Кэтрин Болфинч
Проигранное желание
В какой-то момент я повернулся, заметив, что мама неотрывно смотрела на меня, будто ожидая, что я что-то скажу, но я продолжал молчать.
– Кристиан, – о, я знал эту интонацию. С нее обычно начинался допрос с пристрастием.
– Да?
– Что-то ведь точно случилось, – она придвинулась ближе, поставив фильм на паузу. – Я же вижу, даже не вижу, а чувствую, что что-то не в порядке.
– Я не хочу об этом говорить, – легко пожал плечами я, зная, что обычно это срабатывало, но в этом раз мама оказалась очень настойчивой.
– То есть что-то происходит?
– Может быть.
– Это из-за девушки?
– Почему сразу из-за девушки?
– Потому что такое выражение лица у тебя было лет в пятнадцать, когда Кейти отказалась идти с тобой на бал, – проговорила мама, при этом так серьезно на меня посмотрев, что я не сдержал искреннего смеха.
– Ты бы еще детский сад вспомнила.
– Уж прости, но это были твои единственные серьезные отношения за все тридцать лет, – театрально возмущаясь, ответила женщина, приложив ладонь к сердцу.
– Не единственные, – я грустно улыбнулся, вспоминая Изи, спрятал лицо в ладонях, потому что все, от чего я прятался в работе, сейчас лезло наружу.
– Что случилось? – мама села рядом, уложив мою голову к себе на колени, почти как в детстве, когда я приходил с очередной проблемой, какие могли быть сначала в детском саду, потом в школе. Мама, не перебивая, выслушивала, задавала аккуратные вопросы, а потом говорила какую-нибудь мудрость, которая все решала. Даже взрослым иногда нужен взгляд со стороны, совет, мудрость, которая в один миг решит проблемы. Но сейчас я просто уставился в потолок, даже не зная с чего начать.
Мам, я тут случайно переспал со студенткой отца. Несколько раз. Ладно, не просто переспал. Еще и очень сильно запал на нее. До безумия сильно.
– Мы расстались, – лучше зайти издалека и на этом остановиться.
– Что-то серьезное?
– Нам нельзя быть вместе, – я пожал плечами, словно это ничего не значило, будто это не вырывало душу. Мама тихо ойкнула, перестав гладить по волосам, прикрыла рот рукой.
– Это то, чего так боялся отец? – спросила она, – эта девушка его студентка? – да, Кристиан, молодец. Моей способности хранить тайны можно позавидовать. Но я ничего не ответил, не кивнул, не моргнул. Просто продолжал пялиться в потолок.
– Она тебе очень нравится? – чертовски сильно нравится.
– Она необыкновенная, – признался я, глянув на маму, на губах которой расцвела нежная улыбка.
– Тогда почему ты здесь, а не с ней?
– Мам, я ведь сказал, что мы не можем быть вместе.
– Ох, Кристиан, – мягко вздохнула она, продолжив гладить меня по волосам, – твой отец прибьет меня за следующие слова, но иногда ты бываешь таким невнимательным, что я задаюсь вопросом, точно ли тебе тридцать.
– Ты так в меня веришь! Мне сразу стало лучше, спасибо.
– Я не об этом, болван, – мама по-доброму щелкнула меня по лбу, – на факультете отца ты на замене, а, значит, она не совсем твоя студентка. Не помню пункта о том, что личная жизнь преподавателям запрещается вовсе.
– Ты думаешь, что это остановит его? Или слухи, которые будут кружить вокруг нее? Я могу это пережить, мне все равно на свою репутацию, потому что она вряд ли испортится, а Изи еще учиться два года, как она будет себя чувствовать, если все это вскроется? А предвзятость других преподавателей? А студентов?
– Поэтому я и сказала тебе все это.
– Почему?
– Потому что ты думаешь о ее комфорте, а не своем собственном, а это уже о многом говорит.
– И все равно…
– Сколько ты пробудешь на этой должности? Еще пару недель? А потом на этом факультете даже появляться не будешь, есть ли смысл убегать от своих чувств? Зачем ты делаешь больно и себе, и ей? Что тебе это дает?
– О нас кое-кто узнал, – нехотя признался я, ожидая, что это охладит ее решимость, потому что она начинала передаваться и мне.
– Это все усложняет, да, – согласилась мама. – Но безвыходных ситуаций не бывает, Кристиан. Мой отец, твой дедушка, очень долго терпеть не мог твоего папу, считая, что он учит меня плохому. Но он заходил за мной, раз за разом убеждая моего отца в неправоте. И в итоге посмотри, что вышло. Убедил, – она усмехнулась. – Да, сейчас, когда ты приезжаешь, знаю, что не чувствуешь той любви, что была здесь раньше, так бывает. Но все счастливые моменты стоят того, чтобы за них бороться. Я хочу, чтобы ты был счастлив, а не бежал от того, что дарит тебе такие эмоции.
– Это все сложно.
– Совсем не сложно, Кристиан, – мотнула головой она. – Я думаю, тебе нужно написать ей. Знаю, что ты не веришь в рождественское чудо, но оно иногда не спрашивает, а просто случается.
– Тогда лучше поехать прямо сейчас, – я поднялся с дивана, пытаясь трезво смотреть на все сказанное и произошедшее. В словах мамы точно была правда, потому что все, что она говорила, находило подтверждение в моих собственных мыслях, словно они только этого и ждали.
– Это не лучшая идея, – засомневалась женщина, – дай ей время, чтобы обдумать все.
– Проверить рождественское чудо? – усмехнулся я, все же мысленно соглашаясь с этим мнением. Я почти ничего не потеряю, если наши отношения вскроются, а для Изи это будет концом мечты, и неправильно поступать с ней так. Поэтому я достал телефон, пальцы застучали по клавиатуре, печатая сообщение, а я впервые в жизни надеялся, что рождественское чудо, о котором трещат со всех сторон в это время года, реально существует.
Глава 24
Я смотрела на сообщение Кристиана и проклинала все на свете за такое рождественское утро. Это официально худшее утро за всю мою жизнь. Даже то, в которое я сломала руку не такое отвратительное, как это со вкусом горечи и желчи на языке, будто в меня впихнули стакан бензина, который почему-то не убил, а ждал, что его подожгут.
Почему он думал, что я приду? Почему он допускал мысль о том, чтобы сначала разорвать все, что между нами было, а затем написать всего одно сообщение? Почему он считал, что одна просьба «поговорить» заставит меня прийти? Он либо идиот, либо безнадежный идиот!
Это злило. Просто до безумия злило, отчего я каждый раз порывалась высказать все, что о нем думала. И слова там находились совсем не лестные. Несколько раз я почти отправила сообщение, состоящее из одних лишь нецензурных конструкций, которое закончилось чем-то вроде объяснений, как добраться в одно не очень приятное место. Но в итоге я все стерла. Даже его сообщение. Взяла и удалила переписку, оставив нас там, где мы и должны быть – в прошлом. И я вышла из квартиры, оставляя где-то на тумбочке все свои слезы, переживания и мысли, сейчас куда больше заботило возможное опоздание к обеду, за которое Вера меня точно съест.
И я почти успела, задержалась на выезде из города, но Вере хватило и этого, чтобы открыть дверь с небывалой серьезностью на лице и убийственным взглядом, которые, впрочем, быстро сменились крепкими объятиями. Душа перестала болеть, перестала просить лекарства, потому что исцелить сердце можно только большой и сильной любовью.
За спиной сестры возник отец, а я едва не расплакалась от осознания того, насколько сильно по нему скучала.
– Наконец-то цветочек вернулся в клумбу, – пошутил папа, сгребая меня в охапку, едва не раздавив.
– Я даже не буду шутить в ответ, – рассмеялась я.
– И не надо, мы уже почти умерли с голода. Твоя мама отказалась нас кормить, пока все не будут в сборе, – проговорил он, выпуская меня из объятий и позволяя рассмотреть отросшую рыжую бороду, короткую стрижку и яркие зеленые глаза, вокруг которых расположилась россыпь мимических морщинок, выдающих с головой его задорный характер.
До этого момента я даже не думала, что настолько сильно скучала по дому, и Рождество казалось мне самым лучшим поводом, чтобы вернуться в место, в котором прожила почти всю свою жизнь. Было тепло возвращаться сюда, даже несмотря на бесконечное недовольство мамы. Я все равно знала, что есть те, кому на меня не все равно, те, кто из года в год находились рядом и делали все, что могли, чтобы на наших с сестрой лицах красовалась счастливая улыбка. И почему-то, сидя за столом, посмеиваясь с шуток папы и изречений Веры, под рождественские фильмы на фоне, на сердце становилось легко, будто раны затягивались. Я искренне смеялась, на какое-то мгновение возвращаясь в атмосферу детства, беззаботности и легкости, и даже ни разу не подумала о Ротчестере и его сообщении. До момента, пока о нем не заговорила Вера, когда после обеда мы разлеглись на большой кровати в ее комнате.
– А как там твой красавчик препод? – сестра любопытно уставилась на меня, почти прожигая дыру в свитере. Я же рассматривала нежно-розовый потолок, украшенный цветочными гирляндами.
– Не знаю.
– О нет, – Вера всплеснула руками, выпучила глаза. – Только не говори, что вы расстались! – я в ответ только пожала плечами, воспроизводя в голове текст его сообщения. – Это худшая новость за все время. Хуже только то, что мама не разрешила мне бросить художественную школу.
– И правильно сделала.
– Тогда я запрещаю тебе бросать этого парня, – заявила она, гордо вздернув подбородок и сложив руки на груди.
– Если бы все было так просто.
– И из-за чего вы расстались? Если ты здесь, не в слезах, без вещей и криков, что твоей жизни конец, то это не из-за того, что кто-то узнал и тебя отчислили. Значит, какая-то тупость.
– Не знаю, он просто пришел и сказал, что нам нужно все прекратить.
– А причина?
– Изи, так нельзя, – перековеркала я, рассмеявшись из-за своего же поведения. Вера с серьезным лицом нависла надо мной, будто собиралась хорошенько треснуть.
– И ты не стала выяснять реальную причину? – я отрицательно покачала головой, – Мда, Изи…
– А что, мне нужно бегать за ним и умолять, чтобы он все объяснил?!
– Ты права, – прошептала сестра, мгновенно сдавшись, легла рядом, тоже уставившись в потолок. – Он показался мне классным.
– Мне тоже.
– Он что-нибудь писал после?
– Да.
– Что?
– Что хочет все вернуть, и если мое желание совпадает с его, то я должна прийти в парк сегодня вечером.
– И ты молчала? – воскликнула сестра, тут же подорвавшись и снова нависнув надо мной. – Ты пойдешь?
– Нет.
– Почему?
– Поздно, я не хочу все возвращать, это слишком рискованно. Сама представь, что со мной будет, если об этом узнает кто-то кроме тех, кто уже знает.
– А кто еще знает? – я многозначительно глянула на сестру, которая устало закатила глаза.
– Твои подруги? О боги, Изи, у меня нет слов, – простонала девушка, обессиленно упав на кровать. Я усмехнулась. – Нет, несколько все-таки есть. Ты должна пойти в парк и все выяснить! Можешь даже ничего не возвращать, а съездить ему по физиономии.
– А смысл?
– Я не буду даже говорить о твоем счастливом и помятом видке в то утро, Изи, – серьезно заметила Вера. – И о его улыбке при виде тебя, и о том поцелуе, и о том, как вы прощались…
– Ты подглядывала?! – воскликнула я.
– Больно надо, вас было слышно, а еще вы не особо прятались, и уши затыкать я не привыкла, – как ни в чем не бывало ответила сестра, а затем продолжила: – так вот, почему ты не подумала о том, что нужно спросить? Почему вы нормально не поговорили? Ты не думала, что о вас узнал кто-то еще? – закидывала вопросами Вера, а мне становилось смешно от абсурдности ситуации.
– Ну он бы ведь сказал, если бы кто-то узнал, разве нет?
– О, конечно, и ты бы ведь даже не говорила о том, что вам просто нужно стать осторожнее и осмотрительнее? – саркастично заметила сестра, опуская на меня чувство такой непроходимой тупости, что я почувствовала себя младше, чем она. – Не знаю, о чем он думал, и в любой другой ситуации, я бы сказала, что он идиот и не заслуживает тебя, но вся ваша история сама по себе непонятная и странная, и вряд ли подчиняется обычным законам по типу «ушел, значит, я не нужна». Все эти тайны и интриги тоже нужно брать во внимание, Изи, – она все говорила и говорила, осыпая меня фактами с головы до ног, а я могла только лежать и слушать, чувствуя, как сильно все мои мысли тянулись к тому, чтобы прийти в парк вечером. Может быть, доказать самой себе, что рождественское чудо все-таки существует, и оно заключено в людях вокруг нас. Может быть, чтобы дать самой себе еще раз ощутить этих бабочек в животе и согревающий взгляд голубых глаз. Или вовсе разочароваться.
– Ты права, – проговорила я, поднимаясь с кровати. Вера удивленно подняла брови, будто не ожидала такой быстрой реакции.
– И ты поедешь? – я кивнула, – не сомневалась в твоем благоразумии, – скептически проговорила сестра, а затем, осмотрев меня, дополнила: – и чего сидишь? Не успеешь же! Сегодня, конечно, Рождество, но у него на чудеса всякие тоже лимит есть.
Я рассмеялась, притягивая заворчавшую сестру в объятия.
– Признайся, ты подрабатываешь эльфом.
– Ага, тем, что хлещет виски и ворчит на всех.
– Очень похоже, ну, кроме, виски, – усмехнулась я, а Вера в отместку спихнула меня с кровати, при этом старательно изображая милую улыбку, выходило не очень, потому что ухмылка так и просилась наружу.
– Объяснить все родителям?
– Уж будь добра, только без подробностей.
– Это без тех, из-за которых он выходил из твоей спальни? – она поиграла бровями, снова вызывая волну смеха. Я покачала головой, а затем, быстро попрощавшись с родителями, спихнула объяснения на сестру и, написав Ротчестеру короткое «я приду», вылетела из дома, садясь в такси.
На улице уже стемнело, заставляя теряться во времени и постоянно косить глаза на часы. Такси, как назло, ехало так медленно, что я почти каждую минуту включала экран, чтобы еще раз посчитать, сколько десятков минут осталось до семи. И с каждым подсчетом их становилось все меньше, запуская стойкое ощущение, что я не успею. И я надеялась, что он тоже опоздает, потому что, словно проверяя мои намерения или нервы, связь пропала, превращая телефон в бесполезный кусок металла, а меня в комок нервного возбуждения, постукивающего по экрану.
И, как я и думала, машина остановилась в нужном районе, на десять минут позже, чем нужно. Я расплатилась с седовласым мужчиной за рулем, пожелала ему счастливого Рождества и вылетела из машины, быстрым шагом двинувшись в сторону входа в парк.
Сердце бешено колотилось в груди, отстукивая почти каждый мой шаг. Дыхание сбивалось, а мне хотелось расплакаться от всех нахлынувших чувств разом. Я сомневалась, соглашалась, порывалась развернуться и уйти, останавливалась, затем снова продолжала переставлять ноги. Надеялась, что он никуда не ушел, что увидел мое сообщение, что дождался и что вообще пришел.
Но все мои ожидания вновь рассыпались карточным домиком под дуновением ветра. Рядом с едва виднеющимися снежными ангелами никого не оказалось. Только два затоптанных силуэта, так четко отражающих то, что сейчас между нами осталось. Пустая скамейка, олицетворяющая то, что оказалось у меня в груди.
Он не пришел, и от этого становилось горько. Может быть, я просто непроходимая, наивная дура? И сколько раз мне нужно обжечься, чтобы понять, что ничего хорошего от этих чувств не будет? Сколько еще раз жизнь должна ударять меня лицом о землю, чтобы я поняла, что чудес не бывает?
Это худшее Рождество из всех, что мне доводилось встречать, потому что именно в этот день, сегодня, я потеряла веру в чудеса и любовь.
***
Отец, мягко говоря, удивился моему появлению в дверях кухни утром. Кажется, мама ничего не рассказала ему про вчерашний вечер и свои открытия, за что я был безмерно ей благодарен. Он лишь поднял брови, пожелал доброго утра и, забрав чашку кофе, спрятался в гостиной с утренней газетой, как делал каждый раз, когда мама заканчивала свой завтрак.
Это одна из традиций их семейной жизни: они всегда вместе завтракали и ужинали. Встречали и провожали день. Всегда вместе. Исключение составляли лишь командировки.
Я же половину ночи, а затем и весь день проверял телефон, надеясь, что она ответит. Каждое уведомление заставляло вздрагивать и мгновенно тянуться к телефону, за что несколько раз я ловил на себе возмущенный взгляд отца и почему-то радостный взгляд мамы.
Это было хуже пытки, но раз за разом я читал все сообщения, обновлял мессенджер. В какой-то момент телефон замолчал, давая понять, что все, правда, кончено. Слишком поздно мудрый совет пришел в мою жизнь. Слишком поздно, чтобы в глазах Изабеллы выглядеть тем, кем я выглядел до этого. И если она считала меня самым настоящим говнюком, то я на сто процентов с ней согласен.
Ни вкусный ужин, ни отец, даже не касающийся опасных тем, не пускали ощущение праздника в голову. Я был готов бросить все и поехать к ней, пусть хоть на коленях вымаливать прощение. Да, и я бы даже испортил дорогущий и любимый костюм, встав на колени, лишь бы она снова посмотрела на меня тем взглядом, от которого внутри строились целые города, а желание видеть ее улыбку как можно чаще распространялось с огромной скоростью. И осознание того, что я сам все испортил, делало только хуже, заставляя ковыряться вилкой в тарелке. Аппетит пропал, как и желание участвовать в непринужденном разговоре за столом.
А потом телефон звякнул, от неожиданности заставляя едва не выронить вилку из рук. Под внимательными глазами родителей, тут же метнувшихся ко мне, я сунул руку в карман, чувствуя, как надежда пробивается сквозь страх. Мне так хотелось, чтобы на экране высветилось одно единственное имя.
И, кажется, мое рождественское желание было исполнено, потому что я нашел там три простых буквы, складывающихся в легкое «Изи» и «я приду».
Я подскочил из-за стола, бросив салфетку на стул, под непонимающий взгляд отца. Мама, кажется, сразу поняла, что к чему, потому что ее лицо озарилось понимающей улыбкой. Она тут же повернулась к мужчине, легко качнув головой.
– Я позвоню, – проговорил я, вылетев из кухни, захватил пальто и вышел из дома, надеясь, что успею вовремя.
Но у машины оказались свои планы. Она отказывалась заводиться. Как бы я ни пытался, но раз за разом она слала меня в далекое путешествие, куда, скорее всего, отправит Изабелла.
Была так страшно упустить еще один шанс. Было страшно не суметь воспользоваться им, чтобы все наладить. Но почему-то все вокруг противилось тому, чтобы в эти треклятые семь вечера я оказался в парке. Даже связь, которая почти сразу после ее сообщения пропала.
И какое-то совершенно не свойственное мне отчаяние накрывало с головой, пытаясь вытеснить теплую надежду на то, что я что-то придумаю. Именно в этот вечер мне до безумия сильно хотелось верить в существование рождественского чуда.
И, может быть, это исполнилось мое желание. Или у мамы дар убеждения работал лучше, чем мой, но отец возник перед окном моей машины, когда я почти сдался, устало опустив голову на руль.
Я открыл дверь, встречая серьезный взгляд мужчины, которым он награждал меня всякий раз, когда находил очередную причину для недовольства. И я уже даже приготовился к тому, что за этим последует лекция о том, что я идиот.
– Я не одобряю того, что ты сделал ровно то, чего я просил не делать, – ух ты, я оказался прав, но это не принесло удовольствия, только огорчение, заставляющее вымученно вернуть голову на сцепленные на руле руки. – Но я рад, что ты ведешь себя, как мужчина. Хотя, конечно, твое решение сдаться не принимаю. Это неправильно.
– Будто я сам не знаю, – буркнул я. – Сам представь, чтобы было, если бы об этом все узнали.
– Пытался защитить ее, я понимаю, – заметил он, – именно поэтому стою здесь, – проговорил отец. Я посмотрел на него, пытаясь понять, о чем вообще шла речь. И тут он непривычно мягко улыбнулся, подняв в воздухе связку ключей. – Можешь взять мою машину.
Я неверяще смотрел на отца, гадая, не выпил ли он лишнего, но взгляд голубых глаз, таких же, как у меня, оставался ясным, поэтому я выскользнул на улицу, порывисто обнял его, пытаясь вложить в этот простой жест все то, что хотел сказать, но не мог подобрать слов.
– Спасибо.
– С рождеством, сын.
– С рождеством.
– А теперь поторопись, пока она не поняла, какой ты болван, – он усмехнулся, как в детстве потрепав меня по волосам. В этот момент стало еще теплее, словно вся жизнь снова приобрела оттенки, позволяя поверить в то, о чем говорили многие.
Семья – именно тот уголок спокойствия, тишины, принятия и поддержки, даже когда с твоими действиями не соглашаются, отрицают и не принимают. Семья просто отходит в сторону, позволяя жить так, как тебе нужно. И я был чертовски рад тому, что мой отец это понял.
И всю дорогу, которая казалась ездой по кругу, который все никак не хотел разрываться, я пытался не дергаться, посматривая на время почти каждую минуту. И почему-то именно сейчас секунды решили быстрее складываться в минуты, приближающие опоздание. И я до безумия надеялся, чтобы она тоже опоздала или задержалась.
Я выбежал из машины на одиннадцать минут позже, чем нужно. Парк в это время пустовал, почти так же, как и во все вечера до этого, словно только Изи находила в нем какое-то особое очарование. И это делало ее еще привлекательнее, оставляя лишь мысли о том, что она стоила всех рисков, страхов и часов без сна, которые я провел в попытках не думать.
Но моя надежда вновь стерлась хватающим за плечи отчаянием. Рядом с едва виднеющимися снежными ангелами никого не оказалось. Только два затоптанных силуэта, от которых что-то сжалось в груди, а потом с треском рассыпалось под ногами.
Она не пришла, и от этого накрывала та же безысходность, что и в машине. Правда, тогда, в самый пик почти кричащего отчаяния, появился отец с ключами от своей машины. Может быть, сейчас тоже кто-то должен был появиться, как волшебный ангел?
Я лихорадочно заозирался по сторонам, почему-то чувствуя, что если сейчас не найду ее, то больше никогда не смогу. Почему-то казалось, что именно сейчас тот самый момент, решающий буквально все.
Глаза вглядывались в пустоту вокруг, сердце колотилось в груди с такой скоростью, будто я бежал по беговой дорожке на самой высокой скорости и в горку, а мозг даже переставал работать от того, как сильно желание увидеть ее пересиливало все остальные.
И тут среди тусклых фонарей мелькнула рыжая макушка.
– Изи! – крикнул я, а потом сорвался на бег, надеясь добраться до нее до того, как она пропадет из виду.
