправил волосы, ругая себя за то, что так легко сдался, пусть мой мозг и понимал причины, в груди все равно щемила какая-то грусть. Зря я сюда пришел. И, конечно, собирался уйти, но замер, увидев ее в конце дорожки. Изи стояла там, совершенно точно заметив меня.
И мне хотелось подойти, заговорить, сделать хоть что-то, а не стоять на месте, как полнейший идиот, впервые увидевший девушку. Но я знал, что так нельзя. Нельзя просто взять и стереть все, что происходило. Нельзя просто взять и стереть все то, что могло случиться. Нельзя взять и стереть правила, страх, панику, мысли о том, что из-за меня она могла лишиться образования, мечты и будущего, поэтому я не пошел следом, поэтому вернулся в машину и поехал не домой, а немного дальше. Там, где, по крайней мере, один человек был рад мне.
Дорога до родительского дома заняла больше времени, чем я ожидал. Видимо, многие выбирались за город на праздничные дни, планируя провести время с семьей. Стало даже смешно от того, что я стоял в той же пробке, что и счастливчики, для которых такие встречи и ужины являлись синонимом чего-то хорошего, веселого, запоминались счастливыми мгновениями, а не пытками. Хотя, кто я такой, чтобы об этом судить? Наверняка, большинство из тех, кто стоял в этой же пробке мыслили так же, как я. Пришлось прибавить радио, чтобы задорные, радостные мотивчики многочисленных песен заглушали мрак, темноту и усталость, скопившиеся в душе.
Спустя час я стоял на крыльце родительского дома, думая о том, чтобы развернуться и уехать, по пути обругав себя с головы до ног за такие выкрутасы. Но целый час, который я уже потратил на дорогу отрезвлял, поэтому я все же постучал.
Дверь открылась спустя всего несколько секунд, являя на пороге взволнованную и удивленную маму, лицо которой мгновенно просияло при виде сына. Она ловко притянула меня в объятия, даже несмотря на то, что уже давным-давно в длину я ее перерос.
– Неужели я перепутала дни и опоздала с ужином? – спросила женщина, лукаво улыбаясь и впуская меня внутрь.
– Из нас двоих только я способен перепутать расписание и дни недели, – усмехнулся я, снимая пальто и обувь в коридоре.
– Почему-то так и думала, что приедешь сегодня, приготовила рыбный пирог, как ты любишь, – мама направилась на кухню, я пошел следом, вспоминая, что сегодня успел только позавтракать.
– Отец дома?
– Нет, у них что-то вроде корпоратива с деканами других факультетов, – она махнула рукой, – он и меня звал, но я отказалась, как чувствовала, – мама включила чайник, поставила тарелки на стол, затем резко перевела на меня взгляд. – Что-то случилось?
– Нет, просто подумал, что утром могут быть пробки, но, кажется, все их собрал сейчас, – ответил я, отодвинув для нее стул и потом опускаясь на соседний.
– Да, неудачное для дороги время, – скривилась женщина, – но я рада, что ты приехал сегодня. Я очень скучаю, – тут же добавила она. Я замолчал, оглядывая небольшую кухню в бордовых тонах, маму, что так вписывалась в этот интерьер, словно тоже его часть. Иногда я задавался вопросом, как они такие разные – мама и отец, смогли построить семью, относиться друг к другу с уважением и любовью, пережить бедность и трудные времена.
Чайник засвистел, и мама поднялась, чтобы налить нам чай и поставить тарелку с пирогом на стол. Раньше она готовила рыбный пирог почти каждые выходные, так что я почти вернулся в детство, во что-то давно забытое, потерянное, но бесконечно теплое. Как и неспешный разговор ни о чем за ужином, наполненный воспоминаниями, обсуждением всего на свете и уютом, от которого наполнялось сердце, а все проблемы забывались. Все, кроме одной, которую нельзя назвать проблемой, и о которой я думал весь последующий вечер, развалившись на диване в гостиной, пока по телевизору шел какой-то непонятный фильм, а мама сопереживала каждому появляющемуся на экране герою.
