Лев Троцкий
Историческое подготовление Октября. Часть I: От Февраля до Октября
Тут говорят о захвате власти кружками и кучками. Это неверно. На всяком митинге, на всяком собрании, где я бываю и где спрашивают меня, нужно ли сейчас уходить из Совета, не подчиняться Советам, воевать с ними, рвать с правительством – я отвечаю: нет, мы недовольны правительством, мы недовольны Советами, но нельзя взять власть в свои руки, пока сам Совет Рабочих Депутатов не придет через переработку своего внутреннего сознания к пониманию того, что в эту критическую эпоху на нем лежит долг взять на себя ответственность за все проклятое наследие царизма и за углубление военной разрухи первым либеральным правительством.
Только Советы Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов способны еще внести элемент действительно творческой, революционной дисциплины в сознание изголодавшейся и уже начинающей отчаиваться массы и только он способен, товарищи, не считаясь с интересами частной собственности, разрешить наиболее неотложные наши задачи. Та политика, которую ведут многие министры, утверждающие, что все разрешит Учредительное Собрание, это, товарищи, политика ложная, это по существу либеральная политика. Учредительное Собрание многое разрешит, но его нужно подготовить, нужно создать условия его осуществимости, а эта обстановка разрухи, обстановка растущего недоверия к недееспособной власти может подкопать самую возможность созыва Учредительного Собрания. И черные вороны четвертой Государственной Думы совсем не так наивны, они стоят на своем классовом посту. Их ставленники в министерстве саботируют творческие усилия Пешехоновых, берут измором русскую революцию, продовольственное дело, аграрное дело, промышленное дело, дипломатическое дело. Во всех областях ведется политика измора, политика истощения, подрыва авторитета власти и доверия к ней. Она идет справа, а те стоят начеку в своем Таврическом дворце и ждут, по выражению Кринского, момента, когда массы отчаются и скажут: хотим старого царя, твердой октябристской власти. Тогда явится Родзянко, тот самый Родзянко, на котором есть отблеск русской революции и портреты которого висят в деревнях, как отца нового Временного Правительства; поставит он своего Гучкова, и тогда мы будем иметь подлинную крепкую власть, власть, которая в один куль свяжет вас из правого крыла, и нас – из левого.
Товарищи, я вас не надеюсь сегодня переубедить – это было бы слишком дерзкой мыслью с моей стороны, но то, чего я хотел бы достигнуть сегодня – это пробудить в вас мысль, что если мы делаем вам оппозицию, то не из враждебных, не из вредных, не из каких-нибудь корыстных фракционных побуждений, а потому, что мы, как и вы, болеем теми же болячками, страдаем всеми страданиями революции. Но мы видим другие ответы, чем вы, мы твердо убеждены, что если вы утверждаете сегодняшний день русской революции, то мы подготовляем для вас ее завтрашний день. Мы мобилизуем наиболее революционное левое крыло, и если политика двоебезвластия, безвластия Совета и правительства приведет к контрреволюционному кризису, и Гучковы вместе с Родзянками придут выметать революцию вон, то вы, товарищи, увидите, что мы из левого крыла были не последними в борьбе вместе с вами, что мы также отстаивали развитие и углубление завоеваний революции.
«Вперед» N 3, 28 июня 1917 г.
Л. Троцкий. ВЫСТУПЛЕНИЕ НА ВЕЧЕРНЕМ ЗАСЕДАНИИ I ВСЕРОССИЙСКОГО СЪЕЗДА СОВЕТОВ ПО ЛИЧНОМУ ВОПРОСУ (5 июня)
Троцкий цитирует ту фразу из речи Милюкова, произнесенную последним в частном совещании Государственной Думы, в которой он сопоставил, говоря о Роберте Гримме,[136] Ленина и Троцкого с Колышко.[137] Троцкий говорит:
«Милюков обвиняет нас в том, что мы – агенты-наемники германского правительства. С этой трибуны революционной демократии я говорю и обращаюсь к честной русской печати (Троцкий поворачивается к столу журналистов) с просьбой, чтобы мои слова были воспроизведены: до тех пор, пока Милюков не снимет с нас этого обвинения, на его лбу останется печать бесчестного клеветника».
Произнесенное с силой и достоинством заявление Троцкого встречает единодушную овацию всего зала. Весь Съезд без различия фракций бурно аплодирует в течение нескольких минут.
«Новая Жизнь» N 41, 6 июня 1917 г.
Л. Троцкий. РЕЧЬ НА ЗАСЕДАНИИ I ВСЕРОССИЙСКОГО СЪЕЗДА СОВЕТОВ ПО ВОПРОСУ О ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ[138] (9 июня)
Товарищи, вопрос, который сейчас поставлен этими двумя резолюциями, касается не того, есть ли у нас твердая власть, использована ли нами эта твердая власть, надо ли ее создать, а вопрос поставлен так: есть ли в России сейчас какая-нибудь государственная власть, т.-е. народный суверенитет, основанный на принципе демократии; находит ли он себе какое-нибудь конкретное выражение? Вот как вопрос стоит. Мы уже слышали раньше ответ на этот вопрос в том смысле, что Временное Правительство, революционное правительство, представляет собою нечто юридически неузаконенное, не связанное с прошлым исторической преемственностью. Но если оно представляет собою действительно революционную власть, то тем более она должна в переходный период сосредотачивать в своих руках всю полноту народного суверенитета. Вот как стоит вопрос с точки зрения юридической и революционно-демократической.
Но есть другое учреждение за спиной у Временного Правительства, которое говорит: нет, я, Дума, являюсь матерью Временного Правительства, я ему делегировала законодательные права, но творчество правительства, создание новых правительств, если понадобится, я сохраняю за собой. Вот в чем существо вопроса, вот почему Родзянко призвал депутатов. Стало быть, есть в стране власть, которая считает себя стоящей над Временным Правительством, правомочной создать новое правительство, если то, которое существует сегодня, исторически споткнется. На вопрос о том, имеет ли Дума право создавать новое правительство, мы ответа не имеем. Но на вопрос о том, может ли существующее Временное Правительство упразднить Думу, мы имеем, по крайней мере, по газетным сведениям, в высшей степени правдоподобный ответ, находящий себе полное подтверждение во всех заявлениях министров-социалистов, – ответ князя Львова, что Временное Правительство неправомочно распускать Думу, которая создала его. Таким образом устами кн. Львова, пока это не будет опровергнуто в самой категорической форме министрами-социалистами, Временное Правительство, как таковое, считает себя неправомочным посягать на Государственную Думу, – считает ее, таким образом, стоящей над своею властью. Вчера мы слышали здесь о появлении третьей власти, власти нашего Съезда, который заявил, что он запрещает захватывать частную собственность. И вот мы имеем три категории власти в России. Одна – Временное Правительство, которое якобы управляет страной, но признает себя неправомочным посягать на Государственную Думу; другая – Государственная Дума, которая делегировала законодательные права Временному Правительству, но считает себя правомочной создавать новые временные правительства, если представится возможным, т.-е. если концентрация контрреволюционной силы сделает это возможным; и, наконец, третья – Советы Рабочих и Солдатских Депутатов и Съезд их, который отказался от каких бы то ни было законодательных или исполнительных прав и только от случая к случаю выносит решения, вроде того, напр., что он запрещает захватывать частную собственность – не рекомендует, а «запрещает».
Я говорю, товарищи, что если вы для себя отказываетесь от другой власти, кроме власти запрещать захват, то вы отказываетесь, очевидно, не во имя Государственной Думы, а во имя какой-то другой власти, той власти, которую вы делегировали вашим представителям. Я, товарищи, не могу понять психологию тех элементов революционной демократии, которые считают себя представителями революционного народа, пришедшего к самоуправлению, к власти путем разрыва со всеми третьеиюньцами, – я не могу понять этих представителей, которые не могут сказать своей власти (ибо вы считаете Временное Правительство представителем вашей власти, выражением народного суверенитета): «Временное Правительство, ты не смеешь признавать никакой власти над собой, никакой власти, которая связывает тебя со старым движением. Временное Правительство, над тобой нет священной родительницы – 4-й Государственной Думы – ты родилось из воли революционного народа». А Государственной Думе, которая посягает на новое творчество революционного правительства, они должны сказать: «Руки прочь, ты ликвидирована декретом».
Не историческими формулами, а декретами выражается революционная власть. Если есть у вас власть, если это не обман и не самообман, то эта власть проявится в этом скромнейшем, но необходимейшем акте самообороны и вы скажете: «Я есмь власть и нет другой надо мной».
Стенографический отчет I Всероссийского Съезда Советов.
Л. Троцкий. РЕЧЬ НА ВЕЧЕРНЕМ ЗАСЕДАНИИ I ВСЕРОССИЙСКОГО СЪЕЗДА СОВЕТОВ ПО ВОПРОСУ О ВОЙНЕ[139] (9 июня)
Товарищи… (Голоса: «какие мы вам товарищи?»..)…мне представляется, что вопрос о войне и мире, который здесь обсуждается, испытывает ту же судьбу, как и наши прения по вопросу о власти.
Дело ставится так, или почти так, как если бы до настоящего времени мы не имели никакого опыта в этом вопросе, как если бы не было Советов Депутатов, революционной или коалиционной власти и известного отношения к программе министров-социалистов, определенных результатов этой программы. А самые прения развиваются между защитниками коалиционного министерства, как таковыми, и программой интернационалистов, или, в частности, большевиков. Мы называем себя, с основанием или без основания, революционным парламентом. По моему мнению, которое я высказывал не только в печати, но и здесь, здесь есть веяния, которые гораздо ближе к либерализму, чем к революционному социализму… (Голоса: «какие веяния?»…)…Этим я никому решительно не наношу оскорбления, это есть политическое положение, политическая группировка. Это вопрос принципа… (Голоса: «назовите точно»… Шум.)
…Товарищи… (Голоса: «какие товарищи?»)… Товарищи и граждане, тогда я прошу вас отнестись к этому вопросу с тем спокойствием, с которым пытаемся отнестись мы, меньшинство, находящееся, как и всякое меньшинство, в гораздо менее благоприятных условиях, чем вы, ибо вы определяете порядок дня, существо вопросов, вы имеете большинство в президиуме и за вами обеспечено принятие ваших резолюций. Поэтому я думаю, что вы могли бы на этой основе проявлять несколько больше спокойствия и не вызывать естественной реакции со стороны меньшинства. (Председательствующий. «Прошу не мешать оратору. Время ограниченное. Вы отнимаете у него время и все равно я возвращу его».)
Я указал на то, что прения развертываются в странной плоскости. Выступают защитники Временного Правительства и члены Временного Правительства, министры; Керенский, напр., произносит полемическую речь против интернационалистов, или большевиков, как если бы в настоящих условиях задача деятельности Временного Правительства сводилась к тому, чтобы мобилизовать наиболее удачно аргументы против т. Ленина. Казалось бы, с точки зрения военно-морской задача сводится к тому, чтобы мобилизовать наиболее удачно аргументы против немцев. Но все наши прения с начала до конца развертываются в этой фальшивой плоскости. Нам приходится каждый раз приглашать министров и их единомышленников к тому, чтобы они нам сказали, что они думают по существу того положения, в данном случае военного положения страны, которое сложилось в результате более чем трех месяцев революции, и о путях выхода из него. Не думаете ли вы, правящая партия, или коалиция правящих партий, Временное Правительство, что те методы, которые вы уже испробовали в широком масштабе, вели до сих пор не к вашему усилению и не к нашему общему усилению, а фактически ведут к дальнейшему ослаблению? Не думаете ли вы, что те жалобы, которые идут не с нашей стороны, а, главным образом, с вашей стороны, на так называемое разложение в армии, касаются вопроса, перед которым вы прежде всего, или вместе с нами, должны остановиться? Я беру, например, воззвание группы лиц. Под этим воззванием подписи ряда фамилий военных деятелей и целого ряда деятелей гражданских, как Плеханова, Дейча, Засулич, Лопатина и др..[140] Все это воззвание, которое было написано три дня тому назад и вчера опубликовано во всей петроградской прессе, говорит о том, что русская армия находится в состоянии хронического разложения, что в ней развивается трусость, шкурные интересы, что наступление неосуществимо; отдельные лица призываются, путем личных героических примеров, увлечь армию на путь наступления. Я считаю эту литературу грубо преувеличенной, но во всяком случае она некоторый факт отражает: тот факт, который вся пресса называет анархией в армии; это термин, который стал шаблонным: «анархия в армии».
Товарищи, вопрос стоит так: это та самая армия, которая совершила победоносную русскую революцию. Разумеется, эта армия не стоит на высоте революционного социалистического сознания. На это я указал в моей цитировавшейся здесь статье. Это есть армия, которая вышла из русских социальных и политических условий со всей их отсталостью, со всем их вчерашним, сегодня еще не вполне ликвидированным варварством. Но это наша армия, та героическая армия, которая совершила русскую революцию. Все объясняют тем, что в армии преобладают шкурные вопросы и личные интересы и что это разлагает армию. Эта постановка вопроса, по-моему, совершенно недостойна ни вас, ни нас. Мы думаем, что наша армия, та самая, которая в лице каждой отдельной воинской части, совершая свое революционное освобождение, подвергалась всему тому риску, который в критические дни был связан с этим революционным актом, когда судьба революции стояла еще под знаком вопроса, – эта наша армия в целом и каждая отдельная ее часть способна и теперь к самопожертвованию и героизму, когда она спаяна единым революционным сознанием, единством политической цели, которую она внутренне признает. Вот в чем существо вопроса. К счастью для всей русской истории, наша революция раз навсегда ликвидировала старую психологию русской армии, психологию саранчи или воблы, как говорил Глеб Успенский, когда сотни тысяч умирали пассивно, стихийно, не давая себе отчета в существе своей жертвы, и не ставя перед собой вопроса о субъективной и объективной цели этой жертвы. Я говорю: да будет проклят тот исторический период, который мы оставили за собой! Если мы сейчас ценим героизм, так не этот массовый, стихийный, бессознательный, а героизм, который проходит через каждое индивидуальное сознание… (Аплодисменты.) Я говорю, что в этой самой армии, которая вышла через революцию, прошла через нее, могут быть, должны быть и существуют и будут существовать идеи, лозунги, цели, которые способны эту нашу армию, крестьянскую и рабочую армию, сплотить единством энтузиазма. Нам говорят: «Перед армией нельзя демократическим путем поставить вопрос о том, хотите ли вы, братья, идти в наступление за те цели, которые общи вам всем, которые вас объединяют». Неправда! Только буржуазные филистеры могут думать, что если вопрос о наступлении будет поставлен на обсуждение всей армии, то это подорвет ее дисциплину, ослабит ее наступательный порыв. Я утверждаю, что армия Великой Французской Революции, путем голосования или каким угодно другим путем, способна была отвечать и отвечала на призыв к наступлению совершенно сознательно.
В чем же дело? Все дело в том, что такой связующей армию цели в настоящее время нет… (Голоса: «есть»)… Если бы, товарищи, она была, то не было бы жалоб на разложение, на распад, на анархию. Более того, не было бы наших трагических прений здесь, на этом собрании. В чем же дело? Вы знаете сами, что наше Временное Правительство само, перед лицом всего мира и перед лицом русской революционной армии, поставило вопрос о целях войны. Мы получили войну, как наследство. Мы ее сами не затевали. Армия ее протащила на своей спине из старого самодержавного режима. Временное Правительство наше впервые поставило вопрос о целях войны. В какой форме? В форме необходимости пересмотреть старые цели войны перед каждым солдатом русской армии, перед тем солдатом, который, благодарение господу богу, перестал быть святой скотинкой, который мыслит о своей судьбе и о судьбе войны. Перед ним вопрос о целях войны стал в субъективной форме, в форме, освященной авторитетом революционного правительства и вашим авторитетом, ибо Советы Рабочих и Солдатских Депутатов постановляют, что необходимо пересмотреть старые, унаследованные от царизма, цели войны. Это есть основной факт состояния армии, ее психологии, и от этого основного факта вы никуда не уйдете, никакими софизмами не скроетесь. Каждый мыслящий солдат ставит перед собой вопрос: во имя каких целей он будет наступать, или, если говорить в более субъективной форме, каждый мыслящий солдат говорит себе: из тех пяти капель крови, которые я пролью сегодня, не будет ли только одна пролита за интересы русской революции, а четыре за французскую биржу и за английский империализм.
Вот, товарищи, в чем все существо дела. Вы можете говорить, что те солдаты, которые так рассуждают, ошибаются, но тогда вы сами повинны в том, что они ошибаются, ибо вы сами поставили вопрос, и Временное Правительство взяло этот вопрос под свой высокий авторитет. До тех пор, пока этот вопрос не будет разрешен, наступление не будет иметь необходимой психологической и моральной предпосылки. Временное Правительство само обнаружило, что оно сомневается в закономерности тех целей, во имя которых армия должна сражаться, но вместе с тем оно обнаружило и свою неспособность, или, если хотите, объективную невозможность для себя добиться пересмотра этих целей. Вся дипломатическая деятельность Временного Правительства и дополняющая ее социалистическая деятельность Совета Депутатов есть ничто иное, как растянутое многословное подтверждение того, что мы при данных условиях неспособны добиться радикального немедленного пересмотра тех целей, во имя которых вам, солдаты, рабочие и крестьяне, необходимо немедленно проливать вашу кровь.
При этих условиях вопрос о наступлении армии, об единстве в армии может решаться только нажимом сверху, только карманным авторитетом власти, только грозными окриками. Но сложный психологический аппарат, тончайший инструмент пробужденного революционного сознания армии все равно будет развивать огромную силу сопротивления, в одних случаях в более уродливой форме, в других случаях в формах нормальных, организованных; сопротивление армии, которая взбудоражена, перед которой вопрос о смысле войны поставлен и которой на этот вопрос ответа не дано, будет сказываться всюду и накануне наступления и во время наступления. И в этой армии как раз не худшие, а лучшие элементы будут говорить: «Вы сами сказали, что цель войны стоит под знаком вопроса. Вы нас посылаете в бой, не давши ответа на вопрос о целях войны. Мы протестуем. Вы нас караете, и тем самым вы создаете дисциплину властвования сверху, дисциплину по отношению к целям, которые нам чужды, к целям, которые вас, Временное Правительство, кандалами связывают с парижской биржей и с английским и американским империализмом». Если есть лозунги ваших собственных действий, вот как они должны отразиться в сознании каждого солдата.
Что предлагает Временное Правительство? (Голос: «что же делать?»..)… Меня спрашивают, что делать. Прежде, чем вы спросите что делать, вы должны дать отчет в том, что делаете вы сами, ибо вы большинство… (Аплодисменты.) Ибо у вас в руках представители правительства. Вы обязаны дать нам отчет, во имя чего послали вы ваших представителей в правительство, какую политику они способны вести. Я отвечаю, что прежде чем вы получите право поставить нам этот вопрос, вы должны дать нам ответ относительно вашей политики. Здесь на одном фракционном собрании вы говорили, что мы безответственное меньшинство. Это верно в том смысле, что мы не голосовали за Временное Правительство, что мы никого не делегировали, что мы являемся меньшинством, которое занимает критическую позицию со всеми удобными и неудобными последствиями этой позиции. Вы являетесь ответственным большинством. В этом вашем звании вы обязаны указать пути выхода.
Возьмите тот же Черноморский флот. Вы слышали о том, что Кронштадт отделился, провозгласил самостоятельную республику и пр. Черноморский флот является подлинным оплотом дисциплины организованной, сознательного патриотизма, и вот – неожиданная вспышка. (Голоса: «она ликвидирована».) Совершенно верно, но дело в том, что в этом образцовом Черноморском флоте, который разослал по всей стране патриотические депутации, что там, в этом гнезде организованного патриотизма, могла проявиться в такой критический момент такого рода вспышка. Что это показывает? Это показывает глубочайшее противоречие в психическом состоянии нашей армии. (Председательствующий. «Время ваше истекло. Угодно предоставить оратору еще 8 минут?» – (Голоса: «просим».)
Нужно отдать себе отчет в содержании последней ноты Временного Правительства, которая является одним звеном в цепи этих переговоров, являющихся ничем иным, как политикой проволочек и топтания на месте. Как эта последняя нота отражается в сознании всего мира, в сознании социалистического пролетариата, лучшим свидетельством этого может служить издающаяся здесь французская газета – «Entente», которая издается, несомненно, при ближайшем участии французского посольства и имеет ближайшую связь и с нашим русским министерством иностранных дел. И вот эта заведомо официозная газета по поводу попыток нашего правительства пересмотреть цели войны по последней ноте, пишет – я могу процитировать прекрасную во всех отношениях, поучительную статью, но я приведу только два-три слова, – она пишет, что, дескать, последней ноты нового правительства мы дожидались с большой опаской, но, слава богу, все прекрасно. Правда, там есть все прекрасные слова из революционного словаря, – свобода, равенство и братство в международных отношениях, весь необходимый парад фраз. Но не это для нас важно, а для нас важно то, что Временное Правительство говорит, что ни при каких условиях не выйдет из соглашения, что оно объявляет, что приносит присягу на верность французским, английским и американским империалистам, независимо от всех условий войны. Вот что является самым существенным для этой официозной газеты. Я, товарищи, говорю, что для нас, как для революционной партии, как для революционной демократии, если она хочет заслужить это почетное высокое имя, нет другого решения, как сказать, что задачи и цели германского империализма нам точно так же ненавистны, как и цели американского и английского империализма. И если мы ищем опоры в сознании русской армии, как таковой, в дисциплине не сверху ей навязанной, а порожденной энтузиазмом; если мы хотим спастись от прогрессирующего разложения, все более и более обостряющегося приемами репрессий, кто бы их ни применял, Керенский или Гучков; если мы хотим идти нашей собственной исторической дорогой, – то мы должны сказать, что русская революция во внешней политике так же независима, как и в политике внутренней. Мы должны сказать, что русская революция, уже не рискуя своей армией, а, наоборот, передав власть во всей стране в руки организации, которая прямо и непосредственно отражает эту армию, в руки Советов Рабочих и Солдатских Депутатов и тем создавши армию, ответственную за правительство, и правительство, ответственное за армию, создавши в армии глубочайшее внутреннее убеждение, что это правительство не связано ни с каким иностранным империализмом и поэтому во имя успеха внешнего займа или какой-либо другой цели оно не может оказаться вынужденным к тем или иным стратегическим и дипломатическим шагам, – создав такого рода настроение, мы именем этой армии кликнем клич ко всем европейским народам с призывом, что есть сейчас на карте Европы цитадель революции, постоянная армия революции, которая поддержит всякую попытку революционного народа, в той или иной форме поднявшегося против своего правительства для ликвидации настоящей войны. Товарищи, в таком случае и очень легко, и очень трудно быть скептиком. Полной уверенности в том, что эта революция разразится и что русская революционная армия, русская демократия найдет в Европе союзников, не может быть. Гарантий нам никаких история не дала. Да, история не дала нам, революционной России, никаких гарантий, что мы вообще не будем раздавлены, что наша революция не будет задушена коалицией мирового капитала и что мы не будем распяты на кресте мирового империализма.
Против этой страшной опасности нам не дано другого союзника на карте Европы, кроме пробуждающегося европейского пролетариата. Если он не пробудится, если слова скептиков и их предвидения оправдаются, если мы не вступаем в эпоху социальной революции, то это значит, что русской демократии грозит смерть, ибо та революция, которая у нас совершается, революция демократической армии и пролетариата, который отвоевывает себе в обществе положение, какого он не имел никогда и нигде, революция крестьянства, которое идет к коренной ликвидации помещичьего землевладения, – такая революция есть самая грозная опасность для частной собственности, для капитала во всей Европе и во всем мире.
Если там не развернется революция трудящихся масс, то весь капитал Европы через месяц, год или позже, объединится, чтобы затянуть петлю на шее русского народа. С этой точки зрения для нас стоит вопрос не только о ликвидации войны, не только о ликвидации дела на фронте, но о ликвидации всей судьбы русской революции, вопрос о том, будем ли мы развиваться как свободный демократический народ, или мы превратимся в подавленную распятую колонию европейского или, еще вернее, американского империализма. Стало быть, вопрос стоит гораздо глубже. Те скептики, которые не верят в революцию европейского пролетариата, тем самым говорят, что карта русской революции, а может быть и всей страны – бита историей.
Это неправда, трижды неправда. Мы еще не померялись нашими силами. Великая Французская Революция, на которую здесь ссылались, имела перед собою отсталую феодальную Европу. Мы имеем Россию с наиболее острыми противоречиями, несомненно более острыми, чем до войны, в результате потрясающей настоящей войны.
Кто был в Европе во время войны, кто отдает себе отчет в атмосфере Европы, – а я был в одной воюющей стране, во Франции, – тот не мог не вынести убеждение, что эта война в Европе в ближайшую эпоху не пройдет для правящих классов бесследно, безрезультатно, что эта война поднимет глубочайшее революционное сотрясение трудящихся масс. От нас, от русской революции, зависит, станем ли мы таким звеном империалистического блока, останемся ли для того, чтобы подавлять авторитетом русской революции восстание масс против империализма или развяжем наши руки на оба фронта, спаяем свою армию единством революционной дисциплины и сознанием, кликнем клич трудящимся массам.
Если в этом случае Германия не поднимется, или же поднимется слишком слабо, то мы двинем наши полки им навстречу не для обороны, а для революционного наступления… (Голоса: «будет поздно».)
Нет, не поздно. Никогда не поздно покинуть фальшивый путь и встать на путь правильный. (Аплодисменты.)
Стенографический отчет I Всероссийского Съезда Советов.
